История казанского

Среди документальных источников об истории Казани особо выделяется труд неизвестного автора под названием «Казанская история», написанный в XVI веке.

«Казанская история. Новое сказание, вкратце повествующее о начале Казанского царства, и о войнах с Казанскими царями Великих Московских князей, и о победах их, и о взятии Казанского царства» – важный исторический источник для изучения истории Волжской Булгарии и Казанского ханства на протяжении более трех столетий – с середины XIII до середины XVI века с историческими экскурсами в более древние периоды.

«Сказание о зачатии царства Казанского»

«Казанская история» структурно состоит из небольших, более сотни глав, озаглавленных по событиям общественно-политической жизни Казани и Москвы. Автор ее не известен. Хотя В.Н.Татищев как зачинатель ее изучения считал, что автором являлся «поп Иоанн Глазатый». За ним это повторили некоторые другие. Однако специально исследовавшие эту проблему Г.3.Кунцевич и Г.Н.Моисеева не согласились с этим мнением и считали, что первые 49 глав написал один человек, а остальные главы – другой или даже другие люди. Так сильно отличаются первая и вторая редакции.

Считается, что «Казанская история» создана в 1564-1565 годах (первая редакция), вторая редакция осуществлена в 90-х годах того же столетия. Источниками сочинения явились русские летописи, документальные акты, разрядные книги, посольские переписки, а также воспоминания самого автора, который, судя по приведенным в книге сведениям, русский по происхождению, двадцать лет – с 1532 по 1551 год – прожил в Казани как пленник, служа казанским ханам (и, по всей вероятности, являясь одновременно русским шпионом), имел широкие возможности изучать историю булгаро-татар по различным источникам.

Рукописные списки «Казанской истории» распространялись в XVI веке, но особенно широко – в XVII веке. Впервые небольшим тиражом она была опубликована в 1791 году под названием «История о Казанском царстве неизвестного сочинителя XVI столетия по двум старинным спискам» (СПб, Имп. Академия наук.). Всего, по данным большинства ученых, которые изучали этот памятник, до нас дошло более 230 разных редакций «Казанской истории» при отсутствии подлинника.

Отношение к этому сочинению в научном мире неоднозначное. Широко использовал и много цитировал из этого произведения известный русский историк Н.М.Карамзин, во многом доверяясь ему. Другие ученые относились к «Казанской истории» с опаской. Так, С.М.Соловьев назвал «Казанскую историю» «мутным источником» и отказался пользоваться ею. Заодно критиковал Карамзина за его доверие данному сочинению. С.М.Шпилевский отзывался о ней так:»К сожалению, «Казанская история», которая так много обещает, представляет в действительности весьма скудный исторический материал: автор не столько заботился о подробной и точной передаче событий, не говорю уже о характеристике внутреннего быта Казанского царства, сколько о высокопарности слога и широковещательности…». Многие ученые подчеркивали, что «Казанская история» – не историческое сочинение в современном смысле этого слова. Это остро публицистический, исторический и художественный рассказ очевидца событий, который при всем старании не мог быть абсолютно беспристрастным фиксатором истории чужого государства.

У татарских ученых есть свои основания для критического отношения к автору «Казанской истории». Салям Алишев назвал это сочинение первым произведением в русской историографии, тенденциозно пытавшимся описывать историю межгосударственных отношений Казани и Москвы в целях оправдания русской агрессии. Автор всеми правдами и неправдами стремился показать победу Ивана Грозного в октябре 1552 года как долгожданный итог многолетней «священной» борьбы русских князей со своими «погаными» соседями – казанскими татарами.

«Несмотря на всю тенденциозность и легендарность, особенно в освещении ранних периодов истории Казани, хронологическая близость его написания к периоду существования Казанского ханства делает это произведение интересным источником. Особую ценность представляют краткие сведения о топографии и фортификации города, архитектурных сооружениях, упомянутых, правда, без четкой локализации» – такова точка зрения Ф.Хузина и А.Ситдикова. Сегодня для нас особый интерес представляют суждения автора о факте возникновения Казани. Хотя сам он замечает, что не обладает необходимой информацией и пересказывает лишь то, что ему удалось услышать.

Предлагаем вашему вниманию фрагмент «Казанской истории» и мнение об этом документе Саляма Хатыповича Алишева, известного татарского ученого, доктора исторических наук, заслуженного деятеля науки РТ, автора 300 научных и научно-популярных трудов. Цитируем его новую книгу «Все об истории Казани» (Казань, изд-во «Раннур», 2005).

Казань – Котел золотое дно

Глава 1

От начала Русской земли, как рассказывают русские люди и варвары, там, где стоит теперь город Казань, все то была единая Русская земля, продолжающаяся в длину до Нижнего Новгорода на восток, по обеим сторонам великой реки Волги, вниз же – до болгарских рубежей, до Камы-реки, а в ширину простирающаяся на север до Вятской и Пермской земель, а на юг – до половецких границ. И все это была держава и область Киевская и Владимирская.

