Молчание мифа граничит с болтовней
суеверия. Спас «Благое молчание». Фреска
алтарной преграды Успенского собора
Московского Кремля. 1482 или 1514–1515 гг.

В Успенском соборе Московского Кремля можно увидеть фреску «Благое молчание» (около 1482 или 1514–1515) – поэтический образ Христа, в котором воплотились идеи жертвенности (юный облик, скрещенные на груди руки) и священнического достоинства (белое облачение). Такая иконография пришла на Русь из Греции и с Балкан и получила широкое распространение в XVII веке.

Молчание иконы имеет два вектора: горé и дóлу. С одной стороны, оно уходит в память Бога. Здесь – и тоска Гефсиманского сада, и страдание на Кресте: «Боже мой, Боже мой! Для чего Ты меня оставил?» И белые одежды Воскресения.

В этой тишине сокрыта не только евангельская, но и библейская история в целом – все случаи эпифании (богоявления), все рассказы о водительстве Богом избранного народа. В ней также спрятана метаистория – пауза перед шестью днями творения. Господь видит, что ничего нет. И это «ничего» есть та почва, из которой рождается мир. В тишине есть и многое другое, чего сознание не улавливает или не может выразить в языке.

Практика исихазма живет невыразимым молчанием, то есть теми вещами, которые нельзя перевести на язык рациональности. Мистический опыт подвижника допускает смутную речь, и описание неизбежно опирается на миф, то есть на неочевидную реальность.

Современный мир распустил, как вязаную кофточку, мифологические структуры. Заставил их быть в ситуации сказки, условностей. Миф превратился в эпифеномен пустоты. И исихастское восхождение от образа к первообразу оказалось по ту сторону современности, задачей другого или других – для человека, вмонтированного в современность, такой возможности не осталось. Юный Иисус на фреске Успенского собора молчит в ситуации нашего непонимания. Даже если все тайны этого молчания будут разжеваны в комментарии, мы их не поймем. В лучшем случае лишь схватим некие линии рациональности.

Молчание мифа граничит с болтовней суеверия: в Сети можно найти немало ссылок на то, о чем следует молиться перед образом и в каких случаях икона помогает. Два симулякра – миф как сказка и миф как суеверие – встретились на фреске. Такова современная ситуация с молчанием горé.

Другой вектор – молчание, которое уходит в человека. Оно раскладывается по шкале времени, превращается уже не в миф, а в историю и даже в историю повседневности.

Так, Спас «Благое молчание» – неотъемлемая часть «красного угла» старообрядцев. Сохранилось множество произведений поморского литья, вышедших из мастерских литейщиков, работавших в Выголексинском общежительстве. Многочисленные упоминания об иконах «Благое молчание» имеются в описях скитов Нижегородской губернии (середина XIX века).

Старообрядцы видели в Отроке образ своего пребывания в императорской России: они были вынуждены молчать.

Конечно, ниспадение молчания дóлу не зачеркивает полностью сакральное. Тишина перед лобовой атакой во время войны может привести нас в иконическое пространство. Красноармейцы, расстреливающие священника, попали на современную икону. Выстрелы еще не прозвучали, но тишина вечности обозначилась на доске.

Особенно важна тишина иконы в пустоте концентрационного лагеря, где человека превращают в пыль. Ничто небытия и ничто жизни сходятся на пятачке земного ада. И этот бой – тоже область невыразимого.

Мы можем вполне реалистично описать будни лагеря. Но какие бы ужасы ни попали в кадр, главное не будет проговорено. Даже если человек испытал весь ужас тоталитаризма, он говорит немного в сторону. У него нет языка, чтобы передать свой опыт речью.

И даже «поэзия после ГУЛАГа» не находит нужных слов, хотя каких-то важных вещей касается. Так, на вопрос «Где же был Бог, когда творились все эти зверства?» она отвечает: в тех же тюрьмах, лагерях и ссылках. Об этом, к слову, есть замечательные строки Виктора Кривулина:

Он жив еще, уничтожаемый,

наш…

По слухам, расстрелян.

Казался распятым,

но видел сегодня:

Его в коридоре

вели под конвоем.

Меня оттеснили к стене,

успел различить над

Его головою

движение круглое,

ставшее Светом во мне.

Существует давний предрассудок, что иконы плохо коррелируют с современностью, что они – застывший набор знаков, которые мало что могут сказать сердцу и уму.

