Войны Византийской империи с королевствами остготов в Италии и вестготов в Испании.
Целью византийского императора Юстиниана было вернуть контроль над территориями бывшей Западной Римской империи и утвердить гегемонию Византии в бассейне Средиземного моря. В рамках этой завоевательной программы было сравнительно легко покорено государство вандалов в Северной Африке, на территории, когда-то принадлежавшей Карфагену.
Хотя Вандальская война продолжалась с перерывами с 533 по 548 год, крупных сражений здесь не происходило. Византийский полководец Велизарий легко покорил вандалов и с большей частью войска вернулся в Константинополь. Но потом оставшимся византийским гарнизонам пришлось иметь дело с восстанием местного берберского населения. Преемник Велизария Соломон был убит, и лишь в 548 году византийскому полководцу Иоанну Троглиту удалось подавить сопротивление повстанцев.
Северная Африка стала плацдармом для высадки византийцев в Италии. Но готские королевства оказались гораздо более крепким орешком. Особенно ожесточенная борьба шла с остготами. Предлогом для войны стало убийство готской королевы Амаласунты ее родственником и соправителем Феодагатом. Юстиниан выступил поборником законных прав ее наследников (Амаласунта ранее вела переговоры о возможном признании власти императора). Армия магистра Востока Велизария, состоявшая из 4 тысяч регулярных воинов и ополченцев-федератов, 3 тысяч исав-ров, 200 гуннов, 300 мавров и личной дружины полководца, в 535 году заняла Сицилию. Затем византийские войска высадились на Апеннинском полуострове и быстро овладели Неаполем, Римом и готской столицей Равенной.
Готская армия, поданным византийских источников, насчитывала до 150 тысяч человек. Большую часть готского войска составляли тяжеловооруженные всадники, вооруженные копьями и мечами. Их лошади также были прикрыты броней. Но византийская тяжелая кавалерия одолела готов при поддержке легких конных стрелков из лука. В готской армии лучники были только пешие, и их было слишком мало. Стрелы конных стрелков не могли поразить тяжеловооруженных всадников, но ранили их лошадей, вынуждая готов спешиваться.
Италийское население встречало византийцев как освободителей от готского ига. Часть готских гарнизонов также перешла на службу императору. Сменивший Феодагата новый король Витигес потерпел поражение в сражении у Равенны, сдался в плен и кончил свои дни в Константинополе при дворе императора, где он получил сан патриция.
Византийский налоговый гнет восстановил значительную часть населения Италии, как готского, так и романского, против императора. Новый король готов Тотила в 541 году сумел собрать новую армию и изгнать 12-тысячное византийское войско почти из всех городов Апеннинского полуострова. Рим несколько раз переходил из рук в руки и превратился в груду развалин.
После ряда неудач Велизарий был отозван из Италии. Его заменил армянин Нарсес, который разгромил Тотилу в битве при Тегинах в Умбрии в 552 году. В этом сражении 15-тысячной армии готов противостояла византийская армия в 20—30 тысяч человек. Атака готской кавалерии была отражена пешими византийскими лучниками, тогда как конные византийские лучники нейтрализовали пеших лучников противника. После этого поражения Тотила был убит в ходе преследования. В этой битве, где сражалась в основном кавалерия, пало до 6 тысяч готов. Отступавшая готская конница смяла собственную пехоту. После этой победы Нарсес окончательно занял Рим. Остатки готской армии, бежавшие с поля боя при Тегинах, выбрали королем племянника Тотилы Тейю. Он погиб в битве у Везувия в конце 552 года. Начальник готского флота перешел на сторону византийцев, и Нар-сесу удалось блокировать лагерь Тейи, который, в свою очередь, стремился деблокировать гарнизон города Кумы, где находилась готская казна. Недостаток провианта заставил Тейю принять неравную битву.
После поражения большинство уцелевших готов по соглашению с Нарсесом навсегда покинули Италию. Борьба с оставшимися готскими отрядами и вторгавшимися в Италию племенами аламаннов и франков, а также с прежними византийскими союзниками герулами продолжалась до 554 года. В 556 году Нарсес вытеснил франков из Северной Италии. Страна была разорена 20-летней войной и поборами обеих армий. Рим оставался в запустении вплоть до эпохи Возрождения.
В 554 году византийские войска, покончив с остготами, высадились в Испании и нанесли поражение армии Вестготского королевства. Однако сокрушить его византийцы не смогли и ограничились завоеванием лишь юго-восточной части Пиренейского полуострова, прилегающей к Средиземному морю, с городами Новый Карфаген (Картахена), Малага и Кордова. Основную часть вновь завоеванных территорий Византии удалось удерживать в течение 50—70 лет.
Византийская армия состояла в основном из наемных отрядов варваров, которые часто восставали против империи и легко переходили на сторону его противников, если казна в Константинополе была пуста. Также и многие готские вожди то поддерживали собственных королей, то переходили на сторону императора. Так, например, гот Алигерн в 552 году храбро защищал Кумы, и ему на помощь шел Тейя с войском. А два года спустя тот же Алигерн вместе с Нарсесом громил франкскую армию Буцелина у Касилина.
Войны Юстиниана серьезно расстроили финансы империи. Поэтому отпадение вновь приобретенных территорий, удержать которые можно было только с помощью вооруженной силы, стало лишь вопросом времени. На плодородные земли Италии, Испании и Северной Африки претендовало слишком много воинственных соседей — франки, лангобарды, алеманны, арабы и др.
Прокопий Кесарийский
К vi в. относится произведение греческого автора Прокопия Кесарийского (между 490 и 507 — после 562 гг.), которое справедливо признается одним из выдающихся источников по ранней истории славян.
На протяжении длительного времени Прокопий был секретарем византийского полководца Велизария, который руководил военными мероприятиями империи на Балканах и в Италии. Таким образом, рассказ Прокопия — свидетельство если не очевидца описываемых им событий, то человека, который черпал сведения из первых рук. В частности, со славянами Прокопий, наверняка, встречался лично. Потому его сообщения о наших предках, об их религиозных представлениях заслуживают особого внимания.
Прокопий пишет: ”Они (анты и склавины. — М.Б.) считают, что один только Бог, творец молний, является владыкой над всеми, и ему приносят в жертву быков и совершают другие священные обряды. Судьбы они не знают и вообще не признают, что она по отношению к людям имеет какую-либо силу, и когда им вот-вот грозит смерть охваченным ли болезнью, или на войне попавшим в опасное положение, то они дают обещание: если спасутся, тот час же принести богу жертву за свою душу; избегнув смерти, они приносят в жертву то, что обещали, и думают, что спасение ими куплено ценой этой жертвы. Они почитают реки и нимф, и всякие другие божества, приносят жертвы всем им и при помощи этих жертв производят и гадания…” .
Приведенный отрывок пользуется большой популярностью среди исследователей . Никаких дискуссий он не вызвал; все комментаторы уверены, что речь идет только о языческих верованиях. Бог-громовержец, конечно, отождествляется с древнерусским Перуном; о ”нимфах” и ”всяких других божествах” уж и говорить не приходится. Однако внимательный анализ произведения Прокопия заставляет критически отнестись к распространенной точке зрения.
Во-первых, относительно его рассуждений о судьбе и ее фатальной функции в жизни человека. Эта сентенция выглядит как укор славянам, которые наивно верят в способность человека активно влиять на ход событий, не зависящих от их воли. Укор — со стороны автора, твердо стоящего на позиции предопределения, скажем, грека языческой эпохи, когда персонифицированная судьба (Мойра, Ананке) занимала достойное место в общей идеологической концепции. Но Прокопий жил в VI в., когда христианство не просто получило признание в византийском обществе, а было официальной государственной религией; поэтому в устах православного христианина цитируемое заявление неминуемо приобретает совершенно иной смысл.
Мы не будем подробно рассматривать чрезвычайно сложную проблему предопределения в раннехристианской философии. Эта идея несовместима с главной христианской доктриной — интерпретацией земного существования человека как испытания перед вечной жизнью в потустороннем мире. Однако последовательное применение тезиса о всемогуществе бога вело к определенного рода уклонам. Именно в V—VI вв. среди раннехристианских идеологов развернулась довольно острая дискуссия по этому поводу (полемика Августина против Пелагия и его последователей). Правда, споры охватили главным образом западные епархии (Галлия); Константинополь оставался на твердых позициях индетерминизма и свободы воли (концепция Логоса, то есть свободы).
Проблема предопределения (как она стояла во времена Прокопия) имела специфическое содержание детерминированной склонности ко злу, то есть изначальной обреченности тех или иных людей на вечные адские муки. Проблемы земной жизни она не касалась.
В конечном итоге, идея о возможности человека как-то повлиять на позицию высшего божества не чужда христианству. Идея жертвы подверглась серьезной трансформации. Ведь что такое молитва, как не своеобразная форма жертвы? Широкая практика приношения материальных благ ”на церковь” — начиная от скромной свечи перед образом и кончая земельными бенефициями — не только не осуждалась, а, наоборот, всячески поощрялась церковными идеологами. Бог-нищий первых веков христианства постепенно, но неуклонно превращался в бога-феодала, бога-богача, бога-ростовщика 10.
Таким образом, Прокопий также не ”знал судьбы” и не ”признавал, что она по отношению к людям имеет какую-либо силу”. В этом он был единомышленником антов и склавинов; следовательно, не в укор он приводит свою сентенцию. Не подлежит сомнению, что Прокопий, человек хорошо образованный, был знаком с представлениями греков дохристианской эпохи, что и отразилось в комментированном фрагменте. В нем подчеркивается отличие славянских верований не от христианского учения, а от классического язычества.
Во-вторых, обратим внимание, что согласно Прокопию анты и склавины признавали единобожие — ”одного только бога ” (курсив наш. — М. Б.). Значит, речь идет о какой-то форме монотеизма или этнотеизма. Конечно, можно сомневаться в точности выражения или же информированности автора относительно деталей чуждого вероучения, но так или иначе комментируемый текст нуждается в уточнении.
Какого рода монотеизм мог исповедоваться антами и склавинами? Ислама в то время еще не существовало. Иудаизм утвердился в Хазарии через два столетия после смерти Прокопия. Манихейство, возникшее в III в., представляло собой не монотеизм, а бинарную систему. Вряд ли Прокопий не упомянул бы рядом с богом света и добра манихейского бога зла. И уже совсем странно было бы искать у древних славян VI в. буддизм или какую-то другую восточную религию типа конфуцианства или даосизма. Следовательно, единой альтернативой остается предположение о какой-то особенной системе, созданной самими славянами.
Наиболее вероятно — это было своеобразное сочетание христианства с местными языческими представлениями. Даже после окончательного утверждения христианства в Киевской Руси языческие элементы слились с христианским культом, создав своеобразный идеологический сплав.
В-третьих, Прокопий упоминает лишь бога-громовержца, употребляя при этом слово ”один”. Исследователи отождествляют с ним Перуна. А куда же в этом случае девались Даждьбог, Велес, Стрибог, Сварог, Хорс и прочие креатуры славянского языческого пантеона? Кроме единого бога-громовержца Прокопию известны только русалки, лешие и другая ”нечисть”, которая в народной демонологии занимала нижнюю иерархическую ступень сверхестественного мира. Вера в этих персонажей ”фольклорного язычества” просуществовала до нашего столетия, ничуть не отрицая христианской догматики и прекрасно уживаясь с нею.
На юге Восточной Европы христианство начало распространяться тогда, когда учение новой веры еще не приобрело завершенного вида. К тому же вряд ли наших предков серьезно волновали сложные вопросы ранней патристики типа тринитарной. Перед раннеславянским обществом стояли совсем другие проблемы, порожденные процессом перехода от первобытнообщинного строя к классовому обществу.
Начиная с V в. в связи с падением Римской империи контакты восточных славян с позднеантичной Эйкуменой были утрачены. Влияние христианства ослабело; эволюция новой веры протекала независимо от борьбы идей, происходившей в рамках православного мира. Многочисленные ереси, сменявшие одна другую, так или иначе провоцировавшие развитие официально утвержденной концепции, в свою очередь, порождали оригинальные концепции среди населения периферийных земель. В результате этого процесса у древних славян появились своеобразные формы монотеизма, нашедшие свое отражение в произведении Прокопия.
Конечно, византийский автор VI в. считал эталоном язычества веру греков античной эпохи в неумолимый рок. Религия древних славян, которая (подобно главной установке христианства) отрицала последовательный детерминизм человеческой воли и поведения, признавая возможность активного влияния человека на трансцендентный ход событий, принципиально отличалась от такого классического представления. В то же время яркие пережитки языческих идей (народная демонология и жертвоприношение в открытом, физически материализованном виде) исключали возможность квалифицировать такую религию в качестве христианской.