В форме юмористической челобитной написан в последней четверти XVII в. «Список с челобитной Калягина монастыря», обличающий распутное, пьяное житьё монахов одного из монастырей Тверской епархии. Низшая монастырская братия Каляэинского монастыря бьёт челом архиепископу тверскому Симеону на своего архимандрита Гавриила за то, что он, забыв страх божий и монашеские обеты, досаждает монахам: научил он плутов-пономарей не вовремя в колокола звонить и в доски бить, и те плуты-пономари ни днём, ни ночью не дают монахам покоя.

В полночь монахов будят на церковную службу, а они в это время сидят вокруг ведра без порток, в одних свитках, и не поспевают за ночь «келейного правила» в девять ковшей справить, взвар с пивом в вёдра перелить. Не бережёт архимандрит монастырской казны, жжёт много ладану и свечей, и тем он всю церковь закоптил, а у монахов от копоти выело глаза и засаднило горло. По приказу архимандрита у монастырских ворот поставлен с плетью кривой Фалалей. Не пускает он монахов за ворота, «в слободы ходить не велит — скотья двора посмотреть, чтоб телят в стан загнать, кур в подпол посажать, коровницам благословенья подать».

Приехав в Калязинский монастырь, начал архимандрит «монастырский чин разорять, старых пьяных всех разогнал». Запустел бы совсем монастырь, если бы начальные московские люди не догадались прислать в него новых бражников, которых сыскали по другим монастырям и по кружалам. Наказывает архимандрит мо-аахов нещадно:

А в Колязине он, архимандрит, просторно живёт, я нашей братье в праздник и в будни на шеи больший чепи кладёт, да об нас же батоги приломал и шелепы прирвал, и тем а казне поруху учинил. а себе добытку мало получил.

Вздумали было монахи из пеньки вить длинные и толстые верёвки, волочить ими из погреба бочки с пивом и теми бочками у келий Двери заваливать, чтобы не пускать к себе «будильников», мешающих пить пиво. Но архимандрит распорядился из той пеньки так верёвки вить, чтобы они пригодились на плети, и теми плетьми приказал слугам бить монахов, а монахам в это время велел канон орать. Заставляет их архимандрит есть скудную пищу, а по их смыслу лучше бы в постные дни кормить их икрой, белой рыбицей, стерляжьей ухой, пирогами, блинами и другими вкусными яствами и поить мартовским пивом подельным.

Пробуют монахи уговорить архимандрита жить в мире и в согласии с монахами, варить с ними пиво и братию допьяна поить, пореже в церковь ходить и их службой не томить, но архимандрит, «родиною поморец, а нравом ростовец, а умом кашинец», ни в чём своих советчиков не слушает и продолжает держать их в чёрном теле. Братия мечтает о том, чтобы освободиться от своего строгого начальника и обзавестись новым, который жил бы, как живёт она, и не притеснял бы монахов в их пьяном разгуле. А пока они просят архиепископа укротить сурового архимандрита. «А будет ему, архимандриту, и перемены не будет,— заявляют монахи,— и мы, богомольцы твои, ударим об угол да лошки, а в руки возьмём посошке, да ступим по дорожке в иной монастырь, а где пиво да вино найдём, тут и поживём; а. когда тут допьём, в иной монастырь пойдём. А с похмелья да с тоски, да с третьей бродни, да с великня кручины назад в Калязин пойдем и в житницах и анбарах всё пересмотрим».

Челобитная очень зло и остро осмеивает порядки, укоренившиеся в Калязинском монастыре. Написана она живым, образным разговорным языком, с очень большим количеством рифмованных строк, с рифмованными поговорками и присловьями, вроде «за плечами тело нужно, а под шелепами лежать душно», «репа да хрен, да чёрный чашник Ефрем», «сам во нраве своём один живёт, да с горя сухой хлеб жуёт», «честь нам у него была добра, во всю спину ровна, что и кожа с плеч сползла» и др.

Упоминаемые в челобитной имена архиепископа Симеона и архимандрита Гавриила не вымышленные, а реальные.