Всматриваясь во фреску Спас «Благое молчание», мы можем сказать, что это определенно не так. И молчание иконы может открыть нам еще очень многое.

Ангел Великого совета Иисус Христос (Спас Благое молчание). Фреска. 1295 г. Церковь Богородицы Перивлепты, Македония.

Как сказано в Откровении Иоанна Богослова, «Господь Вседержитель … был, есть и грядет», и эта тройственность бытия находит свое отражение в иконографии Спасителя. Большинство икон, включая такие как Вседержитель и Нерукотворный Спас, представляют Христа таким, каким он был на Земле: младенцем, отроком или мужчиной в возрасте проповедничества. Образ «Спаса в силах» отображает Второе пришествие и относится, таким образом, к ипостаси «грядет». Что же касается первой ступени, предвечного бытия Христа, здесь можно выделить редкую иконографию «Ангел Великого совета», известную на Руси по иконе Спаса «Благое молчание».

Ангел Великого совета представляет образ Христа до его воплощения, «в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа», в виде юноши с крыльями за спиной. Ангел изображается в белой далматике, которая символизирует чистоту и бесплотность духа, голову же Его окружает крестчатый или особый восьмиугольный нимб, присущий господу Савоофу. Нимб состоит из двух наложенных друг на друга квадратов красного и черного цвета. Красный цвет знаменует божественность, черный (или зеленый) — непостижимость Творца.

Образ Ангела Великого совета сложился в византийской иконописи и был основан на христологическом толковании пророчества из книги Исайи. Одно из самых известных изображений датировано началом XIV века, и находится в церкви Богородицы Перивлепты, расположенной в Македонии. На фреске Ангел Христос окружен особым сиянием — мандорлой. В руках Спасителя находятся жезл с крестом и развернутый свиток с текстом из пасхального канона Иоанна Дамаскина: «Днесь Спасения миру, яко воскресе Христос, яко всесилен». Рядом изображены фигуры пророков Иезекииля и Аввакума, которому, по преданию, было видение «светоносного ангела».

На Руси образ Ангела Великого совета получил развитие в иконе Спаса Благое молчание, которая представляет поясное изображение Спасителя с восьмиконечным нимбом и сложенными на груди руками. Икона была известна с древних времен, однако широкое распространение она получила в XVIII-XIX веках, став популярной как у староверов, которые ориентировались на древние памятники иконописи, так и у нового сословия богословов, предлагавших разнообразные толкования этого образа.

Считается, что в основе иконографии Спаса Благое молчание лежит идея проповеди, заключенная в пророчестве Исайи, где сказано: «Он не закричит и не пожалуется, но глас Его будет услышан на улицах». В другом толковании образ символизирует смирение, молчаливое недеяние перед лицом страданий и смерти.

Икона «Ангел Благое Молчание» («Спас Благое Молчание») — одна из сокровенных и глубочайших по своему значению в христианском искусстве. Современные источники сообщают о ней следующее.

«Спас Благое Молчание» — редкое иконографическое изображение Иисуса Христа. Если «Спас Эммануил» и «Спас Нерукотворный» изображают Христа таким, каким Он был на земле, а «Спас в Силах» — каким придёт в конце времён, то «Спас Благое Молчание» — это Христос в образе Ангела, до Своего воплощения.

Ангел Великого Совета — таково одно из символических именований Христа согласно библейскому пророчеству, которое гласит: «Вели’ка Совета Ангел — Тот, Кто соделал известным великий совет, сокровенный от веков и не явленный иным родам». Образ Христа-Ангела «в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа» появился в византийской иконописи в первые века христианства. На Руси этот образ получил развитие в иконе «Спас Благое Молчание», на которой Спаситель изображён в виде крылатого ангелоподобного отрока в белой мантии, со скрещёнными на груди руками. Это единственное изображение Христа, где Его голову окружает особый восьмиугольный нимб, знаменующий божественность и непостижимость Творца.

В русском искусстве изображение Спаса Благое Молчание появляется в конце XV века. Особое развитие оно получило в XVIII – XIX веках в искусстве старообрядческих художников — иконах, писанных на дереве, и меднолитых образках.

В основе содержания этой иконы, по одному из толкований, лежит пророчество Исайи, где сказано: «Уповаю на Него, Кто возвестит народам истину.
Он не закричит и не пожалуется, но глас Его будет
услышан на улицах» (Ис. 42: 1 – 2). В другом толковании образ этот символизирует смирение, молчаливое недеяние перед лицом страданий и смерти.