За Камой же рекой жили в своей земле болгарские князья и варвары, держа в подчинении поганый черемисский народ, не знающий Бога, не имеющий никаких законов. И те и другие служили Русскому царству и дани давали до Батыева царя.

Об основании же Казанского царства – в какое время или как возникло оно – не нашел я в летописях русских, но немного видел в казанских. Много же и расспрашивал я искуснейших людей, русских сынов. Одни говорили так, другие иначе, ни один не зная истины.

За грехи мои случилось мне пленену быть иноверцами и сведену в Казань. И отдан я был в дар царю казанскому Сафа-Гирею. И взял меня к себе царь с любовью служить при дворе своем и назначил мне перед лицом его стоять. И был я удержан там, у него в плену, двадцать лет.

Во взятие же Казанское вышел из Казани на милость царя и великого князя. Он же меня обратил в Христову веру, и приобщил к Святой Церкви, и немного земли дал мне в удел, чтобы жил, служа ему. Живя же в Казани, часто и прилежно расспрашивал я царя, когда он бывал весел, и мудрых честнейших казанцев во время бесед их со мною – ибо царь сильно меня любил и вельможи его сверх меры берегли меня – и слышал много раз из уст самого царя и от его вельмож о походе Батыеве на Русь, и о взятии им великого города стольного Владимира, и о порабощении великих князей.

И о новом набеге на Русскую землю Саина, царя ордынского

Глава 6

По смерти царя Батыя, убитого венгерским королем Владиславом у стольного города Радина, вступил на царство другой царь, Саин по имени, первым принявший царство после Батыя. Наши же правители оплошали и поленились пойти к нему в Орду и заключить с ним мир. И поднялся царь Саин ордынский, чтобы идти на Русскую землю с темными своими силами. И пошел он, как и царь Батый, чтобы окончательно разорить ее за презрение к нему русских правителей.

Тогда пошли правители наши в Болгарскую землю навстречу царю и там встретили его и утолили его многочисленными великими дарами. И оставил царь Саин свое намерение разорить Русскую землю, и пожелал вблизи ее, на кочевище своем, откуда не пошел он на Русь, поставить город во славу имени своего, где бы останавливались и отдыхали его послы, каждый год ходящие на Русь за данью, и для учреждения в нем земской управы.

О первом начале Казанского царства, и о местных угодьях, и о змеином жилище

Глава 7

И, поискав, переходя с одного места на другое, нашел царь Саин на Волге, на самой окраине Русской земли, на этой стороне Камы-реки прекрасное место, одним концом прилежащее к Болгарской земле, а другим концом – к Вятке и к Перми, богатое пастбищами для скота и пчелами, родящее всевозможные злаки и изобилующее плодами, полное зверей, рыбы и всякого житейского добра, – да не найти другого такого места нигде на всей нашей Русской земле по красоте и богатству, с такими же угодьями, и не знаю, найдется ли и в чужих землях. И очень за это полюбил его царь Саин.

И рассказывают многие так: место это, что хорошо известно всем жителям той земли, с давних пор было змеиным гнездом. Жили же здесь, в гнезде, разные змеи, и был среди них один змей, огромный и страшный, с двумя головами: одна голова змеиная, а другая – воловья. Одной головой он пожирал людей, и зверей, и скот, а другою головою ел траву. А иные змеи разного вида лежали возле него и жили вместе с ним. Из-за свиста змеиного и смрада не могли жить вблизи места того люди и, если кому-либо поблизости от него лежал путь, обходили его стороной, идя другой дорогой.

Царь же Саин много дней смотрел на место то, обходил его, любуясь, и не мог придумать, как бы изгнать змея из его гнезда, чтобы поставить здесь город, большой, крепкий и славный. И нашелся в селе один волхв. «Я, – сказал он, – царь, змея уморю и место очищу». Царь же был рад и обещал хорошо наградить его, если он это сделает.

И собрал чародей волшебством и чародейством своим всех живущих в месте том змей – от малых до великих – вокруг большого змея в одну громадную кучу и провел вокруг них черту, чтобы не вылезла за нее ни одна змея. И бесовским действом всех умертвил. И обложил их со всех сторон сеном, и тростником, и деревом, и сухим лозняком, поливая все это серой и смолой, и поджег их, и спалил огнем.

И загорелись все змеи, большие и малые, так что распространился от этого сильный смрад змеиный по всей той земле, предвещая грядущее зло от окаянного царя мерзкую тину проклятой его сарацинской веры. Многие же воины его, находившиеся вблизи этого места, от сильного змеиного смрада умерли, и кони и верблюды его многие пали.

И очистив таким образом место это, поставил царь Саин там город Казань, и никто из правителей наших не посмел ему помешать или возразить.

