Лазарев В. Н.

← Ctrl пред.

Ctrl →

V. Эпоха иконоборчества (730–843)

В столь трансцендентном, как византийское, мировоззрении появление иконоборчества было ничем не отвратимым фактом1. Рано или поздно должна была возобладать мысль о невозможности изобразить божество в материальной форме. Уже в эпоху раннего христианства иконоборческие течения получили широкое распространение как на Востоке, в широких народных массах, так и на Западе, в кругах высшего духовенства. В Малой Азии эти иконоборческие течения никогда не исчезали, продолжая держаться в общинах монтанистов и новициан, а также в многочисленной секте павликиан. Все усиливавшийся культ иконопочитания, сопровождавшийся у народа грубым фетишизмом и примитивными суевериями, не мог не вызвать оппозиции и в чисто греческих кругах. К тому же искусство VI–VII веков было еще достаточно сенсуалистичным, чтобы породить сомнение относительно возможности дать в скульптуре и живописи адекватное изображение божества. Никейские ангелы, константинопольский мозаический фрагмент и ранние энкаустические иконы освещают как раз то направление столичного искусства, которое в глазах иконоборцев являлось особенно опасным. Несмотря на всю изысканную духовность выражения, лица никейских ангелов дышат такой чувственностью, что невольно ставилась под знак вопроса святость иконы. В этих условиях зарождение мощного иконоборческого движения было лишь вопросом времени. Оно должно было начаться, как только нашло себе место стечение нескольких благоприятных для этого причин.

1 Об иконоборчестве см.: J. Guevara. Dissertatio historico-dogmatica de sacrarum imaginum cultu religioso quatuor epochis complectens dogma etc. Fulginiae 1789; Кондаков, 101–133; K. Schwarzlose. Der Bilderstreit. Gotha 1890; Б. М. Мелиоранский. Георгий Киприянин и Иоанн Иерусалимлянин, два малоизвестных борца за православие в VIII веке. С.-Петербург 1901 (= Записки Историко-филологического факультета имп. С.-Петербургского университета, LIX); L. Bréhier. La querelle des images. Paris 1904; Millet. L’art byzantin, 187–189; Б. Мелиоранский. Философская сторона иконоборчества. — Вопросы философии и психологии, 1907 март — апрель, 149–170; Dalton, 13–16; Кондаков. Иконография Богоматери, II, 3–6, 12; J. von Vegh. Die Bilderstürmer. Strassburg 1915; Wulff, 362–364; Strzygowski. Ursprung der christlichen Kirchenkunst, 25, 120–123, 174; Glück, 32–42; Dalton. East Christian Art, 15–16; Diehl, 360–390; Wulff, Alpatoff, 43–46; Ebersolt, 16–25; Gerstinger, 3–4, 26–28; N. Jorga. Le «nouvel hellénisme” et l’iconoclasme. — L’Acropole, 1926, 5–12; Г. Острогорский. Соединение вопроса о св. иконах с христологической догматикой в сочинениях православных апологетов раннего периода иконоборчества. — SK, I 1927, 35–48; Его же. Гносеологические основы византийского спора о святых иконах. — Ibid., II 1928, 47–51; Id. Studien zur Geschichte des byzantinischen Bilderstreits. Breslau 1929; Id. Les débuts de la querelle des images. — Mélanges Ch. Diehl, I. Paris 1930, 235–255; E. Martin. A History of the Iconoclastic Controversy. London 1930; R. Byron, D. Talbot Rice. The Birth of Western Painting. London 1930, 25–72; G. Ladner. Der Bilderstreit und die Kunst-Lehren der byzantinischen und abendländischen Theologie. — ZKircheng, I 1931, 1–23; G. Marçais. La question des images dans l’art musulman. — Byzantion, VII 1932, 161–183; G. Ostrogorsky. Rom und Bуzanz im Kämpfe um die Bilderverehrung. — SK, VI 1933, 73–87; Grabar. L’empereur dans l’art byzantin, 166–172; G. Ladner. Origin and Significance of the Byzantine Iconoclastic Controversy. — MedSt, 1940, 127–149; Б. Горянов. Иконоборческое движение в Византии. — Исторический журнaл, 1941 2, 68–78; Е. Mâle. Rome et ses vieilles églises. Paris 1942, 98–132; S. Der Nersessian. Image Worship in Armenia and Its Opponents. — Armenian Quarterly, 1946, 67–81; A. Florovsky. Origen, Eusebius and the Iconoclastic Controversy. — Church History, 1950, 77 ff.; L. Grondijs. Images de saints d’après la théologie byzantine du VIIIе siècle. — Actes du VIе Congrès international d’études byzantines, II. Paris 1951, 145–170; H. von Campenhausen. Die Bilderfrage als theologisches Problem der alten Kirche. — ZThKirch, 1952, 33 ff.; A. Visser. Nikephoros und der Bilderstreit. s’Gravenhage 1952; G. Ladner. The Concept of the Image in the Greek Fathers and the Byzantine Iconoclastic Controversy. — DOP, 7 1953, 1–34; P. Alexander. The Iconoclastic Council of St. Sophia (815) and Its Definition (Horos). — Ibid., 35–66; F. Dvornik. The Patriarch Photius and Iconoclasm. — Ibid., 69–97; M. Anastos. The Ethical Theory of Images formulated by the Iconoclasts in 754 and 815. — Ibid., 8 1954, 153–160; Id. The Argument for Iconoclasm as presented by the Iconoclastic Council of 754. — Late Classical and Mediaeval Studies in Honor of A. M. Friend, Jr. Princeton 1955, 177–189; P. Alexander. An Ascetic Sect of Iconoclasts in Seventh Century Armenia. — Ibid., 151–160; Felicetti-Liebenfels, 33–42; Grabar. Iconoclasme; P. Alexander. The Patriarch Nicephorus of Constantinople: Ecclesiastical Policy and Image Worship in the Byzantine Empire. New York 1958; Е. Э. Липшиц. Очерки истории византийского общества и культуры. VIII — первая половина IX века. Москва—Ленинград 1961.

К VIII веку такая именно ситуация возникла на византийской почве. На престоле сидели уроженцы Армении и Сирии, чье восточное происхождение предрасполагало их к иконоборчеству. Монашество — главный оплот иконопочитателей — сложилось в грозную силу для светской власти, которая принуждена была выступить на борьбу с центробежными тенденциями монастырского землевладения во имя защиты своих кровных экономических интересов. Влияние тяготевшего к чисто орнаментальному искусству ислама, в связи с его военными победами, становилось все более сильным, захватывая в первую очередь восточные области, и без того склонные к иконоборчеству. Показательно, что между 695 и 700 годами халиф Абд ал-Малик начал чеканить золотые дирхемы, на которых подражавшие византийским и сасанидским образцам фигурные изображения, обязательные для более древних монет, были заменены прославлявшими религию Мухаммеда надписями, а в 723 году халиф Йазид II приказал удалить иконы из находящихся в его владениях христианских храмов2. В результате всех этих причин в Византии стало расти и шириться иконоборческое движение, истоки которого восходят еще к эпохе императора Филиппика Вардана (711–713). Уроженец Армении, он был убежденным монофелитом. Поэтому он приказал уничтожить во дворце изображение VI вселенского собора, на котором монофелитство было осуждено как ересь. На своде расположенных против дворца ворот Милиона (Miliarium aureum) были представлены, по его же распоряжению, первые пять вселенских соборов, его собственный портрет и портрет осужденного как еретика патриарха Сергия3. Когда, после восшествия на престол, Филиппик послал папе Константину I свое монофелитское исповедание веры и свой портрет, то папа в пику императору-еретику отдал распоряжение изобразить шесть вселенских соборов в церкви св. Петра4. Так впервые наметилось расхождение между папским престолом и императором-еретиком, которое в дальнейшем, с победой в Византии иконоборческой партии, привело к полному разрыву между западной и восточной церквами.

2 Grabar. Iconoclasme, 67–72, 105–112. 3 Mansi, ХII 1901, 187–188, 193. 4 Liber Pontificalis, ed. L. Duchesne. Paris 1886, I.

Эта иконоборческая вспышка при императоре Филиппике Вардане была изолированным эпизодом. Но с восшествием на престол Льва III Иcавра (717–741) иконоборческая партия обрела решительного и смелого вожака, который в 730 году издал эдикт против иконопочитателей, официально запрещавший поклонение иконам. Началась беспощадная борьба, затянувшаяся более чем на столетие и достигшая особого ожесточения при Льве и его сыне Константине V (741–775). Монастыри закрывались, их превращали в казармы, бани и другие общественные учреждения. Выселяемых монахов подвергали преследованиям, поклонение иконам и реликвиям находилось под строжайшим запретом. На созванном в 754 году соборе идейная программа иконоборцев получила ряд четких формулировок, что ни в какой мере не ослабило оппозиции иконопочитателей, которая была весьма сильной на протяжении всей эпохи иконоборчества и которая привела к восстановлению иконопочитания императрицей Ириной в 787 году. Однако победа иконопочитателей оказалась недолгой. С восшествием на престол Льва V Армянина (813–820) иконоборческая партия вновь одержала верх. Но сила и ожесточение борьбы явно пошли на убыль, и к 843 году партия иконопочитателей одержала окончательную победу.

В течение всей конфронтации на стороне иконоборцев были двор, высшее духовенство и набранное на Востоке войско, а на стороне иконопочитателей — монастыри, близко связанное с монашеством духовенство и народ. Враждовавшие партии не могли найти общего языка, так как они отправлялись от совершенно различных гносеологических предпосылок. Из-за отсутствия понятия творческой фантазии и непризнания за искусством самостоятельного значения спор никогда не выходил за пределы обсуждения чисто теологических проблем, причем аргументация неизменно носила характер схоластической казуистики. Однако многое говорит за то, что в основе деятельности иконоборцев лежали благородные намерения. Они хотели очистить культ от грубого фанатизма, хотели сохранить за божеством его возвышенную духовность. Изображение божества казалось им профанацией лучших религиозных чувств. Изображая Христа, говорили они, мы изображаем лишь его человеческую природу, так как его божественная природа неописуема, а не в силах изобразить его божественную природу, мы расщепляем тем самым единство его личности. Идя по этому пути, иконоборцы развили тончайшую сеть аргументации, опровержение которой было нелегким делом для другой стороны.

Нет сомнения, что партия иконоборцев имела единый центр, где вырабатывалась ее сложнейшая идеология, никогда не сделавшаяся доступной простому народу. Это была чисто придворная партия, доктринерски настроенная, насквозь пропитанная интеллектуализмом. Нельзя было приучить народ, уже более двух столетий поклонявшийся иконам, верить в такого бога, которого никто не мог изобразить. Поклоняться этому богу и верить в него могли лишь интеллектуалистически настроенные верхи, а не широкие народные массы. Вот почему иконоборческое движение кончилось крахом. Как ни было оно глубоко связано с сущностью восточного христианства, в конечном итоге оно затрагивало одну из его основных твердынь, на которой покоилась вся греческая религиозность. Победа иконоборцев была бы победой Востока. Тем самым Византия отстояла свою независимость. Однако иконоборчество далеко не бесследно прошло для ее развития. Во имя идей чистейшей духовности иконоборцы ускорили победу спиритуалистического искусства на византийской почве. Несмотря на краткую классицистическую реакцию в лице возрожденного эллинизма ранней Македонской династии, с середины X века окончательно наметился процесс сформирования того нового искусства, которое легло в основание стиля XI–ХII веков и которое представляет наиболее закономерную форму выражения византийской религиозности. Появление этого спиритуалистического искусства сделалось возможным лишь после эпохи иконоборчества, когда впервые было выдвинуто требование такого искусства. Сами иконоборцы были еще не в силах его создать. Поэтому они отказались от религиозного изобразительного искусства, заменив его орнаментально-декоративным. Но кто знает, вступили бы они на этот искусственный путь, если бы уже в свое время могли созерцать такие возвышенные образы, какие создавали в XI веке художники, работавшие в Киеве, на Хиосе и в Дафни.

Ближайшим следствием иконоборчества был решительный разрыв между придворным и народным искусством. С VIII века иконоборческий двор особенно резко противопоставлял свое доктринерское искусство народному искусству. Он противопоставлял его не только в плоскости стиля, но и в плоскости тематики. В то время как народ продолжал поклоняться иконам многочисленных святых, двор культивировал неизобразительное искусство, в основе которого лежали орнаментально-декоративные либо отвлеченные символические формы, например крест. Фрески и мозаики с фигурными композициями, равно как и иконы, подвергались безжалостному уничтожению. «Иконы Христа, Богоматери и святых были преданы пламени и разрушению; если же находились изображения деревьев, либо птиц, либо бессловесных животных, или же таких сатанинских сцен как бега лошадей, охота, театральные представления и игры на ипподроме, то эти изображения с почетом сохранялись и даже обновлялись»5. По приказанию Константина V во Влахернской церкви был уничтожен евангельский цикл, чтобы уступить место «деревьям, цветам, различным птицам и другим животным, окруженным побегами плюща, среди которых копошились журавли, вороны и павлины». Тем самым храм был как бы превращен в «овощной склад и птичник»6. Примерно такими же мотивами украшал стены церквей император Феофил, заменявший мозаики религиозного содержания пейзажами с животными и птицами7. Это аниконическое искусство было еще во многом связано с теми буколическими декорациями, к которым уже в IV веке прибегали христиане для украшения своих храмов и многие из которых должны были сохраниться вплоть до иконоборческой эпохи.

5 Vita S. Stephani junioris. — PG, 100, col. 1113. 6 Ibid., col. 1120. 7 Theophanus Continuatus. Chron., III, 10. — PG, 109, col. 113.

Если в области религиозного искусства иконоборческий двор не признавал антропоморфических образов, то в светском искусстве он их всячески насаждал. Эти образы призваны были прославлять императоров и их военные подвиги. С их помощью императоры-иконоборцы, большинство которых было выдающимися полководцами, стремились укрепить свою власть как абсолютную по отношению к церкви. И действовали они на этом пути весьма последовательно и целеустремленно. Так, на монетах императоров-иконоборцев образ Христа уступает место изображению самого василевса, либо его сына, либо его отца8. За четыре года до издания эдикта о запрете иконопочитания Лев III заменяет образ Христа над бронзовыми вратами императорского дворца (Халка) изображением креста с сопроводительной надписью: «Император не может допустить образ Христа без голоса, без дыхания, и Святое Писание со своей стороны возражает против изображений Христа в его человеческой природе; вот почему Лев и «новый» Константин начертали над вратами дворца трижды счастливый знак креста, славы всех правоверных»9. Такие действия иконоборцев-императоров заставили константинопольского патриарха Никифора сравнить Константина V с Навуходоносором: подобно последнему и он заставлял поклоняться своим портретам, а образ Христа на монетах заменил собственными изображениями10.

8 Grabar. Iconoclasme, 118 et suiv. 9 Ibid., 130, 133–135. См.: С. Mango. The Brazen House. København 1959, 118–119, 122–125, 170–174. К. Манго дает несколько иное чтение надписи (не «император», а «господин») и связывает последнюю не со Львом III, а со Львом V. 10 Niceph. Antirrheticus, I, 27. — PG, 100, col. 276.

Светское искусство иконоборцев немало позаимствовало от исламского Востока, где орнамент достиг пышного расцвета при дворе халифов Дамаска и Багдада, обставивших свои дворцы со сказочной роскошью. В первой половине IX века влияние Багдада распространилось не только на декоративные формы, но и на архитектуру, о чем свидетельствовали постройки императора Феофила, возведенные на территории Большого дворца. Во внутренних садах Феофил разместил целый ряд павильонов, наделив их прихотливыми названиями: «Жемчужный триклиний», «Зал любви», «Почивальня гармонии». На стенах были представлены различные животные, собирающие фрукты люди, деревья, гирлянды, оружие11. Тематика этих светских росписей была во многом навеяна арабскими образцами12.

11 Grabar. Iconoclasme, 145, 171. 12 См.: O. Grabar. Islamic Art and Byzantium. — DOP, 18 1964, 67–88.

Параллельное существование религиозного искусства без человеческой фигуры и фигурного светского искусства являлось, конечно, весьма противоречивой ситуацией, которую склонные к точным словесным определениям византийцы должны были как-то осмыслить. В этом отношении особенно интересно одно место из III книги против еретиков (Antirrheticus) партриарха Никифора, написанной между 817 и 828 годами13. Здесь настойчиво проводится та мысль, что икона сама по себе свята и что она предназначена напоминать об архетипе. Другое дело предметы церковной обстановки с изображениями различных животных и птиц: парапеты и колонки алтарных преград, двери, завесы и другие вещи. Эти изображения даются в церквах не для того, чтобы их почитали и чтобы им поклонялись, а ради «украшения и красоты». И если их все-таки чтят, то только по той причине, что это священные предметы. Полемизируя далее с иконоборцами, Никифор со злорадством утверждает, будто они не возражают против поклонения в церквах образам осла, собаки или свиньи и в то же время радуются, когда вместе с храмом гибнет от пожара икона Христа. Такое отнесение декоративного элемента к сфере эстетического, а антропоморфического религиозного образа — к узко церковной сфере было, конечно, глубоко надуманным. У патриарха Фотия это противоречие оказывается уже снятым, поскольку эстетическое наслаждение и религиозная эмоция не противопоставляются друг другу, а сливаются в нерасторжимое единство.

Константин V Копроним

или Каваллин — византийский император (741—775), сын имп. Льва III, бывший, по византийскому обычаю, с малолетства соправителем своего отца. К. был одним из самых замечательных государей эпохи иконоборства (см.): исключительные таланты полководца соединялись в нем со способностями искусного политика. Приверженность к иконоборству, сделавшая из К. одного из самых выдающихся борцов этого движения, служит причиной того, что мы очень плохо осведомлены относительно истории К.: единственные наши источники, православные писатели — летописцы и агиографы — не поскупились на преувеличения и искажения, чтобы выставить характер и деятельность ненавистного им императора в самом невыгодном свете (им же К. обязан и прозванием Копронима, от κοπρός — навоз, нечистоты, — происшедшим оттого, что во время крещения К. будто бы осквернил купель нечистотами). Тотчас же по смерти отца, когда К. было всего около 22 лет, он должен был выдержать упорную борьбу с мужем своей сестры, начальником гвардии Артаваздом, приверженцем иконопочитания, напавшим на К. во время его похода в Малую Азию против арабов. Артавазд разбил и обратил в бегство К., был провозглашен императором и два года властвовал над европейской половиной империи, между тем как большая часть азиатских провинций оставалась верна К. Наконец К., одержав над сторонниками Артавазда ряд побед в Малой Азии, 2 июня 743 г. взял столицу, долго бывшую в осаде и сильно страдавшую от голода. Артавазд и его сыновья были ослеплены, многие из их сообщников казнены, и К. утвердил свою власть над всей империей. С тех пор начался длинный ряд войн с врагами, с двух сторон грозивших империи — с арабами на В и с болгарами и славянскими племенами на С. Уже в начале царствования К., пользуясь смутами в государстве Омайядов, укрепил восточно-азиатскую границу и захватил несколько городов на границах Сирии. В 748 г. К. предупредил нападение арабов на Кипр, нанеся поражение их флоту. Борьба продолжалась и после утверждения в халифате династии Аббасидов (750), сосредоточиваясь преимущественно на защите границ, в общем успешной для византийцев. Для защиты государства от болгар и славян К. с самого начала царствования стал укреплять города на северной границе империи, заграждать горные проходы и селить во Фракии переведенных с арабской границы сирийцев и армян, считавшихся в Византии лучшими солдатами. В 755 г., однако, вспыхнула открытая война с болгарами; болгаро-славянские полчища опустошали окрестности Константинополя; они были оттеснены назад, а в следующем году им не удалось взять Фессалоники. В 758 г. К. покорил славян, живших в области р. Стримона, и переселил их в Малую Азию. В 760 г. он проник далеко вглубь Болгарии. Союзные с болгарами славянские племена отпали от них, и в 763 г. болгарский хан Телеш, близ г. Анхиала, потерпел страшное поражение. В 766 г. болгары поднялись снова; посланный против них флот потерпел крушение, и лишь в 774 г. К. вновь начал удачную кампанию против хана Церига, но она была прервана смертью К. (в сентябре 775 г.). Для поддержки византийских притязаний в Италии К. не имел достаточных сил. Северная и Средняя Италия были при нем окончательно отторгнуты от Восточной империи, сохранившей за собой лишь южную часть Апеннинского полуо-ва. В области церковной стремления К., отчасти нашедшие себе выражение в постановлениях собора 754 г. (см. Иконоборство), не сводились только к иконоборству; отрицание иконопочитания было для К. только одной из форм тенденции к постановке внутренней, нравственной стороны религии на первый план, сравнительно с ее внешней, обрядовой стороной. Отсюда его борьба против таких якобы религиозных обычаев, как небритье бороды, отсюда закрытие им монастырей, отсюда его близость с павликианами (см.). Резкая оппозиция, вызванная на Востоке (в Сирии, Палестине, Египте) и на Западе (в Риме) постановлениями собора 754 г., привела К. — вообще склонного к вспышкам и крутым мерам, но едва ли заслуживающего названия кровожадного тирана, каким его стремятся выставить летописцы и агиографы — к гонениям против иконопочитателей (не ранее 761 г.), преимущественно монахов. Многих монахов лишали носов, ушей, рук и заключали в темницы; немногие, сравнительно, поплатились жизнью; таковы были, например, мученики Петр Влахернский, Андрей Критский, Стефан Новый, руководитель монашеской оппозиции против К.; кроме того, после открытия в Константинополе заговора иконопочитателей, был казнен патриарх Константин и несколько светских лиц. Иконоборческие меры К., продолжавшиеся до конца его царствования, вызвали обширную эмиграцию как монахов, так и других иконопочитателей на юг Италии и на берега Черного моря. Из других мер К. важны по своим последствиям переселенческие меры: наполняя опустевшую (вследствие чумы 746—49 г.) столицу переселенцами из Малой Азии и собственной Греции, он охотно направлял в эти области славянских переселенцев. Иммиграция славян, и ранее уже оказавшая значительное влияние на экономические и социальные отношения империи (см. Лев III), принимает во время борьбы К. с болгарами настолько широкие размеры, что не без некоторого основания позволяет говорить об «ославянивании» Греции. См. хронографию Феофана и историю Никифора (издания указаны в ст. Иконоборство); житие Стефана Нового, в «Русско-византийских отрывках» В. Г. Васильевского («Ж. M. H. Пр.», ч. 191, 1887 г., июнь, стр. 282—329); Schlosser, «Geschichte der bilderst ü rmenden Kaiser» (Франкфурт-на-Майне, 1812; устарелое соч.); Paparrigopoulo, «Histoire de la civilisation h ellé nique» (Париж, 1877, стр. 209—222).

Ф. С.

Равеннский экзархат

Равеннский экзархат (Итальянский экзархат) — особая византийская административная единица, образованная при императоре Маврикии в конце VI в. в северо-восточной и центральной Италии, в условиях нашествия лангобардов на Апеннинский полуостров. Управлял ею наместник императора — экзарх, имевший высшие военные и гражданские полномочия. Под его властью в 584-751 гг. находились все византийские владения в Италии, кроме Сицилии и Сардинии: округ Равенны (собственно экзархат), Пентаполь Средиземный, Пентаполь Морской, Римский дукат в исторической области Лаций, Неаполитанский дукат в Кампании и округа города Венеция (Венето), а также близлежащие земли вокруг Адриатического моря — Истрия и Далмация. Обширными землями в экзархате владела Церковь, в том числе влиятельная и традиционно лояльная к Константинополю Равеннская архиепископия. Население Равеннского экзархата отличалось большой пестротой: там жили греки, латиняне и готы, сирийцы и армяне, авары, славяне, прото-болгары. После разгрома византийцами в 555 г. остготского королевства в Италии со столицей в Равенне этот город остался важным административным и культурным центром. В 751 г. Равенна была завоевана лангобардами, что стало концом истории Равеннского экзархата. В результате сложного синтеза византийских, римских и готских традиций на протяжении двух веков византийского господства в Равеннском экзархате сложилась самобытная культура, многие образцы которой сохранились до нашего времени. Современная Равенна исключительно богата памятниками раннехристианской и византийской архитектуры, монументально-декоративной живописи, отражающей античные традиции. Наиболее известны мавзолей Галлы Плацидии, построенный около 440 г., православные и арианские баптистерии, украшенные мозаиками в византийском духе, храм Святого Аполлинария Нового (Сан-Аполлинаре Нуово) начала VI в. и храм Святого Виталия (Сан-Витале), построенный в 526-547 гг., а также так называемый дворец Теодориха начала VI в. Вне городских стен сохранились: мавзолей готского короля Теодориха, возведенный около 520 г. и базилика Сант-Аполлинареин- Классе, освященная в 549 г., с мозаиками VI—VII вв.

Византийский словарь: в 2 т. / . СПб.: Амфора. ТИД Амфора: РХГА: Издательство Олега Абышко, 2011, т. 2, с.238-239.

Далее читайте:

Византия (краткая справка).

Хронологические таблицы и по векам — | IV | V | VI | VII | VIII | IX | X | XI | XII | XIII | XIV | XV |