Философ идеал стоиков

УДК 291.5

Философские науки

Аминева Сюмбель Ураловна, студент 2 курса, Стерлитамакский

филиал БашГУ, г. Стерлитамак Баширов Тимур Анварбакович, к.ф.н., доцент кафедры всеобщей истории и философских дисциплин, Стерлитамакский филиал БашГУ, г.

Стерлитамак

Сиразетдинова Лиана Венеровна, студент 2 курса, Стерлитамакский филиал БашГУ, г. Стерлитамак

ИДЕАЛ ЧЕЛОВЕКА В ФИЛОСОФИИ СТОИКОВ

Аннотация. Данная статья посвящена изучению вопросов идеала человека в философии стоиков. Рассмотрены составляющие, по которым стоики определяют идеал человека, также рассмотрены основные направления стоицизма.

Ключевые слова: идеал человека, стоицизм, вселенная.

Key words: ideal of man, stoicism, universe.

История философии демонстрирует, что на протяжении веков человечество больше размышляет об онтологических и гносеологических вопросах, чем о природе самого человека. Мыслители, начиная с Сократа, стали периодически обращать внимание на него. И одним их первых выводов стало осознание того, что, не изучив все возможные грани человека, невозможно осмыслить его, то есть без глубокого изучения человека нет и метафизического охвата . Исторически сложилось что, понятие «идеальный человек»

люди понимают по-разному и для каждого данное понятие имеет свое определение. И каждый человек выделяет свои критерии для данного словосочетания, но с течением времени эти критерии меняются также, как и внешний мир. Следовательно, не может быть априори никакого точного абсолютного определения идеала человека. К тому же философия давно «перестала быть уделом одних только схоластов, медленно шлифующих дефиниции… Философия стала самой животворящей жизнью, уверенная в своем высоком предназначении» . Но до этих высот и традиций философствования потребовались века эволюции творческой мысли, прошедшей различные этапы в своем становлении. Одну из интересных позиций применительно к теме нашего исследования занимала философия стоиков.

Если рассматривать их учение в целом, то и у них не было одного общего мнения о понятии идеала человека, каждый мыслитель трактовал данное понятие по-своему и давал ему обоснование. Если же рассматривать данный вопрос с точки зрения обывателя, то люди чаще всего дают такие характеристики идеального человека, как богатый и красивый, здоровый и умный. То есть данные определения характеризуют внешние качества или если быть точнее, то поверхностные. Внутренние же качества мы чаще всего не берем за основу определения понятия идеального человека. И как можно заметить в последнее время интерес к внутренним качествам человека уменьшается.

Стоики же характеризуют идеального человека как сверхчеловека, внутреннее содержание которого подобно божественному, и объединяется с космосом. Если рассматривать понятие Бог с точки зрения стоиков, то Бог для стоиков — это творческий огонь космоса, из которого и порождается наш окружающий мир. И космос стоики рассматривают как одушевленное начало. Идеальный человек, это человек, который не переживает никаких эмоций, ни радости, ни страха, ни переживания, ни любви. Как правило у такого человека нет семьи и друзей, этот человек не имеет желаний и у него нет каких-либо

привязанностей. Лозунгом идеального человека с точки зрения стоиков является: «Ваше счастье — не нуждаться в счастье». Данные суждения стоиков заинтересовали греков и римлян, так как их философия основывается на своем Я, а это очень интересно для гордых людей, имеющим набор амбиций. Так если мы рассмотрим учения мыслителей двадцатого столетия, то идеи построения коммунизма как раз-таки и были взяты за основу у стоиков. Еще Зенон говорил, что союз должен представлять стадо, которое пасется на общем лугу, на общих законах. Отличительной особенностью стоиков является их должный уровень образованности и нравственности, что и присуще любому мыслителю-мудрецу.

Данное философское течение, стоицизм, в первую очередь рассматривает вопросы этики, такие как творение идеального мыслителя-мудреца, который имеет такие качества как, безразличие, гордость, невозмутимость, имеющем свою внутреннюю независимость. Внешняя окружающая среда человека разумна и точно устроена, так и человеческая душа разумна и точно устроена, и является составляющей общего космического Логоса. Жизнь характеризуется разумностью и добродетельностью, а также благоразумием.

Чтобы лучше понять древние философские традиции можно обратиться к произведению Марка Аврелия «К самому себе», которое является недавним из греко-романской культуры. Марк Аврелия был императором, и не относился к числу гениальных мыслителей, но имел схожесть с Сократом в следующем принципе: необходимо исключить все внешние раздражители, что полностью познать природу и сущность человека. Так как-то что не принадлежит человеку, не может и способствовать раскрытию его сущности. Внешние либо случайные черты не определяются природой человека, не может быть и его совершенством. Также, по его мнению, внешние и случайные черты не определяют и цель человека, что является благо. Если рассмотреть ситуацию что внешние и случайные черты все же определяют человека, то есть обратное суждение, то человек характеризовался бы чертами пренебрежения и тщеславия, если бы и было это благо, то есть данный человек не мог быть хорошим человеком. Но это лишь обратное суждение. По истине хороший

человек, характеризуется качествами противоположными от вышеперечисленных, то есть человек тем лучше, чем легче он переносит лишение всего перечисленного .

Возникает вечный вопрос человеческого существования — иметь или быть. Так, все что человек может получить из внешнего мира является ничтожным. Природа человека, его сущность характеризуется тем, что как именно человек оценивает себя, то есть не зависит от внешних и случайных обстоятельств. Безразличие же возникает и по отношению к богатству человека, его социального статуса, его интеллекта и даже здоровья, все это не важно при определении природы и сущности человека. А вот его внутреннее содержание, его душа, это и определяет его сущность. И данный принцип невозможно нарушить. Существует такое суждение, что все, что создает худшее в человеке, никаким образом не портит жизнь человека и не оказывает влияние на внутренние и внешние качества человека.

Вслед за суждениями Сократа стоики характеризуют самовопрошание человека как некую привилегию и даже его долгом. Отличительной особенностью понятия долга в стоицизме является то, что он определяется как моральной, так и метафизической составляющей. Существует вечный вопрос, как человек связан с частью его существа Разумом?

Есть такое правило, что человек, который живет в гармонии и в согласии с самим собой, также живет в гармонии и согласии с космосом. И это определяется взаимосвязью человека и космоса, присутствием некой божественной связи. Так сложилось что устройство, сущность человека и вселенной одинаковы, по причине наличия общего фундаментального правила. Так из всего что составляет мир проистекает есть единая сущность человека и Вселенной.

В своих суждениях Марк Аврелия, поясняет что человек способен мыслить критически, способен рассуждать и различать и движет всем этим как раз то самое Я. Это Я имеет внутреннюю форму, которая как правило не меняется с течением времени. Природу человека он сравнивает с шаром, то есть

как шар не может изменить свою форму, так и человек не меняет свою внутреннюю составляющую. Э. Кассирер говорит, что последнее слово философии и есть первое слово, то есть что его породило .