И стоит город Казань и поныне, всеми русскими людьми видимый и знаемый; кто не бывал там, наслышаны о нем. … Этим царем Саином и была впервые основана Казань, и стали называть ее юрт Саинов. И любил его царь, и часто сам жил в нем, приходя из стольного своего города Сарая. И оставил он после себя в новом юрте царя от колена своего и при нем своих князей.

После того же царя Саина многие цари-кровопийцы, губители Русской земли, сменяя друг друга, царствовали в Казани многие годы.

О воцарении великого князя Ивана Васильевича,..

Глава 22

Когда же вырос великий князь Иван и пришел в великий разум, принял он после смерти отца своего всю власть великого Русского царства Московского, и воцарился, и был поставлен на царство великим поставлением царским в год 7055 (1547), января в 16 день… И узнал царь и великий князь Иван Васильевич, что издавна стоит на Русской его земле сарацинское царство Казань, а по-русски – Котел золотое дно, и что приносит оно большие несчастья и беды пограничным русским землям, и о том, как отец его и прадед воевали с казанцами и как не смогли они окончательно покорить Казань.

И много лет простояла Казань – около трехсот лет – от основания Казани царем Саином…

Цитируется по книге «Древняя Казань глазами современников и историков».

Казань не есть «преокаянная дщерь Золотой Орды»

Г.Н.Моисеева писала: «Важнейшим источником фактических сведений о Казанском царстве первой половины XVI века были личные наблюдения самого автора «Казанской истории», находившегося в Казани с 1532 по 1552 год».

Доказать правдивость автора она не взялась, ибо это ей, пожалуй, и не нужно было. А доказательство того, что автор лгал и писал это для убедительности своих вымыслов и ухищрений, можно и должно, что мы и увидим в дальнейшем изложении. Пока отметим только одно обстоятельство.

Г.3.Кунцевич писал, что когда он попал в казанский плен был уже взрослым, примерно 25-летнего возраста. 25+20 (годы плена) + 15 (с 1552 по 1565) = 60 лет. Исследователи установили также, что «Казанская история» выполнена автором по-христиански высокообразованным человеком, «наделенным незаурядным литературным чутьем», «высокохудожественная» форма ее сложилась на основе усвоения автором лучших образцов древнерусской литературы».

Спрашивается, может ли 60-летний старик достичь такого, можно сказать, непревзойденного уровня развития в области художественной литературы и искусства после 20-летней жизни в мусульманском плену? По-моему, такое невозможно, тем более для того времени. …

О начале Казанского царства «Казанская история» писала так: «Бысть же на Каме на реке старый град именем Брягов, (от имени Ибрагим) оттуду же прииде царь, именем Саин Болгарский. И поискав по местом проходя в лета 6685 (1177) и обрете на Волге…. Царь возгради на месте том Казань»; «и бысть Казань столный град, вместо Брягова».

Откуда взял автор дату основания Казани – 1177 год? По этому поводу, кажется, никто еще ничего не писал.

Я думаю, может быть, эта дата образования и выделения Казанского эмирата (княжества) в составе Булгарского царства. … феодальное раздробление в нем началось до монгольских завоеваний. А может быть, автор произвольно взял дату начала летописания.

… хочу сказать о двух важных принципах авторского изложения. Первое – это чрезмерное восхваление православной веры, божественность стиля языка, оно идет с самого начала через все повествование и до конца. Второе – это возвеличивание христианского русского народа и ненависть к нехристианам, унизительное и враждебное отношение к другим народам. Например, в самом начале (третий лист текста) написано: «Живяху же за Камою рекою, в части зем-ля своея, болгарския князи и варвары, владеюще поганым языком черемиским, незнающе бога и никоего же закона имуще…»

… Автор хотел создать впечатление у читателей, что Казань есть «преокаянная дщерь Золотой Орды», в чем и преуспел. И сейчас еще существует убеждение, что так оно и есть. Жаль, что такие люди не могли подняться на уровень выше сочинений XVI века.

Для чего же надо было «Казанской истории», написанной в 1560-х годах, и последующей русской историографии вопреки фактам образования Казанского ханства задолго до падения Золотой Орды и освобождения Русского государства от ее зависимости (1480 год – противостояние на реке Угре) и, ни слова не говоря о преемственности Булгарского и Казанского государств, объявлять Казанское ханство «окаянной дочерью Золотой Орды»? Для чего некоторые пишут до сих пор, что Казанское ханство образовалось на развалинах Золотой Орды, и что Золотая Орда распалась на несколько тюркских ханств, а именно на Казанское, Сибирское, Астраханское и Касимовское? Одни – для обвинения Казани за Золотую Орду, другие – для возвеличения ее. И все вопреки фактам и исторической действительности.

«Казанской истории» нужно было оправдать завоевание Казани Иваном Грозным. Агрессию и тогда стремились показать справедливой, чтобы утвердить свою правоту перед миром. Последующая историография, идя дальше, выдумала положение о «татарском иге», которое оправдывало уже все: и завоевания, и собственную отсталость, и корыстную любовь к своей империи. При Сталине и Брежневе дело дошло до того, что начали обвинять другие народы в создании внешней угрозы русскому государству, приписывать русскому государству и народу роль единственного спасителя от разорения и истребления народов со стороны какого-нибудь врага.

