Толкование загадки происхождения человека всегда зависело от степени культурного и общественного развития. Впервые люди, вероятно, задумались о своем появлении на Земле еще в древнем каменном веке, отстоящем от нас на десятки тысяч лет.

Человек древнего каменного века (как и некоторые близкие к нему по уровню общественного развития народы, сохранившиеся до наших дней) не ставил себя выше остальных живых существ, не отделял себя от природы. Весьма наглядное представление об этом можно получить в книге известного ученого, исследователя Уссурийского края В. К. Арсеньева ,,Дерсу Узала»:

«Дерсу взял котелок и пошел за водой. Через минуту он возвратился, крайне недовольный.

— Что случилось? — спросил я гольда. — Моя река ходи, хочу вода бери, рыба ругается. — Как ругается? — изумились солдаты и покатились со смеху… Наконец я узнал, в чем дело. В тот момент, когда он хотел зачерпнуть котелком воды, из реки выставилась голова рыбы. Она смотрела на Дерсу и то открывала, то закрывала рот.

— Рыба тоже люди, — закончил Дерсу свой рассказ. — Его тоже могу говори, только тихо. Наша его понимай нету».

Приблизительно так, очевидно, рассуждал и наш далекий предок. Более того, первобытные люди считали, что их предки происходят от животных. Так, американские индейцы из племени ирокезов считали своим прародичем болотную черепаху, некоторые племена Восточной Африки — гиену; индейцы Калифорнии верили в то, что они потомки степных волков-койотов. А некоторые из аборигенов острова Борнео были уверены, что первые мужчина и женщина рождены деревом, оплодотворенным обвивающей его виноградной лозой.

У библейского мифа о сотворении человека есть, однако, и более древние предшественники. Намного старше его, например, вавилонская легенда, согласно которой человек был вылеплен из глины, смешанной с кровью бога Бела. Из глины же вылепил человека и древнеегипетский бог Хнум. Вообще глина — основной материал, из которого боги лепили людей в легендах многих племен и народов. Некоторые из народностей даже появление рас объясняли цветом используемой богами, глины: из белой — белый человек, из красной — красный и коричневый и т.п.

У полинезийцев была распространена легенда, согласно которой первые люди были якобы изготовлены богами из глины, смешанной с кровью различных животных. Поэтому характер людей определяется нравом тех животных, на крови которых они «замешены». Так, ворами могут быть люди, при создании предков которых использована кровь крысы. Кровь змеи — для людей неверных. Мужественные и стойкие .замешивались» на крови петуха.

Подобные представления бытовали среди людей веками. Но одновременно еще в древности зародилась и другая мысль — идея о естественном происхождении человека. Первоначально она была просто догадкой, которая несла в себе зерно истины. Так, древнегреческий мыслитель Анаксимандр из Милета (VII-VI в. до н.э.) полагал, что живые существа возникли из ила, нагретого солнцем, и что появление людей также связано с водой. Их тела, по его мнению, сначала имели рыбообразную форму, которая изменилась, как только вода выбросила людей на сушу. А по Эмпедоклу (V в. до н.э.), живые существа образовались из тинообразной массы, согретой внутренним огнем Земли, который прорывается иногда наружу.

Великий мыслитель древности Аристотель делил животный мир по степени его совершенства и считал человека частью природы, животным, однако животным ..общественным». Его идеи оказали влияние на римского поэта и философа-материалиста Лукреция Кара, автора поэмы ,,0 природе вещей». Он стремился объяснить появление людей развитием природы, а не вмешательством бога:

Так как в полях еще много тепла оставалось и влаги, То повсеместно, где только к тому представлялось удобство, Выросли матки, корнями к земле прикрепившись, Кои раскрылись, когда их зародыши в зрелую пору От мокроты захотели бежать и нуждались в дыханье…

И тогда же, в античные времена, возникла мысль о сходстве человека и обезьяны. Ганнон из Карфагена считал, например, что гориллы западно-африканского побережья — люди, покрытые шерстью. Такие представления вполне понятны: человекообразные обезьяны издавна поражали людей своим сходством с человеком и нередко их называли .лесными людьми».

Однако даже те древние исследователи, которые указывали на родство человека и животных и более или менее верно определяли его положение в природе, не могли предположить, что человек ведет свое происхождение от низкоорганизованных форм жизни. И это не удивительно. Ведь в те далекие времена господствующим являлось представление о природе и, следовательно, строении человеческого тела как раз и навсегда созданном, не подлежащем развитию.

Средневековье, как известно, было долгой ночью для всех областей знания. Любая живая мысль в те времена беспощадно гасилась церковью. А уж человек — создание божье — был под особым запретом, изучать его не смел никто. Но несмотря ни на что, несколько ученых осмелились исследовать строение человеческого тела. Это были, например, Андреас Везалий (1514-1564), автор книги ,,0 строении человеческого тела»; Уильям Гарвей (1578-1657), анатом, заложивший своими работами о кровообращении основу современной физиологии; Николай Тульп (1593-1674), основоположник сравнительной анатомии.

И позднее мысль о родстве человека и обезьяны приходила в голову многим ученым. Ответить же на вопрос о возникновении и развитии человека, основываясь лишь на анатомических исследованиях и сравнении людей с ближайшими к человеку млекопитающими (прежде всего с обезьянами), было невозможно. В первую очередь следовало решить во всей полноте проблему закономерной эволюции природы в целом.

Развитие мореплавания, великие географические открытия открывали людям все новые виды животных и растений. Впервые классификацию растений и животных составил шведский ученый Карл Линней. В своей классификации человека и обезьяну он объединил в одну группу, отметив у них много общих признаков.

Не могли не обратить внимания на сведения, накопленные естествоиспытателя- ми, и философы. Так, немецкий философ И. Кант в своей «Антропологии» (1798) отмечал, что только революция в природе способна превратить шимпанзе и орангутанга в человека, дав им возможность передвигаться на двух ногах и снабдив рукой. А еще раньше он анонимно опубликовал сочувственный отзыв на лекцию итальянского анатома П. Москати из Павий, который доказывал, что предки человека ходили на четвереньках. Довольно близко к пониманию того, что обезьяна — исходное существо в эволюции человека, подошли и некоторые французские философы-материалисты XVIII века. Дидро, например, считал, что между человеком и обезьяной есть только количественная разница. Гельвеций в своем произведении «Об уме» (1758) отмечал, что человека отличают от обезьяны некоторые особенности физического строения и привычки.

Одним из естествоиспытателей, выступившим с гипотезой о происхождении человека от обезьяны, был молодой русский натуралист А. Каверзнев. В своей книге ,,0 перерождении животных», написанной в 1775 году, он утверждал, что нужно отказаться от религиозных взглядов на сотворение мира и живых организмов, а рассматривать происхождение видов один от другого, так как между ними существует родство — близкое или далекое. Главные причины изменения видов Каверзнев усматривал прежде всего в образе питания, во влиянии климатических условий и воздействии одомашнивания.

И все же большинство ученых в XVIII веке придерживалось так называемой концепции «лестницы существ», высказанной еще Аристотелем. Согласно ей, ряд живых существ на Земле начинается с наиболее низко организованных и заканчивается венцом творения — человеком.

Впервые в истории науки близко к правильному пониманию проблемы происхождения человека подошел французский ученый-естествоиспытатель Ж. Б. Ламарк. Он считал, что когда-то наиболее развитое «четверорукое» перестало лазить по деревьям и приобрело привычку ходить на двух ногах. Спустя несколько поколений новая привычка укрепилась, существа стали двурукими. Вследствие этого изменилась и функция челюстей: они стали служить только для пережевывания пищи. Произошли изменения и в строении лица. После завершения «реконструкции» более совершенная порода должна была, по мнению Ламарка, расселиться по всей Земле в удобных для нее областях и изгнать все другие породы. Таким образом, их развитие прекратилось. Из-за роста потребностей новая порода совершенствовала свои способности и в конечном счете — средства к существованию. Когда общество таких совершенных существ стало многочисленным, возникли сознание и речь.

И хотя Ламарк не смог вскрыть причин человеческого генезиса, его идеи оказали огромное влияние на развитие научной мысли, в частности великого английского естествоиспытателя Ч. Дарвина, с именем которого неразрывно связана победа эволюционного учения.

Еще в начале своей деятельности, в 1837-1838 годах, Дарвин отмечал в записной книжке: «Если дать простор нашим предположениям, то животные — наши братья по боли, болезни, смерти, страданию и голоду, наши рабы в самой тяжелой работе, наши товарищи в наших удовольствиях; все они ведут, может быть свое происхождение от одного общего с нами предка — нас всех можно было бы слить вместе».

Впоследствии Ч. Дарвин посвятил вопросу о человеке две работы: «Происхождение человека и половой отбор» и «О выражении эмоций у человека и животных» (1871 и 1872). Его труды вызвали самые яростные нападки защитников религии. Церковь стала одним из главных оппонентов Дарвина. Это вполне понятно: его учение в корне подрывало ее вековые догмы.

В первое время даже в среде ученых число сторонников Дарвина было незначительно. И все же вскоре крупнейшие естествоиспытатели того времени осознали значение гениального открытия. Горячо, например, отстаивал эволюционную теорию от всевозможных нападок англичанин Т. Гексли. Его сравнительно-анатомические исследования убедительно показали родство человека и человекообразных обезьян по многим признакам. Поддерживал Дарвина и Э. Геккель. В своем обширном труде ..Генеральная морфология организмов, общие принципы науки об органических формах, механически обоснованные реформированной Чарлзом Дарвином теорией происхождения видов» немецкий естествоиспытатель воссоздал родословную млекопитающих. Есть в ней и генеалогическая линия, идущая от полуобезьян к обезьянам и далее к человеку. Геккель заявил о существовании в родословной человека обезьяночеловека и назвал это существо питекантропом. А в 1874 году он опубликовал «Антропологию» — специальный труд, посвященный проблеме происхождения человека.

Чарлз Дарвин собрал и обобщил огромный материал, накопленный до него наукой, и пришел к выводу, что человек, как и все другие живые существа, возник в результате чрезвычайно длительного и постепенного развития. Как и во всей живой природе, в этом процессе можно наблюдать изменчивость, наследственность, борьбу за существование, естественный отбор и приспособляемость к условиям окружающей среды.

Великий естествоиспытатель считал, что происхождение человека от более низких форм жизни доказывается, во-первых, сходством в строении тела и его функциях у человека и у животных, во-вторых, сходством некоторых признаков зародыша и его развития и, в-третьих, наличием у человека рудиментарных (унаследованных от низших животных) органов. Последнему признаку Дарвин уделил гораздо больше внимания, чем двум первым. Дело в том, что первые два доказательства признавали и противники его теории, в том числе и защитники религии: ведь они не противоречили христианскому мифу о божественном творении человека. Но было совершенно ясно, что разумная «воля творца» не могла «сотворить» бесполезные органы у человека (например, маленькую соединительную перепоночку во внутреннем углу глаза — остаток мигательной перепонки рептилий — или волосяной покров на теле, копчиковую кость, аппендикс, грудные железы у мужчин).

Подробно рассмотрел Дарвин и «способ» развития человека от некой низшей формы. Творец эволюционной теории постарался учесть при этом все возможные факторы: влияние среды, тренировки отдельных органов, остановки в развитии, связь между изменчивостью различных частей организма. Он отметил, что огромное преимущество по сравнению с другими видами живых существ люди получили благодаря прямохождению, формированию руки, развитию мозга, возникновению речи. Все эти свойства, по мнению Дарвина, человек приобрел в процессе естественного отбора.

Сравнивая умственные способности человека и животных, Ч. Дарвин собрал большое количество фактов, доказывающих, что человека и животных сближают не только некоторые инстинкты, но и зачатки чувствований, любопытство, внимание, память, подражание и воображение. Ученый рассматривал также проблему места человека в природе. Он высказал предположение, что нашими предками были обезьяны «человекообразной подгруппы», которые, однако, не были сходны ни с одной из ныне живущих обезьян. Прародиной человека Дарвин считал Африку.

К. Маркс и Ф. Энгельс высоко оценили дарвиновскую теорию. Вместе с тем основоположники диалектического материализма критиковали Дарвина за ошибки. Так, они указали, что ученый, поддавшись влиянию реакционного учения Мальтуса, чрезмерное значение придавал внутривидовой борьбе.

К недостаткам дарвиновских положений следует также отнести переоценку роли естественного отбора в истории развития стран и народов. Дарвин не смог выделить основное свойство развившегося человека и поэтому утверждал, что между человеком и обезьяной нет качественных различий. Отсюда неправильное представление о роли труда в процессе эволюции человека, непонимание значения его способности к труду, к общественному производству. Вот почему Дарвин не мог осветить обратное влияние общественного производства на естественный отбор, показать, что с возникновением человека на смену биологическим законам пришли социальные закономерности. Вопрос о качественном своеобразии этого процесса впервые был решен К. Марксом и Ф. Энгельсом.

Основоположники диалектического материализма впервые отчетливо сформулировали положение о том, что человека из животного мира выделило производство, всегда являющееся общественной деятельностью. Именно труд коренным образом изменил природу человекоподобных, создал человека разумного. В формировании человека они придавали важное значение и роли чисто биологических факторов.

«Первая предпосылка всякой человеческой истории, — писали К. Маркс и Ф. Энгельс, — это, конечно, существование живых человеческих индивидов. Поэтому первый конкретный факт, который подлежит констатированию, — телесная организация этих индивидов и обусловленное ею отношение их к остальной природе» .

Положения Маркса и Энгельса о роли и соотношении биологических и социальных факторов в истории людей убедительно подтверждаются данными современной науки, помогают правильно понимать значение естественного отбора в эволюции человека. Роль естественного отбора в ходе формирования человека постоянно уменьшалась. Главную роль стал играть фактор социальный.

Хотя историки и раньше заимствовали исследовательские приемы, термины и концепции из других наук (например, в XIX веке наиболее тесными были связи истории с филологией и правоведением), но именно наша эпоха (примерно с 1960-х годов по настоящее время) может быть названа «эрой междисциплинарности». Данный феномен еще не изучен в должной мере. Как складывались взаимоотношения истории и других гуманитарных и социальных наук? Что именно заимствуют историки из работ психологов, социологов, антропологов, философов? Каков статус возникающих междисциплинарных направлений: исторической социологии, исторической психологии и иных? В статье я намерен обсудить этот круг вопросов, опираясь на свои наблюдения над возникновением и развитием исторической антропологии и родственных ей направлений (истории ментальностей, микроистории, новой культурной истории и др.) .

Размышляя о подъеме междисциплинарных исследований после Второй мировой войны, следует, по-видимому, принять во внимание как глобальные политические и социальные изменения (крах фашизма, последующее крушение колониальной системы, развитие демократических, феминистских, экологических и т.п. движений), так и смену парадигм в самой исторической науке. Гибель Третьего рейха нанесла серьезный удар такому влиятельному (не только в Германии!) направлению исторической мысли, как историзм, с присущими ему этатизмом, национализмом и акцентом на постижение уникального и неповторимого в истории. Характерно, что поколение немецких историков (Х.-У. Велер, В. Моммзен, Ю. Кокка и др.), пришедшее в науку в 1960-х годах, считало историзм отчасти ответственным (в сфере идей) за постигшую Германию катастрофу и сделало выбор в пользу новой исторической социальной науки (historische Sozialwissenschaft) , во многом ориентировавшейся на «науку победителей» — американскую социологию.

Не менее важные перемены в эпоху деколонизации пережила и антропология: многие этнологи перенесли свои исследования на родину, приступив к изучению традиционных культур «старушки-Европы». Так начался пересмотр существовавшего с конца XVIII века представления об «исторических» и «неисторических» народах и, соответственно, сложившегося разделения труда между историками и антропологами, когда первые изучали развитие «цивилизованных» обществ, а предметом исследования вторых были коренные жители колониальных стран.

Таким образом, политический и интеллектуальный климат в послевоенной Западной Европе и США способствовал отказу от прежних форм историописания и началу диалога историков с социальными науками.

Но, разумеется, помимо общих предпосылок для развития междисциплинарных исследований, у конкретных ученых в той или иной стране были свои причины, чтобы искать вдохновения в смежной отрасли знания. Так, известный медиевист Ж. Дюби вспоминал о том, как в 1960-е годы он, разочаровавшись в экономическом детерминизме, стал внимательно читать труды французских этнологов, видя в описываемых ими «холодных» обществах (термин К. Леви-Строса) прямой аналог изучавшейся им средневековой деревни. Работы этнологов (главным образом африканистов) помогли ему лучше понять систему ценностей крестьян и роль семьи, дома, структур родства в традиционном обществе .

Несколько иначе объяснял свой интерес к антропологии (пробудившийся также в 1960-е годы!) британский историк П. Берк. По его словам, он и некоторые его коллеги в то время были не удовлетворены господствовавшими тогда формами или стилями историописания. С точки зрения предмета изучения выбор сводился к традиционной нарративной истории политики или к экономической истории, становившейся все более квантитативной; иными словами, как афористично формулирует Берк, «выбор был… между Ранке и Марксом». Между тем британские историки в начале 1960-х годов, не вполне довольные как марксизмом, так и школой «Анналов», искали некий «третий путь»: им хотелось писать что-то вроде социальной или культурной истории вместо политической или экономической. Вот в этих условиях, подчеркивает Берк, и возник интерес историков к антропологии: существовала «потребность, или запрос, на антропологический подход» .

Потребность в антропологическом подходе убедительно продемонстрировала статья К. Томаса «История и антропология» (1963), которая, в свою очередь, стала откликом на получившую широкую известность манчестерскую лекцию выдающегося британского антрополога Э. Эванса-Причарда «Антропология и история» (1961). Обращаясь к ученым обеих специальностей, Эванс-Причард заявил, что «разрушенный мост между двумя дисциплинами обедняет историков в той же мере, что и антропологов», и призвал их читать работы друг друга .

Справедливости ради нужно отметить, что антропологи остались тогда глухи к призыву маститого коллеги и вплоть до 1970-х — начала 1980-х годов словно не замечали историчности изучаемых ими обществ. А вот историки оказались готовы к восприятию наблюдений, накопленных антропологической наукой. Более того, К. Томас не считал зазорным поучиться у антропологов «большей дисциплине и точности мысли», с похвалой отмечая, что их работы свободны от «риторики и импрессионизма», столь часто встречающихся в трудах современных историков; но главный урок, который антропологи способны преподать историкам, привыкшим к узкой специализации, — это изучение общества как единого целого, без обособления, например, экономики от остальных социальных отношений. Кроме того, «неоценимым преимуществом» антропологов К. Томас считал имевшийся у них «непосредственный опыт» знакомства с явлениями (вроде колдовства или кровной мести), о которых историки могли только прочитать в книгах .

Как справедливо заметил впоследствии Д. Сэбиан, многие историки, заинтересовавшиеся этнографией (Сэбиан называет К. Томаса, но в том же ряду можно упомянуть и Ж. Дюби, позиция которого ясно видна в процитированных выше мемуарах) воспринимали эту науку через призму эволюционных концепций: в описаниях «первобытных народов» они рассчитывали найти ключ к пониманию Европы минувших эпох . Вместе с тем бесспорно положительным эффектом антропологизации истории в 1960–1970-х годах явилось невиданное дотоле расширение ее предметного поля. Список новых объектов изучения, предложенный К. Томасом в статье 1963 года (семья и воспитание детей, отношение к рождению, боли и смерти и т.д.), выглядит сегодня, по словам того же Д. Сэбиана, «как предсказание того, что принесли следующие 20 лет развития исторической науки» .

Аналогичный перечень требующих разработки тем содержался и в намеченной Ж. Ле Гоффом в начале 1970-х годов широкой программе «этнологической истории». Но основное преимущество «этнологического взгляда» на историю французский ученый видел в «освобождении» ее от события, в реализации идеала несобытийной истории, состоящей из повторяющихся событий и церемоний религиозной и семейной жизни .

Как видим, представители различных национальных школ в своих предложениях по использованию антропологии (или этнологии) для радикального обновления исторических исследований по-разному расставляли акценты. Если оксфордскому историку К. Томасу социальная антропология (преимущественно британская) представлялась образцом строгой научности и кладезем полезных наблюдений в предметных областях, которые историкам еще только предстояло для себя открыть, то Ж. Ле Гофф, один из лидеров третьего поколения школы «Анналов», считал влияние этнологии позитивным в той мере, в какой она усиливала важные, по его мнению, тенденции в исторической науке: модифицировала представление о времени и заставляла обратить особое внимание на длительную временную протяженность (la longue durée), «воспетую» Броделем; приводила к изучению ментальностей; ускоряла отход от европоцентризма и т.д. .

Использование антропологии как орудия (или, скажем мягче, аргумента) в борьбе различных школ и направлений в исторической науке стало еще более явным в 1980-е годы, когда, например, X. Медик, лидер геттингенского кружка исторической антропологии, вел яростную полемику с представителями немецкой «исторической социальной науки» .

Между тем к тому времени в самой антропологической науке произошли значительные изменения. Если в 1950–1960-х годах тон задавали британские социальные антропологи (А.Р. Рэдклифф-Браун, Э. Эванс-Причард и др.) и французские этнологи (в первую очередь К. Леви-Строс), то в 1970–1980-х годах резко выросло влияние американской школы культурной антропологии и особенно ее «символического» крыла во главе с К. Гирцем. Соответственно изменились и референции историков, следивших за успехами соседней дисциплины: именно Гирц стал в последние десятилетия XX века самым цитируемым антропологом (по крайней мере, среди историков). На него ссылался X. Медик в обоснование своей версии исторической антропологии ; из совместного семинара с Гирцем выросла получившая широкую известность книга Р. Дарнтона «Великое кошачье побоище» . Характерно также, что своей резко критической рецензии на книгу Дарнтона Дж. Леви, один из ведущих представителей итальянской микроистории, дал выразительный заголовок: «Опасности гирцизма» .

Еще важнее были глубокие перемены в методологии антропологических исследований, проявившиеся около 1980 года и получившие название «исторического поворота»: антропологи осознали наконец историчность традиционных обществ; с романтическим мифом об аутентичной, не затронутой цивилизацией культуре затерянного в океане или в тропических лесах племени пришлось навсегда распрощаться. Следствием такой историзации антропологии стало появление в 1980-е годы ряда новаторских исследований, включая «Острова истории» М. Салинза, «Сладость и власть» С. Минца и др. . Но возникшая таким образом «историческая антропология» сильно отличалась от уже существовавшего под тем же названием течения внутри исторической науки . С. Келлог видит различие между «антропологическими историями» и «историческими историями» в том, что антропологи часто используют историю для понимания возникающих новых социальных или культурных структур, в то время как историки обычно полностью сосредоточены на завершенности (pastness) прошлого .

Таким образом, хотя крупнейшие антропологи XX века (достаточно назвать имена К. Леви-Строса и Э. Эванса-Причарда) подчеркивали отсутствие методологических барьеров между двумя дисциплинами и призывали коллег к сотрудничеству с историками , на практике граница между историей и антропологией сохраняется, и предложенная Бернардом Коном в 1980 году перспектива формирования общего поля исследований, которое американский ученый назвал «антропологической историей» , пока остается нереализованной мечтой.

Вина (если можно так сказать) за подобное положение дел лежит на представителях обеих дисциплин. С одной стороны, известная нелюбовь историков к теоретизированию приводит к тому, что антропологи и специалисты в других социальных науках сравнительно редко обращаются к их трудам за вдохновением . С другой стороны, антропологи, социологи, политологи, литературоведы, как отметил Н. Диркс, часто бывают уязвлены невниманием профессиональных историков к их историческим штудиям и неготовностью признать эти работы историческими .

Таким образом, несмотря на усилия некоторых энтузиастов, диалог между историками и антропологами никак не удается наладить. Впрочем, отношения двух дисциплин трудно назвать диалогом в строгом смысле слова, поскольку на протяжении большей части XX века историки больше заимствовали из антропологии, чем предлагали взамен. При этом характер заимствования постепенно менялся: безудержный энтузиазм и готовность чуть ли не всему учиться у антропологов, продемонстрированные в статье К. Томаса (1963), уже через 10 лет сменились более осторожным и расчетливым отношением к соседней дисциплине. Так, в рецензии на книги А. Макфарлейна и К. Томаса, отмеченных сильным влиянием антропологии, Э. Томпсон напомнил о «дисциплине исторического контекста», предостерег против прямого переноса наблюдений антропологов, относящихся к другому времени и другой части света, в работы историков и усомнился в том, что использование таких наблюдений образует некий новый метод, который можно было бы описать как «историческую антропологию» .

«Дисциплинирующее» выступление Э.П. Томпсона можно было бы объяснить его личным неприятием антропологии, если не знать, что в те же года он сам опубликовал несколько работ, основанных на этнографическом материале . Трудно усмотреть в позиции Томпсона и какую-то британскую специфику: одновременно с его рецензией во Франции была опубликована уже упоминавшаяся статья Ж. Ле Гоффа, в которой известный медиевист счел необходимым четко демаркировать «границы между этнологией и историей», подчеркнув, в частности, что, сталкиваясь с «вневременной этнологией», историк не должен «потерять восприимчивость к переменам» .

Позднее об отношениях между двумя дисциплинами высказалась Н.З. Дэвис, и ее точка зрения оказалась очень близка к позиции Томпсона. «Мы обращаемся к сочинениям антропологов, — писала она, — не за предписаниями, а за предложениями; не за универсальными законами человеческого поведения, а за подходящими сравнениями. Не существует замены обширной работе с историческими источниками. Нет способа, как ритуал на Новой Гвинее или в Замбии может быть использован для установления смысла и применений ритуала, скажем, в Европе XVI в.; данные должны происходить от людей и институций эпохи». И далее: «Антропология, следовательно, не является неким более высоким видением социальной реальности, к которому должны обратиться историки, но сестринской дисциплиной, все теснее связанной с нашей собственной» .

Так выдающиеся историки конца XX века недвусмысленно напомнили о существующих границах своей дисциплины, отделяющих ее от родственной, но другой дисциплины — антропологии. Поэтому приходится признать, что активные междисциплинарные контакты, вопреки некоторым ожиданиям, не привели к стиранию границ между историей и другими гуманитарными и социальными науками.

Уместно, однако, задаться вопросом о том, каков статус новых направлений, возникших под непосредственным влиянием тех или иных антропологических теорий и моделей: истории ментальностей, исторической антропологии, микроистории, истории повседневности (Alltagsgeschichte), новой культурной истории? Являются ли они новыми дисциплинами или субдисциплинами в рамках исторической науки?

Применительно к исторической антропологии этот вопрос активно обсуждался в 1996 году на страницах голландского журнала Focaal. Принявший участие в дискуссии британский историк П. Берк заявил, что «историческая антропология не является интеллектуальным полем в смысле специализации на истории определенной сферы поведения, вроде экономической истории или истории искусства; это определенный подход к прошлому, получивший развитие в сотрудничестве между антропологами, открывшими для себя историю, и историками, нашедшими антропологию» . Его немецкий коллега X. Медик высказался еще определеннее: «Историческая антропология не является ни старой, ни новой единой дисциплиной. Это, скорее, открытое поле исследований и обсуждений, формирующееся между дисциплинами истории и культурных исследований (cultural studies) — в особенности социальной и культурной антропологии и этнологии или эмпирических культурных исследований» . Позднее в словаре «История: сто базовых понятий» Медик определил историческую антропологию как «направление исследований, которое не удается присоединить ни к одной субдисциплине исторической науки» .

Я согласен с высказываниями известных историков, внесших заметный вклад в становление обсуждаемого направления. Добавлю к сказанному лишь пару заключительных замечаний. На мой взгляд, пример исторической антропологии показывает, что междисциплинарность сегодня — это прежде всего особый интеллектуальный климат, предполагающий рефлексию и широкие научные интересы, выходящие за рамки непосредственной специализации. В институциональном же плане междисциплинарность принимает довольно «мягкие» и гибкие формы: журналы (вроде «Одиссея» или немецкой Historische Anthropologic), конференции и международные исследовательские группы.

Примечания

1. Эти наблюдения обобщены в кн.: Кром М.М. Историческая антропология: Учеб. пособие. 3-е изд., испр. и доп. СПб.; М., 2010.

3. Дюби Ж. Развитие исторических исследований во Франции после 1950 года // Одиссей. Человек в истории. М., 1991. С. 54–55.

4. Burke P. Historical anthropology // Focaal: tijdschrift voor antropologie. № 26/27. 1996. P. 50–51.

6. Thomas К. History and Anthropology // Past and Present. No. 24. April 1963. P. 3–24.

8. Там же. С. 12.

9. Ле Гофф Ж. Историк и человек повседневный // Ле Гофф Ж. Другое Средневековье: Время, труд и культура Запада. Екатеринбург, 2000. С. 202 (статья впервые опубликована в 1972 г. в сборнике в честь Ф. Броделя).

10. См.: там же. С. 202, 204, 209.

12. Ibid. Р. 85–88.

13. Со слов признательности Гирцу Дарнтон начинает свою книгу: Дарнтон Р. Великое кошачье побоище и другие эпизоды из истории французской культуры. М., 2002. С. 5.

14. См. рус. пер.: Леви Дж. Опасности гирцизма // Новое литературное обозрение. 2004. № 70. С. 25–31.

16. Краткую аннотированную библиографию работ по исторической антропологии, написанных антропологами с 1980-х по начало 2000-х годов, см. в кн.: История и антропология: междисциплинарные исследования на рубеже XX–XXI веков. С. 305–306.

17. Kellogg S. Histories for Anthropology. P. 422.

18. Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 1983. С. 23–25, 31, 32; Эванс-Причард Э. Антропология и история. С. 284–291.

20. Есть и счастливые исключения; к ним относятся, например, работы К. Гинзбурга. Могу засвидетельствовать по личным воспоминаниям, что в осеннем семестре 2001 года на семинаре по истории и антропологии, руководимом известным антропологом Д. Коэном (Мичиганский университет), анализировалась книга Гинзбурга «Сыр и черви».

21. Dirks N. Is Vice Versa? Historical Anthropologies and Anthropological Histories. P. 31.

23. Об этих работах и о влиянии Томпсона на становление антропологически ориентированной истории см.: Кром М.М. Историческая антропология. С. 45, 46, 97, 113.

24. Ле Гофф Ж. Историк и человек повседневный. С. 209, 210.

26. Burke P. Historical Anthropology. P. 49.

Термин антропология имеет греческое происхождение и означает дословно «наука о человеке» (греч. anthropos – человек, logos – наука).

Антропология изучает происхождение человека и развитие его физического типа на всем протяжении его существования, вплоть до современности, а также вариации физического типа человека. Таким образом, антропология изучает происхождение и историческую эволюцию человека.

Первое использование термина «антропология» приписывается Аристотелю, который употреблял это слово преимущественно при изучении духовной природы человека. Применительно к физическому строению человека термин «антропология», по-видимому, впервые встречается в названии книги Магнуса Хундта, вышедшей в Лейпциге в 1501 г.: «Антропология о достоинстве, природе и свойствах человека и об элементах, частях и членах человеческого тела». Это сочинение чисто анатомическое. В 1533 г. появилась книга итальянца Галеаццо Капелла «Антропология, или рассуждение о человеческой природе», содержащая данные об индивидуальных вариациях человека. В 1594 г. вышло сочинение О. Касманна «Антропологическая психология, или учение о человеческой душе» и вслед за ней 2-я часть — «О строении человеческого тела в методическом описании».

Таким образом, в западноевропейской литературе довольно рано укоренилось двойное понимание термина «антропология», а именно как науки о человеческом теле, с одной стороны, и о человеческой душе — с другой.

Французские энциклопедисты придавали термину «антропология» очень широкое значение, понимая под ним всю совокупность знаний о человеке. Немецкие философы 18 — начала 19 века, в частности И. Кант, включали в антропологию главным образом вопросы психологии. В течение 19 века в Англии, Америке и Франции под антропологией понимают учение, во-первых, о физической организации человека и, во-вторых, о культуре и быте различных народов и племен в прошлом и настоящем. Первый труд по антропологии в России принадлежит Панкратьевскому диакону Ивану Михайлову и относится к концу XVIII века.

Бурное развитие антропологии происходило в XVIII веке благодаря колонизации, возросшему вниманию к демографическим и расовым процессам. В XIX веке в европейских странах возникли антропологические общества, имевшие целью изучение многочисленных останков первобытных людей. В течение XIX века и до сего времени в Англии, Америке, Франции под антропологией понимают учение, во-первых, о физической организации человека и, во-вторых, о культуре и быте различных народов и племен в прошлом и настоящем.

Известно, что человека изучают свыше 200 наук, и каждая из них находит в нем свой предмет: анатомия, археология, этнография, палеонтология, культурология, философия, социология и др. В чем же отличие между этими науками? Анатомия изучает человека как обобщенный «средний» тип, абстрагированную схему. Антропология подходит к изучению человека гораздо шире, изучаются индивидуальные особенности конкретного человека: половые, возрастные, конституциональные, профессиональные, этнические, расовые.

По ряду вопросов антропология тесно связана с этнографией и археологией. Однако эти науки хотя и смежные, но самостоятельные. Антропология изучает вариации физического типа человека во времени и пространстве. Археология изучает историческое прошлое человечества по вещественным ископаемым остаткам (орудия труда, предметы быта, искусства). Этнография исследует особенности культуры и быта ныне живущих народов и их происхождение, историю расселения, культурно-исторические взаимоотношения.

Среди социальных наук антропология занимает особое место, т.к. прослеживает становление человеческого рода в течение нескольких миллионов лет. Ни одна другая дисциплина не забиралась так далеко в исторические дебри Homo sapiens. Накопленный социологией фактический материал касается небольшого исторического отрезка – последних 100-150 лет. Антропологи изучают эволюцию экономической, социальной, политической и духовной сферы человеческого общества с древнейших времен. Сегодня представления о предмете антропологии изменились. Считается, что антропология обладает широким гуманистическим взглядом на мир.

Антропология — это область естествознания. Основная задача антропологии – проследить процесс перехода от биологических закономерностей, которым подчинялось существование животного предка человека, к закономерностям социальным. Следовательно, она занимает особое место среди других биологических дисциплин, т. к. человек имеет двойственную природу: биологическую и социальную. Человек немыслим вне общественной среды. Само формирование человека и его жизнь проходят в условиях общественного коллективного производства. Труд и общество — основное условие развития и существования человечества. Имея предметом своего исследования человека, антропология выходит за рамки естественных биологических наук, и вступает в область, где действуют социально-исторические факторы. Поэтому объектом антропологии является человек, взятый в контексте его культуры. Человек рассматривается в ней как родовое существо, прошедшее историко-культурную эволюцию.

В классическом плане антропологическая наука подразделяется на несколько разделов:

1. Антропогенез — изучение места человека в системе животного мира, процесса становления человека.

2. Морфология — изучение вопросов индивидуальной изменчивости физического типа человека, возрастных изменений, признаков, связанных с половым диморфизмом, с влиянием различных условий жизни и труда.

3. Этническая антропология (расоведение) — исследование антропологического состава народов Земли в прошлом и настоящем, формирования рас, родственных связей между антропологическими группами, истории расселения и изоляции народов. Эти вопросы в наше время особенно важны для разоблачения антинаучной и реакционной сущности расизма.

4. Физиологическая антропология — исследование физиологических и биохимических особенностей и их вариаций у человека. В частности, исследование распределения групп крови в популяциях, вариаций строения гемоглобина, взаимосвязи конституции человека с его реактивностью и предрасположенностью к некоторым заболеваниям. В тот же раздел входят вопросы изучения наследственности человека (антропогенетика).

Понятие «человеческая природа» в своем антропологическом осмыслении относится к любым стратегиям приспособления или адаптации человека к существовавшим прежде, существующим ныне и, возможно, будущим культурам (типам общества). В этом смысле антропология касается и прошлого, и настоящего. А поскольку при адаптации – даже к иным мирам и планетам – человек использует свои лингвистические способности, природные данные, мышление, чувства, ощущения и сознание, свою культуру и тело, то все они в той или иной мере становятся предметом изучения антропологии.

Поэтому количество отраслей и разновидностей антропологии столь велико, что уже почти не поддается учету. В современной науке можно встретить понятия философской и психологической антропологии, физической и лингвистической, юридической и социальной антропологии, антропологии рождения и родства, антропологии возраста, спортивной и музыкальной антропологии, антропологии власти и т.д. В официально утвержденном классификаторе социальной антропологии (350100) значится 10 разделов, в т.ч. этническая антропология и социальная этнография, экономическая антропология, политическая и юридическая антропология, антропология духовной жизни, психологическая и педагогическая антропология, антропология социальной работы и социальной медицины и др.

Обобщая сказанное, в антропологии можно выделить в настоящее время несколько сложившихся отдельных ее направлений.

— Физическая антропология, включающая в себя палеонтологию, учение об антропогенезе и морфологию человека.

— Философская антропология, исследующая общую природу человека в соотношении его с миром. Она представляет собой учение о природе (сущности) и предназначении человека как продукта, а также субъекта-носителя и творца истории.

— Историческая антропология – применение антропологического подхода к изучению истории конкретной страны, нескольких стран, а также проведение кросс-культурных исследований.

— Психологическая антропология – междисциплинарная отрасль знания, изучающая этнические особенности психики людей, национальный характер, закономерности формирования и функции национального самосознания, этнических стереотипов и т.д.

— Экологическая антропология – подотрасль культурной антропологии, изучающая влияние производственной деятельности человека на окружающую среду.

— Антропология возраста – один из разделов социальной (культурной) антропологии, исследующей возраст человека как био- и социокультурный феномен. В рамках данного направления рассматривается процесс становления социально-возрастного неравенства в традиционных обществах, его реализация в современных этнических культурах и субкультурах, конфликты между поколениями.

— Этнология находится на стыке нескольких дисциплин, основные из которых – социальная и культурная антропология, фольклористика, социолингвистика и семиотика. Этнологию как науку о народах отличают от антропологии как науку о человеке, рассматривая их как две разные, хотя и родственные, дисциплины. Проблемное поле современной этнологии очень широкое. Она, в частности, изучает ритуалы, обычаи, верования различных народов; системы родства; социальную и политическую структуру народов, семейные отношения; системы воспитания; психологические особенности народов; систему ценностей; этногенез, демографические процессы и т.д.

— Этносоциология – научная дисциплина, сложившаяся на стыке социологии и этнографии, которая ставит своей целью раскрытие этнического разнообразия социальных процессов и в то же время социальной обусловленности и социального разнообразия функционирования этнических черт культуры и быта в их широком понимании. На Западе эта дисциплина называется «социология межэтнических отношений».

— Этнография (от греч. ethnos – племя, народ) – наука об этносах (народах), изучающая их происхождение и расселение, быт и культуру.

Накопление в XIX в. огромного массива эмпирических данных, связанных с исследованием черепов и скелетов неандертальцев, поставило в повестку необходимость реконструкции истории человечества и культуры. Так в составе физической антропологии появилось новое научное направление — социальная антропология, которая составила третью ветвь антропологии. Она формируется на базе достижений, прежде всего этнографии и этнической антропологии. Ее концептуальное оформление происходит сейчас, на наших глазах. В данном курсе именно этому направлению будет уделено основное внимание.

В научной литературе сегодня отсутствует единая точка зрения на понимание социальной антропологии, а для ее названия используются самые разные термины, в том числе этнология, культурная антропология, социальная культурология, различия между которыми не всегда носят принципиальный характер.

Культурная антропология исследует особенности связи человека и культуры; устройство культуры: культурные институты, обычаи, традиции, быт, языки, особенности социализации человека в различных культурах и другие проблемы. Объектом исследования культурной антропологии выступают традиционные (дописьменные) общества, а предметом изучения – системы родства, взаимоотношения языка и культуры, особенности пищи, жилища, брака, семьи, экономические системы, социальная стратификация, первобытные верования и религии, искусство.

Социальная антропология изучает социальные структуры и взаимодействие в них людей. Она выясняет и описывает соотношение человека (субъекта) и созданных его деятельностью общественных отношений и институтов. Непосредственным интересом социальной антропологии выступают те качества человека, которые «делают» его творцом социальных форм бытия. Иными словами, она исследует субъективные факторы формирования объективных общественных форм, а также самого «механизма» этой объективизации.

Основными категориями социальной антропологии выступают внутренний мир человека, (его структура и функции), свобода, смысл жизни, совесть, ответственность, объективация продуктов духовного мира человека, антропологическая экспертиза.