Икона «Спас Благое Молчание» пользовалась особым почитанием среди монашества, служа примером по­двига молчания и «умственной молитвы», процветавших на святой горе Афон в средние века. Псалмопевец Давид говорил: «Положи, Господи, охрану устам моим и огради двери уст моих». Преподобный Исаак Сирин утверждал, что слова суть орудие мира сего, а молчание есть тайна будущего века. Священник Сергий Круглов пишет: «Тишина великого храма… Та тишина, не немая, но исполненная присутствия Духа, трудового творческого движения Духа, животворящая тишина, в какой Бог создавал мир». Именно для стяжания этой тишины от «шума страстей» собственного «я» и уходили в леса и пустыни православные подвижники…

Высокие, вдохновенные слова посвятил Образу Спаса Благое Молчание Н.К. Рерих в статье «Держава Света»:

«»Ангел Благое Молчание». Кто не восхищался пламенною тайной в образе огневого Ангела? Кто не преклонялся перед всепроникающей вестью этого жданно-нежданного Гостя? Он безмолвен, как сердце постигшее. В нём хранима нетленная красота духа. Красота в вечности безмолвного и кроткого духа, — он и хранит и напутствует. «Ангел есть неосязаемое, огневидное, пламеносное», — говорит Зерцало*. «Языка для слова и уха для слышания не требует; без голоса и слышания слова подает един другому разума своя…» «Мечтательное тело надевают ангелы для явления людям». В молчании было видение. Исполнились света предметы. И воссиял лик Великого Гостя. И замкнул Он уста, и скрестил руки, и струился светом каждый волос Его. И бездонно пристально сияли очи Его.

В бережности принёс Пламенный весть обновлённого, благословенного мира. Тайностью Он дал знак ко благу. В дерзании Он напомнил о Несказуемом. Без устали в часы дня и ночи будит Он сердце человеческое. Он сказывает приказ к победе духа, и каждый поймёт и примет его на языке своего сердца.

Кто же запечатлел Ангела Благое Молчание? Образ Его — писем поморских. Но не только от полуночного моря тайна сия. В ней ясен и покрытый лик вестника Византии. В ней и тайна Креста. Запечатлён Ангел Молчания тою же рукою и мыслью, что сложила образ Софии — Премудрости Божией. Пламенны крылья устремлённой Софии, пламенны же и крыла Ангела Благого Молчания. Огненны кони, Илию возносящие. И пламенное крещение над апостолами. Всё тот же огнь, Агни всеведения и возношения, который проникает всё Сущее и перед которым слово не нужно».

Рерих раскрывает духовную суть сокровенного Образа, как бы приоткрывает завесу над тайной его появления. В другом очерке он пишет: «И «Премудрость» Божья мчится на коне огненном, и «Ангел Благое Молчание» тоже непременно огненный. Первописатели этих символов понимали их не как отвлечённое мудрование, но как незыблемую истину, как действительность» (Пламень вещей). Читая эти строки, мы понимаем, что икона, как отражение Божественного начала, и не может явиться иначе, чем путём личного духовного опыта художника. Рерих напоминает о пламенных видениях, явленных светочам духа, которые запечатлевались ими затем в виде Священных образов, и повествует об этом так, как мог сказать лишь переживший эти озарения: «В молчании было видение. Исполнились света предметы. И воссиял лик Великого Гостя. И замкнул Он уста, и скрестил руки, и струился светом каждый волос Его. И бездонно пристально сияли очи Его».

В своих стихах и статьях Рерих не раз запечатлеет эти пламенные прикасания Мира Высшего:

…Ты… проходишь в тишине и молчаньи.
Глаза Твои могут сверкать,
голос Твой может греметь.
И рука может быть тяжела
даже для чёрного камня.
Но Ты не сверкаешь,
Ты не гремишь,
И не дашь сокрушенья. Знаешь,
что разрушенье ничтожней покоя.
Ты знаешь, что тишина
громче грома. Ты знаешь,
в тишине приходящий и
уводящий.

Цветы Мории

Из статьи «Он»:

«Он — всегда жданный, всегда внутренне ощущённый. Он — запечатлённый в глазу и всё же незримый… Он — пламенный и рассеявший тьму…

Он укажет путь, всегда новый, нежданный в своём несказуемом значении. Он придёт в минуту последнюю, там, где вера и под пламенем жара продолжает цвести благоухание. Он знает, как может трепетать сердце… Он умеет направить на путь кратчайший…

Он идёт неслышно, и ветка не хрустнет. Он проходит, и скалы сокрушаются. Он поспешает — и гром гремит, и сияет молния».

О чём же несёт нам весть пламенный Вестник? О чём предупреждает своим молчаливым ангельским языком? — «Без устали в часы дня и ночи будит Он сердце человеческое», неся людям «весть обновлённого, благословенного мира», и в душе каждого, кто «поймёт и примет его на языке своего сердца», загораются огни Нового Мира.

Рерих пишет и о том, что настало время, когда «Агни всеведения и возношения» уже становится ощутимым, входит в жизнь народов: «Огонь и свет; весь прогресс человечества приходит к этой вездесущей, всепроникающей стихии. Вызванная, она или будет осознана и законно приложена, или опалит неразумие несознательности… Святая Тереза, Св. Франциск, Св. Жан де Ла Круа в экстазе поднимались к потолку келий… Пламенный сослужил Святому Сергию. От пламенеющей чаши Сергий приобщался… Во время молитвы Св. Франциска так сиял монастырь, что путники вставали, думая, не заря ли. Сияние возгоралось над монастырём, когда молилась Св. Клара. Однажды свет сделался так блистателен, что окрестные крестьяне сбежались, подумав: не пожар ли… Так же сбежались на пожар и в Гималаях и так же, вместо пламени уничтожения, нашли сияние духа. Так же стояли горы, окаймлённые синими листами огненного лотоса. Вспыхивал неопаляющий огонь. И пролетали молнии очищения. И не в предании, а теперь… неотложно выступили многие знаки. И стали их замечать на разных материках различные люди… При землетрясении в Италии видели всё небо в языках пламени. Над Англией видели огненный крест. Суеверие ли только? Или просто кто-то увидал то, что часто не замечали?.. Нам не уйти от ве­ка огня. И потому лучше оценить и овладеть этим сокровищем. Скепсис хорош в мере разумности, но как сомнение невежества он будет лишь разлагателем. Между тем весь мир сейчас особенно ярко разделился на разрушителей и созидателей. С кем будем? (…)

«Бог есть огонь, согревающий сердца», — говорит преподобный Серафим… Когда говорим о прекрасном, о тайнах сердца, то прежде всего имеются в виду прекрасные, творящие мысли. Как самые нежные цветы, их нужно растить, нужно поливать непрестанно радостными струями Благодати. Нужно ежедневно учиться чётко и благостно мыслить. Нужно научиться мечтам — этим высшим ростками мысли. Дерзнём! Не убоимся мечтать в высоте…

Мечта светоносна.

Пламенная мечта — порог Благодати.

Огнь и мысль. Пламенны крылья Софии — Премудрости Божией» (Держава Света).

* «Зерцало Великое» — памятник переводной русской литературы XVII в. религиозно-нравоучительного характера.

СПАС БЛАГОЕ МОЛЧАНИЕ. XIX в. Поморское письмо

• 7 лет ago
• Categories: Древний Рим, Древняя Греция
• Tags: боги, Гарпократ, Гор, дети, Египет, Исида, молчание, пальцы

Want create site? Find Free WordPress Themes and plugins.

Гарпократ (искаженное египетское «Гор-па-херд», т. е. «Гор-ребенок») — по мнению греков и римлян, это был «египетский бог молчания», и, соответственно, так они называли неразговорчивых людей.

В религии Древнего Египта такого бога не было; гипотеза о его существовании возникла в эллинистической Греции и Риме из-за неверного истолкования статуй египетской богини Исиды, рядом с которой часто был изображен ее сын Гор в виде мальчика с пальцем у рта или во рту (так египтяне изображали детей). И поскольку самое живучее в книгах — это ошибки, мы до сих пор натыкаемся в них на «египетского бога молчания».

Итак, боги возникают по-всякому, в том числе и по недоразумению. Эллинистические статуи этого бога в собраниях античного искусства часто носят имя «Гарпократ»; в египтологических коллекциях (причем это может быть один и тот же музей) они же правильно называются «Гор-ребенок» или «маленький Гор». До наших дней дошло большое число этих статуй, в основном в миниатюрном исполнений.