Салям АЛИШЕВ.

Наш словарик

САИН ОРДЫНСКИЙ – личность легендарная. В исторической литературе утверждается, что хана с таким именем в Золотой Орде не было. На самом деле после Батыя правителем Улуса Джучи (Золотой Орды) был хан Берке (ок. 1209-1266), младший брат Батыя, который в 1256 году убил сына Батыя Сартака и на следующий год занял ханский престол. Именно он принял ислам и способствовал его распространению в Орде. Он позволил основать в городе Сарай православную епархию (1261).

Совершал походы в Византию, Болгарию, Закавказье. Начал выдавать от своего имени ярлыки русским князьям. Добился фактического обособления Золотой орды от Монгольской империи. (История Отечества. Энциклопедический словарь. – М., изд-во «Большая Российская энциклопедия», 1999).

В.Иванов, И.Ионенко и А.Халиков считают, что Саин – это не монгольский хан, а булгарский князь. «Саин», как считают многие ученые, пишут они, не означает собственного имени, а является титулатурным эпитетом. «Саин» – значит превосходный, великолепный или славный. Потому считать, что это определение было свойственно только Батыю или его сыну, было бы неправильным.

УЛУ-МУХАММЕД (около 1405-1445). Хан Золотой Орды (1419-1437, с перерывами), основатель Казанского ханства. Сын Джалал-ад-Дина, внук Тохтамыша. Совершил ряд походов на Русь. Предположительно убит в Казани в результате заговора. После 1445 года имя Улу-Мухаммеда в русских источниках не упоминалось до начала 1990-х годов. (Ле Пти фюте – Татарстан. – М., 2000)

МАХМУД (Махмутек) (?-1467), казанский хан (с 1445). Старший сын Улуг-Мухаммада. Участвовал совместно с отцом в походах против Русского государства. В 1445 году под Суздалем разгромил русские войска и наложил дань на Русское государство. После смерти отца захватил власть в Казанском ханстве. Проводил активную внешнюю политику. В 1446, 1448 годах совершил походы против Русского государства, добивался уплаты дани, наложенной в 1445 году. (Татарский энциклопедический словарь. – Казань, 1999).

«Казанские истории», №10-14, 2005 год

ТРОИЦКАЯ ПОВЕСТЬ О ВЗЯТИИ КАЗАНИ

Подготовка текста, перевод и комментарии Т. Ф. Волковой

Вслед за публикацией текста «Казанской истории» мы издаем в настоящем томе еще одно сочинение о взятии Казани, состоящее из двух частей — «Сказания» и «Повести», которые мы объединили под условным заглавием, указывающим на место их создания — Троице-Сергиеву лавру. Несмотря на определенную сюжетную автономность, подчеркнутую самостоятельными заглавиями, «Сказание» и «Повесть» составляют единое целое и по стилю, и по идейно-художественному замыслу. «Повесть» логически продолжает сюжетное повествование «Сказания».

На основании фактических данных, содержащихся в тексте Троицкого сочинения (здесь как о живом говорится о царевиче Дмитрии, умершем летом 1553 г., и в то же время не упоминается сын Грозного Иван, родившийся в марте 1554 г.), А. Н. Насонов датировал памятник временем не позднее лета 1553 г. (Насонов А. Н. Новые источники по истории Казанского взятия // Археографический ежегодник за 1960 г. М., 1962, с. 6).

Историко-литературную ценность Троицкого сочинения определяет прежде всего тот факт, что оно послужило одним из непосредственных источников «Казанской истории», на что впервые обратил внимание А. Н. Насонов. Из «Сказания» автор «Казанской истории» заимствовал текст речи митрополита Макария, произнесенной им во время благословения Ивана Грозного церковным собором перед выходом его в казанский поход, рассказ о прощании Грозного с царицей Анастасией, описание молебна в коломенском Успенском соборе, который царь посетил по прибытии в Коломну. Близок к троицкому тексту и рассказ «Казанской истории» о посещении Иваном Грозным московского Успенского собора. Из троицкой «Повести» позаимствован рассказ о приходе троицких чернецов под Казань, о «чудесах» апостолов, Николы и Сергия, о русских пленниках, освобожденных московскими воеводами, описание Казани, заваленной телами убитых воинов после взятия города.

Однако автор «Казанской истории» творчески переработал текст Троицкого сочинения, поместив заимствованный материал в совершенно иной художественный контекст. Сюжеты Троицкого сочинения и «Казанской истории» различны и несут разную художественную концепцию событий осады Казани. Сопоставление их позволяет заглянуть в «творческую лабораторию» двух писателей XVI в., выявить используемые ими приемы стилистической и сюжетной обработки одной и той же исторической фабулы, глубже понять идейно-художественный замысел автора «Казанской истории».

