ПВЛ
Оригинальное название | Повѣсть временныхъ лѣтъ |
Альтернативные названия | По́весть временны́х лет, ПВЛ |
Доверенность | среднее |
Подпись к изображению | 14-й лист Радзивилловской летописи (список XV века, описывающий поход Вещего Олега на Царьград). |
Автор | Нестор, другие не известны |
Дата | ок. 1110—1118 |
Язык | древнерусский |
Период | с библейских времён до 1117 года |
Рукописи | сохранившиеся списки: |
Хранение | Публичная библиотека |
Оригинал | утрачен |
По́весть временны́х лет (также называемая «Первоначальная летопись» или «Несторова летопись») — наиболее ранний из дошедших до нас древнерусских летописных сводов начала XII века. Известен по нескольким редакциям и спискам с незначительными отклонениями в текстах, внесёнными переписчиками. Был составлен в Киеве.
Охваченный период истории начинается с библейских времён в вводной части и заканчивается 1117 годом (в 3-й редакции). Датированная часть истории Древнерусского государства начинается с лета 6360 (852 года по современному летоисчислению), начала самостоятельного правления византийского императора Михаила.
Название своду дало начало первой фразы «Повесть времянных лет…» или в части списков «Се повесть времянных лет…»
Содержание
- История создания летописи
- Славяне
- Апостол Андрей и его путешествие
- Про Кия
- Про хазар
- О названии «Русская земля». 852−862 гг.
- Про Аскольда и Дира
- Дела Олега
- Про смерть Игоря
- Месть жены Игоря Ольги
- Про крещение Ольги
- Про войны Святослава
- Про крещение Руси
- Про борьбу с печенегами
- Про расправы с волхвами
- Про ослепление князя города Теребоволь, Василько Ростиславича
- Про победу над половцами
- Нестора летописец — Повесть временных лет. Картинка к рассказу
- «Повесть временных лет»
- Глава 1 ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ
- Повесть временных лет
- 3. Древнейшее летописание. Повесть временных лет
- 3. «Повесть временных лет»
- Когда писалась и кем редактировалась «Повесть временных лет»?
- 1113 «Повесть временных лет»
- ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ (извлечения)
- Читая «Повесть временных лет»
- Приложение 1. ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ
- 1.1.2. Повесть временных лет и предшествовавшие ей своды
История создания летописи
Автор летописи указан в Хлебниковском списке как монах Нестор, известный агиограф на рубеже XI—XII веков, монах Киево-Печерского монастыря. Хотя в более ранних списках это имя опущено, исследователи XVIII—XIX веков считали Нестора первым русским летописцем, а «Повесть временных лет» — первой русской летописью. Изучение летописания русским лингвистом А. А. Шахматовым и его последователями показало, что существовали летописные своды, предшествовавшие «Повести временных лет». В настоящее время признаётся, что первая изначальная редакция ПВЛ монаха Нестора утрачена, а до нашего времени дошли доработанные версии. При этом ни в одной из летописей нет указаний на то, где именно оканчивается ПВЛ.
Наиболее подробно проблемы источников и структуры ПВЛ были разработаны в начале XX века в трудах академика А. А. Шахматова. Представленная им концепция до сих пор играет роль «стандартной модели», на которую опираются или с которой полемизируют последующие исследователи. Хотя многие её положения подвергались зачастую вполне обоснованной критике, но разработать сопоставимую по значимости концепцию пока не удалось.
Вторая редакция читается в составе Лаврентьевской летописи (1377 год) и других списках. Третья редакция содержится в составе Ипатьевской летописи (старейшие списки: Ипатьевский (XV век) и Хлебниковский (XVI век)). В одну из летописей второй редакции под годом 1096 добавлено самостоятельное литературное произведение, «Поучение Владимира Мономаха», датируемое 1117 годом.
По гипотезе Шахматова (поддержанной Д. С. Лихачевым и Я. С. Лурье), первый летописный свод, названный Древнейшим, был составлен при митрополичьей кафедре в Киеве, основанной в 1037 году. Источником для летописца послужили предания, народные песни, устные рассказы современников, некоторые письменные агиографические документы. Древнейший свод продолжил и дополнил в 1073 монах Никон, один из создателей Киевского Печерского монастыря. Затем в 1093 игуменом Киево-Печерского монастыря Иоанном был создан Начальный свод, который использовал новгородские записи и греческие источники: «Хронограф по великому изложению», «Житие Антония» и др. Начальный свод фрагментарно сохранился в начальной части Новгородской первой летописи младшего извода. Нестор переработал Начальный свод, расширил историографическую основу и привёл русскую историю в рамки традиционной христианской историографии. Он дополнил летопись текстами договоров Руси с Византией и ввёл дополнительные исторические предания, сохранённые в устной традиции.
Материал N+1.
Вот известный эпизод из Начальной русской летописи, она же «Повесть временных лет»: Ярослав Мудрый перед смертью, в 1054 году, делит свои владения между сыновьями. Старшему, Изяславу, он поручает Киев, остальным раздает второстепенные города и велит слушаться старшего, как отца. Вскоре после кончины Ярослава братья нарушают отцовский завет и начинают междоусобицы.
Для Карамзина это повод посокрушаться в четвертой главе второго тома «Истории государства Российского»: «Древняя Россия погребла с Ярославом свое могущество и благоденствие. Основанная, возвеличенная единовластием, она утратила силу, блеск и гражданское счастие, будучи снова раздробленною на малые области». Историк недоумевает: как мог такой прозорливый государь как Ярослав допустить разделение государства — да не просто допустить, а самому его совершить! Карамзину ничего не остается, кроме как приписать такую недальновидность отцовской любви, которая не позволяла обделить никого из сыновей.
Совсем иначе разбирает этот эпизод Сергей Соловьев, писавший в середине XIX века, через полстолетия после Карамзина. Он многословно и довольно занудно (в своем стиле) объясняет в начале второго тома «Истории России с древнейших времен», что у Ярослава и его современников попросту не было представления о государстве и его единстве, каковое им приписывает Карамзин. Разделение наследства между сыновьями Ярослава — это не трагическая ошибка мудрого князя, а нормальная и единственно возможная практика в обществе, построенном на родовых отношениях. Строго говоря, уже называя державу Ярослава «древней Россией», Карамзин допускает анахронизм — не только потому, что слово «Россия» появилось позже, но и потому, что за ним не стоит никаких реалий XI века: Древняя Русь — это не более чем совокупность владений князей из рода Рюриковичей, не отвечающая почти никаким современным критериям государственности.
Категории семьи, государства, нравственности кажутся Карамзину изначальными и незыблемыми. Для Соловьева же они так же исторически изменчивы, как и все остальное. Древняя Русь основана на совершенно иных принципах и понятиях, чем Российская империя, в которой жили Карамзин и Соловьев. Эти понятия и принципы не выводимы философски из наших знаний о современных людях и государствах; их выявление — конкретная исследовательская работа, а не повод для абстрактных размышлений о человеческой натуре и устройстве мироздания, к которым были так склонны просветители XVIII века.
Этот мировоззренческий разрыв между Карамзиным и Соловьевым — результат бурного развития общественных наук и еще более бурных философских дебатов первой половины XIX века.