Симеон был тверским архиепископом с 1676 по 1681 г., тогда же был архимандритом в Калязинском монастыре Гавриил. Зтим же временем, следовательно, определяется появление Калязинской челобитной. Судя по тому, что в двух списках она датируется 1677 г., к этому именно году можно более точно приурочить её написание. Однако картины монашеской жизни, изображённые в сатире, были характерны не для одного лишь Калязинского монастыря, а для многих русских монастырей на протяжении чуть ли не всего XVII в. и позднейшего времени. Недаром в применении к монастырскому обиходу даже сложилась поговорка: «Правый клир поёт, левый в алтаре пиво пьёт. Откровенный натурализм, с каким челобитная изображает монастырский быт, с одной стороны, очень наглядно рисует определившееся уже в ту пору разложение монастырских традиций, с другой стороны, как и обе предшествующие повести, свидетельствует о возросшем критическом отношении к представителям церкви в посадской или крестьянской среде, где челобитная, очевидно, возникла, перейдя в XVIII в. в лубочную литературу.

В «Калязинской челобитной» сатирически изображены быт и нравы монахов Калязинского монастыря, которые «бьют челом» Симеону, архиепископу Тверскому и Кашинскому, жалуясь на нового настоятеля Гавриила. Он нарушил их «беспечальное житие»: «томит» долгой службой, «казны не бережет, ладану и свеч много жжет», монахов «за ворота не пускает, в слободы ходить не велит – скотья двора посмотреть… коровницам благословенья подать». Требуя замены архимандрита, который об их спины «батоги приломал», приказал кормить «репой пареной да редькой вяленой», калязинские иноки мечтают о том времени, когда можно будет «ризы и книги в сушило вынести, церковь замкнуть» и «лежа вино да пиво пить».

О позиции автора «Калязинской челобитной» можно судить по общей интонации произведения, полной язвительной иронии, а также исходя из «самохарактеристики» коллективного героя – погрязшей в пьянстве и разврате монастырской братии. Сатирическое звучание усиливается за счет используемых древнерусским писателем преувеличений – гиперболы и гротеска. Убытки монастырской казне, причиненные «лихим» игуменом, достигают поистине фантастических размеров: при нем «ис колокол меди много вызвонили» и ладаном все «иконы закоптили». Посты в монастыре так строги, что «мыши с хлеба опухли», а монахи «с голоду мрут».

Мнение исследователя

Почему именно Калязинский монастырь стал объектом сатирического изображения? Чтобы ответить на этот вопрос, исследователи обратились к изучению документальных источников, пытаясь выявить конкретно-историческую основу произведения. И. Г. Пономарева, например, обнаружила в архиве ряд челобитных, свидетельствующих о реальной тяжбе в монастыре на рубеже 1670–1680-х гг. Архимандрит Гавриил жаловался архиепископу на келаря Макария Злобина, который якобы «пьет и бражничает, и монастырь, и вотчины разорил». Вкладчики Калязинской обители, вступаясь за Макария, «били челом» государю, обвиняя Гавриила в том, что он хочет «в корысти быть и монастырь, и вотчины одному ведать». По царскому указу архимандрита и келаря перевели в разные монастыри. Пользуясь временным безвластием, калязинские монахи своим недостойным поведением вызвали новую волну челобитных. Это не было случайным: из документов известно, что только в 1670-е гг. в Калязинский монастырь сослали не менее 13 человек. «Ссылошным» монахам ставилось в вину пьянство, «неистовство и бесчинство»; и именно на них опирался Гавриил в своей борьбе с келарем. Становится понятно, почему выбор сатирика пал на Калязинский монастырь. Кроме того, обитель являлась одним из крупнейших русских монастырей, где с момента основания действовал строгий общежительный устав, что позволяло автору, с одной стороны, подчеркнуть типичность происходящего, а с другой – показать глубину нравственного падения монахов.

Таким образом, и содержание, и форма «Калязинской челобитной» подсказаны автору реальной действительностью. В заглавии двух списков сатира датирована 1677 г., однако ученые полагают, что она возникла позднее – не ранее 1680-х гг., поскольку в ней есть исторические неточности, а сама ситуация тяжбы выступает в перевернутом виде: ревнителем нравственности является настоятель монастыря, а не его келарь.