В жанровом отношении Троицкое сочинение соединяет в себе черты традиционной исторической повести и агиографического произведения. Создавая свою повесть в стенах знаменитой Троицкой обители, ее автор постоянно стремится подчеркнуть роль монастырских святынь в успешном ходе осады Казани. Все повествование здесь пронизано идеей Божественного покровительства Ивану Грозному и непосредственной связи его победы над Казанью с помощью высших сил и прославленных русских святых, среди которых первостепенная роль отведена основателю Троицкого монастыря преподобному Сергию Радонежскому.

Историческую фабулу автор Троицкого сочинения позаимствовал из «Летописца начала царства царя и великого князя Ивана Васильевича», также созданного вскоре после взятия Казани, вероятно, весной 1553 г. Но если в «Летописце начала царства» Грозный изображается прежде всего как глава государства, а в военном походе — как военачальник, то в Троицком сочинении на первое место выдвигается царь-христианин, царь-праведник, исполнитель Божественных предначертаний. Троицкий автор последовательно устраняет из своего произведения все документальные подробности описываемых событий, абстрагируя повествование и тем самым перемещая внимание читателей с конкретных земных обстоятельств взятия Казани на вневременной высший смысл описываемых событий, на предначертанность их развития свыше и на роль Ивана Грозного — не столько талантливого военачальника, сколько смиренного и послушного «слуги Божьего», который слезами и молитвами снискал себе Божественное покровительство и помощь в победе над врагами.

Некоторые особенности текста Троицкого сочинения позволяют сделать предположение о его авторе. Им, по наблюдениям А. Н. Насонова, мог быть келарь Троице-Сергиева монастыря Адриан Ангелов, о прибытии которого под Казань в лагерь Ивана Грозного накануне штурма города рассказано в троицкой «Повести», а также упоминается в некоторых летописных памятниках — «Отрывке русской летописи» (ПСРЛ, т. 6) и одном кратком летописном рассказе (Кунцевич Г. 3. Два рассказа о походах царя Ивана Васильевича Грозного на Казань в 1550 и 1552 годах // ПДПИ. 1898, т. 130, с. 23—35). Сообщение о пребывании троицкого келаря под Казанью вполне соотносится с указанием автора Троицкого сочинения на свою причастность к событиям осады Казани, которые он видел «своима очима», и на его личное знакомство с царем, от которого он «слышать сподобился» о некоторых подробностях взятия Казани. Делают реальной гипотезу об авторстве Адриана Ангелова и те сведения о его личности, которые донесли до нас монастырские записи, сохранившиеся в некоторых троицких рукописях. Из них явствует, что Адриан Ангелов в период своего келарства (1550, 1552, 1555—1561 гг.) вел активную хозяйственную деятельность: его заботами в монастыре были построены больница и каменная келарская, выкопан большой пруд с наведенными через него мостами, позолочены купола главного монастырского храма, отлит большой 30-пудовый колокол, переданный Троице-Сергиевым монастырем в Никольский собор Свияжского Успено-Богородицкого монастыря. При нем на Троицком подворье в кремле была заложена церковь во имя преподобного Сергия. Иван Грозный с царицей и детьми неоднократно посещал монастырь во время келарства Адриана Ангелова (Краткий летописец Святотроицкия Сергиевы лавры. М., 1865, с. 4—5; Яблоков Я. Город Свияжск. Казань, 1907, с. 99).

Организаторская деятельность Адриана Ангелова распространялась и на литературные работы. По его распоряжению в скриптории монастыря переписывались рукописи, некоторые из которых (например, Четьи Минеи за май и июль) сохранились до нашего времени. В составе Троицкого летописца сохранилась челобитная Адриана Ангелова Ивану Грозному, датированная 1561 г., в которой, келарь ходатайствует о возведении троицкого игумена в сан архимандрита, оформляя свое прошение в этикетно-риторическую форму. Он просит царя «прославить» Троицкую обитель, напоминая о покровительстве ей самой Богородицы и духовных подвигах ее основателя Сергия Радонежского. По своему стилю и идеям эта челобитная очень близка Троицкому сочинению о взятии Казани.

В настоящее время известно два списка Троицкого сочинения, близких по времени и восходяших к общему протографу. Один из них (БАН, 32.8.3), датируемый 40-ми гг. XVII в., был опубликован А. Н. Насоновым (Насонов А. Н. Новые источники… С. 8—25). В данном издании текст Троицкого сочинения публикуется по второму, ранее не издававшемуся списку (РГАДА, собр. Оболенского, ф. 201, оп. 1, № 40), датируемому серединой XVII в. Несмотря на механическую утрату в списке Оболенского одного листа, текст протографа передан в нем более точно. Список содержит меньше описок, пропусков отдельных слов и фраз, в ряде случаев проясняет непонятные места списка, изданного А. Н. Насоновым, и гипотетически им исправленные. Текст утраченного листа и некоторые исправления вносятся в данном издании по списку БАН.