Различия всегда были и будут во всем, в Бытии, истине, добре и зле. Различия сопровождают жизнь, но есть ценность жизни, данная ценность вечна и ей не подвластны никакие различия и непостоянства. Данные устои невозможно понять под влиянием эмоций, их можно понять только мышлением людей. Так мышление человека имеет великую силу, является началом морали и истины. Мышление отличает человека тем что, он зависит только от себя, имеет свободу мышления и самодостаточность. Марк Аврелий говорил, что не нужно суеты в своих действиях, не нужно разбрасываться, а нужно быть свободным в мышлении и воспринимать все происходящее, как обычный человек. Неодушевленные вещи они не взаимодействуют с душой человека, и находятся в состоянии покоя. Все жалобы как правило и появляются только лишь в убеждениях внутреннего мира. Все осязаемое и ощущаемое вскоре исчезнет, и нужно не забывать все что происходило в течение всей жизни. Из этого следует что внешний мир состоит из изменений, а жизнь человека из убеждений.

Такое направление как стоицизм характеризуется благородностью и моралью в философии. Главное место в стоицизме занимает идеал мыслителя. Представление совершенных людей, не зависимых от мнения и суждений внешнего мира, является основной идеей. Стоицизм определяет идеал человека отрицательно, характеризующегося независимостью. Искушение подвластно каждому, но идеальный мыслитель должен найти в себе силы отказаться от искушения. Добродетель руководствует его жизнью и является его главным благом.

Итак, идеал человека стоиков — это мудрец, который не подвластен над суетой и раздражителями, не зависим от мнения окружающего мира, в силу просвещения, добродетели и самодостаточности. Идеал мудреца не подвластен страху смерти, так по этой причине стоики рассматривают философию как

науку умирать. И как уже говорили примером суждений стоиков являются суждения Сократа. И пример суждений заключается в том, что все основывается на знаниях. Отличительной особенностью суждений стоиков от суждений Сократа является то, что добродетели они рассматривают в виде безразличия к окружающему миру и в покое, а Сократ искал добродетели для счастья человека. Данное безразличие к окружающему миру стоики трактуют как бесстрастие, что в свою очередь и является идеалом.

Общего ответа на вопрос в чем заключается идеал человека не существует, философы направления стоицизма представляли каждый свой ответ на данный вопрос, и лучше это получалось и тех стоиков который с большим безразличием относился к внешнему миру и более пренебрегал собой. Идеал человека для стоиков — это его внутренняя составляющая, его душевность.

Итак, можно заключить что идеал человека прежде всего состоит из четырех составляющих добродетелей это доблесть в поступках, умеренность во всем, разумность в действиях и справедливость, а также необходимым условием идеального человека является понимание того что, человек и есть часть вселенной, и они взаимосвязаны между собой, то есть человек как вселенная, а вселенная как человек. И если рассматривать современного человека нашего столетия, то совсем не многие могут назвать себя идеалом человека, однако в то же время идеал он и должен быть одним или в меньшинстве. Но можно приблизиться к идеалу если проводить работу над собой, над своими желаниями и не быть подвластными искушениям современного мира.

Библиографический список:

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

3. Гусев, Д.А. Популярная философия: учебное пособие / Д.А. Гусев. -М.: Прометей, 2015 г. — 538 с.

СТОИЦИЗМ – школа античной философии, основанная Зеноном из Кития на рубеже 4–3 вв. до н.э. Название происходит от греч. Stoa Poikilē (Расписной Портик) – колоннады в Афинах. Собиравшихся здесь в поисках уединения Зенона и его учеников прозвали «стоиками».

В истории стоицизма выделяют три периода: Ранняя Стоя (Зенон, Клеанф, Хрисипп и их ученики –1–2 вв. до н.э.); Средняя Стоя (Панэтий, Посидоний и др. – 2–1 вв. до н.э.); Поздняя Стоя (Сенека, Музоний Руф, Эпиктет, Марк Аврелий и др. – 1–2 вв. н.э.). Полностью сохранились только сочинения Поздней римской Стои. Хотя основное теоретическое ядро учения было сформировано Зеноном и Хрисиппом, наибольшую известность стоицизм приобрел в своей римской ипостаси.

Стоическая философия включает в себя логику, физику и этику. Этика является наиболее значимой и исторически востребованной частью учения, обоснованию которой служат остальные части.

Логика

трактуется стоиками предельно широко и включает в себя риторику, диалектику (грамматику, семантику и формальную логику) и учение о критерии (гносеологию). Предметом логики является все, что связано с осмысленной человеческой речью: правила ее внешнего словесного выражения (внешний логос), ее внутренняя смысловая и формально-логическая сторона (внутренний логос), критерии ее соответствия действительности.

Познание начинается с чувственного восприятия. На этой стадии душа пассивна и подобна восковой табличке, на которой воспринимаемые вещи оставляют свои отпечатки – представления. Критерием истинности познавательного акта являются так называемые «каталептические» постигающие представления, с неоспоримой очевидностью и отчетливостью раскрывающие содержание своих объектов. Затем на основании представлений выносятся суждения, которые должны получить одобрение со стороны разума. Теперь душа выступает в качестве активной оценочной инстанции, а значит, появляется возможность заблуждения и произвола.

Основой стоической диалектики является отношение между знаком, реальной чувственной вещью, с которой соотносится знак, и смыслом («лектон»), обозначаемым знаком.

Физика

стоиков опирается на физику Аристотеля и космологию Гераклита. Характерными чертами стоической картины мира являются всеобъемлющий соматизм («сома» – тело) и преобладание органических моделей. Космос, согласно стоикам, является живым «умным телом», имеющим сферическую форму и находящимся в бесконечной пустоте. Все его части согласованы и образуют целесообразно организованное целое, с необходимостью следующее внутренней логике своего развития.

Как всякое живое существо космос проходит стадии рождения, роста и гибели. Каждый мировой цикл заканчивается «воспламенением», после которого мир возрождается вновь в прежнем виде. В начале мирового цикла «творческий огонь» (Зевс, Логос) выделяет из себя четыре первоосновы (огонь, вода, воздух, земля) и порождает мир подобно семени, в котором содержатся семена всех отдельных вещей (сперматические логосы). Два пассивных элемента (вода, земля) соответствуют веществу, а два активных (огонь, воздух) – действующей созидательной силе (пневме), которую стоики называли «теплым дыханием» и «душой мира». Она является причиной любого движения в мире и пронизывает весь космос как мед соты, обеспечивая космическую «симпатию» его отдельных частей.

Логос является природой космоса, его внутренней порождающей силой и законом развития. Таким образом, Логос выступает как судьба мира – совокупная цепь всех причин, с необходимостью определяющих любое событие, и как провидение, разумно и целесообразно упорядочивающее все мироздание.

Человек, чья душа является частью разумной мировой души, так же «встроен» в порядок космоса и определен его законами, как и любое другое существо или явление мира. Он может восстать против судьбы, начать действовать и мыслить вопреки всеобщему Логосу и природе. Но этот отказ не сможет ничего изменить в разумном порядке космоса, лишь приведет к несчастью и пороку.

Этика

стоицизма оформилась под непосредственным влиянием учения киников (сами стоики говорили, что кинизм – кратчайший путь к добродетели), а также перипатетиков.

Согласно стоикам, конечная цель человеческого существа заключается в жизни согласно разумной природе, тождественной счастью и добродетели. Только добродетель, определяемая как мудрость или благоразумие, является благом, и только порок является злом; все остальное – безразлично (адиафорон), поскольку всецело подчинено судьбе и от нас не зависит.

Однако внутри сферы безразличного существует ряд «предпочитаемых» вещей, обладающих определенной ценностью, т.к. они способствуют самосохранению человека и его рода. Действия, направленные на их достижение стоики называют «надлежащими» действиями (напр., чтить родителей, вступать в брак, участвовать в государственных делах, защищать отечество и др.). Эти действия составляют сферу обязанностей, налагаемых на человека его биологической и социальной природой. Рассматриваемые сами по себе они не имеют отношения к нравственной жизни и к добродетели, но оказываются добродетельными или порочными в зависимости от обстоятельств своего совершения. Дистанцированное отношение к «предпочитаемым» благам и признание добродетели единственной целью стремлений – главное условие, позволяющее «надлежащему» стать нравственно совершенным, добродетельным действием.

Такой разумный настрой присущ только стоическому мудрецу, воплощению этического идеала стоиков. Лишь он обладает всей полнотой знания и добродетели, свободен от аффектов, которые стоики определяют как неправильные суждения и болезни души. В нем реализована высшая цель человеческой жизни – развить свой разум до подобия космическому Логосу.

Дальнейшая эволюция стоицизма происходит на римской почве. Панетий и Посидоний смягчают исходный ригоризм стоического учения, используя платонические и перипатетические мотивы. В отличие от Ранней Стои, они не требуют полного искоренения страстей, но лишь подчинения их разуму; говорят о совпадении добродетели и пользы; включают «предпочитаемые» ценности (здоровье, силу, красоту и др.), а вместе с тем и «надлежащие» действия в определение конечной цели. Для Ранней Стои между благом и злом нет никаких градаций и ступеней: все, кто не достиг мудрости, являются в равной степени порочными. В Средней Стое особое значение приобретает фигура «продвигающегося» к добродетели, исполняющего все обязанности, но еще не достигшего должного совершенства в их исполнении.

В Позднем стоицизме логико-онтологическая проблематика окончательно отходит на задний план (в особенности у Эпиктета), и все большее значение приобретает этика и моралистика, усиливаются религиозные мотивы.

Стоицизм оказал непосредственное влияние на формирование неоплатонизма и христианской философии (апологеты: Климент Александрийский, Тертуллиан, Ориген, Немесий, Августин) (см. также АПОЛОГЕТИКА). В 16–17 вв. возникает программный «неостоицизм» (Жюст Липс, Гийом Дю Вер, Пьер Шаррон). Стоические мотивы прослеживаются в произведениях Помпонацци, Телезио, Бруно, Монтеня, Спинозы, Декарта, Канта.

Полина Гаджикурбанова

П.А.Гаджикурбанова

Стоическая моралистика как объект философской рефлексии

Грант РГНФ, 2004-2005. Проект № 04-03-00484а

Проект посвящен анализу различных трактовок стоической этики, представленных в трудах Э.Целлера, М.Поленца, Э.Брейе, А.Ф.Лосева, Ж.Делёза. На основании проведенного анализа выделены особенности различных стратегий исследования стоической этики.

Для классической стратегии исследования характерен «объективистский» подход; исследование ориентировано на имманентно-историческую реконструкцию античногонаследия античногонаследия, при которой порой предлагаются достаточно интересные рабочие модели для понимания, но они остаются лишь инструментами, не претендующими на самостоятельную значимость. Иначе говоря, при анализе прошлого исследователь не создает новую философию, а, используя традиционные инструменты научности, хочет понять старую.

При явно выраженном запрете использовать априорно заданные историко-философские модели, данная стратегия, тем не менее, содержит неявную тенденцию рассматривать стоическую философию через призму платоновско-аристотелевской традиции, при этом сама платоновско-аристотелевская традиция не ставится под вопрос ни как объяснительная схема, ни как рефлексивно надстраиваемая над ней схема историко-философского процесса.

С конца 19 – начала 20 века существует тенденция рассматривать эллинизм, как период упадка и декаданса греческой цивилизации. Исходя из априорно установленной идеальной модели культуры, согласно которой лишь философские системы периода греческой классики являют собой образец высшего полета философской мысли, стоицизм зачастую рассматривается как сугубо практическая философия, все теоретические построения которой жестко подчинены цели призывать лишенных политической свободы людей, искать утешение во внутренней жизни духа. Подобная установка вызывает искушение рассматривать стоическую этику как эклектичное смешение идей Сократа, Платона, Аристотеля; как учение, явно не самостоятельное в теоретическом плане. Такой подход может сильно исказить понимание тех моральных проблем, которые были впервые поставлены именно в стоицизме, и именно в нем получили свое специфически-стоическое решение.

Весьма рельефно данный предрассудок выступает в исследованиях «отца истории философии» Э. Целлера. В его труде «Греческая философия в ее историческом развитии» античная философия представлена как переход от золотого века досократиков к эклектике эллинизма. Переворот, произведенный в жизни греческого народа завоеваниями Александра, потеря политической самостоятельности Греции, падение численности и благосостояния населения – причины упадка философии эллинизма. На первый план выступают практические задачи, а ценность самой философии видится в том, чтобы дать убежище от жизненных горестей. Снижается интерес к естествознанию и к чисто теоретическим изысканиям; центр тяжести философских исследований переносится на этику. При этом сама этика «носит, с одной стороны, характер индивидуализма, а с другой стороны, — характер отвлеченного космополитизма… требует возвышения над границами национальности, независимости от всего внешнего, удовлетворения мудреца его внутренней жизнью». Его понимание места, занимаемого стоической философией в контексте всей античной философии, как и оценка стоической морали, стали во многом образцовыми для последующей истории философии. Стоицизм помещен в раздел «послеаристотелевской» философии, что достаточно красноречиво свидетельствует об отношении к нему Э. Целлера.

Рассматривая стоическую этику, Э. Целлер подчеркивает ее практическую направленность; отмечает разрыв между разумом и чувствами, нехарактерный для классического калокагатийного идеала периода классики, и негативное понимание нравственной цели как свободы от волнений. Весьма сурово высказывается Э. Целлер о стоическом учении о долге, замечая, что в этом учении возникает путаница и логическое противоречие между двумя видами долженствования, вызванное принятием наряду с высшим благом сферы относительных благ и отсутствием четкого различения объективной и субъективной сторон поступка. Излагая стоическое учение о «надлежащих» и добродетельных действиях Э. Целлер приходит к выводу, что стоическая этика страдает от «внутренней трещины», что стоики, объединив вещи столь различного нравственного характера под именем долга, допустили логическую ошибку, причиной которой послужило их стремление приблизить свою моральную философию к жизни и практическому использованию за счет смягчения исходного ригористического нравственного принципа.

Другим предрассудком классической стратегии исследования стоицизма является тенденция воспринимать стоическое учение сквозь призму кантовской моральной теории, и ее концептуального аппарата (это одна из причин столь суровых высказываний Э.Целлера о стоической этике). Безусловно, в целом ряде вопросов обе системы демонстрируют поразительное сходство, но, все же его не следует переоценивать. При таком подходе невозможно понять специфику целого ряда положений стоической этики: отношения страстей и добродетели, абсолютного и относительных благ, абсолютного долженствования и «надлежащих” действий и др.

Для модернистской стратегии исследования характерны нарастание субъективистских элементов; отчетливо выраженная установка на поиск некой ключевой идеи, регулятивного принципа, позволяющего объяснить специфику и своеобразие стоицизма, в первую очередь по сравнению с классическими доктринами Платона и Аристотеля. Для данной стратегии характерна не столько реконструкция стоической доктрины, сколько ее интерпретация, предполагающая прочтение стоического учения с привлечением современных философских концепций, транскрибирование стоической терминологии и проблематики в контекст современных философских дискуссий. В частности, для интерпретации стоической философии привлекаются идеи феноменологии, логического позитивизма, структурной лингвистики, сравнительного языкознания, и т.д.

Необходимо подчеркнуть, что речь идет о неких тенденциях, каждая из которых может преобладать у того или иного современного исследователя, но в чистом виде практически не встречающихся. Так, Макс Поленц, стремившийся реабилитировать Стою после уничижительных оценок Э.Целлера является исследователем классического типа, но уже с заметными признаками неклассических элементов. М.Поленц видит в стоической философии не просто нечто «пост-аристотелевское», но считает ее вполне самоценным явлением культуры и философской мысли, духовным течением, олицетворяющим синтез греческой и восточной культур. М.Поленц связал вопрос о специфике стоицизма с вопросом культурного и этнического происхождения основателей Стои, объясняя основные положения стоической доктрины влиянием семитской ментальности. Следы ее влияния он видит в стоическом фатализме и повышенном интересе к мантике, антропоцентризме и учении о всеобщей телесности, в учении о долге и обязанностях и др.

Заметны следы влияния идей феноменологии и структурной лингвистики в интерпретациях стоической философии, представленных Э.Брейе и А.Ф.Лосевым. Эмиль Брейе в своей программной статье «Теория бестелесного в Древнем стоицизме» интерпретирует стоическую философию, опираясь на учение о бестелесном, принципиально противопоставляя свойственный стоической традиции способ понимания реальности всему предшествующему идеализму, и прежде всего в его платоновско-аристотелевской версии. Согласно Э.Брейе, характерной особенностью философских теорий, появившихся после Аристотеля, было то, что они при истолковании бытия отказывались от привлечения всяких умопостигаемых и бестелесных причин. Стоики заключают внутреннюю энергию бытия в пределы самих вещей.

Э.Брейе формулирует свое понимание существенного смысла и оригинальности стоической онтологии. По его мнению, здесь создается доктрина о двух планах бытия: с одной стороны, глубокое и реальное бытие, обладающее подлинной силой; с другой – план фактов, играющих на поверхности бытия (вещи), творящих бесконечное множество бестелесных сущих.

В интерпретации стоической философии, предложенной Э.Брейе, также как в интерпретациях А.Ф.Лосева и Ж.Делеза, особое значение приобретает понятие лектон (обозначаемое, высказываемое). Оно выступает как бестелесное содержание высказывания, соответственно, лишенное реальности. Это тоже своего рода атрибут реальной вещи, сопровождающий ее как тень. Обозначаемый словом объект отличается от реального объекта (своего денотата) именно присутствием такого атрибута. Как и все бестелесное, лектон ничего к самой вещи не прибавляет и сущности ее не меняет, а только создает особую, вторичную сферу словесного выражения.

Э.Брейе утверждает, что особенностью стоической логики является стремление к выходу за пределы всякого контакта с реальностью и с чувственными представлениями. В основание доктрины положено различие между одним видом познания, имеющим своим объектом саму реальность, чувственное представление, и другим видом познания, относящимся к высказываемому «лектон». В отличие от Аристотеля, у которого логические виды и роды представляют в определенной мере разновидности бытия, а логическое мышление проникает в саму реальность, у стоиков высказываемое ничего в себе не содержит и, следовательно, ничего не привносит в мышление от реальной природы, порождением и эффектом которой оно является.

Данная интерпретация стоической онтологии и логики имеет важные этические экспликации. Связывая концепцию бестелесного с идеей судьбы, Э.Брейе заключает, что у стоиков судьба никак не выражает связь между событиями в том смысле, в каком они выстроились бы в последовательности, где один термин был бы следствием предыдущего и причиной последующего. Судьба носит название «связь причин» – не связь причин со следствиями (эффектами), но связь телесных причин, упорядоченных между собой, от которых зависит порядок мира. Это отношение сущих друг с другом, а не отношение событий между собой. Поскольку события являются следствиями этих причин, то очевидно, что и они как-то связаны между собой. Но Э.Брейе приходит к малоутешительному выводу, что в стоицизме познание судьбы, причастность мудреца к всемирному разуму происходит за пределами диалектики. Стоическая диалектика, как бы парадоксально это ни выглядело, слишком близка к фактам (событиям), чтобы в какой-то мере быть плодотворной.

Согласно Э.Брейе, стоики наряду с диалектикой допускали иной способ постижения реальности, основанный на внутреннем телесном единстве постигающей души и постигаемого предмета. Это не столько теория, сколько деятельность, предполагающая внутреннее проникновение и овладение сущим. Таким образом, стоическая этика теряет связь с диалектикой и рациональным познанием, поскольку именно это внерациональное и внеязыковое знание сущего, интуитивное схватывание взаимосвязей его телесных причин и позволяет мудрецу следовать велениям судьбы.

Весьма своеобразная интерпретации стоической философии представлена в многотомном труде А.Ф.Лосева «История античной эстетики». Опираясь на трактовку стоического учения о бестелесном Э.Брейе, А.Ф.Лосев видит специфику стоической философии в их концепции иррелевантного «лектон», обозначающего чистый смысл предмета, бестелесный принцип осмысления всякой телесности. Согласно А.Ф.Лосеву, только эта концепция может объяснить оригинальность стоического учения о вселенском логосе и о мудреце и позволяет говорить о стоической философии как о самобытном явлении, отличном от предшествующих философских учений античности.

А.Ф.Лосев отмечает ряд иррелевантных черт стоического «лектон». Оно не только отлично от тела, на основании которого возникло, но и от самого словесного высказывания, от вполне телесной речи, в которой оно высказывается и даже от психических процессов, сопровождающих его возникновение – от психических актов высказывания и обозначения. Однако в силу своей иррелевантности и нейтральности по отношению к антитезам истина/ложь, страдание/действие, бытие/небытие «лектон» дает лишь внешний рисунок событий и не способно постичь порядок взаимосвязи субстанциальных причин, т.е. порядок судьбы. К подобному выводу, приходит и Э.Брейе в своей интерпретации стоической концепции бестелесного. Однако А.Ф.Лосев отмечает, что стоики не были бы античными мыслителями, если бы не попытались преодолеть сложившийся в их системе дуализм телесных субстанций и бестелесных смыслов. Стоический Логос и стал совмещением «всеобщей структурной закономерности и всеобщего рокового предопределения».

В интерпретации А.Ф.Лосева, как и у Э.Брейе, присутствует различение двух планов сущего. Однако у отечественного философа данные сферы оказываются скорее полюсами, между которыми выстраивается целая иерархия эманаций божественного огненного слова — степеней тонического напряжения телесного бытия, которым соответствует различные степени «логичности» сущего. Действительность предстает как единство Логоса и Судьбы — единство всего осмысленного и структурно оформленного при помощи бестелесного «лектон» и ускользающего от осмысления телесного сущего. Но здесь, так же как и в концепции Э.Брейе, в своих глубинных порождающих основаниях бытие оказывается непрозрачным для мысли.