Написанное в форме пародии па челобитную, в стилевом отношении произведение близко к живой разговорной речи, богато бытовой лексикой, рифмованными присловьями и прибаутками: «…как бы казне прибыль учинить, а себе в мошну не копить и рубашки б с себя пропить, потому что легче будет ходить»; «А нам, богомольцам твоим, и так не сладко: ретка да хрен, да чашник старец Ефрем».

УДК 94(47).047

П. В. Седов

^

а л

о н о

8 «

Л

\о Л

«Калязинская челобитная»: Замысел и историческая канва произведения

«Калязинская челобитная» — литературный памятник второй половины XVII в. — часто используется как хрестоматийный пример секуляризации русской культуры предпетровской поры. Исследователи видели в этом произведении демократическую сатиру с обличением нравов монашества. Подразумевалось, что такое произведение отражало острую критику церкви со стороны посадских людей1. По мнению В. П. Адриановой-Перетц, «Калязинская челобитная» «представляет сатирическую картину полного разложения монастырского быта», а ее автор «был уже достаточно затронут тем вольномыслием, которое в XVII в. порождало антиклерикальные и даже антирелигиозные настроения» и утратил «былое почтение к обрядовой стороне религии»2.

| Попытаемся проверить антиклерикальный смысл произведения, написан-

^ ного в форме челобитной от имени крылошан Троицкого Калязина монастыря. ^ Челобитная датирована 7185 (1676/1677) г., адресована архиепископу Твер-| скому и Кашинскому Симеону и содержит жалобу на своего архимандрита Гавриила. Названные персонажи исторически достоверны: архиепископ Симеон занимал тверскую кафедру с 1676 по 1681 г., а Гавриил в эти же годы был каля-

Короткая Л. Л. «Калязинская челобитная» как произведение антицерковной народной § сатиры XVII века // Вопросы литературы. Минск, 1960. С. 33-53; Сидельников В. М. Рус-^ ская народная сатира // Фольклорные записки Горьковского государственного университета. 1961. № 1. С. 63.

Адрианова-Перетц В. П. Русская демократическая сатира XVII века. М., 1977. С. 200202 (комментарии).

зинским архимандритом, до перевода в настоятели Новоспасского монастыря в Москве3.

«Калязинская челобитная» является причудливым смешением правдоподобных и даже совершенно точных деталей с литературным вымыслом и дерзкой выдумкой. Косвенные данные позволяют считать автором произведения человека, знакомого с монашеской жизнью, может быть, монаха того же монастыря. Автор пародирует повседневный обиход и молитвы «крылоских уставов», упоминая о начале службы «по утру рано, за три часа до дни», «часы», молитвы «блаженна» и «слава и ныне». В другом месте челобитной читаем: «…коли мы <…> до полуночи у пивного ведра засидимся и на утро встать не можем <…>, и тогда мы немножко умедлим и к десятой песни поспеем, а иные к росходному началу»4.

Близость автора к Троицкому Калязину монастырю проявилась в том, что имена монастырской братии имеют вполне обычный вид: «старец Уар», привратник «кривой старец Фалалей», «чашник старец Ефрем». Эти имена лишены литературного обобщения и напоминают настоящие. Автор знает, что из монастыря обычно ездят за покупками в Кашин, куда он и предлагает продать колокола, а на эти деньги купить там же вина.

Другое дело — Москва, для автора произведения место далекое, и в упоминаниях о нем нет никаких реальных деталей. Когда о пьянстве калязинских монахов «известно стало на Москве началным людям», они «лучших бражников сыскали — старого подьячего Сулима да с Покровки без грамоты попа Колотилу <…>, чтобы они делом не плошали <…> иных бы пить научали»5. Имена московских начальных людей не названы, а имена подьячего и попа — результат литературного обобщения; они собирательно указывают на посулы и битье или колокольный звон.

Поскольку автор адресовал свое произведение современникам, для его понимания важно прочесть текст в контексте ассоциаций того времени, отложив в сторону далекие для человека XVII в. выводы о секуляризации культуры и демократической сатире. !£

Одна такая реальная деталь должна была в первую очередь обратить на себя С! внимание читателя второй половины XVII в., но, как это ни удивительно, она ^ осталась незамеченной исследователями. Между тем, с нашей точки зрения, ^ эта деталь выражает основную идею произведения: «Да он же, архимандрит, | великой пост вновь завел земные поклоны, а в наших крылоских уставах того ^ не написано. Написано сице: по утру рано, за три часа до дни, в чесноковник -с звонить, за старыми остатки «часы» говорит, а «блаженна» ведре над вчерашним «й

К &о

——3

3 Строев П. Списки иерархов и настоятелей монастырей российской церкви. М., 2007. Не

Ст. 443, 449. $

4 ^

4 Адрианова-Перетц В. П. Русская демократическая сатира XVII века. С. 53. ^

5 Там же. С. 52. -5

та СО

пивом на шесть ковшов «слава и ныне», до свету на печь спать»6. Следовательно, архимандрит, на которого жалуются монахи, восстановил в монастыре земные поклоны во время великопостного богослужения, запрещенные патриархом Никоном. Монахи подчеркивают, что в новых никонианских уставах «того не написано», но зато предписано пьянствовать и спать.

Итак, пародируются не нравы монахов вообще, а нравы никониан, которые погрязли в пьянстве, лени и блуде. Присланный архимандрит восстанавливает в монастыре благочестие, чем и вызывает их возмущение: «Да он же, архимандрит, приехав в Колязин, почал монастырской чин разорять, пьяных старых всех разганял, и чють он, архимандрит, монастырь не запустошил: некому впредь заводу заводить, чтоб пива наварить и медом насытить, и на достальные деньги вина прикупить и помянуть умерших старых пьяных»7.

Новый настоятель заставляет монахов есть «репу пареную да ретку валенную, кисель с братом да посконная каша на вязовой лошке» вместо еды, которую монахи привыкли есть в постные дни: «вязига да икра», белорыбица, стер-ляжья уха, блины с маслом и медом, пиво мартовское и хмельной мед. Сам же архимандрит, который столь озлобил монахов, по их же словам «один хлеб жует, весь мед перекис, а сам воду пьет»8.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

От имени калязинских монахов в тексте челобитной утверждается, что у нового архимандрита «ума не стало», живет «не гораздо, забыл страх Божий и иноческое обещание», «монашескому житию не навычен», монастырь «запустошил». Монахи «пишут» об этом архиепископу Симеону, который был поставлен на тверскую кафедру 16 апреля 1676 г. из духовников боярина А. С. Матвеева9. Последний был яростным противником старообрядцев, а сам Симеон был ревностным сторонником никоновской реформы. Видимо, автор произведения осознавал эти реалии: никониане-монахи просят своего архиерея защитить их от раскольника-архимандрита. ^ При этом слова о верности архимандрита Божьим заповедям адресованы читателю, который в действительности понимает, что такой настоятель, напро-^ тив, умен, помнит свои обеты и страх Божий. Челобитчики вынуждены при-» знать, что их новый пастырь успешно наставляет их на истинный путь, хоть

Л

и против их воли: «от тое его, архимандритовы, налоги поневоле в церковь хо-^ дим и по книгам чтем и поем»10.

5§ В произведении подвергнуто осмеянию всё и вся, кроме архимандрита Гав-& риила. Ненавидящие его монахи-никониане пишут о нем: «…родом ростовец, а

о _

^ 6 Адрианова-Перетц В. П. Русская демократическая сатира. С. 52.

» 7 Там же. С. 51-52. 8

8 Там же. С. 52-53.

^ 9 См.: Седов П. В. Закат Московского царства. Царский двор конца XVII в. М., 2008. С. 211,

^ 272.

О

Й 10 Адрианова-Перетц В. П. Русская демократическая сатира. С. 52.

а нравом поморец, умом колмогорец, на хлеб на соль каргополец»11. Архимандрит Гавриил действительно был родом из Ростова. Он состоял в родстве с суздальским архиепископом Стефаном, осужденным в 1678 г. на церковном соборе за сочувствие старой вере.

Это позволяет предполагать, что другие черты архимандрита Гавриила тоже реальны. Поморский «нрав» можно трактовать как сочувствие старообрядцам: всего за несколько месяцев до обозначенной в челобитной даты царские войска захватили оплот староверов в Поморье — Соловецкий монастырь. «Колмогор-ский» ум означал рассудительность и сметку, необходимые в единственном внешнем порту страны — Холмогорах. Гостеприимство каргопольцев, оказавшихся на пересечении торговых путей севера страны, было, надо полагать, общеизвестно. Любопытно, что автор произведения использует для похвалы знакомые северные реалии дорогих его сердцу Поморья, Холмогор и Каргополя.

Противопоставление старовера-архимандрита пьяницам-никонианам проходит сквозь все произведение, образуя смысловой стержень памятника. Это сатира не на церковь и монашество, а на никониан. Такое произведение было адресовано тем, кто сочувствовал «древлему благочестию», и не подразумевало ни секуляризации, ни демократической сатиры. Напротив, автор «Калязин-ской челобитной» был традиционалистом и выступал против «новин» патриарха Никона.

Дата «Калязинской челобитной» конкретна, а значит — не случайна. Именно в это время противостояние старообрядцев и никониан коснулось мест в непосредственной близости от Троицкого Калязина монастыря. В ноябре 1676 г. царь Федор Алексеевич со всем двором намеревался посетить Кашин. Здесь были открыты мощи святой Анны Кашинской, у которой персты во гробе были сложены двоеперстно. Кашин и его окрестности был взбудоражен полемикой вокруг святой, прославившей этой край.

В глазах староверов персты Анна Кашинской убеждали в древности дво-еперстия и подтверждали их правоту, почему они и стремились показать ее мощи юному царю. Вместе с царем в Кашин отправилась его крестная мать — !£

О

царевна Ирина Михайловна, ревностная сторонница Аввакума. Однако патри- С! арх Иоаким запретил почитание Анны Кашинской, и царь Федор Алексеевич ^ не доехал до Кашина несколько десятков верст. Патриарх назначил специаль- ^ ную комиссию для расследования кашинского дела, куда вошел и тверской | владыка Симеон. Он не обманул возложенных на него ожиданий и доложил ^ церковному собору, что «чудеса» Анны Кашинской вымышлены. В 1678 г. цер- -с ковный собор исключил Анну из сонма русских святых12. Этот же собор осудил ближайшего родственника архимандрита Гавриила — суздальского архиепи- ^

скопа Стефана. Он был лишен сана и сослан в Лисицкий монастырь. ^ —

11 Там же. С. 53. -ц

12 См. Седов П. В. Закат Московского царства. Царский двор конца XVII века. СПб., 2008. ^

С. 255-260, 272. 3

‘ Л

Реальный калязинский архимандрит Гавриил не стал открыто противиться никоновским нововведениям, как его опальный родственник. Это позволило Гавриилу впоследствии сделать карьеру: в 1681 г. он стал архимандритом придворного Новоспасского монастыря, а в 1684 г. — вологодским архиепископом. Тем не менее, в синодике вологодского кафедрального собора Гавриил на первом месте после своих родителей велел написать имя Стефана, память которого он чтил13.

Таким образом, мнимая антицерковная направленность Калязинской челобитной отражает не столько ее замысел, сколько идеи, господствующие в историографии XX в.

Adrianova-Peretc V. P. Russkaya demokraticheskaya satira XVII veka. M., 1977.

Sedov P. V. Zakat Moskovskogo carstva. Carskij dvor konca XVII v. M., 2008.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Stroev P. Spiski ierarhov i nastoyatelej monastyrej rossijskoj cerkvi. M., 2007.

Список литературы

Адрианова-Перетц В. П. Русская демократическая сатира XVII века. М., 1977.

Короткая Л. Л. «Калязинская челобитная» как произведение антицерковной народной сатиры XVII века // Вопросы литературы. Минск, 1960. С. 33-53.

Седов П. В. Закат Московского царства. Царский двор конца XVII в. М., 2008.

Строев П. Списки иерархов и настоятелей монастырей российской церкви. М., 2007.