«Казанская история»

К обобщающим произведениям примыкает «Казанская история», непосредственным предметом которой является одно из самых значительных событий начального периода самостоятельного царствования Ивана Грозного — завоевание русским войском Казанского царства. Но при этом внимание автора сосредотачивается не только на взятии Казани, но и на всей истории этого царства. Эта история начинается с легенды, неизвестной русскому историческому повествованию (видимо, она заимствована из татарского предания), о фантастическом царе «Саине ординском», который ходил на Русскую землю после смерти Батыя, освободил место на Волге от страшного двуглавого змия и создал там богатое царство, кипящее «млеком и медом» — Казань.

Далее «Казанская история» рассказывает о казанском царе Улуахмете, который затворился в созданном им «граде ледяном». В тексте излагается довольно своеобразная версия событий, связанных со стоянием на реке Угре в 1480 г. Однако центральной темой памятника все-таки было окончательное завоевание Казани при Иване IV, этому событию посвящена основная часть текста. Основными персонажами здесь оказываются «царь державы Руския» Иван (рассказ о нем автор начинал, как и в целом ряде других произведений, в том числе принадлежащих самому Ивану Грозному или самому известному его оппоненту князю Андрею Курбскому, с описания самовластия бояр в годы его детства) и казанская царица Сумбека.

На художественном стиле «Казанской истории» сказалось смешение различных литературных влияний. Исследователи неоднократно (вслед за Д.С. Лихачевым) отмечали разительное нарушение литературного этикета, свойственное этому памятнику: вопреки канонам воинской повести, враги здесь изображаются в героических красках: «един бо казанец бияшеся со сто русинов, а два же с двемя сты», «падение храбрых казанцев» сопровождается разграблением мечетей, убийствами и жестокостями, совершаемыми русским войском. Казань — это одновременно и «презлое царство сарацинское», но и «предивная Казань». И то, и другое слово — превосходная степень, образованная при помощи приставки пре-; А.С. Демин обратил внимание на то, что слово «предивный» обозначало, как правило, христианские понятия («предивными» в древнерусских памятниках обычно именовались чудеса, знамения и под.). Но особенно неожиданным является изображение главы Казанского ханства царицы Сумбеки. Она изображается, с одной стороны, как прелюбодейка и преступница, готовая по сговору со своим любовником убить своего юного сына; но при этом она остается царицей, «красносолнечной» и мудрой, и ее низвержение с престола оплакивает все Казанское царство.

А.С. Демин отметил, что говорить только лишь о нарушении литературного этикета явно недостаточно. Эти нарушения осознанны: на казанцев переносится не просто что-то хорошее, а то хорошее, что характеризует и русских. Одними и теми же словами описываются казанский и русский воевода, казанская царица Сумбекка и русская царица Анастасия, сходно описывались редкости (например, шатер казанского царя и небывало торжественное шествие русского царя с боярами), иногда русские и казанцы объединяются словом «обои».

Такое же смешение характерно и для конфессиональных, вероисповедных вопросов. Казанцы могли обращаться к поддержке обеих вер. Иногда автор и сам не знает, какая вера посодействовала событию. В некоторых случаях казанцы даже превосходят русских в «верности» (но и не только в ней; еще одна область превосходства казанцев — женская красота; красавице Сумбекке нет равных в Русской земле).

А.С. Демин выделил следующие возможные причины этого явления:

Во-первых, возможна причина биографическая: известно, что автор «Казанской истории» попал в плен к татарам, 20 лет жил в Казани, познакомился с казанскими летописями и преданиями. Но, видимо, эту причину все-таки нельзя преувеличивать, поскольку известно также, что по возвращении из плена он вновь принял православие, был приближен ко двору и т. д.;

Во-вторых, может быть названа причина идеологическая: Казань — один из самых богатых трофеев Ивана Грозного, следовало показать, что это завоевание — особенное, здесь есть чем гордиться;

В-третьих, обращает на себя внимание читателя причина историческая: все-таки Казань — это исконно русская территория; это прекрасное место изначально входило в пределы Русской земли и лишь потом было захвачено татарами, поэтому целый ряд положительных характеристик применительно к тем или иным татарским «диковинам» можно объяснить этой чертой;

Но главной причиной А.С. Демин считает причину, которую он сам назвал «человековедческой»: в ее основе лежит представление о том, что человеческая природа в целом едина; казанцы и русские — лишь частный случай сходства всех людей вообще. Автор много видел, читал и рассуждал и пришел к неупорядоченной философии человеческого сходства. Более того, он органично «вписался» в начавшийся на Руси в XV в. процесс «принятия» чужого (Афанасий Никитин, «Повесть о Дракуле», «Сказание о Магмет-Салтане»).

А.С. Демин также обратил внимание на то, что в «Казанской истории» достигло апогея составление образов из литературных элементов предшествующих произведений. Источники «Казанской истории» настолько многочисленны, что постоянно обнаруживаются все новые и новые. Один из них — «Слово о полку Игореве». Соответствия «Слову», по А.С. Демину, можно разделить на 3 типа.

