Из поэмы «Руслан и Людмила» — А.С. Пушкин
У лукоморья дуб зелёный;
Златая цепь на дубе том:
И днём и ночью кот учёный
Всё ходит по цепи кругом;
Идёт направо — песнь заводит,
Налево — сказку говорит.
Там чудеса: там леший бродит,
Русалка на ветвях сидит;
Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей;
Избушка там на курьих ножках
Стоит без окон, без дверей;
Там лес и дол видений полны;
Там о заре прихлынут волны
На брег песчаный и пустой,
И тридцать витязей прекрасных
Чредой из вод выходят ясных,
И с ними дядька их морской;
Там королевич мимоходом
Пленяет грозного царя;
Там в облаках перед народом
Через леса, через моря
Колдун несёт богатыря;
В темнице там царевна тужит,
А бурый волк ей верно служит;
Там ступа с Бабою Ягой
Идёт, бредёт сама собой,
Там царь Кащей над златом чахнет;
Там русский дух… там Русью пахнет!
И там я был, и мёд я пил;
У моря видел дуб зелёный;
Под ним сидел, и кот учёный
Свои мне сказки говорил.
Смотреть и слушать ЛУКОМОРЬЕ ПУШКИНА:
Смотрите также: «Сказка о попе и о работнике его Балде». А.С. Пушкин
Начало
— А я, господа, в первый раз влюбился, или, вернее,
потерял невинность, лет двенадцати. Был я тогда гимназистом и
ехал из города домой, в деревню, на рождественские каникулы, в
один из тех теплых серых дней, что так часто бывают на Святках.
Поезд шел среди сосновых лесов в глубоких снегах, я был детски
счастлив и спокоен, чувствуя этот мягкий зимний день, эти снега
и сосны, мечтая о лыжах, ожидавших меня дома, и совсем один
сидел в жарко натопленном первом классе старинного
вагона-микст, состоявшего всего из двух отделений, то есть из
четырех красных бархатных диванов с высокими спинками, — от
этого бархата было как будто еще жарче и душнее, — и четырех
таких же бархатных диванчиков возле окон с другой стороны, с
проходом между ними и диванами. Там беззаботно, мирно и одиноко
провел я больше часа. Но на второй от города станции отворилась
дверь из сеней вагона, отрадно запахло зимним воздухом, вошел
носильщик с двумя чемоданами в чехлах и с портпледом из
шотландской материи, за ним очень бледная черноглазая молодая
дама в черном атласном капоре и в каракулевой шубке, а за дамой
рослый барин с желтыми совиными глазами, в оленьей шапке с
поднятыми наушниками, в поярковых валенках выше колен и в
блестящей оленьей дохе. Я, как воспитанный мальчик, тотчас,
конечно, встал и с большого дивана возле двери в сенцы пересел
во второе отделение, но не на другой диван, а на диванчик возле
окна, лицом к первому отделению, чтобы иметь возможность
наблюдать за вошедшими: ведь дети так же внимательны и
любопытны к новым лицам, как собаки к незнакомым собакам. И вот
тут-то, на этом диване и погибла моя невинность. Когда
носильщик поклал вещи в сетку над диваном, на котором я только
что сидел, сказал барину, сунувшему в руку ему бумажный рубль,
«счастливого пути, ваше сиятельство!» и уже на ходу поезда
выбежал из вагона, дама тотчас легла навзничь на диван под
сеткой, затылком на его бархатный валик, а барин неловко, не
привычными ни к какому делу руками, стащил с сетки портплед на
противоположный диван, выдернул из него белую подушечку и, не
глядя, подал ей. Она тихо сказала: «Благодарствуй, мой друг»,
— и, подсунув ее под голову, закрыла глаза, он же, сбросив
доху на портплед, стал у окна между диванчиками своего
отделения и закурил толстую папиросу, густо распространив в
духоте вагона ее ароматический запах. Он стоял во весь свой
мощный рост, с торчащими вверх наушниками оленьей шапки, и,
казалось, не спускал глаз с бегущих назад сосен, а я сперва не
спускал глаз с него и чувствовал только одно — ужасную
ненависть к нему за то, что он совершенно не заметил моего
присутствия, ни разу даже не взглянул на меня, точно я и не был
в вагоне, а в силу этого и за все прочее: за его барское
спокойствие, за княжески-мужицкую величину, хищные круглые
глаза, небрежно запущенные каштановые усы и бороду и даже за
плотный и просторный коричневый костюм, за легкие бархатистые
валенки, натянутые выше колен. Но не прошло и минуты, как я уже
забыл о нем: я вдруг вспомнил ту мертвенную, но прекрасную
бледность, которой несознательно поражен был при входе дамы,
лежавшей теперь навзничь на диване против меня, перевел взгляд
на нее — и уже ничего более, кроме нее, ее лица и тела, не
видел до следующей станции, где мне надо было сходить. Она
вздохнула и легла поудобнее, пониже, распахнула, не открывая
глаз, шубку на фланелевом платье, скинула нога об ногу на пол
теплые ботики с открытых замшевых ботинок, сняла с головы и
уронила возле себя атласный капор, — черные волосы ее
оказались, к моему великому удивлению, по-мальчишески коротко
стриженными, — потом справа и слева отстегнула что-то от
шелковых серых чулок, поднимая платье до голого тела между ним
и чулками, и, оправив подол, задремала: гелиотроповые, но
женски-молодые губы с темным пушком над ними слегка
приоткрылись, бледное до прозрачной белизны лицо с очень явными
на нем черными бровями и ресницами потеряло всякое выражение…
Сон женщины, желанной вам, все ваше существо влекущей к себе,
— вы знаете, что это такое! И вот я в первый раз в жизни
увидал и почувствовал его, — до того я видел только сон
сестры, матери, — и все глядел, глядел остановившимися
глазами, с пересохшим ртом на эту мальчишески-женскую черную
голову, на неподвижное лицо, на чистой белизне которого так
дивно выделялись тонкие черные брови и черные сомкнутые
ресницы, на темный пушок над полураскрытыми губами, совершенно
мучительными в своей, притягательности, уже постигал и поглощал
все то непередаваемое, что есть в лежащем женском теле, в
полноте бедер и тонкости щиколок, и с страшной яркостью все еще
видел мысленно тот ни с чем не сравнимый женский, нежный
телесный цвет, который она нечаянно показала мне, что-то
отстегивая от чулок под фланелевым платьем. Когда неожиданно
привел меня в себя толчок остановившегося перед нашей станцией
поезда, я вышел из вагона на сладкий зимний воздух, шатаясь. За
деревянным вокзалом стояли троечные сани, запряженные серой
парой, гремевшей бубенцами; с енотовой шубой в руках ждал возле
саней наш старый кучер, неприветливо сказавший мне:
— Мамаша приказали беспременно надеть…
И я покорно влез в эту пахучую мехом и зимней свежестью
дедовскую шубу с огромным уже желтым и длинноостистым воротом,
утонул в мягких и просторных санях и под глухое, полое
бормотанье бубенцов закачался по глубокой и беззвучной снежной
дороге в сосновой просеке, закрывая глаза и все еще млея от
только что пережитого, смутно и горестно-сладко думая только о
нем, а не о том прежнем, милом, что ждало меня дома вместе с
лыжами и волчонком, взятым на охоте в августе в логове убитой
волчицы и теперь сидевшим у нас в яме в саду, из которой еще
осенью, когда я приезжал домой на два дня на Покров, уже так
дико и чудесно воняло зверем.
Великий русский писатель Максим Горький имел действительно очень тяжелую и сложную судьбу. Впрочем, и псевдоним им был выбран не случайно. Он отражает непростую жизнь писателя. Жизнь Горького насыщена многочисленными событиями, в том числе и трагическими.
Настоящее имя писателя Алексей Максимович Пешков. Родился он в Нижнем Новгороде в 1868 году. Отец работал управляющим в пароходстве, поэтому отец Варвары Васильевны (матери Алексея) был против заключения столь неравного брака с безродным человеком. Впрочем, супружество длилось недолго, так как вскоре отец, работавший краснодерёвщиком, умер от холеры. Мать не захотела возвращаться к отцу, поэтому вскоре вновь вышла замуж. Но здоровье ее внезапно подорвалось после продолжительной работы и родов, поэтому вскоре она скончалась от чахотки. Таким образом, уже в раннем возрасте Алексей осиротел и его приютил дед Каширин.
Позже свою интересную биографию Горький осветит в многочисленных трудах.
Несмотря на то, что дед к концу жизни разорился, внука он продолжал обучать. Большего всего времени Алексей уделял чтению церковных книг, а также знакомился с жизнеописаниями различных святых. Уже в 11 лет Максиму пришлось познакомиться жестокими реалиями рабочей жизни, так какон остался совершенно один. Ему пришлось работать помощником на пароходе, затем в магазине, а также научиться писать иконы.
Полного образования будущий писатель так и не получил, хотя и учился в местном ремесленном училище. В эти годы Алексей начал увлекаться литературой. Позже в архивах было найдено произведение «Песнь старого дуба…». В одноименном произведении Горький очень интересно и подробно описал биографию своей юности.
Сегодня найти биографию Горького не сложно, но его жизнь была настолько насыщена различными событиями, что большинство из имеющихся биографий оказываются неполными.
В 1884 году Горький пробовал поступать в университет в Казани, но не был зачислен. Однако уже в 16 лет он оказался очень твердым и целеустремленным человеком. Из Казани он не уехал, там он остался жить и работать. Именно здесь он познакомился с идеями Макса и Энгельса. Однако затем он включился в пропаганду и в 1888 году его арестовали за связь с революционным подпольем. За писателем установили строгий полицейский надзор. Приблизительно в эти годы пишутся такие произведения, как «Макар Чудра», «Девушка и Смерть».
В 1892 году Алексей возвращается в Нижний Новгород. Он пишет «Очерки и рассказы», которые вскоре превратили его в популярнейшего автора-революционера. Однако вместе с этим выросло и внимание к его персоне со стороны властей.
С 1901 года писатель обращается к драматургии. После событий 9 января писателя арестовали за его выступления, но из-за высокой популярности позже отпустили. В 1905 из-за угрозы расправы был вынужден уехать в Америку.
Личная жизнь писателя складывалась достаточно бурно. Он был женат на Екатерине Воложиной, а также имел множество родных и приемных детей.
Позже Горький еще несколько раз будет приезжать в Россию и уезжать из нее в различные страны.
В 1932 году писатель окончательно возвращается на родину, где к нему относились с уважением. В последние годы жизни писатель писал свой роман «Жизнь Клима Самгина», который остался незавершенным. В 1936 году 18 июня писатель умирает при странных обстоятельствах, а чуть ранее был отравлен и его сын.