Карамзин добился двух важнейших результатов: во-первых, сделал русскую историю популярной, даже модной; во-вторых, выстроил повествовательную канву русской истории.
Он стал «точкой отсчета»: разрозненные историки-энтузиасты XVIII века могли не знать или игнорировать друг друга, а Карамзина не знать или игнорировать было невозможно — он, с позволения сказать, создал «поляну». Время одиночек кончилось.
В течение первой половины XIX века на этой «поляне» проросли русская текстология, русская историческая география, история русского права, русская этнография. С изданного в 1820 году «Рассуждения о славянском языке» Александра Востокова (урожденного Остенека, балтийского немца, для которого русский был вторым языком) началась русская историческая лингвистика. Еще раньше, в 1816 году, молодой выпускник Московского университета Павел Строев начал серию экспедиций по монастырям, в результате которой обнаружил множество памятников древнерусской словесности, включая ранее неизвестные летописи и своды законов (впоследствии Строев создал и возглавил Археографическую комиссию Академии наук, в которой эта работа была поставлена на поток). Также после Карамзина пророс исторический научпоп. Последнее письмо, которое Пушкин написал 27 января (8 февраля по новому стилю) 1837 года, отправляясь на дуэль с Дантесом, было адресовано Александре Ишимовой и содержало похвалы ее «Истории России в рассказах для детей» — это был пересказ Карамзина для самой юной читающей аудитории. Журнал «Московский телеграф», издававшийся с 1825 по 1834 год Николаем Полевым, был полноценным научно-популярным журналом с сильным уклоном в историю.
Первые три попытки связного изложения истории России с древнейших времен (Татищев, Щербатов, Карамзин) были предприняты в отсутствие полного критического издания самого важного источника — Начальной летописи («Повесть временных лет»). Каждый историк-энтузиаст пользовался каким-то летописным сводом, который оказался у него под рукой. «Повесть временных лет» открывала каждый такой свод, причем в разных сводах ее версии расходились, иногда весьма существенно. Все понимали, что имеют дело с много раз переписанным и отредактированным текстом: Начальная летопись составлена в XII веке, а самые ранние сохранившиеся списки (рукописные версии) датируются XIV–XV веками. Все теоретически понимали, что следовало бы для начала сличить версии и хотя бы приблизительно реконструировать изначальный текст. Но это была муторная и неблагодарная работа, которую никто не готов был взять на себя.
В конце концов за это принялся немец Август Людвиг Шлецер, работавший в России еще при Екатерине II, но потом вернувшийся в Германию, в Геттинген.
Он учился в прославленных немецких университетах и свысока смотрел на русских историков и на своего покровителя Герарда Миллера, считая их (не без оснований) совершенными невеждами в современной текстологии и историко-филологической критике. Материалов, собранных за четыре года работы в России, ему хватило, чтобы подготовить пятитомное исследование Начальной летописи, вышедшее по-немецки в 1802–1809 годах под названием «Нестор» (по имени полулегендарного первого русского летописца). В основу этого труда было положено обстоятельное сличение двенадцати изданных и девяти неизданных списков Начальной летописи и первый опыт реконструкции оригинального текста.
Русский перевод исследования Шлецера вышел уже в 1809 году — и стал мощным оружием в руках первых критиков Карамзина, прежде всего Михаила Каченовского. Он числился профессором истории в Московском университете и был, безусловно, человеком знающим, но, в отличие от Карамзина, не самостоятельным ученым. Историографа он не любил, был одним из самых яростных противников его языковой реформы и адресатом самых язвительных эпиграмм литературных «карамзинистов» (пушкинское «жив еще Курилка-журналист» — это про Каченовского). Впрочем, его претензии к «Истории государства Российского» не были просто придирками: Карамзин в первых томах, основанных на «Повести временных лет», часто некритически пересказывает летописные «басни», явно жертвуя достоверностью ради красочности повествования — литература берет верх над наукой, Древняя Русь рядится в величавую римскую тогу. Каченовского и его последователей принято называть «скептической школой» русской историографии, хотя первоначально это была не столько оригинальная научная школа, сколько «партия», объединенная критичным отношением к методологии Карамзина.
Зная, что древнейшие списки Начальной летописи датируются XIV–XV веками, Каченовский называет весь более ранний период русской истории «баснословным», то есть все дошедшие до нас сведения о древнейшей истории Новгорода и Киевской Руси считает не более чем легендами. Эта «скептическая» традиция имела большое значение в XIX веке. Скажем. Виссарион Белинский, рецензируя в 1830-е годы и позже «Историю России в рассказах для детей» Александры Ишимовой, «Историю России для первоначального чтения» Николая Полевого, «Начертание русской истории для училищ» Михаила Погодина и другие исторические сочинения, неизменно упрекал авторов в том, что они слишком серьезно относятся к «басням» о Рюрике, Вещем Олеге и прочих «полумифических» персонажах. Упрек, в известной степени, справедливый:
большую часть известий Начальной летописи невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть по другим источникам.
Это, разумеется, не обязательно означает, что все они недостоверны, но принимать или не принимать эти известия — это, никуда не денешься, вопрос веры. Карамзин предпочитал верить, Каченовский — не верить, и это скорее говорит об их характерах, чем об их компетентности.
Как бы там ни было, источниковая база, на которой могли работать историки, невероятно разрослась уже после Карамзина (и во многом благодаря тому, что он сделал русскую историю популярной). Вышеупомянутый Павел Строев в своих экспедициях по монастырским книгохранилищам открыл Судебник (свод законов) великого князя Московского Ивана III 1497 года, «Изборник Святослава» (компиляция переводных отрывков из сочинений византийских отцов церкви) 1073 года, дотоле неизвестные новгородские летописи и еще целый ряд ценнейших памятников.
Именно Строев доказал, что всякая летопись — не цельное произведение, а сборник разнородных сообщений. В той же «Повести временных лет» различимы известия, почерпнутые из новгородских и из киевских источников, заметны и попытки летописца-составителя объединить их в цельное повествования. Тот же Строев указал на византийскую «Хронику» Георгия Амартола, доведенную до 842 года, как на еще один важнейший источник Начальной летописи. Все это сильно усложняло картину, и простого красочного пересказа летописи с последующей «моралью сей басни» было уже явно недостаточно.
Еще один казус из Начальной летописи: после смерти Владимира Святого в 1015 году его приемный сын Святополк, став киевским князем, принимается одного за другим убивать братьев, начиная с Бориса и Глеба. Рассказ летописца об этих событиях далеко не беспристрастен: Святополка он прозывает Окаянным и недвусмысленно радуется, повествуя о том, как Ярослав (впоследствии Мудрый) его победил и изгнал.
Для Карамзина это очередная нравственная притча: он, вслед за летописцем, сурово осуждает жестокосердного и властолюбивого Святополка и восхваляет Ярослава.
В 1826-м — в год смерти Карамзина — вышла книга Иоганна Филиппа Густава фон Эверса «Древнейшее право руссов». Эверс в свое время учился у Шлецера в Геттингене, а работал в Дерпте (ныне Тарту), в той части Российской империи, где немецкий язык все еще оставался основным (именно оттуда родом был пионер русский исторической лингвистики Александр Востоков). Соответственно, и книгу свою Эверс издал по-немецки, русский перевод появился лишь в 1835-м. Если Шлецер исследовал историю «жизни» и редактирования Начальной русской летописи, а Востоков — историю русского языка, то Эверс взялся реконструировать древнерусское право.
Он, в отличие от Карамзина, не торопится произносить над Святополком «приговор истории» — ему важнее понять, что толкнуло «Окаянного» на братоубийство. Эверс оперирует теми же летописными данными, что и Карамзин: настоящий отец Святополка — Ярополк, старший брат Владимира; Владимир убил Ярополка в борьбе за киевский престол, взял его беременную жену в наложницы и принял племянника как сына. Выходит, что Святополк, расправляясь со сводными братьями, не совершает никакого особого злодейства — он исполняет свой долг кровной мести, который может казаться нам сколь угодно диким, но вполне естественен для человека XI века.
Государство с его правовыми основаниями выросло, по Эверсу, из первоначального родового быта. Причем конфликты Святополка с братьями и детей Ярослава Мудрого между собой — это именно родовые отношения, не имеющие ничего общего с заботами о единстве государства. Государство из всего этого получилось потом. Это прямо противоречило представлениям Карамзина, что древнерусское государство возникло «в готовом виде» сразу после призвания Рюрика в 862 году.
Соловьев, конечно, был большим поклонником Карамзина, но, по его собственным словам, именно Эверс заставил его размышлять над русской историей. Теория родового права Эверса стала почвой под ногами историка Соловьева и его школы.
В 1811 году в Берлине вышел первый том «Римской истории» Бартольда Георга Нибура. Это было начало новой эпохи в европейской историографии. Нибур заинтересовался неочевидными материями: что такое римский плебс и какие экономические и политические реалии стояли за противостоянием плебеев и патрициев; что такое древнеримская «общественная земля». Короче говоря, он видел в истории нечто большее, чем деяния героев и злодеев, о которых писали Геродот и Полибий, Тит Ливий и Тацит, а вслед за ними — все европейские историки, для которых большие группы безымянных людей, «чернь», были не более чем массовкой на исторической сцене. Нибур первым заговорил об этой «массовке» как об основном объекте изучения.
Многие конкретные наработки и гипотезы Нибура, касающиеся общественных отношений в Древнем Риме, впоследствии были опровергнуты или радикально пересмотрены, но сама постановка вопроса об этих отношениях оказалась невероятно плодотворной. В 1820-е годы французские историки-романтики Франсуа Гизо и Огюстен Тьерри, во многом опираясь на подход Нибура, положили начало теории, согласно которой двигатель истории — не личные воли героев и злодеев, а экономические и политические интересы больших общественных групп — классов. На этом была исчерпана историографическая традиция «дееписания великих мужей» и возникло близкое к современному представление о том, что в истории действуют в первую очередь человеческие сообщества и лишь во вторую — отдельные личности.
Русскую читающую публику с этими идеями первоначально познакомил уже упоминавшийся Николай Полевой в своем журнале «Московский телеграф» в конце 1820-х годов.
Еще более важным новым веянием в русских общественных науках первой половины XIX века стала немецкая идеалистическая философия, представленная главным образом учениями Фридриха Вильгельма Йозефа Шеллинга и великого и ужасного Георга Вильгельма Фридриха Гегеля.
Постараемся не вдаваться в лишние подробности. И Шеллинг, и Гегель исходили из представления об Абсолюте, Мировом духе, который проявляет себя в природе и в человеке. Разница была, в общем, в том, что для Шеллинга высшими проявлениями были творческие озарения, искусство, а для Гегеля — идеи, разум. Шеллингианство предполагало, что Мировой дух по-разному проявляет себя в разных народах, давая каждому из них свой особый национальный дух. Гегельянство же считало конечной целью прогресса человечества утверждение «разумного государства». Мировой разум, по Гегелю, постепенно строит это «государство», действуя поочередно через разные народы, которые оттого получают почетный титул «исторических» (древние египтяне, римляне, а также, само собой, Прусское королевство, подданным которого был Гегель). Прочие народы провозглашаются «неисторическими» и, соответственно, интереса не представляют.
Хорошо всем известный спор славянфилов и западников в первой половине XIX века — это, по существу, спор русских шеллингианцев и гегельянцев. Те и другие вышли из одних и тех же философских кружков 1830–1840-х годов. Самым знаменитым стал московский кружок Николая Станкевича — в нем штудировали немецких философов молодые Виссарион Белинский, Константин Аксаков, Тимофей Грановский, Михаил Бакунин, Иван Тургенев. Славянофилы (из перечисленных — в первую очередь Аксаков) были шеллингианцами: Мировой дух особым образом проявляет себя во всяком народе, отсюда — почвенничество, стремление к самобытности и неприятие культурных заимствований. Западники (Белинский — самый влиятельный литературный критик своего времени, Грановский — самый популярный преподаватель Московского университета, читал курс всеобщей истории) — это, соответственно, гегельянцы, которые с ужасом осознавали Россию «неисторическим» народом и жаждали сравняться с «историческими», учась у них уму-разуму.
Николай Полевой был верным шеллингианцем. Уже успев начитаться Нибура, Гизо и Тьерри, он стал предъявлять претензии покойному Карамзину: «История государства Российского» была лишь галереей портретов героев и злодеев, в ней не уделено должного внимания «народной жизни» (весьма широкий термин той эпохи, включающий в себя быт, нравы и общественные отношения), изучение которой должно раскрыть «народный дух» — специфически русское раскрытие духа Мирового.
На таком философском фундаменте Полевой в конце 1820-х годов самонадеянно взялся написать 12-томную «Историю русского народа».
Тут было две проблемы. Во-первых, источниковая база древнерусской истории и так-то скудна, а в первой половине XIX века еще и была крайне плохо изучена и, за редкими исключениями, не издана; попросту говоря, Полевому неоткуда было черпать интересующие его сведения. Во-вторых, Полевой был в истории совершеннейшим дилетантом (его многочисленные повести на исторические темы — не в счет), и если в XVIII веке он еще мог бы иметь какие-то перспективы в качестве энтузиаста, то в веке XIX-м он был обречен на провал. Он написал шесть томов (хотя денег по подписке собрал на двенадцать) — торопливых, методологически беспомощных и научно несостоятельных. После его резких выпадов против Карамзина такие результаты превратили его в изгоя. Полевой, некогда издатель одного из лучших русских журналов и важный деятель «золотого века» русской литературы, умер в 1846 году в нищете и забвении.
Шеллингианцем был и Михаил Погодин, ученик Каченовского, профессор Московского университета и учитель Соловьева. Если Карамзин приписывал разрыв между Россией и Европой причинам внешним (прежде всего монгольскому завоеванию), то Погодин формулировал внутренние, ценностные различия: поскольку восточные славяне сами призвали себе князей (Погодин был последовательным «норманистом»), для них государь — гость и защитник, тогда как для европейцев — завоеватель и враг (Франция, Англия, Пруссия, Испания основаны в результате иноземного завоевания); у нас общество построено пирамидально, все подчинено государю, а на Западе действует принцип «вассал моего вассала — не мой вассал»; наконец, на Руси издревле земля является общинной собственностью, тогда как на Западе — частной. Вот первое стройное историческое учение об «особом пути» России.
Константин Кавелин и Борис Чичерин, выступившие со своими основными работами уже в 1840–1850-е годы, были гегельянцами и западниками. Разработанная ими теория, отталкиваясь от концепции родового права Эверса, провозглашала, что единственным источником и гарантом прогресса в истории России выступает государственное начало, выросшее из родовых властных структур. Именно государственность делает Россию «историческим» народом. Школа Кавелина и Чичерина так и стала называться — «государственной».
Соловьев тоже был гегельянцем и «государственником». Вместе с тем, гегельянское учение об «историчности» и теорию о перерождении родовых отношений в государственные он в своей «Истории России» синтезировал со славянофильским интересом к «народной жизни». Он, таким образом, подтыжил не только научный, но и философский прогресс русской истории в первой половине XIX века. Славянофилы считали его слишком западником, западники — слишком славянофилом, шеллингианцы — гегельянцем, гегельянцы — шеллингианцем. Обычное дело.
Василий Ключевский в некрологе своему учителю Сергею Михайловичу Соловьеву (1820–1879) сказал: «В жизни ученого и писателя главные биографические факты — книги, важнейшие события — мысли. В истории нашей науки и литературы было немного жизней, столь же обильных фактами и событиями, как жизнь Соловьева». Это был деликатный способ сказать, что биография Сергея Михайловича — кабинетного ученого и университетского профессора — была скучна. Его не бросало из огня да в полымя, как Татищева, он не скитался годами по дальним диким краям, как Миллер, не «переизобретал себя», как Карамзин. Про него не напишешь роман.
Если досужие дворяне XVIII века «снисходили» до истории, то в XIX-м наука, и история в том числе, была способом социального восхождения — профессией, которая могла принести и деньги, и славу, и положение в обществе. Это было время разночинцев.
Учитель Соловьева Михаил Погодин, занимавший в Московском университете кафедру русской истории с 1835 по 1844 год, после Каченовского, родился крепостным — его отец получил вольную, когда будущему историку было шесть лет от роду. У него на всю жизнь остались ухватки «дворового человека», склонность к угодничеству: даже пройдя университетский курс, выучив иностранные языки, освоив немецкую классическую философию и множество других премудростей, даже будучи профессором и академиком, он все еще продолжал яростно «выбиваться в люди». Верноподданничество, с которым Погодин одобрял любое действие шефа жандармов Александра Бенкендорфа и министра народного просвещения Сергея Уварова, граничило с сервильностью. Узнав, что его политическая публицистика «благоугодна» императору Николаю I, Погодин с готовностью бросил науку и преподавание и сделался одним из крупнейших теоретиков «православия, самодержавия, народности».
«Прогрессивная общественность» Погодина презирала: одни видели в нем простолюдина, который, вознесшись высоко, так и не нажил собственного достоинства; другие — и среди них ученик Погодина Соловьев — не могли ему простить, что он бросил служение чистой науке ради казенного теплого местечка. Но как бы там ни было, государь-император внимательно читал статьи и аналитические меморандумы, которые готовил бывший крепостной, и оставлял на полях многочисленные пометки — и этого Погодин добился, занимаясь историей. Вроде бы похоже на карьеру Карамзина, который тоже под конец жизни сделался царским советником, и вместе с тем — совершенно ведь другое дело.
Сам Соловьев тоже был выходцем из низов: его отец был московским священником, преподавателем закона Божьего в коммерческом училище. Соловьев учился на историко-филологическом отделении Московского университета, слушал лекции славянофила Погодина по русской истории и западника Грановского — по всеобщей. Два года путешествовал по Европе в качестве домашнего учителя в семье графа Сергея Строганова, слушал в Париже лекции Гизо, в Праге познакомился с Павлом Шафариком и другими пионерами научной славистики.
Соловьев на всю жизнь сохранил старомосковскую обстоятельность и размеренность, а также несокрушимую трудовую этику, дисциплину и чувство долга. Приступив к своей «Истории России», он исправно выдавал по тому в год в течение почти тридцати лет. Он и близко не обладал писательскими талантами Карамзина: писал длинно, занудно, часто повторяясь, не очень-то заботясь о красоте слога. Лекции его оставляли примерно такое же впечатление — никакого сравнения с Грановским и другими профессорами, которые нередко превращали университетскую кафедру в митинговую трибуну. Но недаром ведь Соловьев был гегельянцем: Абсолют проявляет себя не красотой, а мыслью. Историком руководила безупречная интеллектуальная дисциплина.
После смерти Соловьева его старший сын Всеволод, к ужасу других членов семьи, взялся издавать его мемуары. Обнаружилось, что милейший, интеллигентейший Сергей Михайлович умел быть ядовитым. Особенно досталось Погодину: он «славился грубостью, цинизмом, самолюбием и особенно корыстолюбием», он «мелочный торгаш, любит даровщинку», он «нравственный неряха», он «менее всего был призван быть профессором, ученым; его призвание — политический журнализм, палатная деятельность или — к чему он еще более годился — площадная деятельность». Соловьеву таких упреков никто бросить не мог ни при жизни, ни после смерти: он остался непререкаемым моральным авторитетом для всего ученого сообщества; но все же столь резкие отзывы об учителе, пусть и таком малопочтенном, как Погодин, не делали ему чести.
По всей вероятности, обида Соловьева объяснялась главным образом личным конфликтом, который случился у них с Погодиным в 1845 году. Погодин оставил кафедру русской истории ради верноподданической политической журналистики, но узнав, что на это место претендует Соловьев, принялся чинить ему препятствия. 25-летний Соловьев, только что с блеском защитивший магистерскую диссертацию о древнем Новгороде, казался сварливому 45-летнему Погодину слишком «прозападным», слишком мало внимания уделяющим русской самобытности и «православию-самодержавию-народности».
Соловьев все же получил кафедру. Впоследствии стал академиком, дослужился до тайного советника (гражданский чин, соответствующий генерал-лейтенанту), шесть лет был ректором Московского университета в его «золотой век». Поповский сын Соловьев кропотливой работой добился всех мыслимых для русского ученого XIX века высот и умер в 1879 году, на 60-м году жизни, признанным интеллектуальным и моральным авторитетом своего времени, а также почтенным отцом многочисленного семейства. Его третий сын, Владимир, еще при жизни отца прославился как религиозный философ, стал прототипом Алеши Карамазова в последнем романе Достоевского, а впоследствии — крупнейшим идеологом «Серебряного века».
Все многочисленные и часто противоречивые идеи и наработки первой половины XIX века Соловьев синтезировал в так называемую теорию органического развития. В самом общем виде это развитие родовой теории Эверса и концепции «государственной школы»: разрозненные племена, рассеянные по Восточноевропейской равнине, оказывается объединены родством своих правителей, князей из числа потомков Рюрика; отношения князей-родичей постепенно кристаллизуются в отношения государственные, то есть князья и бояре из младших братьев и домочадцев государя превращаются в его служилых людей, а потом и холопов. Первоначально род неделим, и старшинство в нем переходит не по наследству от отца к сыну, а к старейшему члену. В Северо-Восточной Руси (Москва и «Золотое кольцо»), начиная с XII века, утверждается принцип наследования от отца к сыну. За этим следует длительная борьба князей за полное единовластие, кульминацией которого становится опричнина Ивана Грозного во второй половине XVI века. Бюрократический абсолютизм Петра I, утвердившийся в начале XVIII века — это завершение этого многовекового процесса, окончательное торжество государственного начала над родовым.
«Органичность» истории означает для Соловьева отказ от концепции великих людей, движущих историю. Даже Петр I, его любимый персонаж, — для него всецело «сын своего времени» и «вождь, которого ждал народ, собравшийся в дорогу», а вовсе не титан, который своей волей изменил ход истории. Петровские реформы — это, по Соловьеву, необходимое следствие всего предшествующего развития России.
Соловьев принципиально не признает основным содержанием истории «шумиху государственных мероприятий» — его гораздо больше интересуют подспудные общественные процессы, а не отдельные выдающиеся события, фиксируемые летописью. История в его руках перестает быть героическим эпосом, к ней подмешивается скука бухгалтерской книги.
29 томов скрупулезного и дотошного Соловьева — это, прямо скажем, не такое захватывающее чтиво, как 12 томов Карамзина. Но Соловьеву уже и не надо было «продавать» русскую историю, как Карамзину, — он не был популяризатором. Что же касается объема переработанного материала и уровня его осмысления, Соловьев отстоит от Карамзина едва ли не дальше, чем Карамзин — от Татищева.
Но «История России с древнейших времен», при всей ее значимости, это лишь часть вклада Соловьева в «золотой век» русской исторической науки. Не менее важно было то, что в стенах Московского университета он воспитал себе достойную смену, в том числе Василия Ключевского — величайшего русского историка и нашего следующего героя.
Великое произведение человечества, вышедшее из-под пера легендарного летописца тех времен Преподобного Нестора, является ценнейшим кладезем информации для современников.
Славяне
Во времена Ноя, его дети Хам, Сим и Иафет после гибели отца, решают поделить Землю. Северной и Западной частью стал править Иафет, Южной часть досталась среднему брату Хаму, а на Востоке обосновался младший Сим. Позднее, когда Господь обозлился и разрушил башню Вавилона, весь человеческий люд рассыпался по всей Земле. Образовались разные народности, одной из них были славяне, заселившие территорию Иафета. Затем они перекочевали к берегам Дуная, а после расселились близ Днепра. В зависимости от места жительства славян, их прозвали деревлянами, это те, кто проживал в лесах, и полянами, соответственно живших в поле. Нестор описал характеры и тех, и других народов. Поляне были скромными и спокойными жителями, а деревляне жестокими и безжалостными разбойниками.
Апостол Андрей и его путешествие
Андрей Первозванный, проповедуя ученье Божье, является в Крым, затем перебирается вверх по Днепру. Расположившись на ночевку на берегу реки, святой, на утро, предвещает своим воспитанникам рождение великолепного города Киева на этом самом месте. Впоследствии, так и вышло, предсказание Андрея Первозванного сбылось, Киев был построен именно там.
Возвратясь домой в Рим, Андрей сообщает своим соотечественникам о словенской благодатной земле, где потом построят город Новгород, о странных обычаях и традициях живущих там людей.
Про Кия
На холмах Днепра жили три брата, каждый из них руководил своим участком владений. Братьев звали: старшего – Кий, среднего – Щек, а младшего Хорив. Братья основали город, и назвали его из уважения к старшему – Киевом. Кий отправляется в Византию, где тамошний правитель выражает ему свое почтение. Кий облюбовал один уголок у Дуная, где воздвиг небольшой городишко Киевец, но не смог там ужиться, местные его не приняли. Он возвратился в свой Киев, где и провел остаток жизни.
Про хазар
После кончины всех троих братьев, на полянские земли стали нападать хазары и требовать дань. Каждая семья была вынуждена выделить по мечу для хазарских податей. Неприятели, счастливые, вернулись в свои края. Впрочем, недруги недолго веселились, мудрые старейшины предупредили о плохом знаке, который предвещало добытое оружие. Это предупреждение имело силу, русские правители полонили и разбили хазарское племя.
О названии «Русская земля». 852−862 гг.
В древнейших записях народов Византии говорится о походе какой – то руси на Царьград, чьи уделы захвачены в результате междуусобных войн, жители Севера обложены данью со стороны варяг, а жители Юга платят хазарам.
Северные народы вытесняют врагов за море Балтии, и зовут себе руководителя из племени «русь». На это предложение выдвинули свои кандидатуры три брата: Рюрик, взял на себя бразды правления новгородскими словенами, Синеус княжил у белозерских весей, а третьему Трувору достались уделы кривичей в Изборске. Не прошло и двух лет, как Рюрик остался один, его братья скончались. Он становится единоличным правителем, а свои земли отдает под руководство своих соплеменников, «русей». Отсюда и пошло название Русская земля.
Про Аскольда и Дира
На службе у Рюрика были два боярина, Дик и Аскольд. С его позволения они отправляются в Царьград, по пути замечают город, основанный Кием, там и остаются княжить. Бояре нападают на византийскую землю, но безуспешно, правитель Царьграда с Божьей помощью избавляется от непрошеных гостей.
В то же время скончался Рюрик, после него остался сын Игорь, но он еще совсем ребенок, поэтому бразды правления временно принимает близкий родственник по имени Олег. Он узнает, что бояре самовольно стали править Киевом, и предает их смерти.
Дела Олега
Олег остается править Киевом, и провозглашает его столицей Земли русской. Он захватывает новые земли, берет в плен деревлян, и завоевывает Царьград. Обложив данью всех недругов, Олег возвращается домой. Правителя называют Вещим Олегом, посланником Божьим.
Волхвы предсказали смерть Олега от его любимого коня, но правитель не верил их словам, так как конь давно скончался, и как он, мертвый, может принести гибель своему хозяину. Отправившись посмотреть на пристанище своего верного друга, Олег ногой толкает череп животного, а оттуда высовывается змея и кусает князя. От ядовитого укуса Олег умирает. Предсказание сбылось.
Про смерть Игоря
После кончины Олега править стал Игорь. Его царствование было весьма неудачным. Он брал податей с деревлян намного больше, чем его предшественник. Игорь дважды совершает нападения на Византийскую землю. Подвергшееся дерзким захватам, государство щедро откупается от Игоря. Дружинники Игоря недовольны распределением дани и уговаривают своего правителя обложить еще большими податями деревлян. Князь соглашается, и это стало роковой ошибкой, разгневанные жители уничтожают Игоря и его воинов, близ стен города Искоростень.
Месть жены Игоря Ольги
У Игоря остается жена Ольга и маленький сын Святослав. Они сиротствуют в Киеве. Деревляне решают выдать ее замуж, за своего правителя Мала, но мудрая Ольга, применив женскую хитрость и коварство, истребляет большую часть деревлян, оставшихся в живых облагает немыслимой данью и стирает с лица земли город Искоростень, тем самым жестоко отомстив за своего супруга Игоря.
