Духовное состояние общества. Начало XX в.— переломное время не только в политической и социально-экономической жизни России, но и в духовном состоянии российского общества. Индустриальная эпоха диктовала свои условия и нормы жизни, разрушающие традиционные ценности и представления людей. Агрессивный натиск материального производства приводил к нарушению гармонии между природой и человеком, к нивелировке человеческой индивидуальности, к торжеству стандартизации и унификации всех сторон человеческого бытия. Это порождало растерянность, тревожное чувство надвигающейся катастрофы. Все выстраданные предшествующими поколениями представления о добре и зле, истине и лжи, прекрасном и безобразном казались теперь несостоятельными и требовали срочного и кардинального пересмотра.

Процессы переосмысления принципиальных проблем человечества затронули, в той или иной степени, и философию, и науку, и литературу, и искусство. И хотя подобное положение было характерно не только для нашей страны, в России духовные искания проходили более болезненно, более пронзительно, нежели в странах западной цивилизации. Расцвет культуры в этот период был беспрецедентным. Он охватил все виды творческой деятельности, породил выдающиеся художественные произведения и научные открытия, новые направления творческого поиска, открыл плеяду блестящих имен, ставших гордостью не только русской, но и мировой культуры, науки и техники. Этот социокультурный феномен вошел в историю под названием «серебряного века» русской культуры.

Наука. Несмотря на отставание в области индустриального производства, Россия рубежа XIX—XX вв. внесла весомый вклад в мировой научно-технический прогресс, который был назван «революцией в естествознании», так как сделанные в этот период научные открытия привели к пересмотру устоявшихся представлений на окружающий мир. Русским ученым принадлежат выдающиеся открытия в области физики, математики, биологии, химии и других отраслях науки.

Физик П. Н. Лебедев впервые в мире установил общие закономерности, присущие волновым процессам различной природы (звуковым, электромагнитным, гидравлическим и др.), сделал иные открытия в области физики волн. Он создал первую в России физическую школу.

Выдающийся русский ученый В. И. Вернадский получил мировую известность энциклопедическими трудами, послужившими основой для появления новых научных направлений в геохимии, биохимии, радиологии. Его учения о биосфере и ноосфере заложили основу современной экологии. Новаторство высказанных им идей в полной мере осознается только теперь, когда мир очутился на пороге экологической катастрофы.

Русский физиолог И. П. Павлов создал учение о высшей нервной деятельности, об условных рефлексах. В 1904 г. ему была присуждена Нобелевская премия за исследования в области физиологии пищеварения. В 1908 г. Нобелевскую премию получил И. И. Мечников за труды по иммунологии и инфекционным заболеваниям. ‘*<

Ряд выдающихся открытий в теории и практике самолетостроения сделал Н. Е. Жуковский. В 1904 г. он участвовал в основании под Москвой Аэродинамического института. Учеником и соратником Жуковского был выдающийся механик и математик С.-А. Чаплыгин.

У истоков современной космонавтики стоял самородок, учитель калужской гимназии К. Э. Циолковский. В 1903 г. он опубликовал ряд блестящих трудов, обосновавших возможность космических полетов и определявших пути достижения этой цели.

В начале XX в. Россия переживает научно-технический бум. Появляется множество научно-технических обществ: географических, ботанических, астрономических и др., объединяющих ученых, практиков, любителей-энтузиастов. Эти общества не только были центрами научно-исследовательской работы, но и широко пропагандировали научно-технические знания среди населения.

В поисках общественного идеала. Вступление России в новую эпоху сопровождалось поисками идеологии, способной не только объяснить происходившие в ней перемены, но и наметить перспективы развития страны. Наиболее популярной философской теорией в России начала XX в. был марксизм. Он подкупал своей логичностью, кажущейся простотой, а главное — универсальностью. К тому же марксизм имел в России благодатную почву в лице революционной традиции русской интеллигенции и своеобразия русского национального характера с его жаждой справедливости и равенства, склонностью к мессианству.

Однако часть русской интеллигенции очень скоро разочаровалась в марксизме, в его безоговорочном признании первенства материальной жизни над духовной. А после революции 1905 г. был подвергнут пересмотру и революционный принцип переустройства общества.

В 1909 г. вышел в свет сборник статей «Вехи», подготовленный известными философами Н. А. Бердяевым, С. Л. Франком, С. Н. Булгаковым, П. Б. Струве и др. Все они когда-то увлекались марксизмом, а затем перешли на позиции идеализма и создания новой религиозной философии. Авторы сборника предъявили жестокий счет русской интеллигенции, обвинив ее в догматизме, в приверженности устаревшим философским учениям XIX в., в незнании современной философии, в нигилизме, низком правосознании, в отрыве от народа, в атеизме, в забвении и охаивании русской истории и пр. Все эти негативные качества, по их мнению, и привели к тому, что именно русская интеллигенция явилась главным подстрекателем русской революции, поставившей страну на грань национальной катастрофы. Веховцы делали вывод о бесперспективности в России идеи революционного преобразования, о том, что социальный прогресс в стране возможен лишь, путем постепенных, эволюционных изменений, начинать которые необходимо с выработки новых религиозно-нравственных идеалов, основанных на христианском учении. Русские религиозные философы считали, что официальная Православная церковь, слишком связавшая себя с самодержавным государством, не может взять на себя роль спасителя русских душ.

Большое место в трудах русских философов Н. Бердяева, С. Булгакова, И. Ильина и др. занимала так называемая русская идея — проблема самобытности исторического пути России, своеобразие ее духовной жизни, ее особое предназначение в истории.

Литература. Неоднозначный характер русского общества начала XX в. наиболее выпукло отразился в русской художественной культуре «серебряного века». С одной стороны, в произведениях писателей сохраняются устойчивые традиции «критического реализма» XIX в. Ведущие позиции занимают корифеи — Л. Н. Толстой, А. П. Чехов, В. Г. Короленко, Д. М. Мамин-Сибиряк. На смену им идут И. А. Бунин, А. И. Куприн, М. Горький.

Вместе с тем все громче начинают звучать голоса иного поколения, предъявляющего свой счет представителям реализма, протестующего против главного принципа реалистического искусства — принципа непосредственного изображения окружающего мира. По мнению его представителей, искусство, являясь синтезом двух противоположных начал — материи и духа, способно не только «отображать», но и «преображать» существующий мир, творить новую реальность.

Зачинателями нового направления в искусстве стали поэты-символисты. Движение символистов возникло как протест против оскудения русской поэзии, вызванного, по их мнению, увлечением общества материалистическими воззрениями русской литературной критики Белинского, Добролюбова, Чернышевского и др. Символисты объявили войну материалистическому мировоззрению, утверждая, что вера, религия — краеугольный камень человеческого бытия и искусства. «Без веры в божественное начало,— утверждал патриарх русского символизма Дм. Мережковский,— нет на земле красоты, нет справедливости, нет поэзии, нет свободы». Они считали, что поэт наделен способностью приобщения к запредельному миру посредством художественных символов.

Оппонентами символистов выступали акмеисты (от греческого слова «акме» — высшая степень чего-либо, цветущая сила). Они отрицали мистические устремления символистов, провозглашали самоценность реальной земной жизни, призывали возвратить словам их изначальный, традиционный смысл,»освободив от символических толкований. Основным критерием оценки художественного творчества для акмеистов (Н. Гумилев, С. Городецкий, А. Ахматова, О. Мандельштам, М. Зенкевич, В. Нарбут) был безупречный эстетический вкус, красота и отточенность художественного слова.

Вместе с тем русская художественная культура начала XX в. испытала влияние зародившегося на Западе и охватившего все виды искусства авангардизма. Это течение вобрало в себя различные художественные направления и стили, объявившие о своем разрыве с традиционными культурными ценностями прошлых эпох и провозгласившие идеи создания «нового искусства». Яркими представителями русского авангарда были футуристы (от латинского futurum — будущее). Поэзия футуристов отличалась повышенным вниманием не к содержанию, а к форме стихосложения, к поэтической конструкции. При этом они утверждали свое право на конструирование новых слов. Программные установки футуристов ориентировались также на вызывающую антиэстетичность. Поэтому они вводили в поэтическую ткань материал, по своей природе чуждый поэзии,— вульгарную лексику, профессиональный жаргон, язык документа, плаката и афиши. Футуристы обрушили на публику альманахи и сборники с эпатирующими названиями: «Пощечина общественному вкусу», «Дохлая Луна», «Рыкающий Парнас» и пр.

Российский футуризм был представлен несколькими поэтическими группировками. Наиболее яркие имена собрала петербургская группа «Гилея» — В. Хлебников, Д. Бурлюк, А. Крученых, В. Маяковский, В. Каменский, Е. Гуро. Ошеломляющим успехом пользовались сборники стихов и публичные выступления И. Северянина, возглавлявшего «Ассоциацию эгофутуристов».

Живопись. Сходные процессы протекали и в русской живописи. Прочные позиции удерживали представители русской академической школы и наследники передвижников — И. Е. Репин, В. И. Суриков, С. А. Коровин. Но не они определяли лицо русского искусства начала XX в. Законодателем моды стал стиль, получивший название «модерн». Последователи этого направления объединились в творческом обществе «Мир искусства». «Мирискусники» провозгласили своей задачей восстановить связь живописи с культурой в целом, которая была ослаблена у художников предшествующих поколений. Они заняли резко критическую позицию в отношении передвижников, считая, что последние, выполняя несвойственную искусству функцию, нанесли огромный .чред русской живописи. «Мирискусники» считали, что искусство —- это самостоятельная, самоценная сфера человеческой деятельности и оно не должно зависеть от политических и «социальных влияний.

За длительный период (объединение возникло в 1898 г. и просуществовало с перерывами до 1924 г.) в «Мир искусства» входили почта все крупнейшие русские художники; наиболее активными его членами были А. Бенуа, Л. Бакст, Е. Лансере, Н. Рерих, К. Сомов. «Мир искусства» оставил глубокий след в развитии не только живописи, но и онеры, балета, оформительского искусства, художественной критики, музейного и выставочного дела. Движение «мирискусников» имело положительное значе ние прежде всего как движение общекультурное, внесшее уни версализм в художественную деятельность, способствовавшее синтезу многих направлений художественного и прикладного творчества в едином культурном пространстве.

В 1907 г. в Москве была открыта выставка под названием «Голубая роза», а которой приняли участие А. Арапов, Н. Крымов, П. Кузнецов, FL Сапунов, М. Сарьян и др., всего 16 художников. Это была ищущая молодежь, недовольная состоянием искусства, знакомая с достижениями художников Запада и стремившаяся обрести свою индивидуальность в синтезе западного опыта и национальных традиций.

Представители «Гол убой розы» были тесно связаны с поэтами-символистами, выступление которых являлось непременным атрибутом вернисажей. Но символизм в русской живописи никогда не был единым стилевым направлением. Он включал в себя, например, таких разных но своим живописным системам художников, как М. Врубель, К. Петров-Водкин и др.

В эго же время в русской живописи появляются группировки, представлявшие авангардное направление в искусстве. В 1910 г. в Москве быда устроена выставка под названием «Бубновый валет», а в 1911 г. ее участники объединились в общество с тем же названием. Оно просуществовало вплоть до 1917 г. В числе активистов «-Бубнового валета» значились П. Кончаловский, И. Машков, А. Лентулов, Р. Фальк, В. Рождественский и др. В своем творчестве «бубновые валеты» стремились окончательно освободить живопись от воздействия социальной и политической жизни, литературной и иной подчиненности, вернуть ей способности в полную силу пользоваться присущими только ей средствами — цветом, линией, пластикой. Они видели красоту в самой поверхности холста, покрытой красочным слоем, в неповторимом смешении красок. Наиболее популярным жанром «бубновых валетов» был натюрморт.

В поисках непосредственности и целостности художественного восприятия они подражали упрощенным формам искусства так называемых примитивных эпох. Наиболее последовательные приверженцы этого направления — неопримитивисты покинули «Бубновый валет» и организовали в 1912 г. самостоятельную вы ставку и одноименную группу — «Ослиный хвост» (M. Ларионов, Н. Гончарова, С. Бобров, А. Шевченко и др.).

В целом же русская живопись начала века характеризовалась изобилием различных групп и художественных объединений, каждое из которых провозглашало свою концепцию и стремилось реализовать ее практически в художественном творчестве. Многие мастера нового поколения пробовали себя в различных жанрах и стилях, переходили из одной группы в другую — от импрессионизма к модерну, затем к примитивизму, кубизм) или экспрессионизму. Поэтому причисление крупных мастеров к той или иной стилевой школе является весьма условным

В то же время ряд крупнейших русских художников — В. Кандинский, М. Шагал, П. Филонов и др.— вошли в историк! мировой культуры как представители уникальных, «авторских» стилей, синтезировавших европейские авангардные тенденции с русскими национальными традициями духовной куль туры.

Музыка, балет, театр, кинематограф. Начало XX в.— это вре мя творческого взлета великих русских композиторов-новаторов А. Скрябина, И. Стравинского, С. Танеева, С. Рахманинова В своем творчестве они пытались вырваться из рамок традиционной классической музыки, создать новые музыкальные формы и образы. Достигла значительного расцвета и музыкальная исполнительская культура. Русская вокальная школа была представлена именами выдающихся певцов — Ф. Шаляпина, А. Неждановой, Л. Собинова, И. Ершова.

К началу XX в. русский балет занял ведущие позиции в мировом балетном искусстве. Русская школа балета опиралась на академические традиции конца XIX в., на ставшие классикой мировой хореографии сценические постановки выдающегося балетмейстера М. Петипа. Но в то же время русский балет не избежал и новых веяний. Молодые постановщики А. Горский и М. Фокин выдвинули в противовес эстетике балетного академизма принцип живописности, в соответствии с которым полноправными авторами спектакля становились не только балетмейстер и композитор, но и художник. Балеты Горского и Фокина оформляли К. Коровин, А. Бенуа, Л. Бакст, Н. Рерих. Русская балетная школа начала XX в. дала миру плеяду блестящих артистов — А. Павлову, Т. Карсавину, В. Нижинскою и др.

Примечательной чертой культуры «серебряного века» стали поиски нового театра. Они были связаны с именами выдающихся режиссеров — К. Станиславского, В. Мейерхольда, Е. Вахтангова. К. Станиславский — основатель психологической актерской школы, считал, что будущее театра — в углубленном психологическом реализме, в решении сверхзадач актерского перевоплощения. В. Мейерхольд вел бесконечные поиски в области театральной условности, обобщенности, использовании элементов народного балагана и театра масок. Е. Вахтангов предпочитал выразительные, зрелищные, радостные спектакли,

В этот период все отчетливее проявляется тенденция к синтезу различных видов творческой деятельности. Во главе этого процесса стоял «Мир искусства», объединявший в своих рядах не только художников, но и поэтов, философов, музыкантов. Венцом деятельности «мирискусников» стали организованные С. Дягилевым, одним из основателей «Мира искусства», знаменитые «Русские сезоны» в Париже, представленные балетными спектаклями, театральной живописью, музыкой и т д.

Начало XX в. — это время появления нового вида искусства — кинематографа. С 1903 г. в России стали появляться первые «электротеатры» и «иллюзионы», а к 1914 г. было построено около 4 тыс. кинотеатров.

В 1908 г. была снята первая русская игровая картина «Стенька Разин и княжна», а в 1911 г.— первый полнометражный фильм «Оборона Севастополя». Кинематография быстро развивалась и становилась очень популярной. В 1914 г. в России насчитывалось около 30 отечественных кинофирм. И хотя основную массу кинопродукции составляли фильмы с примитивными мелодраматическими сюжетами, в России появляются деятели кино с мировыми именами: режиссер Я. Протазанов, актеры И. Мозжухин, В. Холодная, В. Максимова, А. Коонен и др.

Несомненной заслугой кинематографа, в отличие от других видов художественной культуры, была его доступность для всех слоев населения. Русские кинокартины, создававшиеся в основном как экранизации классических произведений, стали первой ласточкой в формировании массовой культуры, непременного атрибут буржуазного общества.

ДОКУМЕНТЫ

Н. А. Бердяев о русском культурном ренессансе начала XX в.

Многое из творческого подъема того времени вошло в дальнейшее развитие русской культуры и сейчас есть достояние всех русских культурных людей. Но тогда это было опьянение творческим подъемом, новизна, напряженность, борьба, вызов. В эти годы России было послано много даров. Это была эпоха пробуждения в России самостоятельной философской мысли, расцвета поэзии и обострения эстетической чувствительности, религиозного беспокойства и искания, интереса к мистике и оккультизму…

Несчастье культурного ренессанса начала XX в. было в том, что в нем культурная элита была изолирована в небольшом круге и оторвана от широких социальных течений того времени.

«Вехи» о необходимости и сущности духовного переворота в мировоззрении интеллигенции

Русская интеллигенция при всех недочетах и противоречиях ее традиционного умонастроения обладала доселе одним драгоценным формальным свойством: она всегда искала веры и стремилась подчинить вере свою жизнь. Так и теперь она стоит перед величайшей и важнейшей задачей пересмотра старых ценностей и творческого овладения новыми. Правда, этот поворот может оказаться столь решительным, что, совершив его, она вообще перестанет быть «интеллигенцией» в старом, русском, привычном смысле слова… в чем должен состоять этот переворот… От непроизводительного, противокультурного нигилистического морализма мы должны перейти к творческому, созидающему культуру религиозному гуманизму.

П. Н. Милюков о символизме

Новое искусство характеризуется «тремя главными элементами: мистическим содержанием, символами и расширением художественной впечатлительности… Это жадность к неиспытанному, погоня за неуловимыми оттенками, за темным и бессознательным в нашей чувствительности…» (Д. Мережковский). Все это «неуловимое», «бессознательное» и «неизведанное»… лучше всего выразить стихами. И. Ф. Сологуб поет: «Я сокровенного все жду и с тем, что явлено, враждую». А 3. Гиппиус еще усиливает: «Мне нужно то, чего нет на свете», «чего не бывает»…

Русская литература, оттеснившая с конца 30-х гг. стихи на задний план, снова возвращается к этой форме. Восстанавливаются репутации поэтов, вовремя не замеченных и забытых. Появляется масса начинающих. И над всем этим изобилием воздвигается лозунг «символизм».

Вопросы и задания: 1. Чем характеризовалась культурная и духовная жизнь российскою общества начала XX в ? Каковы наиболее значительные достижения культуры этого периода? В чем причины взрыва творческой активности в этот период? 2. Расскажите о важнейших научных открытиях русских ученых в начале XX в. 3. Вопрос о судьбе и предназначении России стал в начале XX в., особенно после революции 1905 г., ключевым вопросом русской философской мысли. Как вы думаете почему? 4. Дайте характеристику ведущих направлений в литературе и живописи. Чем было вызвано появление авангардных стилей в этих отраслях культуры? 5. Определите общие черты художественной культуры России рубежа веков.

Расширяем, словарный запас:

Абстракционизм — отказ or изображения реальных предметов и явлений в живописи, скульптуре и графике.

Биосфера — область распространения жизни на Земле.

Догматизм —\метод мышления, опирающийся на догмы — непреложные истины, не подлежащие критике, без учета конкретных условий.

Идеализм — направление в философии, противоположное материализму в решении основного вопроса философии.

Идеология — система идей и взглядов, отражающих отношение классов и различных групп людей к окружающей действительности и друг к другу.

Мессианство —вера в пришествие Мессии — спасителя, который установит добро и справедливость на Земле.

Нигилизм — отрицание общепризнанных ценностей: идеалов, моральных норм, культуры, форм общественной жизни.

Нобелевская премия— премия за выдающиеся достижения в области науки, техники, литературы, присуждаемая ежегодно Шведской Академией наук за счет средств, оставленных шведским изобретателем и промышленником А Нобелем

Ноосфера — новое, эволюционное состояние биосферы, при котором разум пая деятельность человека становится решающим фактором ее развития.

Символизм — направление в искусстве; сосредоточено на художественном выражении посредством символа материальных объектов и идей, находящихся за пределами чувств, восприятий.

Социализм — в широком понимании — общественный строй социальною равенства и социальной справедливости, обеспечивающий всем людям счастливую жизнь. В марксистской интерпретации низшая фаза коммунистической формации, воплотившаяся в лозунге «От каждого — по способности, каждому — по труду».

Футуризм — направление в искусстве, отрицающее художественное и нравственное наследие, проповедующее разрыв с традиционной культурой и создание повой современной урбанистической цивилизации.

Седова О. В. (Елец)

УДК 82-3

ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ РУССКОГО ДУХОВЕНСТВА В НАЧАЛЕ XX ВЕКА В ПОВЕСТИ Д.Г. БУЛГАКОВСКОГО «В СТОРОНЕ ОТ ЖИЗНИ»1

В статье рассматривается повседневная жизнь русского духовенства в дореволюционной России на материале повести священника, писателя и просветителя Д.Г. Булгаковского «В стороне от жизни», опубликованной в 1909 г. В статье исследуются основные проблемы духовной среды, художественно осмысливаемые писателем в произведении. В повести выявляются многие социальные пороки и негативные явления в среде сельского духовенства: меркантильность, жадность, корыстолюбие, стремление к личной выгоде, обогащению и наживе, зависть, пьянство, чревоугодие, карьеризм, разобщенность пастырей и паствы, лицемерие, формальное исполнение пастырских обязанностей, падение нравственности и кризис веры, безразличие иереев к социальным проблемам, несоответствие евангельских истин и реальности. Д.Г. Булгаковский пытается понять причины существования негативных тенденций в духовной среде, а также ответить на вопрос, почему так случилось, что духовенство стоит «в стороне от жизни». Среди причин, вызвавших порочные явления, называются следующие: несамостоятельность мышления, отсутствие личной инициативы, творчества и собственного мнения, прививаемые еще в стенах духовной школы. Вопрос о церковно-приходских школах, отношение к которым у многих современников Д.Г. Булгаковского было отрицательное, являлся одним из актуальнейших вопросов, затронутых писателем в своем произведении. В повести «В стороне от жизни» представлена и повседневная жизнь женщин духовного сословия в самодержавной России, их зависимое положение, отсутствие возможностей профессионального роста и карьеры.

Ключевые слова: Д.Г. Булгаковский, «В стороне от жизни», повседневная жизнь, духовенство.

Key words: D.G. Bulgakovskij, «Aloof from Pife», daily life, clergy.

DOI: 10.24888/2410-4205-2018-15-2-17-24

1 Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ и Администрации Липецкой области в рамках проекта № 17-14-48001

Писатель и просветитель Д.Г. Булгаковский (1843 — после 1918), более тридцати лет прослуживший священнослужителем и не понаслышке знавший о повседневной жизни и проблемах духовенства, опубликовал в 1909 г. повесть «В стороне от жизни», имевшую подзаголовок «Повесть из жизни современного духовенства». В ней на основе личных переживаний он представил драму священнослужителя, решившегося отказаться от сана. Д.Г. Булгаковский правдиво и подробно описал повседневную жизнь духовенства, вскрывая социальные пороки и порочные тенденции в духовной среде.

Повесть начинается с описания оживления и суматохи, царивших в Окуневе в доме полвека прослужившего приходского священника Симеона по случаю юбилея службы и приезда его зятя, нового молодого иерея Павла Воскресенского с супругой. Автор погружает читателя в атмосферу праздничного оживления: «К приезду гостей все готово. Предпраздненство началось уже с утра. Гостиная и другие комнаты заняты столами. В саду тоже стоят столы с закусками и винами» . На праздничное застолье приглашены священники из соседних приходов, «семинаристы, окончившие курс, кандидаты на священство, учителя, учительницы сельских школ, поповны» . Гостей прибыло так много, что «и в праздник храмовый их столько не съезжалось» . Д.Г. Булгаковский скупыми штрихами обрисовывает материальные дела отца Симеона, уходящего на покой и уступающего свое место зятю. «В Окуневе два больших церковных дома. Один, где сам теперь живет старик-юбиляр, собственный его, на днях он туда перебрался; другой церковный — приходом выстроен, зять его займет» . Читатель сразу понимает, что приход не бедный, повседневная жизнь его прихожан течет размеренно, благополучно и достаточно спокойно.

Повседневная жизнь духовенства особенно ярко раскрывается в разговорах, ведущихся за столом. Во многом они отражают настроения предреволюционного периода, но материальная сторона интересует беседующих больше всего: «Говорят об архиереях, ругают консисторию, вспоминают о разных следственных делах. Но больше о приходах -где, как, кому живется» . В отдельных репликах духовных лиц ярко раскрывается их характер, жизненные ориентиры и стремления. Обсуждая приходы, священники об одном из них так отзываются: «не приход, а золотое дно» . И многие рады были бы «туда попасть на третью долю тамошних доходов» . Достоинства приходов определяется для многих священников извлеченной из них выгодой. Например, в Мытнице — приходе отца Исполатова — доходы у служащих священников большие за счет местного целебного источника. В селе «Долгая Поляна» прибыль идет за счет притока богомольцев, поскольку там «икона чудотворная в лесу явилась» . Бытовая сторона жизни, обсуждаемая духовенством, перерастает в обсуждение духовных вопросов, которые оказываются неразрывно связанными с материальными. «Усердие в народе иссякает и к храму Божьему и к стародавним обычаям святым», — замечает старый священник и добавляет: «Жертвы прихожан не те уж стали» . Становится понятно, что его беспокоит нравственный упадок и неверие народа не само по себе, а потому что это влечет за собой уменьшение материальных средств, вкладываемых народом в церковь. Добросовестные священнослужители, такие, как Максим Покровский, с горечью признают, что священники его времени похожи на торгашей, они «торгуют благодатью оптом и в розницу» .

Современные историки, исследующие тему повседневной жизни православных сельских священников в России второй половины XIX — начала XX века, подчеркивают, что качество материального обеспечения являлось одним из определяющих условий быта клириков и их пастырского служения. Т.Г. Леонтьева отмечает, что «механизм жизнеобеспечения сельских священников был весьма запутан. Прояснить его — значит приблизиться к пониманию истоков девиантного поведения весьма значительной их

части» . Хозяйственный бюджет провинциальных священнослужителей был чрезвычайно низок. Постоянный поиск дополнительного заработка, безусловно, снижал служебную активность и негативно сказывался на характере взаимоотношений священников и прихожан. Уровень доходов сельских священников «зависел от размера прихода, благосостояния горожан и местных традиций. Анализ архивных материалов позволяет говорить, что у священнослужителей сложилось дифференцированное отношение к своим обязанностям, так как в своей деятельности руководствовались корыстными соображениями» .

Из ведущихся за столом разговоров клириков в повести Д.Г. Булгаковского читатель не только узнает, что священники излишне озабочены материальными ценностями, если не сказать наживой, но даже доносят на своих прихожан.

Д.Г. Булгаковский не обошел молчанием и проблему винопития в духовной среде. Так, при описании застолья целый абзац построен на многократном употреблении слова «пили»: «Пили за благочинного. Пили за Исполатова. Пили за духовника. Повторяли тосты за юбиляра, потом снова за рукоположенного иерея о. Павла, и опять за благочинного, за наблюдателя церковно-приходских школ. Пили за весь причт окуневской церкви. Пили за прихожан. Тостам не было конца» . Проблема пьянства в духовной среде не выдумана автором. Об этом пороке говорили не только писатели и общественные деятели, но и сами священники. Так, современник Д.Г. Булгаковского протопресвитер Русской Православной Церкви Г.И. Щавельский писал: «Не секрет, что наше духовенство, и в особенности сельское, не было свободно от отрицательных типов: встречались в нем не только «храбрые к питью», но и спившиеся; встречались опустившиеся; встречались ставшие вместо пастырей эксплуататорами своих пасомых, вымогавшие за требы, изобретавшие новые обычаи, обряды и праздники, заискивавшие и низкопоклонные пред богатеями, грубые и небрежные в обращении с бедняками» .

Писатель и священник Тверской епархии Иоанн Белюстин, в 1879-80 гг. запрещенный в священнослужении, среди причин распространенного в духовной среде порока пьянства указывал следующие: брак «не по взаимному сердечному влечению» и запрет на второй брак. Священнослужитель, по его словам, «принимается за чарку -сначала, чтобы заглушить горе, а потом чарка делается для него потребностью и обращается в страсть» . Нередко сами прихожане и народные традиции провоцировали, по мнению вятского историка A.B. Скутнева, священнослужителей на пьянство, поскольку «при обходе почти в каждом доме священнику и его спутникам подавали рюмочку» . Д.А. Беговатов также считает, что развитию алкогольной зависимости в немалой степени способствовала «традиция угощения причта спиртным после совершения треб и во время праздничных обходов прихода» .

Современные исследователи полагают, что причины девиантного поведения среди приходского духовенства «следует искать в особенностях воспитания и специфике профессии. Большинство вредных привычек приобреталось будущими пастырями в стенах духовной школы» , отдельные преподаватели которой «не обладали даже простейшими педагогическими навыками» .

Проблемы церковно-приходской школы активно обсуждались в российском обществе в начале XX в. В период написания повести особенно актуален был вопрос, оставить ли церковно-приходские школы в ведении духовного ведомства или передать в ведение Министерства народного просвещения. Д.Г. Булгаковский в уста своих героев вложил многие передовые идеи своего времени. Так, иерей Покровский говорил, что эти школы давно бы следовало присоединить к земским, поскольку там все обучение сводится на часослов и псалтирь. Павел Воскресенский с ним солидарен. Для него церковноприходские школы — «снотворные этапы, своего рода громоотводы народного самосознания на пути его развития. Они придуманы Победоносцевым в тех целях, чтобы

ими заглушить зарождающееся в народе самосознание. Это кадры черносотенцев» .

Многие современники Д.Г. Булгаковского были согласны с этим мнением. Член Священного синода Г.И. Щавельский, в 1906-1910 гг. исполнявший обязанности законоучителя в Смольном институте, с глубокой скорбью признавал, что духовно-учебные заведения «мало воспитывали цельного человека, хотя по своему складу и своим задачам должны были более всего воспитывать» . Сам обер-прокурор Святейшего синода К.П. Победоносцев, покровительствовавший церковно-приходским школам, незадолго до своей смерти «прямо назвал духовные семинарии домами разврата» .

По мнению современных исследователей, к концу XIX в. церковно-приходская школа обрела «статус вспомогательного идеологического учреждения, выдержанного в духе общих интересов Русской православной церкви и внутренней государственной политики царского правительства» , однако она на практике столкнулась с рядом проблем, социально обусловленных обстановкой в России, и не принесла ожидаемых от нее результатов.

В повести Д.Г. Булгаковского хорошо показано отношение паствы к своим пастырям. Простые верующие люди с большим уважением и теплотой относились к священникам. После первого своего богослужения в своем родном селе прихожане, окружив своего молодого батюшку, сердечно поздравляли и говорили: «Обиды от нас иметь не будешь. Поделимся последним» . В этой фразе сосредоточена вся вера русского народа в Бога и их бережное отношение к тем, через кого совершаются церковные таинства. Павел Воскресенский живо ощущает на себе народную любовь к служителям Церкви, но отчетливо осознает при этом, как сложно живется простому народу, что видно из его ответной речи благочинному во время праздничного застолья: «Я родился среди окуневцев. Они кормили, поили моего отца и мать, и я на их хлебах вырос, несмотря на то, что сами они живут впроголодь» . Он ощущает горячую признательность своим односельчанам за поддержку и благорасположение, чувствует себя связанным с ними тесными узами. Поэтому, сделавшись священником, он хочет отдать им все свои силы и энергию. «Когда мне удастся своим участием принести им хоть небольшую пользу, я сочту себя счастливейшим человеком» , — говорит Павел Воскресенский.

Он не собирается бороться с «волками в овечьей шкуре» среди прихожан, о которых предупреждает священник Евгений Исполатов, поскольку не видит угрозы там, где ее видят более опытные духовные лица. «Волки в овечьей шкуре», по мнению духовных лиц, это те, кто призывает народ к борьбе со злом и учит, что «будто бы только борьбою можно завоевать земное счастье» . Отец Обноскин из села Троекурово произносит мудрые слова о них: «В минуты бед и несчастий они вливают в сердце страдальцев не успокоение и покорность промыслу Божьему, а тревогу, ропот на провидение небесное и на придержащую власть. Вместо любви к начальству, они возбуждают ненависть и непокорность. Они в самом корне подрывают христианское терпение, смирение, кротость — эти величайшие христианские добродетели, обещая блага не за гробом, а здесь на земле» . Это истинные слова, но они полностью противоречат той атмосфере корысти, жадности, чревоугодия, стремления к наживе, царящих среди духовных лиц, призывающих к морали и добродетели.

Павел Воскресенский видит это несоответствие христианских истин и реальности. В нем растет протест, он желает изменить жизнь, выкорчевать недостатки. Он честен, наивен, неопытен, с живым участием относится к людям. При этом он позволяет себе резкие и несоответствующие сану высказывания, касающиеся духовных вопросов, которые могли бы показаться кощунственными, если бы не его искреннее стремление принести народу пользу.

С максимализмом и идеализмом, присущими молодости, он стремится воплотить в жизнь новые социальные идеи, нацеленные на преобразование народного быта. Он понимает, что духовенство стоит «в стороне от жизни», не желает замечать реальные потребности людей, формально исполняет пастырские обязанности. «Духовенство, -говорит он священнику Евгению Исполатову, — обычно занято одной религиозно-нравственной стороною своих прихожан. Между тем люди живут далеко не одним религиозным культом. Мы видим, например, как свирепо и неистово врываются в человеческую жизнь стихийные силы природы и приносят людям разного рода бедствия» . Духовенство призывает, по мнению отца Павла, видеть в этих стихийных бедствиях благо, посылаемое небесным провидением, призывая иметь терпение и кротость. В то время как он сам абсолютно убежден в том, что все явления духовного и физического мира исключительно зависят от естественных причин и не подлежат ни малейшему Божественному вмешательству. Павел Воскресенский фактически нивелирует значение молитвы, когда утверждает, что молиться «о предметах, зависящих от естественных причин, не стоит, тут молитвы бесполезны» . По сути, это полное отрицание роли молитвы и Божьего вмешательства в жизнь людей. Отсюда его призыв идти «рука об руку со светскими борцами, с людьми реальной работы, техники и науки» , отказаться от терпения и смирения, которые, по его мнению, убивают в человеке силу воли, необходимую для борьбы и изучения законов природы.

Священник, по мнению Павла Воскресенского, должен не только призывать «любить друг друга», а в первую очередь «научить, какими реальными средствами осуществить эту любовь» . Но духовные лица словно бы не понимают этого. Они отгородились от жизни, говорят правильные и глубокие, но ни на кого не влияющие слова, потому что сами не руководствуются ими в своей повседневной жизни.

Не случайно изображенные в повести представители интеллигенции (агроном, доктор, сельские учителя) активно критикуют духовенство. Так агроном в своей речи вскрывает многие негативные тенденции в духовной среде и причины их существования. «Когда началось освободительное движение, — начал он, — все с напряженным вниманием наблюдали, куда пойдут духовные вожди, к кому пристанут?… Для всех приближалась весна, ключом забили всюду новые мысли, новые речи, новые слова. Все задвигались, все двинулись вперед. Только одни духовные оказались неподвижными, как будто бы очарованные темной силой» . Священники видели «творческие струи загоравшейся новой жизни», охватившей всех. Но никак не отреагировали на эти новые веяния, словно не заметив их. Агроном задается вопросом, какова же причина их духовной слепоты? Причин много, считает он, но основной можно считать то, что священников «постоянно, начиная с духовной школы, отгораживали от жизни, иезуитски внушая им, что в общественной жизни они не должны участвовать. Они верили этому и мало-помалу атрофировались» . С большим осуждением агроном утверждал, что духовные лица всегда жили только архиерейскою волею и мыслями, а не своей волей. А если в ком-то пробивалось стремление к самостоятельному мышлению, то архиереи, как черные вороны, тут же набрасывались на таковых смельчаков, стремясь задушить в них всякий намек на свободомыслие. Очень жестко агроном говорил о том, что «попы ложью и обманом руководили свою паству на протяжении всей русской церковной истории, а не истиною и правдою Христовою» . Современные историки отмечают, что священники дореволюционной России действительно «были призваны выступать в роли «божественной подпорки» власти, их служение исключало любую личную инициативу и творческий порыв» .

Примечательно, что с пылкой и гневной речью агронома согласны те добросердечные и искренние священники, которые любят свою паству и желают им добра. Но они не знают, как им поступить в сложившихся условиях: «стать ли на сторону правительства и защищать его интересы или слиться с народом в борьбе за человеческие

права, за землю и волю народа» . Большинство, подобно отцу Исполатову, могут заметить агроному: «Вас опасно слушать, а нашему брату и тяжело. Все, что вы сказали, верно, но только не надо забывать, что обуха плетью не перешибешь» . Самые радикальные, такие, как Павел Воскресенский, снимают с себя сан.

Согласно современным исследованиям, многие молодые священники того времени были не способны адекватно реагировать на запросы обновляющегося общества в условиях модернизации России. «Не случайно из среды семинаристов выходило немало участников революционных кружков, организаций, партий» . Противоречие между евангельскими идеалами и реальной жизнью порождало глубокий кризис у многих молодых священников, которые, как и Павел Воскресенский, отказывались от священнического сана. Однако многие приспосабливались, становясь простыми требоисполнителями, не стремящимися вникнуть в нужды людей. Такие изображенные Д.Г. Булгаковским недобросовестные священники, как Дмитрий Троицкий, академист Василий, стремились сделать карьеру, получше устроиться в жизни, получить подоходнее приход, построить свою пастырскую деятельность исключительно на коммерческих интересах.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Д.Г. Булгаковский в повести предстает талантливым бытописателем, с большим вниманием и симпатией описывающим внутреннее убранство дома, подробности повседневной жизни. Так, наряду с шумной праздничной атмосферой в доме приходского священника, Д.Г. Булгаковский изображает скромную обстановку домика вдовы-дьячихи, ожидающей своего сына Павла Воскресенского. К его приезду «все прибрано, почищено. Даже полы, как стеклышко глядят; их с мылом вымыли. С утра перед образами затеплена лампадка, она как золото блестит. На самом видном месте красуется букет из поздних полевых цветов, и двор песком посыпан. Хлеб-соль на маленьком подносе, прикрытом белою салфеткой в углу под образами давно уж приготовлена была» . Внутреннее убранство дома дьячихи ничем не отличается от незатейливой обстановки сельских домов того времени.

В своей повести Д.Г. Булгаковский не обошел стороной и повседневную жизнь молодых девушек, стремящихся поскорее выйти замуж. Сестры Павла Воскресенского ждали приезда своего брата с нетерпением не потому, что чувствовали к нему особую любовь. «Девицы украдкой по ночам мечтали иногда, что их при брате-священнике скорей заметят женихи» . И, действительно, вскоре они благополучно вышли замуж: старшая Дуня — за учителя сельской школы, младшая Лиза — за дьякона. Безусловно, по расчету, поскольку женщины из духовного сословия в дореволюционной России не имели свободу выбора, они находились вне политической и общественной жизни. И даже выйти замуж поповны могли только за церковнослужителя или мелкого чиновника, поскольку браки с крестьянами считались неравными. Т.Г. Леонтьева отмечает, что «их уделом было домашнее хозяйство, основной социальной функцией -материнство. В модернизирующейся России женщины из духовного сословия являлись, пожалуй, самой дискриминированной частью женского мира» . Брак для них был основной возможностью самореализации.

В повести есть эпизод, повествующий о сбежавшей из родительского дома поповне, стремящейся поступить в театральный институт. Ее поступок одобряют лишь несколько прогрессивно настроенных человек, которые восхищаются ее желанием посвятить себя искусству, жить самостоятельно, осмысленно. Остальные находят ее поступок предосудительным, поскольку им театр представляется пустой забавой для праздных людей. Даже женщины из духовного сословия порицают беглянку за то, что она устремилась за какими-то ложными идеалами, забыв о приличиях и истинном предназначении женщины быть женой и матерью, находящей смысл жизни в деторождении, ведении домашнего хозяйства и помощи мужу в духовных трудах. Супруга священника должна была слушаться главу семьи и следовать за ним, где бы он ни

находился. «Семья священника выступала своего рода микрокосмом, где вырабатывались стандарты (или стабильные образцы) взаимодействия между полами, взрослыми и детьми, «своими» и «чужими» (между семьей и родственниками, соседями и т.п.)» . Тем трагичнее представляется уход жены от Павла Воскресенского, не сумевшей понять его желание снять с себя священнический сан.

Таким образом, Д.Г. Булгаковский, описывая в повести «В стороне от жизни» повседневную жизнь духовенства начала XX в., затрагивает многие злободневные проблемы своего времени. Повседневная жизнь духовенства особенно ярко раскрывается в разговорах героев, в их отношении к происходящим событиям и явлениям. Писатель мастерски описывает царящие в предреволюционный период настроения, чаяния, жизненные ориентиры духовных лиц. Сквозь призму семейных отношений священника Павла Воскресенского выявляются многие социальные пороки и негативные, но ставшие привычными, явления в среде духовенства, такие как меркантильность, корысть, жадность, стремление к наживе, пьянство, чревоугодие, зависть, карьеризм, разобщенность пастырей и паствы, падение нравственности, кризис веры, формальное и недобросовестное исполнение своих обязанностей, безразличие иереев к социальным проблемам, несоответствие евангельских истин и реальности.

В повести Д.Г. Булгаковский пытается понять причины, вызвавшие появление порочных тенденций в духовной среде, а также ответить на вопрос, почему духовенство стоит «в стороне от жизни». Среди основных причин называются следующие: несамостоятельность и косность мышления, отсутствие личной инициативы, творческого порыва и собственного мнения, ложное смирение и покорность воле архиерея. Причем все это закладывалось еще в церковно-приходской школе, где преобладали зубрежка, жесткая дисциплина, строгое наказание за проступок. Не случайно герои повести Д.Г. Булгаковского негативно отзываются об обучении в церковно-приходских школах.

В повести описывается и повседневная жизнь женщин духовного сословия в самодержавной России, их зависимое положение, отсутствие возможностей полноценно развиваться в профессиональном плане, ограничение сферы своей деятельности деторождением и воспитанием детей.

Список литературы

1. Беговатов Д.А. Городское православное духовенство Тверской епархии в первой половине XIX века: профессиональная деятельность и повседневная жизнь. Тверь: СФК-офис, 2017. 312 с.

2. Белюстин И.С. Описание сельского духовенства // Русский заграничный сборник. Т. 4. Berlin : A. Asher et С° , 1858. IV, 166 с.

8. Леонтьева Т.Г. Брачные отношения в духовном сословии (вторая половина XIX — начало XX в. // Семейное право и законодательство: политические и социальные ориентиры совершенствования: материалы междунар. науч. конфер. Тверь: ТвГУ, 2015. С. 141-148.

12. Щавельский Г.И. Русская Церковь пред революцией. М.: Изд. «Артос-Медиа», 2005. 512 с.

2. Belyustin IS. Opisanie sel’skogo duhovenstva // Russkij zagranichnyj sbornik. T. 4. Berlin : A. Asher et C° , 1858. IV, 166 s.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Поскольку при обсуждении моего блога об уровне жизни в царской России () были высказаны справедливые упрёки о том, что почти ничего не было сказано об уровне жизни крестьян, то восполняю здесь этот пробел. А поскольку материал подучился большой, то раэбиваю его на две части. Сегодня публикую первую часть (о жизни крестьян к концу XIX века), а позже опубликую вторую (самую интересную 🙂 часть – о жизни крестьян в 1900-1917 гг.

ПОЛОЖЕНИЕ КРЕСТЬЯН В КОНЦЕ XIX ВЕКА.

К концу XIX века проблемы выкупа помещичьих земель оставались ещё тяжелым бременем примерно для 35% крестьян, именно для бывших до реформы 1861 года крепостными. Кроме крепостных, до 1861 года были ещё государственные крестьяне (жившие на казённых землях, их было 45% от общего числа) и удельные крестьяне (на землях императорской фамилии). Забегая несколько вперёд, напомню, что все проблемы выкупов были окончательно решены (через их списание) только в 1906-1907 гг. Таким образом, к концу XIX века процесс становления крестьян-собственников хотя и значительно продвинулся, но ещё не был завершён. В этом деле Россия отставала на 50 и более лет от развитых стран Европы. Значительно ниже чем в Европе были и грамотность крестьян, и агрокультура, и урожайность на полях. Не была решена ещё и проблема неурожайных лет (недостаточное развитие в России сети железных дорог, которые в Европе уже обеспечивали мобильную переброску запасов зерна), что иногда приводило к массовому голоду во многих неурожайных губерниях. Последний массовый голод в царской России был в катастрофически неурожайном 1891 году – я надеюсь рассказать об этом в отдельной публикации, где сопоставлю массовый голод 1891 года с советскими голодоморами. Далее, говоря о проблемах крестьянства конца XIX века, необходимо отметить очень высокую детскую смертность: она была примерно в 2.5 раза выше чем в среднем по Европе.

Все эти проблемы стали активно и быстро решаться только в начале XX века, в правление Николая II, и особенно решительно и стремительно в 1907-1917 гг – в годы т.н. Русского экономического чуда. Я расскажу об этом позже, во второй части этого обзора о жизни крестьян. Здесь же замечу, что сформированные в СССР представления о «тяжёлой беспросветной участи русского крестьянина» всё же очень сильно преувеличены, даже относительно XIX века, не говоря уже о 1907-1917 гг.

Часто ссылаются на тексты русских классиков о крестьянстве. Так, по опыту дискуссий о жизни крестьян в царской России знаю, что для доказательства тяжелой их доли нередко вспоминают двенадцать писем из деревни Александра Николаевича Энгельгардта .

Но не будем забывать, что это письма из 1870—80-х годов, а положение крестьян с конца XIX века и до 1917 года быстро улучшалось. Не стоит забывать и о том, что профессор Энгельгардт был близок к народникам (и, собственно, в свою деревню Батищево был сослан в 1870 году в связи со студенческими волнениями, организованными, кстати, главным бесом народников — уже упоминавшимся нами Сергеем Нечаевым). Понятно, что Энгельгардт, когда уделял время описанию жизни крестьян, останавливался прежде всего на бедах русской деревни тех времен. Тем более с исторической точки зрения нельзя назвать отражающими всю полноту жизни крестьян произведения русских писателей, классиков нашей литературы. Некрасов, Толстой, Короленко — они ведь писали именно о том, о чем болела душа, о бедах народных, хотя бы эти беды и касались только самых бедных, самых униженных, самых оскорбленных. А сколько было этих самых бедных? 10-15 %? Вряд ли больше 20 %. Конечно, и это много, но, если мы занимаемся историей, то давайте изучать положение всех слоев крестьянства, а не только бедноты.

Возвращаясь к письмам Энгельгардта, замечу, что цитируются они обычно весьма выборочно. Например, расхожая цитата:

В нашей губернии, и в урожайные годы, у редкого крестьянина хватает своего хлеба до нови; почти каждому приходится прикупать хлеб, а кому купить не на что, те посылают детей, стариков, старух в «кусочки» побираться по миру. В нынешнем же году у нас полнейший неурожай на все… Плохо, — так плохо, что хуже быть не может. <…>Крестьяне далеко до зимнего Николы приели хлеб и начали покупать; первый куль хлеба крестьянину я продал в октябре, а мужик, ведь известно, покупает хлеб только тогда, когда замесили последний пуд домашней муки. В конце декабря ежедневно пар до тридцати проходило побирающихся кусочками: идут и едут, дети, бабы, старики, даже здоровые ребята и молодухи.

Тяжелая картина! Но не припомню, чтобы кто-то из оппонентов цитировал следующий абзац этого же письма Энгельгардта:

«Побирающийся кусочками» и «нищий» — это два совершенно разных типа просящих милостыню. Нищий — это специалист; просить милостыню — это его ремесло. Нищий, большею частью калека, больной, неспособный к работе человек, немощный старик, дурачок. <…> Нищий — божий человек. Нищий по мужикам редко ходит: он трется больше около купцов и господ, ходит по городам, большим селам, ярмаркам. <…> У побирающегося кусочками есть двор, хозяйство, лошади, коровы, овцы, у его бабы есть наряды — у него только нет в данную минуту хлеба; когда в будущем году у него будет хлеб, то он не только не пойдет побираться, но сам будет подавать кусочки, да и теперь, если, перебившись с помощью собранных кусочков, он найдет работу, заработает денег и купит хлеба, то будет сам подавать кусочки. У крестьянина двор, на три души надела, есть три лошади, две коровы, семь овец, две свиньи, куры и проч. У жены его есть в сундуке запас ее собственных холстов, у невестки есть наряды, есть ее собственные деньги, у сына новый полушубок.

Три лошади, две коровы, семь овец, две свиньи, и прочее — да это середняк (а то и кулак) по меркам 1930-х годов… А побирается кусочками он потому, что не хочет ничего продавать из своего добра и знает, что в этом году (неурожайном для его семьи, деревни или всей губернии) помогут ему, а в следующем, неурожайном для кого-то другого, уже он будет помогать. Это обычный для русской деревни принцип крестьянской взаимопомощи. Кстати, в фундаментальном научном исследовании д. и. н. М. М. Громыко «Мир русской деревни»

И, заканчивая это длинное отступление о книге А. Н. Энгельгардта, следует сказать, что, безусловно, все образованное общество России того времени было благодарно ему (и, безусловно, справедливо благодарно) как за эти письма, так и за его деятельность в пореформенной русской деревне. Замечу также, что эти письма печатались в то время в «Отечественных записках» и «Вестнике Европы» безо всяких цензурных вырезок.

Все познается в сравнении. Вы можете себе представить, чтобы какой-нибудь правдоискатель или писатель публиковал свои письма из деревни в 1930-х годах в советских газетах и журналах, где описывал бы происходящее? Можете себе представить, что такое случается во времена Сталина? Разве что в личном письме самому Сталину, рискуя свободой (а то и жизнью) осмелился, например, Шолохов написать об этом. А попробовал бы он это опубликовать!

ИЛЛЮЗИИ О ПОМЕЩИЧЬИХ ЗЕМЛЯХ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ

К концу XIX века из 380 миллионов десятин земли в Европейской части России только 15 % принадлежало дворянам, а в Сибири и на Дальнем Востоке дворянских землевладений вообще не было . Огромные земельные владения казны большей частью состояли из неудобных земель: таежных северных лесов, тундры, гор, болот . Причем, при преобладании мелкого крестьянского землевладения в России малоземельных хозяйств (менее 5 десятин на двор) было гораздо меньше, чем в других странах — менее четверти. Так, во Франции хозяйства менее 5 гектар (это 4,55 десятин) составляли около 71% всех хозяйств, в Германии — 76%, в Бельгии — 90%. Средний размер землевладения французских крестьянских хозяйств в конце XIX века был в три-четыре раза меньше, чем русских . При этом в России крестьянам принадлежало 62% всех удобных земель, в то время как во Франции — 55%, в Пруссии — 12%, а в Англии в то время почти все крестьяне были только арендаторами земель латифундистов. Возможность улучшить положение крестьянства за счет помещичьей собственности была иллюзией (которую, тем не менее, активно успешно раздували в своих целях революционеры и часть интеллигенции ). Увеличение средней площади земли, находящейся в пользовании крестьян после большевистского Декрета о Земле 1917 года, составило всего 16,3% .

Главной проблемой российского крестьянина примерно до 1907 года была техническая отсталость, низкая производительность хозяйства, а также общинное землевладение.

Тем не менее, уже со второй половины XIX века для предприимчивого крестьянина и община была не помехой. Он мог как опираться на нее и в чем-то с нею считаться, так и действовать достаточно самостоятельно. Выразительным свидетельством возможностей для предпринимательской инициативы служит огромная роль так называемых торгующих крестьян в экономике страны еще при крепостном праве, а также происхождение купцов и предпринимателей из крестьян как массовое явление во второй половине XIX века.

Вообще крестьянской поземельной общине, с ее уравнительными тенденциями и властью «мира» над отдельными членами, в России чрезвычайно «повезло»: ее поддерживали, защищали и охраняли все — от славянофилов и Чернышевского до Победоносцева и Александра III. Сергей Витте пишет об этом в своих «Воспоминаниях» :

Защитниками общины являлись благонамеренные, почтенные «старьевщики», поклонники старых форм, потому что они стары; полицейские пастухи, потому что считали более удобным возиться со стадами, нежели с отдельными единицами; разрушители, поддерживающие все то, что легко привести в колебание, и наконец теоретики, усмотревшие в общине практическое применение последнего слова экономической доктрины — теории социализма.

Напомню также, что крестьянские общины в России за сотни лет до этого были насаждены сверху (властями, для фискальных целей — сбора налогов), а вовсе не являлись результатом добровольного объединения крестьян или «коллективистского характера русского народа», как утверждают прежние и нынешние «почвенники» и «государственники», а также «красные» всех мастей и оттенков. На самом деле, по своей сути русский человек и был, и есть большой индивидуалист, а также созерцатель и изобретатель.

Вероятно, главная беда крестьянского вопроса в России начала XX века была в том, что все «передовые» (именно в кавычках) партии (сначала РСДРП, после эсеры и большевики, а затем даже и кадеты) предлагали и обещали крестьянам отдать им господскую землю — но если бы крестьяне имели понятие об аграрной статистике и знали бы, что дележка «господских» земель может увеличить их землепользование лишь на 15-20 % (а к 1917 году уже не более чем на 10%), они, конечно, не стремились бы к ней, а занялись бы возможным улучшением собственного хозяйства и усовершенствованием системы земледелия (при старинной «трехполке» треть земли постоянно не использовалась)

Об этой проблеме писал известный зарубежный историк С.Пушкарев :

Но они (крестьяне) возлагали на предстоящую «прирезку» совершенно фантастические надежды, а все «передовые» (в кавычках) политические партии поддерживали эту иллюзию — поддерживали именно потому, что отъем господских земель требовал революции, а кропотливая работа по улучшению урожайности и технической оснащенности (в частности, через развитие на селе кооперации) этого не требовала. Этот прямо обманный, аморальный подход к крестьянскому вопросу составлял суть крестьянской политики всех левых, революционных партий, а затем и кадетов.

А ведь коренная нравственность страны держалась прежде всего крестьянством. Наряду с трудолюбием, честь и достоинство составляли ее стержень. И вот, эту основу начала разъедать ржавчина лукавой и обманной агитации левых партий тогдашней России.

«КУЛАКИ, СЕРЕДНЯКИ, БЕДНЯКИ»?

Каково было расслоение крестьянских хозяйств к началу XX века? Ленин в одной из первых своих работ «Развитие капитализма в России» (1899) на основе анализа земской статистики по Европейской части России (по пахотным губерниям, с преобладанием зернового хозяйства) приводит следующие данные:

Безлошадные крестьянские хозяйства: 27,3 %, с 1-й лошадью: 28,6 %, с 2-мя лошадьми: 22,1 %, с 3-мя и более лошадьми: 22 % .

Правда, в эти данные Ленин не включил статистику по богатому Донскому краю и сделал оговорку о том, что в молочных хозяйствах надо бы учитывать число не лошадей, а коров. К областям, в которых преобладающее значение имели не зерновые продукты, а продукты скотоводства (молочное хозяйство) относились в конце XIX века богатые прибалтийские и западные губернии, а также небедные северные и промышленные, и лишь части некоторых центральных губерний (Рязанской, Орловской, Тульской, Нижегородской). В другой главе этой работы Ленин дал статистику только по некоторым из этих последних, относительно бедных губерний. По его данным, ни одной коровы в хозяйстве не имели в этих нечерноземных губерниях около 20 % крестьянских хозяйств, одну-две коровы имели около 60 % хозяйств, а три и более — около 20 %.

И даже при таком, не вполне объективном подходе, в среднем, по данным Ленина, на один крестьянский двор в центральной России приходилось 6,7 голов скота (в пересчете на крупный рогатый скот). Значит ли все это, что 20—27 % крестьянских семей в Европейской части России не имели ни лошади, ни коровы? Судя по всему, вовсе не так: скорее, 20-27% хозяйств в пахотных (зерновых) уездах не имели лошадей, но держали коров, а примерно 20 % хозяйств в молочных уездах не имели коров, но имели лошадь.

Так или иначе, но, с соответствующими коррективами, можно предположить, что к беднякам можно было отнести не более (а скорее гораздо менее) 20% крестьянских семей, к середнякам — около 60 %, а к зажиточным крестьянам (с тремя и более лошадьми и/или коровами) — около 20 %. Стоит отметить, что понятия «кулак» и «середняк» появились гораздо позже (в пору коллективизации), а тогда крестьяне делили себя на работящих и бездельников.

Однако так ли велико было расслоение между этими группами по уровню жизни, по потреблению продуктов (по питанию)? Да, в большинстве бедных (безлошадных) крестьянских семей кто-то (глава семьи или один из старших сыновей) батрачил в зажиточных хозяйствах. Но в таком случае батрак питался из одного котла с членами семьи «кулака» и при переписях нередко записывался хозяином как член семьи.

КРЕСТЬЯНСТВО И ЦАРСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО В КОНЦЕ XIX ВЕКА

Уже в начале царствования Николая II правительство не раз предоставляло крестьянам различные льготы (в 1894, 1896, 1899 годах), состоявшие в полном или частичном прощении недоимок по казенным платежам. Приведу данные из уже упоминавшейся книги С.Г. Пушкарева «Обзор русской истории «:

В 1895 году был издан новый устав Крестьянского банка, разрешивший банку приобретать земли на свое имя (для продажи их крестьянам в будущем). В 1898 году годовой рост был понижен до 4 %. После реформы 1895 года деятельность банка начала быстро расширяться. Всего со времени открытия банка в 1882 году по 1 января 1907 года (еще до реформ Столыпина) в крестьянские руки перешло, при посредстве банка, всего более 15 % владельческой (господской) земли, на сумму до 675 миллионов рублей, из которых в ссуду было выдано 516 миллионов.

С 1893 года, когда началась активная стройка Транссиба, правительство стало покровительствовать переселению, стремясь в первую очередь заселить районы, примыкающие к железной дороге. В 1896 году в составе Министерства внутренних дел было учреждено особое «переселенческое управление». В 1896, 1899 и 1904 годах были изданы правила о льготах и пособиях для переселенцев; на путевые издержки им было положено выдавать ссуду в размере 30-50 рублей, а на хозяйственное устройство и обсеменение полей — по 100—150 рублей. За десятилетие с 1893 по 1903 год на переселенческое дело правительством было отпущено до 30 миллионов рублей, и к концу столетия дело это развернулось достаточно широко (хотя полное развитие переселенческого движения относится уже к Столыпинской эпохе). С 1885 года по 1895 год общее число переселенцев за Урал составило 162 тысяч; за пять лет с 1896 года по 1900 год — 932 тысячи. Значительная часть переселенцев, привлекаемая слухами о земельных богатствах Сибири, спешила двинуться туда самотеком, не испрашивая разрешений от правительства и «проходных свидетельств». Обратное движение переселенцев составляло от 10 до 25%. Более осмотрительные крестьяне сначала посылали в Сибирь «ходоков» для разведки, и уже потом, по их возвращении, ликвидировали свои дела на родине и двигались в далекий путь — навстречу солнцу… Правительство сознавало также необходимость организации мелкого кредита в деревне и пыталось содействовать созданию этой организации. В 1895 году было издано «Положение об учреждениях мелкого кредита».

НАЧАЛО КООПЕРАТИВНОГО ДВИЖЕНИЯ СРЕДИ КРЕСТЬЯНСТВА

Развивалась в России конца XIX века и кооперация. Возникновение первых кооперативных организаций в России относится к 60-м годам XIX века, то есть к тому же времени, когда они стали распространяться в передовых странах Европы. Более того, Россия даже опережала в этом отношении многие из них. Земства, видя безусловную полезность кооперативных объединений для крестьян, стали инициаторами их создания. Кроме того, они выделяли немалые средства на поддержку кооперативов. Однако настоящую силу и распространение кооперация приобрела в России при Столыпине, когда ее преимущества поняли сами крестьяне.

Продолжение следует.