Один из самых выдающихся английских интеллектуалов написал книгу об одном из важнейших интеллектуальных движений современности. Питер Уотсон впервые собрал воедино труды самых разных одаренных людей, которые радостно приняли атеизм, провозглашенную смерть Бога, и начали искать другие пути жизни, открыли или прославили иные подходы к смыслу нашего существования.

Многие мрачные пророки ХХ века выразили ужас картины холодного и незащищенного мира, в котором нет Бога. Безжизненная пустыня, бессмысленная пустота, абсурдное существование, вечное одиночество. Можно ли попытаться жить в таком мире с уверенностью в себе, с изобретательностью, надеждой, умом и энтузиазмом?

Лучшая книга 2014 по версии Publishers Weekly. «Эпоха пустоты» — это грандиозная картина поисков новых смыслов жизни великими учеными, философами, музыкантами, поэтами, драматургами, писателями, художниками и психологами нашего времени.

«Красота этой книги в том, что она вносит гармонию в хаотической разнообразие собранных в ней идей… Уотсон виртуозно соединяет творчество таких разных людей, как Фридрих Ницше, Уильям Джемс, Боб Дилан и джазовые музыканты». — Publishers Weekly.

Докажите, что Бога нет?

Меня всегда удивляло, почему неверующие требуют у верующих аргументов в пользу существования Бога. Удивляло потому, что они как будто не замечали: их неверие ни на какие аргументы не опирается. Это просто слепая убежденность, что Бога нет. И ни один атеист среди моих знакомых никогда не смог ответить мне на простой вопрос: «Что я должен сделать, чтобы убедиться, что Бога — нет?» Оно и понятно: подвести доказательную базу под тезис об отсутствии чего-то сложнее, чем под тезис о существовании чего-то. Чтобы доказать, что чего-то не существует, нужно рассмотреть бесчисленное количество условий, при которых оно могло бы существовать, и доказать, что в каждом конкретном случае это чего-то — все же не существует. Мне кажется, провести такую работу — просто невозможно. Поэтому неверие не рискует опираться на собственные доказательства. Оно предпочитает опираться на якобы отсутствие доказательств у оппонентов. Мол, верующие не могут доказать, что Бог есть — значит, Его нет…

Принято считать, что у верующих нет доказательств, потому что доказать, что Бог есть, в принципе невозможно. Либо ты веришь, либо нет. В общем и целом это правильно. Но правильно в том смысле, что если изначально человек не настроен поверить, то никакие, даже самые убедительные доводы, ему не помогут. Чтобы поверить нужно либо быть открытым Богу и искать встречи с Ним, либо переживать какую-то внутреннюю душевную ситуацию — может быть, скорбь, тоску или еще что-то такое — которая тебя сама бы к Богу повернула. Словом, нужно быть готовым воспринять Благую весть. Ведь что такое на самом деле доказать — это убедительно показать. И вот если человек настроен заинтересовано и доброжелательно, тут христианство готово предложить ему немало доказательств своей истинности.

Они разные. Те, что наиболее на слуху, — это истории о чудесных исцелениях людей благодаря молитвам старцев. Само собой, скептик и тут может усомниться — дескать, совпадения, случайности, шутка природы и т.д.

Но есть доказательства, лишенные таинственности. Простой факт: в Римской империи первые несколько веков христиан жестоко преследовали. Если власти узнавали, что человек — христианин, его подвергали страшным мучительным пыткам, заставляя отречься от своей веры. Но тысячи людей не отрекались. И видя, как стойко христиане держатся своей веры, их палачи вдруг понимали, что так можно быть преданным только чему-то очень настоящему, чему-то высшему. Были случаи, когда палачи настолько впечатлялись, что тут же, прямо во время казни, вставали и говорили: «Я тоже христианин». Они знали, что и их тут же казнят рядом. Но делали это, потому что вдруг обретали веру во Христа.

А теперь давайте себе представим, какой человек в здравом уме и трезвой памяти будет принимать христианство, зная, что за это лишится жизни? Но ряды христиан с первых веков не уменьшались, но пополнялись. Кто-то скажет, что и сейчас есть фанатики, готовые пожертвовать жизнь ради какой-то своей навязчивой идеи, и это, дескать, не значит, что такая идея — истинная. Один человек — да, может придумать себе просто идею, за которую соберется отдать жизнь. Но никакая «просто идея» не объединит вокруг себя тысячи и тысячи людей из самых разных социальных слоев. Такое под силу только вере в истинного Бога. Тысячи и тысячи людей шли на смерть — ради чего? Неужели ради чего-то придуманного и несуществующего?

Одними из наиболее дискуссионных вопросов, касающихся поправок к Конституции РФ, стали предложения внести в нее упоминание Бога и сделать русский язык государственным как язык государствообразующего народа.

Многие критики трактуют законопроект в ключе, противоположном заложенному в нем смыслу. В действительности упоминание Бога в предложенной формулировке скорее усиливает секуляризированный характер государства, а закрепление статуса русского языка способствует более широкому применению языков других народностей.

1. Invocatio Dei. Отказ взывания к Богу

Наиболее распространенной формой упоминания Бога в Конституциях развитых государств является прямой призыв к Всевышнему (в католической традиции – Invocatio Dei). Такие формулировки не несут в себе никакой юридической нагрузки (не придают религии государственный статус, а религиозным текстам – силу закона), однако подчеркивают роль веры как нравственной опоры и гаранта сохранения исторической преемственности цивилизационных традиций.

Подобные формулировки характерны как для христианских государств – католических (например, Швейцарии: «Во имя Всемогущего Бога! Швейцарский народ и кантоны, чувствуя ответственность перед Творением…») и православных (например, Греции: «Во имя Святого и Единосущного и неделимой Троицы…») – так и для мусульманских (например, Кувейта: «Во имя Аллаха, благодетельного и милосердного…»).

Смысл включения прямого призыва к Богу в законодательные документы описал Папа Римский во время обсуждения проектов Конституции Евросоюза.

«Общественный строй должен основываться на подлинных этических и цивилизационных ценностях, которые поддерживает большинство населения, принимая также во внимание, что эти ценности являются наследием разных обществ… Чтобы Европа была построена на прочных основах, она должна опираться на подлинные ценности, берущие свое начало во всеобщем моральном праве, вписанном в сердце каждого человека. …Принимая во внимание то, что сказано выше, хотел бы еще раз обратиться к авторам будущего конституционного договора Европейского союза, чтобы в нем нашлось место для обращения к европейскому религиозному наследию», – заявил Иоанн Павел II в пункте 114 Обращения «Ecclesia in Europa».

При этом крайне важно заметить, что Папа признавал автономию Церкви и Государства, в этой связи он предлагал рассматривать религиозные символы как источник вдохновения для построения нового общества: «Европа, стремясь установить новый порядок своих институтов, не может недооценивать своего христианского наследия, так как все, что было создано в области права, искусства, литературы и философии, в значительной части появилось под влиянием евангелистических предпосылок. И именно поэтому, не поддаваясь склонностям к ностальгии и не удовлетворяясь только механическим повторением примеров из прошлого, а будучи открытыми на новые воззвания, надо черпать вдохновение от христианских корней, из которых выросла история Европы».

Примером использования отсылок к христианским традициям как основы для построения современного правового государства можно обнаружить в Конституциях Норвегии («Наши ценности происходят из христианского и гуманистического наследия…») или, в еще более нейтральной формулировке, Чехии («…полные решимости сообща беречь и развивать полученное в наследство природное и культурное, материальное и духовное богатство…»).

Все указанные выше тезисы вполне применимы и к России. Важнейшим источником ее цивилизационного и государственного развития также являлись религиозные принципы (начиная с момента зарождения Руси, берущей отсчет с ее крещения). Единство России во многом базировалось и сохраняет свою силу на гармоничном сосуществовании крупнейших монотеистических конфессий, объединяющих ее народы: христианства, ислама и других, признающих единого Бога.

Тем не менее, формулировка предложенной поправки к Конституции РФ звучит деликатнее и тоньше. Напомним, поправка к статье 67 Основного закона содержит слова: «Российская Федерация, объединенная тысячелетней историей, сохраняя память предков, передавших нам идеалы и веру в Бога… признает исторически сложившееся государственное единство».

В случае применения Invocatio Dei она выглядела бы примерно так: «Российская Федерация, с верой в Бога…». Однако авторы поправки пошли дальше новаций ХХ века: сохраняя опору на основные достижения христианской, мусульманской и других цивилизаций, упоминая Бога в качестве высшего морального принципа, они превратили его в символ традиции – связи с прошлым как фундамента поступательного развития.

Фактически это секулярный тезис: Российская Федерация уважает традиции предков, среди которых вера в Бога, в качестве нравственных идеалов. Однако ключевым словом в такой формулировке становится не «Бог», а «единство» — т.е. народ, объединенный общими традициями и памятью. В подобном виде преамбула Конституции превращает Бога в государственный символ, тем самым закрепляя за религией роль социально-культурного института.

2. Nominatio Dei. Прощание с Богом

Другой распространенной формой в законодательных актах развитых стран является косвенное упоминание Бога – Nominatio Dei. В данном случае, Всевышний является не адресатом обращения, а скорее свидетелем – гарантом значимости текста.

Такие формулировки тоже встречаются в Конституциях, как мусульманских (например, Мавритании: «Полагаясь на всемогущество Аллаха, народ Мавритании провозглашает…»), так и христианских стран: католических (например, Польши: «Мы, пoльский народ, всe грaждaнe рeспублики, кaк вeрующиe в Бoгa, являющeгoся истoчникoм истины, спрaвeдливoсти, дoбрa и крaсoты, тaк и нe рaздeляющиe этой вeры…») и православных (частичным примером может служить Украина: «Осознавая ответственность перед Богом, собственной совестью, предшествующими, нынешним и грядущими поколениями…»).

Очевидно, что в этот же ряд вполне можно включить и предлагаемую формулировку поправки к Конституции РФ. Но в этом контексте гораздо большую значимость имеет другой лингвистический аспект различных форм упоминаний Бога: темпоральный.

Некоторые критики поправки опасаются, что она закрепляет в качестве государственной религии христианство, либо вовсе придает Российской Федерации теократические черты. Это очевидно не так: чтобы убедиться в отсутствии признаков придания религии государственной роли достаточно сравнить в каком времени упоминается Бог в странах, где религия непосредственно влияет на законы и секуляризированных государств.

В первом случае всегда акцентируется действующая власть Бога – как силы, непосредственно влияющей на общественную жизнь в настоящий момент.

Например, в Основном низаме Саудовской Аравии говорится: «Королевство Саудовская Аравия – суверенное арабское исламское государство. Его религия – ислам, Конституция – Книга Всевышнего Аллаха и сунна Его Пророка, да благословит его Аллах». В Конституции ОАЭ: «Аллах — податель успеха, наш покровитель и защитник». В Конституции Пакистана: «Верховная власть во Вселенной принадлежит только Всемогущему Аллаху, а власть, осуществляемая народом Пакистана в пределах, установленных Им, является его священным долгом».

Аналогичные примеры можно найти и в христианских государствах. Например, в преамбуле Конституции Ирландии сказано: «Во имя Пресвятой Троицы, от которой исходят все власти и к которой как к нашей последней надежде должны быть направлены все действия человека и государства, мы, народ Эйре, смиренно признавая все наши обязанности перед нашим Священным Господином Иисусом Христом…»

При этом там, где Церковь отделена от государства, даже в самых религиозных странах помощь Бога упоминается в качестве упования – т.е. как надежда на возможную неопределенную поддержку, основанную на былых традициях (отсылка к опыту прошедшего времени, когда такая помощь имела силу).

Например, в Конституции Аргентины: «…взывая к защите Бога, источника всякого разума и справедливости: мы создаем и учреждаем эту Конституцию для аргентинской нации». В Основном законе Бразилии: «Мы, представители бразильского народа, созвали Национальное учредительное собрание, чтобы провозгласить под защитой Бога следующую Конституцию Федеративной Республики Бразилия». В Конституции Венгрии: «Боже, благослови венгров…».

Даже в Конституции такой высокоразвитой и прогрессивной страны как Германия Бог упоминается в качестве категорического императива, которым руководствовались авторы Закона, «сознавая свою ответственность перед Богом и людьми».

Но даже на этом фоне российская формулировка, ставящая акцент на «памяти предков», частью которой является вера в Бога, выглядит новаторской. По смысловой задаче упоминания религии она вполне соотносится, например, с Конституцией Австралии: «Народы, смиренно полагаясь на благословение Всемогущего Бога, согласились объединиться…» (т.е. вера – как объединяющий критерий, акцентирующий добровольность решения). При этом лингвистически отсылка к Богу в российском Основном законе сделана очень тонко: с одной стороны она свидетельствует о сохранении религиозных традиций, с другой – религия выступает лишь в роли наследия предков, но объединяет Российскую Федерацию не она – а тысячелетняя история и память о ней.

Именно память становится действующей религией России, согласно новой формулировке преамбулы Основного закона.

Таким образом, не ущемляются ничьи интересы (как верующих любых конфессий, так и атеистов), а Бог в ключевом государственном документе приобретает дополнительный смысл – трансцендентный идеал, общую для всех моральную норму, выходящую за пределы закона. Другими словами, включение в Конституцию понятия Бога в секуляризованной формулировке позволяет уравнять ее значение для всех: и для тех, кто живет по закону, и для тех, кто «по совести».

Пожалуй, сегодня в мире больше нет ни одной Конституции, где понятие Бога было бы настолько отдалено от объекта религиозного культа. И сложно найти другую преамбулу Основного закона, настолько абсолютизирующей нравственный императив.

3. Уравнивание бога и народа

Другой прогрессивной инновацией предлагаемых поправок является объединение в них принципов как государств с религиозным фундаментом культуры, так и принципиально секуляризованных. У вторых обычно вышеуказанную роль Бога в Конституциях занимает народ, общество.

Ярким примером может служить Франция (которая, собственно, и заблокировала все проекты употребления Invocatio Dei в Конституции Евросоюза): «Французский народ ( в оригинале люди Франции) торжественно провозглашает свою приверженность правам человека и принципам национального суверенитета, как они определены Декларацией 1789 года…».

Мало кто заметил важнейшую деталь: предложение внести в российскую Конституцию упоминание Бога было уравновешено закреплением в ней понятия «государствообразующий народ». Здесь даже не столь важно, что в главном законе страны, наконец, признается статус русских, сколько то, что народу официально присваивается государствообразующая роль.

Это абсолют демократической формулировки. Согласно ей, важнейшим залогом существования государства является не вера в Бога, не забота властей, не даже соблюдение традиций, а внутриобщественная коммуникация, построенная на доступном всем гражданам русском языке.

Как в начале Ветхого завета, именно Слово становится базисом существования всего. В данном случае – это русское слово, но закрепление за ним фундаментальной роли освобождает от обременения лишними функциями другие языки. Они более не рассматриваются как конкурирующие русскому, а наоборот – как требующие защиты и сохранения от исчезновения. В новой редакции статьи 69 Конституции РФ предлагается защищать культурную самобытность всех народов и этнических общностей Российской Федерации. Поправки гарантируют право на сохранение каждого из 277 языков и диалектов, проживающих в России 193 народов.

Владение русским языком становится гарантом равенства прав всех граждан – тех самых прав человека, которые стали главной религией секуляризированного мира.