Пост как способ восстановления отношений человека с Богом известен давно. В Ветхом Завете описывается, как постились и отдельные индивидуумы, и целые народы. Бедствия, войны, болезни, природные катастрофы справедливо расценивались как результат греха, как следствие уклонения человека от Бога. Поэтому, чтобы этот разрыв между творением и Творцом уврачевать, человек приносил Богу жертву. Он добровольно отказывался от услаждения своей телесности — пищей или плотскими удовольствиями, этим самым обуздывая плоть и подчиняя ее духу. Причем это были не просто аскетические упражнения для развития духовной стороны личности, нет. Укрощение плоти имело своей целью возвращение к истинному положению вещей, когда человек служит не прихотям и потребностям своего телесного, а делает именно Бога центром своей жизни. Такое возвращение — непростой, долгий путь, и подобно тому, как еврейский народ сорок лет мучительно возвращался из египетского плена на свою Родину, учась быть свободным, так и пост — это путь возвращения человека к свободе из рабства греху и страстям. Возвращение человека к своей духовной Родине — к Богу. Во время поста Церковь напоминает нам о глубоком смысле такой аналогии.
Но это возвращение невозможно без раскаяния, без осознания того, что уклонение было, без искреннего сокрушения о своей немощности. Поэтому для поста так важно покаяние перед Господом.
Бог — сердцеведец, Он ведает, знает человеческое сердце, для Него там нет тайн, и в религии на первый план выходит именно мотивация поступков. То есть то, почему, из каких соображений, человек поступает так, а не иначе. Пытается ли он поститься, предлагая Богу, в сущности, отношения по принципу «баш на баш», «ты — мне, я — тебе» («я тебе отказ от мяса, а Ты мне взамен то-то и то-то»), или он делает это, желая превознестись над окружающими. Ограничивает ли себя ради самого ограничения, потому что слышал, что «так надо», или старается изменить свою жизнь и свое душеустройство таким образом, чтобы отныне Господь стал центром, а не наше «я».
В Нагорной проповеди Иисус объясняет, каким должен быть пост: «Также, когда поститесь, не будьте унылы, как лицемеры, ибо они принимают на себя мрачные лица, чтобы показаться людям постящимися. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. А ты, когда постишься, помажь голову твою и умой лице твое, чтобы явиться постящимся не пред людьми, но пред Отцом твоим, Который втайне и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (Мф. 6. 16-18). То есть главная жертва Богу не несъеденный кусок колбасы, не сорокадневное поглощение картошки без масла, главная жертва — наше сердце. Сердце, сокрушенное о своих грехах. Как провидчески открыл царь и пророк Давид в 50-м, покаянном псалме: «Жертва Богу — дух сокрушенный, сердца сокрушенного и смиренного Бог не презрит (то есть «не уничижит»). То есть для Бога важно наше понимание своих ошибок, наше смирение перед Ним, но не только сокрушенное сердце, нет, ведь так недалеко и до уныния. Жертва Богу, наш дар Ему и сердце, исполненное любви — любви ко Господу, к окружающим людям. Кстати, давно выработан следующий критерий, позволяющий определить, правильно ли ты постишься, на пользу ли идет пост? Если ты агрессивен, раздражителен, гневлив, злобен, скор на осуждение других и замедлен в помощи ближнему, если в тебе появилось высокомерие и высокоумие, что-то в твоем пощении не так. А вот если сердце горит любовью к ближнему и Господу, если ты рад возможности нести добро, значит, правильной дорогой идешь, товарищ.
Удивительно заметил Ф. М. Достоевский: поле битвы сатаны с Богом — сердца людей. Замечено, в пост эта борьба, которую верующие называют словом «искушения», усиливается. Подобно тому, как дьявол искушал Христа во время сорокадневного поста в пустыне, он искушает и каждого из нас. И чем значительней наша попытка двигаться по направлению ко Господу, тем сильнее эти искушения: враг рода человеческого активно противится нашему спасении. Своих сил для победы в этой невидимой брани недостаточно. Только действие Благодати Божьей может утишить бури, поднимающиеся в душе постящегося. А значит, надо молиться, надо чаще прибегать к благодатной помощи Таинств Церкви — Исповеди, Причастию.
Рождественский пост, начинающийся 28 ноября и заканчивающийся 6 января, накануне праздника Рождества Христова, в Рождественский Сочельник, установлен для того, чтобы мы смогли встретить пришедшего в наш мир Христа с чистым сердцем. Это долгий путь, возвращение к себе истинным.
Задайте Марии Городовой вопрос, касающийся Рождественского поста:
Утром познав истину, вечером можно умереть. © Конфуций
Глава Велиара, в которой открывается истина.
Сидя на широком каменном своде, окаймляющем набережную реки, я жевал тост с сыром и куриной грудкой и пил кофе. Все это я наспех купил в кафе, что было расположено прямо у меня за спиной, явно не успевая пообедать, как полагается.
Глядя на размеренную водную гладь, я думал об устройстве мира, попеременно выстраивая речь перед акционерами по поводу оформления сделки с фармацевтической компанией. Мысли давались мне нелегко, я уже больше двух лет толком не отдыхал и мозг потихоньку плыл, подгоняемый лишь жизненными необходимостями.
Именно в тот день, на набережной, в конце лета, я повстречал того, кто захотел перевернуть мою историю. Хотя, вспоминая потом этот разговор, я неоднократно приходил к выводу, что эта линия уже была выстроена, что я попросту не мог бы поменять ее, даже если бы очень захотел.
Ведь именно в этот день я узнал, что не могу умереть.
Он подошел вкрадчиво, как кот подходит к столу, на котором лежит колбаса, манящая его обоняние к источнику вкусной еды.
Выглядел он весьма ординарно, но только для первого взгляда: сутулый человечек небольшого роста, его лицо мимикрирует то улыбкой, то злобным оскалом, меняя гримасы буквально каждые несколько секунд, одет он был скорее по-летнему — легкая футболка, широкие штанцы с причудливыми узорами, как будто кто-то решил на одежде порисовать узоры из калейдоскопа.
— Паисий Родионович Киров, — сняв потрепанную кепку, представился незваный гость, — можно просто — Парк.
Его меняющееся выражение лица имело в себе нечто притягательное, притом, что заставляло напрягаться. Я приметил также еще несколько интересных деталей его внешности. К примеру, у него не было одного глаза, он был явно искусственным, то ли деревянным, то ли стеклянным, но двигался он синхронно со вторым. Интересно, откуда оборванец нашел деньги на дорогостоящий протез?
Я застыл с набитым ртом, кивнув в ответ на его приветствие. Сказать, что у меня не было желания разговаривать с этим субъектом — ничего не сказать. Уж больно он походил или на городского сумасшедшего, или на сомнительного торговца детьми.
— Можете и не называть своего имени, мой хороший, оно итак мне отлично известно, — хитро улыбнулся субъект, сразу же оскалившись, будто собирался отобрать мой обед.
Я проглотил кусок, не жуя и поставил кофе на ограждение, размышляя, как будет быстрее сообщить полиции о незнакомце, если он окажется ненормальным.
— А этого не надо, — бодро проворчал Парк, усаживаясь рядом со мной, — полиция все равно меня даже не увидит, — он развел руками, — видишь ли, меня могут видеть только служители особых ведомств, не советую звонить, самого же в психа вырядят.
Я нервно сглотнул, уронив тост куда-то в реку и огромными глазами уставился на Парка, всем своим видом демонстрируя, что хочу услышать объяснения.
— Молчалив. Весь в отца, — только лишь и выговорил мой случайный (случайный ли) собеседник.
— Мой папаша балаболит не переставая, — хрипло ответил я, удивившись хрипоте голоса, — вы явно не знаете столько, сколько хотите показать.
Парк насмешливо склонил голову и вновь оскалился, прилично нервируя меня. В принципе, я уже был готов просто бежать без оглядки.
— Биологический отец — да, вне всяких сомнений. А вот сущностный — крайне закрытая личность, — Парк мечтательно уставился на реку, будто смотрел хорошее кино, — неудивительно, при наличии вокруг громадного количества других сущностей, сам он весьма одинок.
— О чем вы толкуете? — непонимающе спросил я.
Парк снял кепку и положил ее рядом с собой, обнажив странные рыже-белые волосы, цвет которых то ли действительно менялся, то ли попросту солнце так издевалось над ними.
— Дело в том, что я не случайно подошел к тебе, многоуважаемый Велиар, меня послал к тебе тот самый, властелин жизни человеческой.
Как я ни пытался переварить все сказанное, мне это казалось всего лишь бессвязной ахинеей, не говоря уже о том, что я вообще не понимал, разговаривает ли он со мной, или ведет беседу с воображаемым другом.
— Меня зовут Валентин, — решил представиться я, — и я совсем не понимаю, что вы говорите и как вас понимать, — говорил я тихо, на случай, если субъект все же решил пообщаться с галлюцинацией. Мало ли, вдруг я его спровоцировал бы.
Однако, Парк явно планировал разговор со мною, так как немедленно повернулся и умудрился продемонстрировать около двенадцати разных гримас за две секунды, из-за чего я вновь нервно сглотнул.
— Можно сразу перейти на ты, мы ведь родственники, — подмигнул он.
Я прищурился.
— Что-то не припоминаю твоей рожи в семейном альбоме, — осторожно выговорил я и прикусил язык. Пожалуй, надо все же осторожнее разговаривать с душевнобольным.
— Ну что поделаешь, — развел руками Парк, — я и на фото не отображаюсь. Видишь ли, такие сущности, как мы с тобой, в своем истинном воплощении, состоят из таких частиц и энергии, что вовсе не фиксируются камерами. Не помню, почему. И с зеркалами та же ерунда. Вроде как, свет проходит сквозь нас.
Я осторожно отсел от субъекта на пару сантиметров. Да, он определенно ненормальный. Еще чуть-чуть и заговорит про какой-нибудь миф, назвав себя Геркулесом или даже Платоном.
Парк повернулся ко мне, весело щурясь.
— А знаешь, он тоже очень любил Грецию. Причем, несмотря на ее полное падение в настоящий момент, он все еще думает, что ее можно восстановить, так сказать, — Парк сипло хохотнул, — даже наши с тобой имена ближе к греческим, он очень любил эту страну, да-а-а!
Пока сумасшедший мечтательно вздыхал, говоря о чем-то только ему одному известном, я потихоньку пятился, размышляя о побеге от ненужной беседы.
— Я же все равно найду тебя, братец, — внезапно очень серьезно проговорил Парк, его лицо вдруг перестало мимикрировать, установилось четкое и серьезное выражение, — зачем бегать? Выслушай сразу и пойдешь восвояси. не усложняй жизнь нам обоим, ладно?
Мимикрия Парка тут же вернулась к нему.
— Ну иди, что же. Твоя работа наверняка намн-о-о-го важнее того, о чем я хотел сказать, — Парк вел себя крайне развязно, открыто насмехаясь, — ведь как же, покупка у АО «ДелегФарм» каких-то катетеров на год для госзаказа гораздо важнее, чем судьба человечества на ближайшие пять тысяч лет. Да. Иди. не держу, — он издевательски выделял каждое слово.
Парк немного помолчал, раскачиваясь из стороны в сторону. Я же быстро перепрыгнул ограждение и направился к месту работы, уже пытаясь стереть этот странный инцидент из головы.
— Буду ждать тебя на кассе! — крикнул Парк, — продавец будет врать, не покупай этот пылесос, — на прощание крикнул он мне, а затем меня догнала еще одна фраза, — до встречи, Велиар!
Я застыл на месте. Про пылесос-то ему откуда знать? Я и сам решил это только пару часов назад. Даже разговоров таких не вел. Я обернулся, чтобы потребовать ответа, но на набережной уже было пусто. Парк не мог так быстро убежать… Что же за чертовщина?..
Я не мог сосредоточиться на работе. Как я ни пытался убрать из головы обеденный инцидент, он преследовал меня, как собака преследует автомобиль.
Даже выступая перед собранием акционеров, все время вспоминалась то потрёпанная кепка, то кривляющееся лицо странного субъекта.
Меня вывел из ступора директор.
— Мы выбрали поставщика и тип товара, — проговорил он меланхолично и передал мне бумаги.
Я машинально заглянул в них. Клятое АО «ДелегФарм», черт его возьми! И катетеры… Все угадал, сумасброд…
Это уже ровно ни в какие ворота не лезло. Шпион, конкурент? Кто он?
Машинально двигаясь, я сбросил документы в кабинет и покинул офис. Кажется, немного раньше, чем планировалось, но все равно сегодня я уже был не в состоянии работать. Мне все время мерещилась кепка.
Не помню, как попал в этот магазин, но, очнулся я, когда нуднейший продавец в мире пытался мне втолковать преимущества обладания каким-то якобы волшебным пылесосом.
— Его мощность гораздо выше более дешёвых моделей и вы ни в коем случае не пожалеете, если купите его, — стрекотал он.
— Врёт, гадина, — сообщил мне голос из-за спины.
Я вздрогнул и оглянулся.
Проклятый сумасшедший, он действительно караулил меня а этом магазине. Почему я вообще сюда пришел? Неужто гипноз?
А то, что продавец завирался, я и сам знал. С детства у меня была особенность: я мог чувствовать, когда человек говорит мне неправду, в то время как сам мог врать похлеще бывалого игрока в покер.
Я проигнорировал как Парка, так и надоедливого продавца. Схватив понравившийся товар, я направился к кассе, старательно избегая контакта с Парком, что плелся за мной по пятам, натыкаясь на людей, чем приводил их в недоумение, почему-то.
На кассе Парк вновь заговорил со мной.
— Все еще не веришь мне, братец? — оскалился он, — а ведь ложь ты чувствуешь. И знаешь, что я говорю правду.
— Что тебе от меня нужно?! — громким шепотом проговорил я.
Парк закатил глаза.
Я досадливо глянул на надоедливого субъекта.
— Не возникало и возникать не будет, оставь меня уже в покое!
Женщина, стоявшая в очереди справа, обеспокоено глянула в мою сторону.
— Простите, а с кем вы говорите? — осведомилась она, оглядывая меня с ног до головы.
Я посмотрел в сторону Парка и нахмурился.
Он смотрел на меня скалящейся ухмылкой.
— Нам стоит найти более укромное место для беседы, чтобы тебе докторов не вызвали, — хохотнул он.
Я продолжал недоумевающе смотреть на него.
— Я говорил тебе, люди не могут меня увидеть. Бросай уже этот пылесос и пойдем.
Я с громким стуком уронил пылесос и последовал за ним. Происходило нечто, не вписывающееся в рамки нормального, скорее, сверхъестественное. Конечно, логичнее было бы игнорировать его, но… В общем, я не знаю, о чем думал, когда шел за ним. Но я уже шел, что попишешь.
Мы пришли в какую то глухую подворотню за гаражами, пропахшую мочой и тухлыми помидорами, попутно я удивился, что таковые еще остались при столько активной застройке города.
— Ладно, — вздохнул я, — давай к сути. Кто ты такой и что от меня хочешь?
Парк насмешливо гримасничал.
— А ты еще не догадался?
— Прекрати строить гримасы, пожалуйста, раздражает, — нервно буркнул я.
Парк вдруг схватил себя за лицо и сдернул его. Вот просто сдернул! Под ним я увидел странную картину. Его мышцы лица образовывали причудливые нити из различных материалов, он будто сам состоял из нитей. Нити эти шевелились, вызывая причудливые мимические движения на лице. Парк надел лицо обратно.
— Я не хотел шокировать тебя с порога, так что, обзавелся небольшой маскировкой, — пояснил Парк, — я не мог перестать, это часть моей физиологии, как видишь.
Я, широко раскрытыми глазами на Парка, уселся прямо на грязную землю. Парк, впрочем, явно не отличаясь брезгливостью, последовал за мной.
— Так кто же ты? — тихо спросил я.
Я уже устал удивляться, я просто хотел понять, что происходит.
— Меня зовут Парк, как я уже сказал. Среди многих культур я известен, как повелитель судьбы человеческой. Демон, бог, сущность и много других названий дают нам люди, даже не догадываясь, что суть остается той же. Разница лишь в их отношении к нам.
— Демон, стало быть… — пробормотал я, — а я кто? Как ты меня назвал?
— Велиар. Ты — также не совсем человек. Точнее, ты — сущность Велиара, помещенная в тело человека при рождении, нашим отцом. Ну, строго говоря, он не совсем отец нам, но, для понимания так удобнее.
— Велиар, — завороженно повторил я, — демон лжи, не так ли?
— Значит, я — демон порока?
— Ты — сын нашего отца. Вот и вся история, — широко улыбнулся Парк.
— А наш отец?..
— Тот самый. Который символ зла, главный враг света и так далее, — весело проговорил Парк.
— Дьявол, — мрачно заключил я.
— Ну… Если бы человечество делилось на добро и зло, тогда было бы именно так. А как итог — он что-то вроде наместника Его могущества на этой планете.
— Так, стоп, чего?! — недоумевал я, — дьявол есть дьявол, не так?
Я обхватил руками голову.
— Ну давай, вещай.
— Чего-о-о?! И вы что, действительно думаете, что так уничтожите веру в бога?
Парк посмотрел на меня с искренним удивлением.
— Зачем нам уничтожать веру в бога? Мы в связке с ним. Пока верят в него, верят и в нас, братец. Все должно было быть построено именно так. Но я не договорил. Тебе придется возвести на руинах старых религий новую — единую для всех. Отец уже давал такое задание одному из нас. Давно, очень давно. Но увы, эти догматы уже устарели для человечества, нужны новые, свежие.
Я сидел, нахмурившись.
— Даже если так… Как я должен это делать? Выйти на улицу и кричать, что все не правы, а я — молодец?
Парк ухмыльнулся, обнажив сиреневые зубы.
— А это уже твое дело.
— Ну охренеть теперь, — всплеснул руками я, — чем вам вообще церкви эти не угодили?
Лицо Парка вновь застыло, не отображая эмоций.
— Дело в том, что наши догматы не должны вести к коммерции. А люди вдруг решили, что церковь — отличный вид заработка. Они потеряли саму суть верований и их смысл, оставили символы и расценки… — лицо Парка вновь оживилось и он заговорил весёлым тоном, — особенно хорошо с этим справились католическая и православная церкви. Эти субъекты так великолепно выстроили свой бизнес, что уже толком и не понимают, во что верят, а во что — нет. То-то и теряется вера у многих, хоть и остаётся в массе.
— Ну да. Атеистов с каждым днём всё больше, вот вам и понадобилось обновление, да?
Парк расхохотался в голос.
— Братец мой, атеистов среди людей меньше одного процента! Уж поверь!
— Да ладно. Взять хоть те же соцсети, там богов и религии уже так ругают и поносят, что люди и сами потихоньку убьют церкви.
— Не убьют. Ругать и крошить бравадой об атеизме можно хоть круглые сутки, но, каждый в глубине души чувствует, что является частью большего. А вот что самое интересное, главные атеисты те, кто более всех говорит о религии. Главные священники. Они настолько хорошо поняли, что религией можно грести деньги, что попросту не могут поверить. Ты же у нас с ложью на «ты»… Сам знаешь, что обманывая всех вокруг, сложно верить самому. Поэтому, существование нас для них уже почти сказка. К этим же относятся люди во власти и с большими деньгами. Поняв и ощутив управление массами, они уже не могут поверить, что религия может быть не рычагом давления. Атеистов очень мало, братец, и все, как один, пропагандируют религию активно и громко, — Парк как-то грустно ухмыльнулся, — жаль, они не знают, что им уготовано.
Меня пробирал дикий интерес. Удивление и шок ушли, уступив дорогу любопытству и заинтересованности.
— И что же?
Парк указал пальцем на землю.
— Догмат о том, что будет все дано по вере, неизменен. Они попросту исчезнут, и все. Они не смогут более жить на земле, как и не смогут быть сущностями. Их просто не станет.
— А что же будет с верующими? — с ажиотажем поинтересовался я.
Парк с досадой посмотрел на меня.
— Много вопросов, братец. А ответы у тебя итак есть. В общем, я должен объяснить тебе несколько правил, которыми будет сковываться твоя задача. Правило первое: что бы ты не делал, люди не должны узнать, кто ты и что ты. Если ты творишь какое-то чудо, очевидцев не должно быть более сотни, не должно быть ни одной фотографии, видеозаписи и других материалов, однозначно подтверждающих наличие сущностей на планете.
— Многоуважаемый, — скептически поднял бровь я, — я и не умею никаких чудес.
— Не перебивай! — взвизнул Парк, — Тьфу ты, с мысли сбил! Так. Ты будешь уметь. Я научу после оглашения правил. Так о чем я?
— Правила, — напомнил я, — никто не должен знать, кто я.
— Точно! Делать ты можешь, но так, чтобы у человечества оставались громадные сомнения насчет правдивости всего этого. На их вере основано существование нас, так что, раскрываться им мы не можем. Второе правило: ты не должен открывать человеку Истину, ни в коем случае.
— Какую такую истину?
— Ты долго будешь перебивать?! — недовольно закричал Парк, вскидывая руки, — Истину, что будет тебе открыта. К примеру, одна из сутей Истины в том, что не существует добра или зла, не существует правил, а вся эта систематика выдумана лишь потому, что люди смертны и чтобы они не перегрызли друг друга.
Я хмыкнул.
— Уж извини, но люди — не идиоты. Им это итак известно.
— Да ну? — Парк лукаво наклонил голову, — видишь ли, — вкрадчиво зашептал он, — одно дело услышать слова, другое — понять их смысл. Говорить об этом человечество будет хоть до посинения, но будет следовать правилам слепо и предвзято. Истину доносить до них ни в коем случае нельзя, иначе под угрозой будет все сущее. Вот тебе очевидный пример: ты знаешь, что сладкое вредит твоим зубам. Казалось бы — знаешь на все сто. Но кушаешь его. Почему? Потому что вкусно. Ведь ты не понимаешь смысла и сути этих слов, их понимают специалисты-стоматологи, знающие всю поднаготную этого нехорошего сахара.
— Не уверен, что понимаю… — пробормотал я.
— Скоро ты все поймешь. Просто слушай дальше. Правило третье. Что бы ты ни делал, нельзя воздействовать на того, кто этого как-то не заслужил. — Парк заговорил быстрее, видимо, предугадывая вопрос, — да, ты сможешь понять, кто заслужил, это будет частью Истины. Правило четвертое: твоя власть кажется безграничной только здесь. Нельзя идти против отца и против Его могущества. И правило последнее, пятое: все другие правила не могут быть нарушены при помощи Истины, так как не являются ее частью. Запомнил?
Парк выжидающе смотрел на меня. Я искренне задумался.
— Так, ну… Не светиться слишком сильно, не рассказывать об Истине, не трогать не заслуживших, не идти против высших демонов и не каверкать правила в свою пользу. Ничего не упустил?
— Мы не совсем демоны, братец, — укоризненно, и даже как-то обидчиво проговорил Парк, — тот, кого называют богом, является сутью всех живущих планет. Тот же, кого называют дьволом, управляет этой планетой.
— То есть, дьявол является богом для тех, кто на Земле, а бог это как бы бог для всех дьяволов? — с сомнением выговорил я, подозревая, что несу бред.
— Что-то в этом духе! — радостно воскликнул Парк.
— Как же сложно, — я зажмурился и потер пальцами виски.
— Слова, братец — это лишь способ выражения Истины на этой планете. Они не могут в полной мере донести до тебя суть, — Парк протянул руку к моему лбу, — сейчас я коснусь тебя и отец объяснит тебе все так, как это принято у сущностей. Ты поймешь все, не нужно будет слов. Ты просто будешь знать Истину и понимать ее суть…
Он дотронулся. А я не почувствовал ничего. Просто, в моем разуме произошли колоссальные изменения. Я замечал их постепенно, скачкообразно. Сначала я осознал самого себя и свое имя, я понял, кем и чем я являюсь. Велиар, сущность, олицетворяющая человеческие пороки. Пороки… Это второе, что я осознал. Как наяву я понял — порока, как такового, не существует. Пороки, доброта, злоба, ярость и другие эмоциональные состояния человека — не более, чем просто его отличие. То, что делает человека человеком. В числе этого знания было и то, почему пороки называют таковыми и почему люди должны избегать их. Люди. Не сущности. Парк сказал, но я тогда еще не понял. Теперь это казалось мне до боли очевидным. У сущности не может быть порока, потому как она бессмертна. Человеческие же пороки — это скорее факторы, способные довести его до смерти его тела, потому, им нельзя было так делать. Пришло и третье понимание. Я бессмертен. Бессмертен, как космос, как энергия. Ничто во всем мире не могло мне навредить. И четвертое — следом. Я — всесилен. Я могу управлять бытием, как мне хочется, любым его аспектом по своему желанию. И наконец, пришло последнее понимание из главных: не существует в этом мире ничего невозможного вовсе. Все существующее ограничено лишь законами, установленными тем, кто теперь, по всей видимости, является моим «отцом». «Отцом» которого являлось нечто громадное, нечто восхитительное и ужасающее. Оно внушало мне ужас и благоговение, страх и радость. Это было бесформенное нечто, образующее сущее во всех его проявлениях. Я служил ему, я был его чадом, был его инструментом. Это что-то… Было просто сгустком невероятной… Силы, что-ли. Я понимал, что все в этом мире является проявлением его воли, его желаний. Демоны, боги, ведьмы, колдуны, люди, животные… Каким бы он ни был, только его милостью мы все существуем. Он не делил нас. Он доносил свою волю до тех, кто не мог и не должен был понять его через таких, как мы. Человек именовал и оценивал сущности, по тому влиянию, которое мы оказывали на него. Если мы вредили ему, он считал нас демонами, если мы делали благо ему, он считал нас ангелами и так всегда. Я не демон. Я — лишь его дитя. Одно из них. Последнее, что я ощутил перед тем, как голос Парка вывел меня из благоговейного транса, было нестерпимое желание исполнить его волю. Что было логично — я ведь был его частью…
— У того, кто до тебя пытался сделать нечто подобное было больше ограничений, братец. Во-первых, он был смертен, чтобы люди могли принять его. Истина была ему известна, но лишь часть ее он мог использовать. Также, ему нельзя было вредить людям вовсе, — Парк хитро улыбнулся, — ты не так ограничен. Как мы и обещали, второе явление будет гораздо более жестоким, нежели первое. Ты скован только правилами. В остальном, у тебя нет ограничений вовсе. Хочешь — назовись сыном бога, хочешь — сыном дьявола. Хочешь — сожги все церкви дотла, а хочешь — заставь людей самостоятельно сделать это. Ты, Велиар, проявление его могущества на этой планете и ты должен проучить людей, дать им понять, что они зарвались, показать им, что их вера — чушь и дать им новую, пропитанную Истиной и обновленную.
Я сидел, криво улыбаясь собственным мыслям. У меня уже возникло несколько идей.
— Для начала, — насмешливо проговорил я, — давай-ка заставим людей возненавидеть Истинно тех, кто управляет ими на Земле, — загадочно улыбаясь, произнес я.
Все, что было ранее важно, теперь стало несущественным. Теперь у меня были более важные цели. Теперь, я был мертв, как человек, но родился, как благостный демон…
Продолжение следует, однозначно, я обожаю эту тему. Если здесь будет много грязи из-за такой темы, буду писать в стол. Новости будут в группе, произведение — по второй ссылке, когда закончу.