Аналогичным образом обстоит дело и в этике. Согласно А.Ф.Лосеву, знаменитый ригоризм стоического учения об атараксии и апатии мудреца является непосредственным следствием их учения об иррелевантном «лектон». Как стоический логос структурирует и осмысляет телесную глубину судьбы, производя дифференцированную и провиденциально оформленную картину космоса, так и стоический мудрец структурируя и осмысляя непросветленную массу субъективно-хаотических переживаний, достигает атараксии. Стоическая атараксия является такой организацией психики, для которой «лектон» выступает как моделирующий принцип, организующий массу случайных и хаотических человеческих страстей и влечений (данностей судьбы) и соединяющий в себе все сущностные черты стоической апатии – бесстрастность, автаркию и иррелевантность, как независимость от всего внешнего. Задачей стоического мудреца оказывается вовсе не познание объективных законов космоса, которые находят адекватное отражение в логических и языковых формах. Основной нерв стоической этики заключается в том, что она есть — amor fati — любовь к судьбе во всей ее телесной и смысловой текучести.

Для постмодернистской стратегии (Ж.Делез) характерно стремление к демистификации господствующих идеологем, ревизии глубинных оснований и онтологических опор европейской мысли, получившее свое выражение в понятии деструкции. Ж.Делез стремится не столько дать новое прочтение стоической доктрины, сколько выявить в ней фундаментальные посылки для создания новой онтологии, иной по сравнению с классической платоновско-аристотелевской традицией.

Жиль Делез в работе «Логика смысла», отправляясь от стоической традиции и опираясь на интерпретацию стоического учения о бестелесном, данную Э.Брейе, создает собственную весьма оригинальную доктрину, насыщая ее опытом современной европейской философии, лингвистики, анализом обширного литературного материала, данными психоаналитических концепций и вплетая в нее классические мифы и образы восточной философии. Как представляется, Ж.Делез органично и убедительно сплавляет весь этот комплекс идей в некое единое целое, создавая при этом, довольно экстравагантный и далекий от академических традиций образ стоицизма.

Ж.Делез развивает тему двух планов реальности в стоической философии, предложенную Э.Брейе: план тел, которые являются причинами друг для друга, и план событий-эффектов, бестелесных следствий причинного взаимодействия тел между собой. Как полагает Ж.Делез, стоики формулируют совершенно новое понимание причинной связи, расщепляя ее в соответствие с двумя планами бытия. Во-первых, они соотносят одни телесные причины с другими в глубине вещей и устанавливают связь между ними, называя ее судьбой. Во-вторых, они соединяют друг с другом и бестелесные состояния (эффекты), утверждая, что и между ними существуют своеобразные каузальные отношения. В результате возникает двойная каузальность: 1. последовательность связей телесной причины с ее следствием (бестелесным событием); 2. бестелесная квази-причина, то есть тот тип каузальности, которое событие вызывает своим присутствием.

Согласно Ж.Делезу, дуализм тел и эффектов привел стоиков к пересмотру платонизма и радикальному перевороту в философии, выражающемуся в тезисе: идеальное и бестелесное может быть только «эффектом». В этом коренное отличие стоиков от Платона – у Платона в реальности бушуют раздоры между тем, что подвергается воздействию Идеи, и тем, что избегает такого воздействия (копии и симулякры). У стоиков же все возвращается к поверхности: неограниченное становление, беспредельное выбирается на поверхность вещей и обретает бесстрастность, становясь эффектом.

Как уже известно из концепции Э.Брейе, бестелесное приоритетно, если не исключительно, выражается в сфере языка. Ж.Делез предварительным образом устанавливает отношения между двумя видами бестелесного (на поверхности вещей и в языке), обращаясь к примеру стоической диалектики: диалектика есть наука о бестелесных событиях, как они выражены в предложениях, а также наука о связях между событиями, как они выражены в отношениях между предложениями. Здесь же раскрывается и его собственное, достаточно отдаленное от стоицизма понимание границы (предела) между вещами и предложениями: именно языку надлежит одновременно и устанавливать пределы, и переступать их. Как полагает французский мыслитель, именно в языке есть термины, непрестанно смещающие область собственного значения и обеспечивающие возможность взаимообратимости связей в рассматриваемых сериях. Событие соразмерно становлению, а становление соразмерно языку. Как оказывается, все происходит на границе между вещами и предложениями.

Бестелесный смысл подобен ленте Мёбиуса, незаметно переводящей нас от одной «поверхности» к другой, от вещей – к языковым выражениям. Эта граница является артикуляцией различения тело/язык. На стороне вещей – физические качества и реальные отношения, но есть еще и идеальные логические атрибуты, указывающие на бестелесные события. На стороне предложений – имена и определения, обозначающие положение вещей, и глаголы, выражающие события и логические атрибуты.

Для Ж.Делеза этика стоиков связана прежде всего с особым характером событий. Она колеблется между двумя полюсами: с одной стороны, возможно более полное участие в божественном видении, охватывающем связи между глубинными процессами (физическими причинами в космосе) и обусловленными ими событиями; с другой стороны, речь идет о желании события как такового без какой-либо интерпретации. Для моральной философии важно то, что двойная каузальность события наделяет его сложным характером – «стоической» бесстрастности и продуктивности, безразличия и эффективности.

Существование стоического мудреца обретает два измерения: мудрец ожидает события – он понимает чистое событие как то, что всегда вот-вот произойдет или уже произошло. Но в то же время мудрец желает воплощения и осуществления чистого бестелесного события в положении вещей и в своем собственном теле. Но парадоксальность статуса события состоит в том, что квази-причина сама ничего не создает вновь, она делает (и хочет) только то, что само происходит. Квази-причина действует как двойник физической каузальности, производящей события. Именно такую реальность и представляет для Ж.Делеза актер: актер пребывает в этом мгновении, тогда как его персонаж надеется на будущее или вспоминает прошлое. Актер осуществляет событие, он дублирует космическое или физическое осуществление события своими средствами, то есть сингулярностями поверхности – и поэтому более отчетливо, резко и чисто. Задача воплощения идеала моральной жизни возлагается в стоицизме на исполнителя, не только выражающего смысл этого идеала, но и представляющего его. В силу двойной каузальности события стоический мудрец в действительности всегда играет самого себя – реальность его состояния (телесного и патетического бытия) воспроизводится в бестелесном событии признания его в представлении, свойственном мыслящему субъекту.

Заметим, что Ж.Делез, определив стоическую моральную философию как «этику мима», не только не преувеличивает сценический характер стоического морального идеала, но даже не прибегает к сильным историко-философским аргументам – свидетельствам сочинений самих стоических мыслителей. Можно привести целый ряд свидетельств того, что стоики, особенно в эпоху империи, и в самом деле рассматривали мир как грандиозную сцену, где все люди являются актерами. Отличие стоического мудреца от профана как раз и состоит в том, что мудрый, будучи бессильным изменить реальность происходящего, да и не желая этого, умеет различать двойную структуру бытия и отдает себе отчет в его бинарной каузальности, в измерениях глубины и поверхности.

Ж.Делез представляет собственную версию вполне традиционной темы отношения мудреца и рока. Смысл стоической этики можно выразить следующим образом: мы заслужили все, что с нами происходит. Amor fati свободного человека; вызванное волей событие осуществляется в кратчайшей точке. Красота и величие события и есть смысл; событие – не то, что происходит, а то, что должно быть понято, на что направлена воля и что представлено в происходящем. Ж.Делез подтверждает известную вещь – роль, которую исполняет стоически мыслящий мим, только повторяет, дублирует на поверхности эффектов непреодолимую реальность судьбы: стоик не может и не хочет менять порядок и природу происходящего, поскольку тот смысл, который он извлекает из вещей и которым он владеет в языке, есть нечто нейтральное и на вещи влиять не может.

В результате древнее учение приобретает весьма неожиданное и актуальное звучание. Однако при этом проблематизируются такие казалось бы незыблемые характеристики стоического учения как физический монизм, рационализм и панлогизм, совпадение физического, логического и этического законов, а тем самым и интеллектуализм стоической этики.

В задачи проектного исследования входила также попытка выявить причины удивительной живучести и даже навязчивой повторяемости некоторых устоявшихся представлений о характере стоического морального учения. Одним из них является представление о бесчувствии и даже бесчеловечности стоического мудреца.

В рамках проекта осуществлен анализ стоического понимания природы аффектов и учения об апатии мудреца; выявлен ряд специфических черт стоического учения об аффектах. Во-первых, слово «pathos» используется стоиками как технический термин, за которым закреплено определенное значение, не во всем совпадающее со значениями, привычными для предшествующих культурной и философской традиций. Для стоиков объем данного понятия значительно уже и его содержание носит явно выраженную негативную окраску. Страсть по определению есть недолжный феномен душевной жизни, в то время как для Аристотеля, например, это вовсе не так. Во-вторых, стоики отказываются видеть в страсти некое непроизвольное движение души, как например, Платон и Аристотель. Для стоиков страсть является тем, что зависит от нас и за что мы несем полную ответственность. В-третьих, такие термины как «страсть», «аффект», «эмоция» и т.п., с которыми можно попытаться соотнести стоическое «pathos», сами несут довольно ощутимую теоретическую нагрузку и вызывают искушение интерпретировать описываемый стоиками феномен в рамках гетерогенных этических и психологических теорий. Если для современного человека за данными словами стоят определенные эмоциональные состояния и реакции, то для стоиков они представляют собой в первую очередь превратные формы стремления или импульса.

Результаты исследования отражены в следующих работах автора:

Целлер Э. Очерк истории греческой философии. С-Пб., 1996. С. 175.

Ключевой вопрос античной этики — о цели человеческой жизни. Цель жизни, как соглашаются между собой античные философы, состоит в том, чтобы достичь счастья. Таким образом, в основе этического учения лежит вопрос о том, что такое счастье и как быть счастливым. Ответ на этот вопрос зависит от того, как понимается человеческая природа и космический порядок, поскольку счастье в античной традиции всегда было связано с гармонией человека и космоса, а человеческие поступки, приводящие к счастью или к несчастью, оценивались с точки зрения понятия высшего блага, в связи с чем интерпретировались в терминах истины, лжи и добродетели.

Как уже было сказано выше, для стоиков характерно представление о детерминизме — причинно-следственные связи, вызывающие те или иные события, нельзя разорвать и как-либо изменить. Однако хотя человек чаще всего не может повлиять на события, которые с ним происходят, он песет ответственность за свои действия и за реакцию на эти события. Действия, за которые человек несет ответственность, порождены причинами двоякого рода, а именно — внешними стимулами к действию и внутренними особенностями характера и темперамента. Встреча внешних и внутренних факторов порождает то или иное действие. Нет такого человеческого действия, которое не имело бы причины, но сама эта причинная связь формируется под влиянием душевной жизни того, кто совершает эти поступки. Причинная связь сама по себе, как событие, происходящее в мире, не делает действия человека необходимыми. Для того, чтобы объяснить меру человеческой ответственности при общем представлении о необходимости и детерминированности всего происходящего, стоики разворачивают сложную теорию различных видов причинности. Наиболее важным результатом этой теории является доказательство того, что человеческие поступки полностью детерминированы связью причины и результата, но ответственность человека за свои поступки основана на разуме.

Идеал стоического мудреца.

Каждое живое существо, в том числе и человек, находится в расположенности (oikeiosis) к самому себе. Такая расположенность согласна с природой живого. В силу этой расположенности человек отделяет себя от внешнего мира, заботится о своих нуждах, о том, чтобы добиться лучшего для себя и реализовать свою природу наилучшим образом. Следование своей собственной природе характерно для всего живого, однако человек как разумное существо по мере своего морального и интеллектуального взросления прогрессирует от простого следования своим нуждам и заботы о своей безопасности до способности к общественным отношениям и развитию нравственных качеств, в которых проявляется его рациональная природа. Для такого прогресса поступки человека должны быть основаны па знании мира и места человека в мире и на способности различать истинное и ложное. Поэтому образцом счастливого человека в этике стоиков выступает мудрец, который выбирает свои цели и осуществляет действия в соответствии со своим пониманием собственной природы и космического порядка. Способность совершать рациональный выбор и располагать свои душевные стремления в зависимости от этого выбора стоики называют добродетелью. При этом мудрец не впадает в аскезу и не отказывается от материальных благ, если их приносит ему судьба, но практикует такое искусство жизни, которое позволяет ему быть в гармонии с общим ходом вещей, т.е. с судьбой.

Такое искусство жизни основано на следующих практиках.

  • 1) Определение ценности вещей. Стоики делили вещи на истинные, ложные и индифферентные. Истинные вещи следует предпочитать, ложных следует избегать, а индифферентные вещи могут быть предпочтительны, если они в согласии с человеческой природой, или же избегаемы, но не должны быть предметом настойчивого стремления. Например, здоровье и благосостояние предпочтительно, так как благоприятно для человеческой природы, но не должно быть целью человеческих действий. В связи с различением ценности различных вещей как истинных или ложных предметов стремления стоики различали приемлемые, неприемлемые и правильные поступки. Неприемлемые поступки, которые являются следствием стремления к ложным вещам, противоречат разуму. Стоики уделяли большое внимание обсуждению ценности вещей и приемлемых и неприемлемых поступков, поскольку это было способом реализовать собственное этическое учение и достичь прогресса в добродетели.
  • 2) Воздержание от страстей. Учение о страстях стоики разработали на основании собственных представлений о человеческой душе. Они определяют страсти как иррациональные движения души, подкрепленные неверным представлением о положении вещей и о ценности вещей. Стоики различали две первичных страсти: влечение и страх. Они возникают в сочетании с тем, что кажется нам хорошим или плохим, и ассоциируются с двумя другими страстями: удовольствием и страданием. Поступки, основанные на эмоциональных реакциях, являются неприемлемыми не потому, что сами реакции являются чем-то плохим, но потому, что они мешают рациональному выбору. Влечение и страх вовлекают нас в конфликт с природным ходом вещей, заставляя нас стремиться к удовольствиям, которые мы не можем получить, и причиняя нам страдания, которых мы могли бы избежать. Мудрец должен стремиться к свободе от страстей (apatheia), а для этого он должен достичь определенного состояния ума. Это состояние характеризуется не абсолютной бесчувственностью, но, напротив, полной жизнью, в которой присутствуют умеренные эмоциональные реакции на различные события. Эти эмоциональные реакции, однако, не влияют на рациональный выбор мудреца, не управляют его поступками.

Совершая рациональный выбор и воздерживаясь от страстей, мудрец добродетелен и самодостаточен (autarkes) — именно эти две характеристики являются залогом счастливой жизни. Мудрец счастлив даже в том случае, если он не обладает вещами, которым оказывает предпочтение, поскольку он не вкладывает свою страсть в эти вещи и не испытывает страдания от их отсутствия, воспринимая существующее положение вещей как благое провидение. Ценностью оказываются не те или иные вещи и блага, а сама добродетель как реализация собственной рациональной природы.

Мы нередко искажаем философию. Мы изменяем ее формы лишь на основании неясных очертаний, превращаем ее в мультфильм, словно карикатурист, специально преувеличивающий неправильные черты. Так буддизм в сознании многих превращается в доктрину пассивности и даже лени, а экзистенциализм становится синонимом апатии и бессмысленного отчаяния. Что-то подобное произошло и со стоицизмом. Он воспринимается (если вообще о нем вспоминают) как философия мрачной выносливости, терпения и продолжения, но не преодоления различных жизненных страданий и неприятностей.

Неудивительно, что эта философия утратила свою популярность. Неудивительно, что в западной культуре мудрец-стоик никогда не был так популярен, как мастер Дзен. Даже при том, что стоицизм намного более доступен, он не только не обладает экзотической мистикой восточных практик, но и считается философией, которая просто ломает человека, даже когда он решительно безразличен. В этом понимании не учитывается стремление к постоянному преодолению и невозмутимому спокойствию, которое пропагандируют стоики.

Кроме того, здесь не учитывается благодарность. Это тоже часть спокойствия, поскольку именно благодарность делает спокойствие возможным. Стоицизм в большей степени, чем какое-либо другое учение, является философией благодарности. Более того, благодарности столь сильной, что можно вынести все. Философы, тосковавшие по наивысшему психологическому освобождению, часто забывали о своей принадлежности к сообществу, куда входили в том числе и стоики. «Вы хотите жить «согласно с природой»?” — усмехается над стоиками Ницше в книге «По ту сторону добра и зла» (1886):

«О благородные стоики, какой обман слов! Вообразите себе существо, подобное природе, — безмерно расточительное, безмерно равнодушное, без намерений и оглядок, без жалости и справедливости, плодовитое и бесплодное, и неустойчивое в одно и то же время, представьте себе безразличие в форме власти, — как могли бы вы жить согласно с этим безразличием? Жить — разве это не значит как раз желать быть чем-то другим, нежели природа? Разве жизнь не состоит в желании оценивать, предпочитать, быть несправедливым, быть ограниченным, быть отличным от прочего? Если же предположить, что ваш императив «жить согласно с природой» означает в сущности то же самое, что «жить согласно с жизнью», то каким же образом вы не могли бы этого сделать? К чему создавать принцип из того, что сами вы являете собою и чем вы должны быть?»

Обвинения в адрес стоицизма именно такие — соблазнительные по своей четкости и энергии и, следовательно, эффективные, но при этом абсолютно некомпетентные. Вот почему испытываешь такое разочарование, когда видишь, как Ницше сходит с тропы благоразумия в следующих двух абзацах и обвиняет стоиков в попытке «предписать» их «мораль природе», в неспособности к иному взгляду (на природу) из-за «высокомерной надежды», что природу можно «тиранизировать» так же, как стоики тиранизируют самих себя. Затем он обвиняет всю философию в том, что она являет собой «тиранический инстинкт», «духовную волю к власти», к «сотворению мира» (все это является нескрываемой психологической проекцией, учитывая, что Ницше был одержим идеей психологического превосходства).

Jeff Koons

Равнодушие действительно дает власть. Если применять его в нужных ситуациях, если сознательно принять определенное отношение, то равнодушие не только делает такую жизнь возможной, но и помогает вести более свободный, открытый и необычный образ жизни. Радость и горе, как и другие эмоции никуда не уйдут, но вы сможете их умерить, и они будут меньше вас мучить.

Если за объяснениями, что есть стоицизм, не всегда можно обратиться к философам, то тогда к кому? Для начала можно посмотреть определение слова «стоик» в Urban Dictionary — краудсорсинговом онлайн-словаре английского сленга:

Cтоик — человек, который не заморачивается по поводу всякой ерунды, происходящей в этом мире, из-за которой парится большинство людей. Стоики испытывают эмоции, но только по отношению к действительно значимым вещам.

Пример: Компания подростков сидит на крыльце. Мимо проходит стоик.

Один из компании: Эй ты, придурок и упырь, ты вообще извращенец! Стоик: Молодец, тебе повезло!

Идет дальше.

Интересно, что автор использует в этом анекдоте именно слово «крыльцо» (porch), ведь слово «стоицизм» произошло от греческого слова «stoa» — а это как раз греческое название для сооружения, которое мы сегодня называем крыльцом (портиком — прим. ред.). Древние стоики собирались в таких галереях, проводили там время и говорили о просвещении и всяких других вещах. Греческий философ Зенон является основателем школы, а римский император Марк Аврелий — самым известным практиком, в то время как римский политик Сенека, пожалуй, был наиболее красноречивым и интересным представителем этого учения. Однако настоящим героем стоицизма большинство стоиков признают греческого философа Эпиктета.

Он был рабом, что как нельзя лучше подкрепляет его учение. Такой убедительностью другие стоики не могут похвастать, несмотря на все перенесенные ими жизненные трудности. Эпиктет беседовал со своими учениками, а они потом записали его слова. Сегодня это единственное, что сохранилось от учения Эпиктета. Его речи содержатся в двух коротких работах «Руководство» и «Беседы». Среди непосредственных учеников Эпиктета был Марк Аврелий (еще один философ-стоик, который не предполагал, что его будут когда-нибудь читать. Его сборник «К самому себе» написан исключительно для себя, что-то вроде личного руководства).

«Советы стоиков: 9 способов использовать философию в повседневной жизни»

Среди «непрямых» учеников Эпиктета — целая плеяда великих людей, выдающихся во всех сферах и областях. Один из них — бывший адмирал ВМС США Джеймс Стокдейл. Во время войны во Вьетнаме он находился в заключении 7 лет, у него были переломаны кости, он голодал, сидел в одиночной камере и переносил другие всевозможные лишения и испытания. Его психологической опорой в ту пору было учение Эпиктета, с которым он познакомился после окончания колледжа, когда попал в ВМС. Параллельно он изучал философию в Стенфордском университете. Во Вьетнаме он всегда обращался к идеям стоицизма и не забывал о них даже в самые ужасные моменты. В особенности в такие моменты. Он понимал значение этих уроков и научился применять их на практике лучше, чем кто-либо другой.

Стокдейл много писал об Эпиктете, упоминал его в речах, мемуарах, сочинениях. Но если вам не хочется забивать голову (а ведь именно этого пытается избежать стоик), то лучшее из всего этого — его речь 1993 года в Королевском колледже Лондона, опубликованная под заголовком «Отвага под огнем: тестирование доктрин Эпиктета в лаборатории человеческого поведения» (1993). Подзаголовок здесь важен. Однажды Эпиктет сравнил лекторий философа с больницей, из которой ученик должен выйти с ощущением небольшой боли. «Если лекторий Эпиктета — это больница, — пишет Стокдейл, — то моя тюрьма была лабораторией. Лабораторией человеческого поведения. Я решил проверить постулаты Эпиктета на примере реальных жизненных трудностей, которые творились в моей лаборатории. Как вы видите, он победоносно выдержал это испытание».

Стокдейл отвергал ложный оптимизм, который проповедует христианство, потому что знал из собственных наблюдений, что ложная надежда сводит в тюрьме с ума. Сами стоики верили в богов, но тот, кто не приемлет религиозных верований, может воспринимать стоицизм так же, как буддизм, если не могут поверить в карму и реинкарнацию.

Если избавиться от всей лишней «шелухи», то все в конечном счете сводится к выбору. Выбор — это действительно все, что у нас есть, и об остальном не стоит даже и думать. «Кто из людей непобедим?» — однажды спросил Эпиктет, а затем сам ответил: «Тот, кого не волнует ничего, что находится за пределами его выбора». Всякое несчастье, которое лежит за пределами выбора, должно рассматриваться как возможность укрепить нашу решимость, а не служить оправданием для слабости. Это поистине один из величайших в мире жизненных принципов, это желание обратить неприятности в возможность. Именно это отчасти превозносил Сенека, когда описывал, что бы он сказал тому, чей дух никогда не смирялся и никогда не подвергался испытаниям: «Бедный ты, несчастный — оттого, что никогда не был несчастен. Ты прожил жизнь, не встретив противника; и никто никогда не узнает, на что ты был способен, даже ты сам». Мы делаем себе огромное одолжение, когда видим в неприятностях возможность сделать такое открытие, а в этом открытии найти и получить еще больше.

Еще один отличный жизненный стоический принцип отражен в книге Вильяма Ирвайна «Путеводитель по хорошей жизни: древнее искусство радости стоиков» (2009). Принцип получил название «негативная визуализация». По мнению стоиков, постоянно думая о худшем, что может произойти, мы вырабатываем иммунитет к опасностям, которые таит в себе чрезмерное позитивное мышление, убежденность в том, что реалистичный взгляд на мир приводит только к отчаянию. Только представляя себе плохое, мы по-настоящему можем оценить хорошее. Вы не испытаете благодарности, если будете все воспринимать как должное. Именно эта благодарность заставляет нас с удовольствием делать уступки, когда все в мире уже и так вышло из-под контроля. Как же могло возникнуть такое огромное недопонимание в такой в высшей степени понятной философии? Как мы могли забыть, что темный узкий проход на самом деле ведет к превосходству?

Jeff Koons

В этих принципах можно узнать стандартную когнитивно-поведенческую психотерапию (КПТ). И в самом деле, стоицизм определяли как своего рода прото-когнитивно-поведенческую терапию. Американский психолог Альберт Эллис, разработавший в 1955 году первую форму КПТ, известную как рационально-эмоциональная терапия, читал труды стоиков в юности и в свое время прописывал своим пациентам максиму Эпиктета: «Человека беспокоят не сами вещи, но собственное мнение об этих вещах». «Если коротко, то это по сути и есть когнитивная модель эмоций», — считает Дональд Робертсон — врач-психотерапевт, который в 2010 году написал книгу по когнитивно-поведенческой психотерапии «Философия стоиков как рациональная и конитивная психотерапия».

Очевидно, что из-за этой простоты и доступности стоицизм никогда не поймут те, кто увлекается абстрактными и эзотерическими философиями. В романе «Мужчина в полный рост» (1988) Том Вулф наделяет стоическими взглядами полуграмотного заключенного, и это удается ему с удивительным правдоподобием. Монолог Конрада Хенсли может показаться высокопарным, но нельзя усомниться в скрывающихся за ним чувствах. Когда Конрада спросили, стоик ли он, он ответил: «Я только читаю об этом, но я бы хотел, чтобы кто-нибудь из таких людей был сегодня рядом, чтобы к нему можно было прийти, как приходили ученики к Эпиктету. Сегодня люди думают, что стоики — это такие люди, ну вы знаете, такие люди, которые, стиснув зубы, терпят боль и страдание. Но на самом деле они просто спокойные и уверенные перед лицом любых невзгод».

Это заставляет спросить, а какие были невзгоды? Мы уже упоминали, что Эпиктет был рабом, напротив его имени можно поставить галочку. Напротив Сенеки тоже, несмотря на мнение многих несогласных. Жизнь Сенеки, несмотря на периодическую возможность пользоваться всеми земными благами, была очень тяжела: он был болен туберкулезом, находился в изгнании под гнетом жестокого диктатора и убийцы. Сам Сенека говорил, что никто не приговаривал мудрецов к бедности. Только древнегреческий циник попытался бы отрицать это.

Кроме того, Сенека первым бы сказал, как однажды написал кому-то в одном из своих писем: «Я не настолько бесстыж, чтобы пытаться лечить своих товарищей, когда сам болен. Тем не менее, я обсуждаю с вами проблемы, которые касаются нас обоих, и я делюсь с вами своим лекарством, как если бы мы с вами лежали вместе в одной больнице». Марк Аврелий тоже был в этой «больнице». Наделенный властью императора и пользующийся всеми привилегиями этого положения, он также переносил все сопутствующие трудности и удары, и даже сверх того. Я бы не смог высказаться на этот счет лучше, чем Ирвайн в своей книге «Путеводитель по хорошей жизни». Поэтому не буду мудрить и приведу цитату:

«Он был болен, возможно, язвой. Его семейная жизнь была полна несчастий: его жена, видимо, была ему неверна, из 14 детей, которых она ему родила, выжили только шестеро. Кроме того, управление империей наносило свои удары. Во время его правления на границах было много восстаний, и Марк нередко лично отправлялся контролировать их подавление. Его собственные назначенцы, особенно Авидий Кассий, правитель Сирии, восстали против него. Его подчиненные вели себя нагло и презрительно по отношению к нему, и эту наглость он выносил с невозмутимым нравом. Горожане отпускали шутки в его адрес, и их не наказывали за это. Во время его правления на империю также обрушилась чума, голод, стихийные бедствия, в частности землетрясение в Смирне».

Всегда оставаясь стратегом, Марк применял надежную технику в борьбе со всеми трудностями, которые наполняли его жизнь. В начале каждого дня он говорил себе: «Я увижу надоедливых, неблагодарных, жестоких, вероломных, завистливых и закрытых людей». Он мог бы вести себя иначе и притворяться, что все прекрасно, особенно в те дни, когда это было действительно так, или, по крайней мере, казалось таковым. Но в этом случае, как бы он научился идти и по ветру, и против него, постоянно приспосабливаясь к неприятным поворотам судьбы? Что бы с ним сталось, когда поменялся бы ветер?

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *