Шмелев Иван Сергеевич (1873—1950), писатель.

Родился 3 октября 1873 г. в Москве в патриархальной религиозной семье.

Отец был известным подрядчиком, и на двор Шмелёвых стекались рабочие-строители со всей России. Мальчик впитывал народную культуру, обычаи, язык, песни, прибаутки, поговорки — всё, что потом преобразится и заиграет в неповторимой шмелёвской прозе.

Будущий писатель окончил гимназию, затем юридический факультет Московского университета (1898 г.).

После года военной службы восемь лет работал чиновником в глухих уездах Московской и Владимирской губерний, где встретил прототипов героев своих произведений. Первый рассказ Шмелёва «У мельницы» был опубликован в 1895 г. в журнале «Русское обозрение».

В 1897 г. в Москве вышла книга его очерков «На скалах Валаама», которая подверглась слишком сильной цензуре и успеха не имела. Прозаик замолчал на целое десятилетие.

Возвращение к творчеству произошло под влиянием революционных событий 1905 г. Наиболее значительное произведение этого периода — повесть «Гражданин Уклейкин» (1908 г.).

Знаменитым Шмелёва сделала повесть «Человек из ресторана» (1911 г.), увидевшая свет в одном из сборников товарищества «Знание», издававшихся М. Горьким.

В 10-х гг. писатель тесно сотрудничал с московским Книгоиздательством писателей, в котором выходили его рассказы и повести. В период Октябрьской революции 1917 г., которую он не принял, и Гражданской войны Шмелёв выступал с осуждением войны «вообще» как массового психоза здоровых людей.

В 1922 г. писатель, после расстрела в Феодосии без суда и следствия его единственного сына, бывшего белого офицера, уехал в Берлин, потом в Париж. Гибель сына он так и не простил новой власти, хотя мечтал вернуться в Россию, пусть даже после смерти.

В эмиграции образы и картины старой России, яркие впечатления детства, воспоминания о любимой Москве оформились в книги, ставшие вершиной творчества Шмелёва. «Родное» (1931 г.), «Богомолье», «Лето Господне» (обе 1948 г.) — произведения, удивительные по поэтичности, духовному свету, прекрасному живому народному языку, подобного которому до Шмелёва русская литература ещё не знала.

Умер 24 июня 1950 г. в Париже.

Близкие темы Комментарии

• Sabelfeld Viktor 23 Май 2019 в 23:12

  Всегда с душевным умиротворением слушаю произведения Шмелёва. Покой и уравновешенность вселяется в душу, слушая его дивную прозу. Очень жаль, что она мне раньше, в детстве в руки не попала, много бы мусора она бы из меня вывела, а какой другой бы и вовсе доступ перекрыла. Великий человек. Таких сегодня уже природа-мать, похоже, не посылает миру!!! И то, что сына ” новая власть” его лишила и он не простил мне очень как понятно! Я бы тоже не простил!!!

• Данил 5 Апрель 2018 в 20:50

  спасибо вы очень помогли,но толь жаль,что такой человек
  умер

• Фатима 4 Май 2017 в 10:15

  Да , спасибо большое!!!!
  Вы нас выручили . Жаль что он умер

• Аноним 6 Апрель 2017 в 23:58

  Спасибо,хорошо составили текст биографии довольно знаменитого человека,вы мне очень помогли,кратко и ясно…

• Максим Зык 14 Март 2017 в 20:17

  Спасибо,я щас спишу и потом покажу учительнице.Наверное мне поставят пять и мне ещё надо Данко учить и стих ,,ГОЙ ТЫ РУСЬ МОЯ РОДНАЯ,,

• Аноним 7 Май 2014 в 20:26

  класс спасибо за биографию я получила 5 и очень этому рада

* * *
Мне подарили мой портрет,
и я, его обрящий,
подумал: все же я — поэт.
Плохой,
но настоящий.
В квартире творческий бардак —
и мухи, и котлеты…
Нет: все же выглядят не так
фальшивые поэты.
А если быть еще точней —
они когда напьются,
у них и взгляд посволочней,
и кудри так не вьются.
А если быть еще точней,
то я говно, по сути…
Я и мрачней, и сволочней
всей этой сытой мути.
И потому душа болит,
что учтены все риски.
Звезда с звездою говорит,
но словно по-английски.
* * *
Прощай, панельная высотка
на юго-западе Москвы,
и ты, ванильная красотка
со стойким привкусом халвы.
Прощайте, сплетни и интриги,
и закулисная возня,
и вы, таганские барыги,
очаровавшие меня…
Дай Бог имеющему уши
услышать музыку глуши,
в Москве настолько стало душно —
хоть эпитафию пиши.
За МКАДом снег и невесомость,
зимою здесь белым-бело…
Дай Бог имеющему совесть
не повестись на госбабло.
Здесь вечность входит внутривенно,
и я не знаю, как с ней быть…
Грядут такие перемены,
в которых нечего ловить.
* * *
«Не надо говорить про душу,
ее на самом деле нет…»
Сказал, дожевывая суши
мой друг художник и поэт.
Ну нет так нет. Скользит беспечно
мой взгляд по плоскости стола.
Нам не к лицу бодяжить с вечным
свои насущные дела.
Нам не к лицу бодяжить с делом
свое желанье закурить.
Официант взывает к телу, и тело
просит — повторить.
Мы побредем, шатаясь, к двери
делить по-братски барыши;
Что мне с того, что он не верит
в существование души?
* * *
Еще ничего не случилось,
когда безразличной толпе,
халявный поставили «Чивас»
и целый поднос канапе.
И все можно было исправить
одним только словом Твоим.
И небо в багровой оправе
смотрело на Ершалаим.
— Какие сюжетики, ишь ты! —
Каифа втирал пацанам. —
Глядишь, и отрекшийся трижды
придет проповедовать нам!
И воздух, как сладкая вата,
цеплялся за скулы жреца,
и путались мысли Пилата
в ритмичных низах ун-ца-ца.
И горько промямлил апостол
поллитру прикончив к утру:
— Гореть на ветру — это просто,
попробуй-ка тлеть на ветру…
И кто-то подумал: умри я
вчера от меча и огня —
одна б только Дева Мария
сегодня любила меня.
* * *
Позавидовала женщина женщине —
стала злой.
Постарела, а после и вовсе —
стала золой.
Ветер золу развеял,
с пылью смешал —
долго кружилась над пыльной золой
душа.
Что та душа искала —
поди теперь разбери…
Было ль чего драгоценного
в той пыли…
Бог опрокинул небо —
прибил к земле
пыль и золу
и жизнь подарил золе.
* * *
В сосновом лесу так ольха нова,
как в духовом оркестре кларнет.
Я слушаю песни Сергея Труханова,
Сергея Труханова больше нет.
Разводы и пятна на голой посуде —
всего лишь следы недосказанных слов…
Любовь уходит, как близкие люди, —
как вера в бессмертье уходит любовь.
Я вышел курить в равнодушную бездну,
в голодную бездну пустого двора.
Она не заметит, когда я исчезну,
как я ее мрак не замечу с утра.
* * *
Сестра ушла. И в горле комом хлеба
застрял вдруг то ли выдох, то ли вдох…
Сестра ушла — наверное, на небо —
она ведь верила, что где-то в небе Бог…
И где-то там — в сияющей сорочке —
гуляет с Ним меж огненных светил…
И ангелы ей посвящают строчки,
а я — и слова ей не посвятил…
Закат, распятый на оконной раме,
воскреснет — только рама прогниет.
Я видел смерть — она стояла в храме,
и я ничем не зашвырнул в нее.
Мне от вины своей укрыться нечем —
мне мальчик задает вопрос из тьмы:
«Как мне в глаза сестре смотреть при встрече?
Что ей сказать?
И встретимся ли мы…»
* * *