Про крещение Ольги
Княгиня Ольга принимает обряд крещения от правителя Византии, который хотел взять ее в жены, таким способом избавляя себя от замужества с ним. Правитель Царьграда поражен смекалкой и умом великой княгини, он с миром отпускает ее на Родину.
Ольга посвящает всю свою жизнь заботам о сыне, а потом и о внуках. Годы ее проходят в Киеве, где она потом и умирает.
Про войны Святослава
Повзрослевший Святослав был отважным и неподкупным воином. Он одержал множество побед в сражениях, заслужил почет и уважение у греческих народов.
Возвращаясь из очередного похода, великий князь, потеряв большое количество воинов своей армии в боях, ехал домой, но этому не суждено было сбыться, сын Ольги был убит рукой правителя печенегов Кури.
Про крещение Руси
Внук Ольги, Владимир, правит Киевом. Он ведет довольно разгульный образ жизни, и поклоняется языческим богам. Люди разных вероисповеданий приходят на двор к князю и просят принять их религию. Владимир же всем категорично отказывает.
Потом, все – таки, князь желает принять христианство, но по каким – то причинам процесс этот затягивается, и лишь когда Владимир становится незрячим, просит провести обряд крещения. Покрестившись, правитель прозревает, и, восхищенный этим чудом, велит окрестить весь его народ, от мала до велика. Таким образом, Русь принимает крещение.
Про борьбу с печенегами
Горожане Белгорода, который держали в осаде печенеги, решили сдаться, так как уже нечего было есть. На собрании мудрые старцы предлагают разыграть перед врагами спектакль о дивном преобразовании воды в колодцах в кушанье. Спектакль удался на славу, пораженные увиденным, враги отступают. Белгород спасен.
Про расправы с волхвами
Волхвы ходили по Руси, обманывали и грабили народ. Своим коварством и злодейскими выходками, они разорили бесчисленное количество людей, немало народу погибло от их рук, и еще бы погибли, не будь на ту пору у князя Киевского мудрого воеводы по имени Ян Вышатич. Он учинил расправу над волхвами, освободил людей от страшной напасти.
Про ослепление князя города Теребоволь, Василько Ростиславича
Для установления мира между землями Руси, в городе Любеч проходит собрание князей русских. Тут были и внуки Ярослава Мудрого, такие как: Святополк Изяславич, Владимир Мономах, Давыд Игоревич, сыновья Святослава Давыд и Олег, и правнук Василько Ростиславич. Договорившись об объединении и единстве своих уделов, правители дают клятву не затевать войны друг с другом и разъезжаются по своим владениям.
Святополк и Давыд прибывают на землю киевскую. Давыд подвергшись чьему – то дурному влиянию, настраивает Святополка против Василька Ростиславича, князя теребовольского. Приказом царя киевского, Василько был лишен зрения. Владимир Мономах, узнав об этом, выражает свое недовольство, он возмущен столь лиходейским поступком по отношению братьев друг к другу. Владимир послал князей узнать о случившемся, прибыв в Киев, они услышали оправдания Святополка, он утверждал, что его вины в этой страшной расправе нет, во всем виноват Давыд Игоревич. Братья мирно расходятся, а Давыда изгоняют из его земель, оставляя право руководить Дорогобужем, где в скором времени он и скончался. Василько Ростиславич снова приступает к своим руководящим обязанностям в городе Теребовль.
Про победу над половцами
Владимир Всеволодович и Святополк Изяславич, князья Руси, со своими армиями выступают против половецких племен. В этом сражении половцы, увидев русскую мощь, в страхе и ужасе покидают поле битвы. Их предводитель Белдюзь был пленен нашими государями, он пытается откупиться, но его предают смерти.
Сие произведение – подлинная история становления Земли русской. Благодаря труду великого Преподобного Нестора, мы подробно узнаем, как жили наши предки, каковы обычаи и традиции существовали в то время. Читая «Повесть временных лет», становится понятно возникновение твердости характера, стойкости и мужества русского человека. Эта повесть призывает нас быть едиными, не враждовать с ближними, быть благоразумными и честными по отношению к окружающим, любить свою Родину и защищать ее честь и независимость.
Можете использовать этот текст для читательского дневника
Нестора летописец — Повесть временных лет. Картинка к рассказу
- Краткое содержание Носов Дружок
Нам понравилось отдыхать на дачном участке. Мы себя чувствовали свободно. Занятий можно найти было много: бродить по лесным тропинкам и собирать грибные богатства, есть лесные ягоды или сбегать к речному берегу.
- Краткое содержание Чехов Глупый француз
Рассказ о том, как французский клоун зашёл пообедать в московский ресторан. Он сделал заказ, и в ожидании блюда, принялся наблюдать за остальными посетителями ресторана
- Краткое содержание Акунин Азазель
Средь бела дня в общественном парке застрелился молодой человек. Был он из богатой семьи, полон сил, энергии и совсем не понятно, зачем вдруг решил умереть. Ответить на этот вопрос попытается Эраст Фандорин
- Краткое содержание Алексин Звоните и приезжайте
Произведение Звоните и приезжайте Анатолия Алексина рассказывает о жизни мальчика, у него замечательная мама, и добрый отец-хирург.
- Краткое содержание Мериме Коломба
Главная героиня повести Мериме — корсиканка Коломба делла Ребиа. Она мечтает отомстить за смерть своего отца – офицера армии. Никто не знает наверняка при каких обстоятельствах он погиб, вернувшись после войны обратно на Корсику
«Повесть временных лет»
«Повесть временных лет» начинает излагать события с 852 г. Под 859 г. в Повести сообщается, что с отдельных союзов славян востока Европы брали дань варяги и хазары.
Под 862 г. сообщается об изгнании варягов за море и об отказе им в дани. И под тем же 862 г. мы читаем: «…и встал род на род… и вся земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет… три брата с роды своими и пояша по собе всю Русь и придоша к словенам первее и срубиша город Ладогу и седе старейший в Ладоге Рюрик, а другие Синеоус на Белоозере, а третий Трувор в Изборске».
Заметим, что Старая Ладога впервые была отстроена в VIII в.
Под тем же 862 г. Повесть сообщает о том, что Рюрик пришел на озеро Ильмень и срубил город над Волховом, прозвавшийся Новгородом.
Речь, видимо, идет о Рюриковом городище под Новгородом, ибо сам Новгород стал подниматься в середине X в.
В 862 г., согласно Повести, Рюрик посадил по волостям своих мужей: одного в Полоцк (Старый), другого в Ростов, третьего на Белоозеро.
Прежде чем вести дальнейшее повествование об истории Древней Руси, проведем одну параллель. В 50–70 гг. X в. монах монастыря Новая Корвея Видукинд на латыни написал хронику, именуемую «Деяния саксов». Мы обращались к ней ранее, обратимся и теперь (в хронике рассказано о призвании саксов в Британию. Послы, прибывшие из Британии, обратились к саксам с такой речью): «Благородные саксы, несчастные бритты, изнуренные постоянными вторжениями врагов и поэтому очень стесненные, прослышав о славных победах, которые одержаны вами, послали нас к вам с просьбой не оставить без помощи. Обширную, бескрайную свою страну, изобилующую разными благами, готовы вручить вашей власти. До этого мы благополучно жили под покровительством и защитой римлян, после римлян мы не знаем никого, кто был бы лучше вас, поэтому мы ищем убежища под крылом вашей доблести. Если вы, носители этой доблести и столь победоносного оружия, сочтете нас более достойными по сравнению с врагами, то, какую бы повинность вы ни возложили на нас, мы будем охотно ее нести». В V в. саксы овладели частью земель британского архипелага. Самих же бриттов саксы «изгнали из страны, а самую страну подчинили своей власти».
Но вернемся к событиям русской истории. Под 862 г. летописец говорит, что у Рюрика было два мужа «не племени его, но боярина» (видимо, речь идет о знатных славянах). Эти два боярина со своими родами отпросились у Рюрика идти к Царюграду (Византии). Плывя по Днепру, «узрели на горе городок… Аскольд же и Дир остались в городе семь».
Киев. Десятинная церковь. Миниатюра из Радзивиловской летописи XV?в. БАН
Это был Киев, городок полян, стоявший над Днепром как минимум с рубежа V–VI вв. Кто правил Киевом со времен Кия до 862 г., мы не знаем. Зато немного знаем о событиях, происходивших в никогда не зависевшей от варягов Киевской Руси.
О походах славян, в том числе и восточных славян-антов, на Балканы, происходивших в VI–VII вв., выше писалось. Известно, что на рубеже VIII–IX вв. флот русов атаковал город Сурож, византийский форпост в Крыму. Флот славяне имели отменный.
Тут можно сослаться на данные сирийского «Смешанного хроникона», под 623 г. сообщающего: «…напали славяне на Крит и другие острова, и там были захвачены блаженные из Кеннешрэ, из которых было убито около двадцати мужей». Если корабли славян в VII в. ходили по Средиземному морю, то стоит ли удивляться активности славянского флота VIII–IX вв. в Черном море.
Между 825 и 842 гг. флот русов подверг опустошению город в Малой Азии — Амастриду.
В 838–839 гг. русские послы из Византии на родину возвращались через Ингельгейм, резиденцию Людовика Благочестивого.
В 860 г. к стенам Византии подступил флот русов, насчитывавший до двух сотен ладей. Император Михаил поспешил вернуться в столицу из похода на арабов. Но спасли Византию либо Богородица и внезапно налетевшая буря, либо деньги греков.
Заметим, что варяги к событиям русской истории вплоть до 862 г. не имели никакого отношения. Из Повести нам известно лишь то, что под 859 г. сообщается: «… имаху дань Варязи, приходяще изъ за морья, на Чюди, и на Словенехъ, и на Меряхъ, и на всехъ Кривичахъ».
Следовательно, в середине IX в. северные германцы, по большей части пришедшие из Швеции и Дании, на севере Восточной Европы столкнулись со словенами и кривичами. Часть северных германцев (варягов) укрепилась в отдельных опорных пунктах, но уже к концу X в. северогерманское, или варяжское, присутствие на Русской равнине практически не ощущалось.
Главным соперником Южной Руси и славянских союзов, занимавших полосу лесостепей востока Европы в IX в., был Хазарский каганат. Под 859 г. Повесть сообщает: «…Козаре имахуть на Полянех, и Северяхъ, и на Вятичихъ, имаху по беле, и веверици, тако от дыма».
Древнерусские летописцы сохранили предание о дани, выданной полянами хазарам. То были обоюдоострые мечи, показавшиеся мудрецам в каганате зловещими.
Выше писалось о том, что греки в 834 г. выстроили на Дону крепость Саркел (Белую Вежу). Хазарский каганат стремился к контролю над торговыми путями не только на юге Восточной Европы, но и в ее центре. И тут интересы Руси и Итиля столкнулись. У славян был давний богатый опыт торговли с греками, и посредничество Хазарии Киеву было не нужно.
Морские походы Руси на Византию, имевшие место в первой половине IX в., видимо, имели целью укрепление прав русских купцов в городах империи. Тропы Балкан, в VI–VIII вв. служившие славянам, в IX в. были накрепко заперты Болгарией и Сербией. И к Византии с Руси можно было добраться лишь морем.
Согласно Повести Аскольд и Дир приехали в Киев в 862 г. И тут уместно вспомнить о «Бертинских анналах», составленных епископом Пруденцием († 861). Под 839 г. анналы сообщают о посольстве русского князя в Германии. По-видимому, у Аскольда и Дира на Руси были серьезные предшественники. Весьма вероятно, что христианские летописцы XI в. начали повествование об истории Руси со времен Аскольда и Дира потому, что в ту эпоху на Русь начало проникать христианство. Громадный дохристианский пласт русской истории в X–XI вв. был отсечен вместе с именами князей не только полян и Киева, но и всех восточнославянских союзов.
Под 867 г. летописцы сообщают о новом изгнании варягов за море и о новом их призвании. Под 870 г. сообщается о втором прибытии Рюрика в Новгород, то есть, видимо, на Рюриково городище.
В 872 г. произошло два важных события. «Убиен бысть от болгар Осколдов сын». Русь боролась с тюрками (болгарами) за контроль над югом Восточной Европы и несла потери.
И в 872 г. «оскорбишася новгородци». Вспыхнуло восстание словен (Новгорода в те годы еще не было), «и того же лета уби Рюрик Вадима Храброго и иных многих изби новгородцев съветников его».
В 873 г., согласно летописи, Рюрик вновь стал сажать посадников в Полоцк, Ростов, на Белоозеро. Действительно, скандинавы в IX в. активно проникали на верхнюю Волгу, на Западную Двину и в Гнездово, на волок в Днепр. О том свидетельствует археология.
Реакция на усиление варягов в землях словен и кривичей со стороны Киева последовала незамедлительно. Под тем же 873 г. летописец сообщает о походе Аскольда и Дира на полочан, в котором русь «много зла створиша» полочанам. Видимо, Киев не пожелал уступить варягам речной путь на Балтику, шедший руслом Западной Двины. Быть может, Южная Русь надеялась на то, что славяне во главе с Вадимом Храбрым изгонят находников за море. Когда надежды не оправдались, началась война.
Но как бы там ни было, в IX в. ежегодно, преодолевая пороги на Волхове и волоки в центре Оковского леса, на водоразделе между Днепром, Волгой, Западной Двиной и Ловатью, сотни ладей северных германцев и славян-русов шли на юг и снова возвращались на север. Подобные бедрам женщины борта ладей были увешаны раскрашенными щитами, а на мачтах полоскались паруса.
Варяжские ладьи проходили под стенам и Старой Ладоги, Рюрикова городища на Ильмени, одолевали волоки с Ловати в Западную Двину и далее в Днепр. В Гнездове купцы могли пополнить запасы пищи и воды и повеселиться в близкой среде, сидевшей на волоке. Далее ладьи варягов шли водами Днепра под стенами Любеча, Вышгорода и, наконец, Киева. Конечной целью плаванья был город Миклагард (Византия).
Немало варяжских судов с озера Ладога проникало в Волгу. У села Тимерево, на Волге, у того места, где позже вырос Ярославль, находилось большое поселение, предоставлявшее кров купцам-воинам. Слышали речь варягов в тогда еще молодых городах Ростове, Суздале (Sudrdalariki). Весьма вероятно, что ладьи варягов заходили в Оку и приставали под стеной Старой Рязани.
Видимо, в IX в. Южная Русь и мир северных германцев поддерживали торговый мир. События 859–862 и 872–873 гг. говорят о том, что мир перемежался периодами немирья, бывшими достаточно краткими. Видимо, экономические интересы гасили взаимные претензии.
В VIII–X вв. на речных путях юга Восточной Европы поддерживалась относительная безопасность. В XI–XIII вв. тюрки практически перекроют пути к Черному морю и проходы флотилий по Днепру будут походить на военные экспедиции общерусского масштаба. И вот тут северные германцы станут путешествовать в Миклагард не через Гардарики, а через Центральную Европу.
Присутствие варягов на Русской равнине в XI в. археологически почти не прослеживается. Варяги, остававшиеся на Руси, женились на славянских женщинах. Спустя три поколения их потомки становились органичной частью русского мира.
IX в. был золотым для варягов на Руси. В X в. их звезда на востоке Европы стала клониться к закату. Но вернемся к событиям IX в.
В 874 г. киевские князья Аскольд и Дир предприняли новый поход на Византию. В 875 г. из похода на греков вернулись «в мале дружине и бысть в Киеве плач велий…» В тот же год дружина Аскольда и Дира избила множество печенегов. Не исключено, что Византия, как бывало и ранее, была в тесной связи с тюркскими кочевниками и те заступали путь русским на Днепре.
Вновь замечу: странно, что создатель «Повести временных лет» помнит о Киеве, но не знает о князьях полян IX в. Ведь в последней четверти X в. в Киеве еще жили старики, помнившие Олега (879–912), расправившегося с Аскольдом и Диром.
Юная, но уже могучая Киевская Русь всюду сталкивалась со сферой чужих интересов. Отовсюду ее окружали варяги, хазары, тюрки. И тем настойчивее Русь в IX в. стучала копьем в ворота Царьграда.
На севере в 875 г. царило немирье. Летописец сообщает: «Того же лета избежаша от Рюрика из Новагорода в Киев много новогородских мужей». Новгород до 953 г. представлял собой ряд малозаметных поселений, разделенных водой и расстоянием.
Под 879 г. летописец сообщает о кончине Рюрика. Бразды правления Рюрик передал родичу Олегу. Сын Рюрика Игорь был мал и сам править не мог. Олег правил в 879–912 гг., то есть тридцать три года. Игорь сидел на столе в Киеве в 912–945 гг. Это означает, что Игорю при вступлении на киевский стол было не менее тридцати трех лет, и все эти годы он нуждался в регенте Олеге. А был ли Игорь сыном Рюрика?
В 879 г. исполнилось двадцать лет пребывания Рюрика в земле словен новгородских. Но ведь и в 859 г. Рюрик был взрослым мужем, а быть может, и главой рода. Значит, в 879 г., в год смерти, Рюрику было не менее сорока, а то и гораздо более лет. И лишь в 912 г. единственный сын Рюрика Игорь сел на стол великого князя.
Как бы там ни было, заметим, что славянские союзы востока Европы в V–IX вв. жили абсолютно независимо. Лишь в X в. Киев стал подчинять отдельные союзы славян собственной государственной власти.
В IX в. славянские роды продолжали расчищать леса под пашни и продвигать свои селения от русел крупнейших рек в верховья их притоков, в богатые зверем лесные угодья. Общины и роды славян V–IX вв. находились под защитой собственных князей, не пускавших без ведома ни варягов, ни хазар, ни печенегов, ни киевские дружины. Правда, союзы славян покупали мир данью, но независимостью при этом не поступались.
Следующая глава >>
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Читать книгу целиком на Litres.ru
«Повесть временных лет»
«Повесть временных лет» «Повесть временных лет» начинает излагать события с 852 г. Под 859 г. в Повести сообщается, что с отдельных союзов славян востока Европы брали дань варяги и хазары.Под 862 г. сообщается об изгнании варягов за море и об отказе им в дани. И под тем же 862 г.
Глава 1 ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ
Глава 1 ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ Огромное количество трактовок и прочтений русских летописей вынуждает нас отвергнуть все разом, собрать голые факты, и на их основе заново выстроить логичную версию происходивших событий. Для построения версии на другой принципиальной
Повесть временных лет
Повесть временных лет Так начнем повесть сию.Славяне сели по Дунаю, где теперь земля Венгерская и Болгарская. И от тех славян разошлись славяне по земле и стали называться по тем местам, где селились. Так одни пришли и сели на реке, по имени Морава, и прозвались моравами, а
3. Древнейшее летописание. Повесть временных лет
3. Древнейшее летописание. Повесть временных лет «Историческая память» восточнославянских племен простиралась на несколько веков вглубь: из поколения в поколение передавались предания и легенды о расселении славянских племен, о столкновениях славян с аварами
3. «Повесть временных лет»
3. «Повесть временных лет» Ярким памятником древнерусского летописания конца XI — нач. XII в. является «Повесть временных лет». Она представляет собой летописный свод, вобравший не только весь предшествующий опыт исторических знаний Руси, но и достижения европейской
Когда писалась и кем редактировалась «Повесть временных лет»?
Когда писалась и кем редактировалась «Повесть временных лет»? Все мы учили «Повесть временных лет» в школе. Но летописец-монах Нестор освещал историю в угоду киевским князьям, возвеличивая местную династию и принижая роль Новгорода, и к его описанию надо относиться с
1113 «Повесть временных лет»
1113 «Повесть временных лет» Летописи в Киеве начали писать еще во времена Ольги и Святослава. При Ярославе Мудром в 1037–1039 гг. центром работы хронистов-монахов стал Софийский собор. Монахи брали старые летописи и сводили их в новую редакцию, которую дополняли своими
ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ (извлечения)
ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ (извлечения) ПРЕДАНИЕ О ПОСЕЩЕНИИ РУССКОЙ ЗЕМЛИ АПОСТОЛОМ АНДРЕЕМ …Когда Андрей{46} учил в Синопе{47} и прибыл в Корсунь{48}, он узнал, что недалеко от Корсуни — устье Днепра, и захотел отправиться в Рим, и проплыл в устье Днепровское, и оттуда отправился
Читая «Повесть временных лет»
Читая «Повесть временных лет» В Академии наук Заседает князь Дундук. Говорят, не подобает Дундуку такая честь; Почему ж он заседает? Потому что ж…а есть. А. Пушкин, 1835 Один из самых знаменитых документов, на которые ссылаются сторонники «ига», – «Повесть временных лет».
Приложение 1. ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ
Приложение 1. ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ Введение «Поучение» Владимира Мономаха – исторический и литературный памятник национального значения, древнерусское отеческое наставление детям, сохраняющее свое непреходящее значение и сегодня, в девятисотую годовщину
1.1.2. Повесть временных лет и предшествовавшие ей своды
1.1.2. Повесть временных лет и предшествовавшие ей своды Начало древнерусского летописания связывают с устойчивым текстом, которым начинается подавляющее большинство дошедших до нашего времени летописных сводов. Отдельных списков его неизвестно. В некоторых поздних