Во-первых, это совпадение выражений. Казанский царь «в казну свою насыпа полату полну до верха русскаго злата и сребра». Совпадения могут быть не всегда дословными, например: «много есть было в Казани сечей и боев великих, а такова сечи и бои не бысть никогда же» или «блата … намостишася черемисскими костями».

Выделяются общие эпизоды в начале обоих памятников. Они содержат указание на пристойность рассказа («повести сия достоит нам радостно послушати» — «не лепо ли ны»), а также упоминание современности, славы и красоты. В «Задонщине» же начало «Слова» использовано гораздо беднее; тем более бедно — в «Сказании о Мамаевом побоище».

Во всех плачах «Казанской истории» (их три: казанской царицы, русской царицы и казанских жен) упомянуты летящие птицы.

А.С. Демин обратил внимание на то, что если бы автор «Казанской истории» пользовался непосредственно списком «Слова» или хорошо помнил его наизусть, то тогда даже при существенной переработке фразеология «Слова» сказалась бы обильно — как в «Задонщине». Именно так, по мнению исследователя, отразились в «Казанской истории» «Повесть временных лет», «Сказание о Борисе и Глебе», «Повесть о разорении Рязани Батыем». Соответствующие отрывки узнаваемы. А вот «Слово о полку Игореве» отражено слишком бедно, скупо, дробно. Значит, автор «Казанской истории» не помнил «Слово» отчетливо, а тем более не имел перед собой текста памятника.

С другой стороны, если бы автор «Казанской истории» лишь смутно помнил когда-то читанное «Слово о полку Игореве», то он употреблял бы лишь отдельные яркие выражения, запавшие в память, но вряд ли отражал бы второстепенные элементы эпизодов. Но для «Казанской истории» и «Слова о полку Игореве» типичны как раз многочисленные соответствия именно второстепенных элементов эпизодов, в результате связь текстов, по мнению исследователя, не похожа на результат отдаленного припоминания.

Тогда остается, как считает А.С. Демин, только один вариант: автор «Казанской истории» мог не знать самого «Слова», а переработал не дошедший до нас памятник, отражавший его.

В научной литературе уже высказывалось предположение о не дошедшем до нас сочинении конца XIV в., в котором использовалось «Слово о полку Игореве». А.А. Шахматов условно назвал этот памятник «Словом о Мамаевом побоище». Предполагается, что его автором является Софоний Рязанец и затем его сочинение было использовано и «Задонщиной», и «Сказанием о Мамаевом побоище». А.С. Демин ставит вопрос так: не это ли сочинение привлек и автор «Казанской истории»? И этот вопрос пока остается открытым.

Присоединение к Москве Казани в 1552 г. было крупнейшим историческим и политическим событием века. Оно воспринималось современниками как расплата за двухсотлетнее монголо-татарское иго. Взятие Казани, а в 1556 г. – Астрахани открывало великий водный торговый путь по Волге, который тесно связывал Московское государство со странами Востока.

Взятие Казани широко отразилось как в устном народном творчестве в легендах, песнях и сказах, так и в литературе. Помимо летописных сказаний в 1564–1566 гг. была создана «История о Казанском царстве», или «Казанский летописец». О ее популярности свидетельствуют дошедшие до нас свыше 270 списков. «История о Казанском царстве» – это связное историческое повествование, пронизанное единой историко-публицистической концепцией. Излагая события с момента основания Казани в 1172 г. легендарным болгарским царем Саином до взятия города Иваном Грозным в 1552 г., «История» возвеличивает Московское царство и его правителя: вся история Казани рассматривается как история постепенного усиления ее зависимости от Москвы. В «Истории» главное место занимают события 40–50-х годов XVI в.; организация Грозным походов на Казань, строительство на правом берегу Волги города Свияжска, боевого форпоста русских войск; штурмы крепостных стен Казани и падение города.

Сам автор был очевидцем этих событий: в 1532 г. его взяли в плен «варвары» – черемисы и подарили казанскому царю Сафа-Гирею, на службе у которого он и пробыл двадцать лет, до взятия Казани. Затем Иван Грозный крестил его, дал небольшой земельный надел, за что тот и «пана служити ему (царю. – В. К.) верно». Один из важнейших источников повествования – рассказы «премудрейших и честнейших казанцев» и рассказы, услышанные «от самого царя изо уст многажды». Литературным образцом «Истории о Казанском царстве» служила «Повесть о взятии Царь-града» Нестора-Искандера, а также повести о Мамаевом побоище.

Центральный герой «Истории» – Иван Грозный, личность которого дается в ореоле военной и царской славы. Он сурово расправляется с «мятежниками», «изменниками», несправедливыми судьями, но милостив к «воинственным людям», народу. Его поход на Казань продиктован не стремлением к захвату чужой земли, а интересами обороны своей страны.

В «Истории» широко представлены фантастические картины видений, знамений, предрекающих гибель Казани. Завершается «История» апофеозом победителя – апофеозом российского самодержца, торжественно въезжающего в «великий град Москву». Иноземные послы и купцы с удивлением говорили, «яко несть мы видали ни в коих ж царствах, ни в своих ни в чюжих, ни на коем же царе, ни на короле таковыя красоты и силы и славы великия». Народ московский, чтобы лучше видеть царя, «лепится» по крышам «высоких храмин» и палат, по «забралам», многие забегают вперед, а девицы, княжеские жены и боярские, «им же нелзе есть в такая позорища великая, человеческого ради срама, из домов своих изходитр и из храмин излазити – полезне есть, где седяху и живяху, яко птицы брегоми в клетцах – они же совершение приницающе из дверей, и оконец своих, и в малые скважницы глядяху и наслажахуся многого того видения чюднаго, доброты и славы блещаяся». Яркая картина встречи царя-победителя отражает и характерную бытовую подробность, связанную с положением женщины в обществе того времени.

Изображая триумф русского царя, автор «Истории» утверждал политическое значение одержанной Грозным победы.

Прославляя воинские заслуги Грозного, автор «Истории о Казанском царстве» делает рад выпадов против бояр, князей и воевод. Он утверждает, что завоевание Казани – личная заслуга царя и русских воинов, а не воевод-бояр.

Устойчивые стилистические формулы воинских повестей, включенные в общее описание битвы, дополняются новыми сравнениями воинов с птицами и белками. Эти сравнения дают возможность читателю воссоздать картину грандиозного сражения. При этом автор «Истории» подчеркивает храбрость и мужество не только русских воинов, но и их врагов–казанцев: «С неких же казанцов спиде смертный грех и охрабришася, сташа во вратех града и у полых мест, сняшася с русью, и с татары смешася сечем великим… И страшно бо видети обоих храбрости и мужества: ови во град влезти хотяху, ови же пустити не хотяше, и отчаявше живота своего и сильно бияхуся, и неотступно рекуще в себе, яко единако же умрете есть нам. И спреско- таху копия, и сулицы, и мечи в руках их и, яко гром силен, глас и кричание от обоих вой гремяше».

Такс» изображение врага, попытка раскрыть его психологическое состояние во время битвы явилось новым словом, сказанным автором «Истории о Казанском царстве» в историко-повествовательной литературе XVI в. В «Истории» отводится большое место изображению внутреннего психологического состояния ее персонажей. Таково, например, описание чувств царицы Анастасии, проводившей в поход своего мужа; скорби казанской царицы Сумбеки, оплакивающей мужа и прощающейся с казанцами; «план и уничижение к себе казанцов». Стилю плачей свойственны и книжная риторика, и фольклорная образность.

Автор «Истории» использует поэтические выражения народного эпоса, лирические образы народных песен и плачей, отдельные мотивы татарского фольклора. Все это позволяет ему назвать свое произведение «красной, новой и сладкой повестью», которую он «покусился разумно писанием изъявити».

Углубленное внимание к психологии человека, широкое использование фольклора, нарушение традиционных норм риторического стиля ставят «Историю о Казанском царстве» в преддверие исторических произведений начала XVII в.

«Сказание о киевских богатырях». Покорение Грозным Казани получило своеобразное преломление в «Сказании о киевских богатырях», представляющем собой оригинальную литературную обработку устнопоэтического былинного сюжета, возникшего в конце XVI – начале XVII в. Сказание дошло до нас в пяти списках, старший из которых относится к первой половине XVII в. Его героями являются семь киевских богатырей: Илья Муромец, Добрыня Никитич, Дворянин Залешанин, Алеша Попович, Щата Елизынич, Сухан Доментьянович и Белая палица, или поляница. Им противопоставляются сорок два цареградских богатыря, среди которых названы Идол Скоропеевич и Тугарин Змеевич.

Вс. Миллер обратил внимание на то, что «Сказание о киевских богатырях» отражает формы политического и общественного быта Московского государства XV–XVI вв. (Дворянин Залешанин является «жильцом» государева двора, Илья бьет челом «государю, князю», князь «жалует» богатырей за «выслугу великую и службу богатырскую»). Местоположение Царъграда в «Сказании» напоминает Казань, а Смугра-река – реку Угру, на берегах которой произошло знаменитое «стояние» войск Ивана III и хана Ахмата в 1480 г. Замену Казани на Царьград находим в народных исторических песнях об Иване Грозном.

«Сказание о киевских богатырях» свидетельствует о развитии новых тенденций в повествовательной литературе XVI в., об усиливающемся проникновении в нее фольклора, ее демократизации, а также об отходе от исторических сюжетов и стремлении к эпическим обобщениям и занимательности. Подобные тенденции проявляются и в агиографической литературе, свидетельством чего является «Повесть о Петре и Фсвронии».

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *