Источниковедение — термин, обозначающий совокупность знаний об исторических источниках и их изучении. При этом под «историческим источником» понимается буквально все, что может свидетельствовать о свершившихся фактах, событиях, процессах и явлениях. Источники могут быть устные, письменные, вещественные, изобразительные, в связи с чем строится и научная классификация исторических источников. В зависимости от задач изучения источников выделяются научные специальности источниковедения. Применяются классические методы лингвистического и исторического источниковедения. Так, лингвистическое источниковедение анализирует письменные источники с целью найти в их текстах свидетельства об истории языка. Историческое источниковедение анализирует источники по истории какого-либо государства, народа. Историко-книжное источниковедение имеет целью отыскание и исследование источников, раскрывающих историю книги. Это могут быть письменные источники и памятники материальной культуры, например, средства изготовления рукописных и печатных книг. Самостоятельным историческим источником выступают книги. Предметом науки в источниковедении истории книги является поиск свидетельств о возникновении и развитии письменности, средств и форм ее фиксации и распространения, о способах потребления, особенностях чтения и т. д. Историко-книжное источниковедческое исследование выработало особые приемы, которые применяются при историческом изучении книжных знаков (экслибрисов), типографских шрифтов, способов гравирования и печатания, оборудования типографий.

Одним из основных приемов источниковедения является внешняя и внутренняя критика исторического источника.

Внешняя критика источника — это его характеристика со стороны атрибуции и датировки, то есть происхождения, привязки к определенным историческим обстоятельствам, изготовителю (автору), времени и месту создания.

Внутренняя критика — характеристика структуры, содержания источника, сравнительный анализ сведений, данных, которые исследователь рассчитывает получить. Указываются пути проверки их достоверности. Намечаются группы вопросов, на которые могут дать ответы источники. Устанавливается, в чем их ценность и значение для конкретных результатов исследования. Существуют две разновидности источников: документальные — те, которые точно передают свершившийся факт, и интерпретированные — те, которые его излагают, повествуют (сокращенно, субъективно и т. д.). К интерпретированным историческим источникам относятся периодическая печать, воспоминания и записки, мемуары. Внешняя и внутренняя критика источника ставит своей целью определение степени интерпретированности содержащихся в нем материалов. На основе этого разрабатывается план конкретного анализа. Кроме постановки задач исследования и установления его хронологических рамок, определяется последовательность приемов и способов источниковедческого исследования в зависимости от его этапов и направлений. Завершается анализ выводами о значении обнаруженной группы источников.

Периодическими и продолжающимися изданиями именуются выходящие в заранее объявленные сроки газеты, бюллетени, журналы, альманахи, сборники и пр. Газеты и журналы всегда активно выражали общественное мнение, в них можно найти не только характеристики выпускаемых книг, рецензии на них, но и отзывы о работе издательств, о книжном рынке в целом. Ценнейшим материалом для исследователя истории книги служат акты, помещаемые в периодике (законы, постановления о печати), книжная реклама, разного рода информация, письма читателей и т.п.

Прежде чем приступить к источниковедческому анализу периодики, необходимо выявить, чьим органом печати является издание, его частоту выхода в свет, формат, объем, наличие специальных приложений. Особенно интересно наличие писем читателей и отзывов на них редакции. В совокупности это позволяет установить общественное лицо органа, его политическую направленность, общее отношение к книгоизданию и его проблемам.

Необходимо также учитывать наличие специальных периодических журналов книговедческого направления, которые представляют собой настоящий клад для современного историка. Самым ранним из таких органов был, вероятно, Санкт-Петербургский «Книжный вестник» (1860-1867). Его главным достоинством была систематическая информация об издаваемых книгах. Однако за критические статьи о состоянии книжного рынка журнал был закрыт. Такая же участь постигла и московский журнал «Книжник», выпускавшийся в 1865-1866 гг. книготорговцем А.Ф. Черениным. Из всех последующих книговедческих изданий в нашей стране (а их можно насчитать более пятидесяти) наибольшую известность получили «Известия по литературе, наукам и библиографии книжных магазинов Т-ва М.О. Вольф» (1897-1917). Для новейшего периода наиболее ценно продолжающееся издание научный сборник «Книга. Исследования и материалы». С 1959 г. по 2000 г. вышло семьдесят восемь выпусков.

Источниковедческие разыскания в периодике должны начинаться с библиографических указателей печати, а затем, выбирая необходимое, постепенно сужать круг поиска, пока не определится конкретный источник.

Работа с мемуарами имеет свою специфику. Есть многочисленные труды по источниковедческому разысканию и критике мемуаров. При изучении мемуаров (воспоминаний, дневников, записок, переписки) должны быть выявлены и по возможности устранены неточности субъективного плана (например, недостатки памяти), политического, идеологического порядка. Проводится сравнение исследуемых мемуаров с уже существующими достоверными историческими источниками по истории книги: законодательными актами, газетными сообщениями, рекламой, адресными книгами и другими справочными материалами.

С точки зрения истории книги мемуары могут делиться на мемуары общего характера и мемуары деятелей книги; объективно и те и другие могут содержать чрезвычайно полезные для нашей цели источники. Однако особый интерес представляют воспоминания, деловые записки, дневники знаменитых издателей (например, И.Д. Сытина, А.С. Суворина, М.В. Сабашникова и др.), книготорговцев (например, П.П.Шибанова, Ф.Г. Шилова, Н.Н. Накорякова), цензоров, библиотекарей, библиографов и многих других. К сожалению, сводный труд по библиографии мемуаров по истории книги в нашей стране еще не создан.

Статистика печати включает в себя количественные показатели книгопроизводства. Это число названий как в общем объеме, так и по типам, видам изданий, по языковой, государственной принадлежности. Учитываются тиражи, объем изданий — в авторских, издательских листах, в страницах. Статистика печати ведет учет предприятий книгоиздания и книгораспространения: полиграфических комбинатов, типографий, книжных складов, магазинов, киосков. Предметом статистики могут быть и читатели (потребители, покупатели) книги.

Начало статистике печати в нашей стране положили известные библиографы А.К. Шторх и Ф.П. Аделунг. Начался систематический выпуск статистических сборников, где книга сначала учитывалась среди других предметов культуры. Со временем появляются специальные сборники статистических показателей русского книгоиздания и книгораспространения. В новейший период получили известность такие фундаментальные статистические издания, как «Печать в СССР» (ежегодник), «Книжная летопись» и другие. В настоящее время выпуск изданий по статистике печати возложен на Российскую книжную палату.

При источниковедческом анализе статистических публикаций в части внешней критики надо определить, к какому типу относятся статистические таблицы, для чего использовать вводную статью и примечания, если они есть. По возможности дать оценку статистических источников с точки зрения их происхождения и достоверности. В части внутренней критики установить возможные динамические характеристики книгоиздательской, книготорговой, полиграфической деятельности, вскрыть вновь возникающие особенности их развития, дать им оценку.

Важнейшие источники по истории книги сосредоточены в государственных, ведомственных, общественных и личных архивах — источники, которые обычно именуются неопубликованными. По словам академика Н.М. Дружинина, историки «не могут ограничиваться печатными публикациями и стремятся вести поиски новых материалов в архивных фондах… Непосредственное созерцание документа, постепенное вчитывание, вдумывание, … вчувствование в его содержание, обогащают исследователя лучшим познанием эпохи и изучаемого явления».

История книги должна выработать свои собственные подходы к изучению источников, основывающиеся как на особенностях книги, рассматриваемой как исторический факт, так и на особенностях источников, способствующих раскрытию исторических закономерностей развития, изготовления книги, ее распространения и использования. Принято в этом отношении называть изучаемые книги и подобного рода документы историческими источниками.

Польский историк книги К. Мигонь предлагает следующим образом группировать факты, отражающиеся в историко-книжных источниках: появление новых элементов в содержании книги, появление новых элементов в форме книги, изменение в технике книжного производства, изменение в организации книжного производства, изменение в организации распространения книги, общественные явления, процессы, определяющие рост или спад интереса к книге.

В прошлой статье мы говорили о тех аргументах, которые заставили ученых думать, что Пятикнижие в дошедшем до нас виде пророк Моисей не писал. Такой вывод кажется многим неблагочестивым, но важно понять почему.

Андрей Десницкий

Простестантские фундаменталисты настаивают на непосредственно Моисеевом авторстве, потому что в ином случае книга в их глазах лишается авторитета: они думали, что это Бог непосредственно продиктовал ее великому пророку, и потому ей можно доверять.

Но для православных Писание – это центральная часть Предания. Мы доверяем этим книгам, потому что их приняла Церковь как свои вероучительные тексты, сначала ветхозаветная (народ Израиля), а потом и новозаветная (христианская община). Если какое-то время эти предания передавались устно или были записаны в виде отдельных документов, это ничуть не понижает статуса Пятикнижия.

И что интересно, такой подход в общем и целом оказывается вполне совместимым с теми гипотезами, которые выдвигают ученые, даже если сами ученые вовсе и не думали о православном отношении к Писанию.

Итак, в XVIII веке независимо Х.Б.Виттер и затем Ж.Астрюк предложили выделить в Пятикнижии различные источники в зависимости от того, как называется в тексте Творец. Они отметили, что в этих книгах много дублетов, самый известный пример – два рассказа о сотворении мира и человека в книге Бытия (граница проходит между 3-м и 4-м стихом 2-й главы). При этом в первом рассказе Творец называется Богом, по-еврейски «элохим», а во втором носит имя Господь Бог. Слово, которое мы переводим сегодня как «Господь», в древности могло звучать примерно как «Яхве», хотя есть и другие теории на этот счет.

Поэтому «авторы» этих источников получили условные имена: Элохист (или Элогист) и Яхвист (или Ягвист), а весь текст Пятикнижия был поделен между ними. Впрочем, к этим двум источникам были добавлены еще два: цельное и вполне самостоятельное Второзаконие и отдельно Священнический кодекс, который прежде считался частью традиции Элохиста.

В классический вид «теорию четырех источников» привел в последней четверти XIX веке Ю. Велльгаузен. С тех пор четыре источника традиционно обозначаются четырьмя заглавными буквами: E (Элохист), J (Яхвист), D (от латинского Deuteronomium, «Второзаконие»), P (от немецкого Priesterkodex, «Священнический кодекс»). Эта теория получила название документальной гипотезы.

Знаменитый труд Велльгаузена, опубликованный в 1882 году, носил название «Пролегомена (предварительные соображения) к истории Израиля». Для него теория источников была нужна для реконструкции истории Израиля. Он хотел найти самую «сердцевину» Откровения, которая впоследствии была погребена под пластами законнической традиции.

Впрочем, хватит абстрактных рассуждений, пора перейти к конкретным примерам. Итак, два рассказа о сотворении мира. Они совсем не одинаковы в деталях: например, в первом рассказе Бог творит человека в самом конце, одновременно мужчину и женщину, а во втором – сначала мужчину, потом растения и животных, и лишь в самом конце – женщину. Трудно понять, как это расхождение объясняют те, кто видит в Библии текст, напрямую продиктованный Богом и излагающий вечные истины в некоем готовом и законченном виде.

А если просто задуматься, что перед нами не катехизис и не учебник по всем естественным наукам, а поэтическое повествование о Боге и человеке? Оно рассказывает не о технологии творения мира за шесть суток, а о том, откуда мир возник и почему существует, и что надо знать человеку об этом мире, чтобы исполнить свое предназначение.

И вот Элогист, а еще точнее, традиция, предание, зафиксированное в первой главе, дает нам самый крупный план: мир устроен иерархично и сложно, человек – главная, но не первая его деталь. А вот предание, отраженное во второй главе, показывает крупным планом именно человека, его роль, значение, и – внимание – отношения между полами.

В первой главе мы уже прочитали, что по сути своей мужчина и женщина равны, а вторая глава подчеркивает главенство мужчины в обществе и семье, в те времена для всех очевидное. Это не два разных творения мира, это две разных перспективы.

Но ведь и о Боге две традиции повествуют неодинаково. В первой главе Бог надмирен, Он лишь управляет рождением этого мира, но сам Он не присутствует в нем. Мы скажем на богословском языке современности: Бог трансцендентен. А вот во второй главе Бог буквально спускается к Адаму, чтобы показать ему зверей, потом наводит на него сон, творит жену Еву, знакомит первых супругов, объясняет им правила пользования Эдемским садом. Он участвует в жизни этого мира самым прямым и непосредственным образом.

Кто же из двух сказителей прав? Оба. Просто каждый раскрывает свою грань великой и до конца не постижимой Истины, а церковь принимает оба рассказа, вместе, в их сложно устроенном единстве. «Неслитно и нераздельно», как потом будет сформулировано по другому поводу.

Самая удивительная история в Бытии с этой точки зрения – рассказ о Ноевом потопе в главах с 6-й по 8-ю. Тут два предания соединились воедино, одно из них относится к источнику J, другое – к P. И вот в J говорится, как «раскаялся Господь, что создал человека на земле», а затем, после жертвоприношения Ноя, обещал никогда более не губить человека.

Это предание содержит красочные детали об отношениях между полами (как и рассказ Яхвиста о творении мира): именно в нем рассказывается о таинственных браках сынов Божьих с дочерями человеческими, впрочем, это отдельная тема и сейчас разбирать ее не будем.

А вот автор «Священнического кодекса» строг и немного суховат. Везде, где мы видим в этой истории слово «Бог», следуют подробные инструкции для Ноя, но о сфере божественного не говорится практически ничего. Этот сказитель любит порядок и размеренность, любит точность: «И остановился ковчег в седьмом месяце, в семнадцатый день месяца, на горах Араратских. Вода постоянно убывала до десятого месяца; в первый день десятого месяца показались верхи гор… Все звери, и все гады, и все птицы – все движущееся по земле, по родам своим, вышли из ковчега». Так и видишь перед собой строгого священника, следящего за календарем и распорядком богослужения…

При этом в двух версиях есть расхождения. J сообщает, что в ковчег Господь повелел взять по семь пар чистых животных и по одной паре нечистых. А P говорит, что в ковчег вошло только по одной паре всех живых существ. Тем, кто верит в буквальную диктовку, придется сделать вывод, что повеление Бога оказалось грубо нарушенным. По-разному указаны промежутки времени, в течение которых прибывала вода (40 и 150 дней), и птицы, которых Ной выпускал, чтобы проверить, высохла ли земля: голубь и ворон.

Впрочем, разве это принципиально важно? Вполне вероятно, что мелкие детали действительно сохранились в разных версиях по-разному, и никто уже не сможет точно сказать, был ли то голубь, или ворон, или обе птицы сразу, как выглядит текст сегодня. Но для понимания общего смысла повествования это совершенно неважно.

Зато такие детали могут помочь нам увидеть авторов или, точнее, сказителей. Почему священнический источник не упоминает «семь пар чистых»? Да потому, что он ничего не говорит о жертвоприношении Ноя после потопа! Зачем еще было брать дополнительное количество чистых животных, как не для того, чтобы принести их в жертву? А вот священнику, по-видимому, показалось неправильным рассказывать о каком-то жертвоприношении «на горах Араратских». Жертвы должны приноситься только в главном святилище (скинии или храме), и незачем тут создавать лишние прецеденты!

Да и образ Бога тоже в двух источниках не вполне одинаков. Сказитель-священник подчеркивает справедливость Бога, который объявляет людям Свою волю и строго наказывает за ее нарушение. А вот Яхвист подчеркивает Его готовность к милосердию и снисхождению: «не буду больше проклинать землю за человека… и не буду больше поражать всего живущего».

С самых древних времен люди, верящие в Единого Бога, знают эту истину: Он одновременно справедлив и милосерден. Если бы был только справедлив, нам не на что было бы надеяться; если бы только милосерден – для зла не оказалось бы преград. Библейские авторы и составители библейских книг тоже говорили об этом, и не всегда в виде чеканных догматических формулировок – об этом, как о многом другом, рассказывают библейские повествования.

Они, судя по всему, не были записаны под диктовку в какой-то определенный момент времени, а складывались постепенно, в диалоге Бога и Его избранного народа, в стремлении народа понять своего Творца и рассказать о нем своим детям полнее и разностороннее. И по-моему, так гораздо интереснее.

2.3.1. Природа исторического источника. Цель и основные этапы источниковедческой критики

Исторический источник, с одной стороны, представляет собой факт исторического прошлого, с другой – содержит информацию об том или ином факте. Исторический источник материален (т. е. доступен для непосредственного восприятия), но, в отличие от других материальных объектов, возникших под воздействием природных сил, является неким изделием с определенной целенаправленно созданной структурой. Он обладает свойствами, выражающими единство целеполагания, более или менее полно завершает мысль своего творца.

Источник в силу своей природы, несет в себе двойную информацию. Он является опосредованным отражением определенного объекта через сознание субъекта и одновременно характеризует субъект, отражает цели и методы восприятия объективной реальности. Так, мемуары содержат определенную информацию, как о действительности, так и об их создателе. В свою очередь, наличие в историческом источнике информации об авторе позволяет выявить степень адекватности отраженной в нем исторической действительности.

В процессе последующей обработки источников происходит дальнейшая субъективизация имеющейся в них информации. К субъективному фиксированию первоначальной информации прибавляется субъективность ее извлечения и переработки. Примером этого могут служить редакции и списки различных (прежде всего летописных) памятников.

Отмеченные выше обстоятельства предопределили скептическое отношение ряда исследователей о возможности объективного познания прошлого (см. Скептическая школа). Поиск выхода из этой ситуации виделся в разделении всех источников на объективные («остатки» фактов) и субъективные («предания» о них). В действительности же (как уже отмечалось выше) исторический источник предстает и как результат отражения субъектом реальности и как продукт деятельности субъекта, выступая, таким образом, одновременно и «остатком» и «преданием».

Деление на «остатки» и «предания» нашло свое отражение в делении двух важных этапов критики — внешней и внутренней. Основным содержанием внешней критики является изучение исторического источника как носителя информации о прошлом (места, условий возникновения, автора), а целью —установление исторического источника как факта, т. е. установление подлинности. Подлинным считают тот источник, который создан в том месте, в то время и тем автором, которые указаны в нем.

Суть внешней критики — в изучении показаний источника об историческом факте. C помощью таких категорий как полнота и точность определяется степень достоверности содержащейся в источнике информации. Важное значение имеет выяснение представительности (репрезентативности) источника относительно самой исторической действительности и в сравнении с некогда существовавшим их сводом.

Органическое переплетение в источниках информации об исторической реальности и его создателях накладывает определенный отпечаток на очередность в изучении источников. Принято рассматривать их внешнюю и внутреннюю критику как последовательность источниковедческих процедур.

Впрочем, по отношению и к самим названиям этапов, их количеству и сути на протяжении развития источниковедения высказывались (и высказываются) различные точки зрения. Так В.О. Ключевский выделял критику филологическую и фактическую, представители марксистской школы в источниковедении — аналитическую и синтетическую. А.П. Пронштейн и А.Г. Задера отмечали 1) внешнюю критику; 2) интерпретацию; 3) внутреннюю критику и 4) синтез исторических фактов. (Методика работы над историческими источниками: Уч.- метод. пособие. М., 1977.) В учебнике РГГУ 1998г. структура источниковедческого исследования выглядит более сложной:

1. исторические условия возникновения источника;

2. проблемы авторства источника;

3. обстоятельства создания источника;

4. авторский текст, произведение и его функционирование в социо-культурной общности,

5. функционирование произведения в культуре;

6. интерпретация источника;

7. анализ содержания;

8. источниковедческий синтез.

Понимая условность терминов внешняя и внутренняя критика, их взаимопереплетение, авторы данного пособия все же считают, что подобный подход отражает природу исторического источника и как показала практика в наибольшей степени удобен в практике первоначального знакомства студентов с основными целями и задачами источниковедческой критики.

М. Е. Грабарь-Пассек

В классической античной литературе понятие поэтического «рода», «жанра» сложилось само собой — в силу того, что произведениям эпическим, лирическим и драматическим был присущ и свой собственный способ исполнения и свои особые стихотворные размеры. Слушатель, воспринимавший то или иное поэтическое произведение, не должен был задумываться над тем, к какому роду поэзии его отнести. Даже исторические сочинения воспринимались на слух. Известно, что Геродот читал свою «Историю» перед слушателями.

Однако чем больше вступало п силу письменное закрепление сочинений любого жанра, в стихах и в прозе, и чем больше становилось людей, уже не слушающих, а читающих произведения литературы, тем более шаткими становились границы как между родами произведений поэтических, так и между поэзией и прозой вообще. Смешение жанров было знакомо уже эллинистической литературе. Так, например, трудно сказать, к лирике или эпосу причислять буколический жанр (позднейший теоретик литературы и комментатор «Буколик» Сервий изобрел для них термин «промежуточный род»). Еще больше сдвинуты границы в «Менипповой сатуре», смешивающей прозу и стихи, или в «Александре» Ликофрона, излагающей длинное эпическое повествование размером, свойственным драме.

Римская литература, тоже попытавшаяся в свой классический период провести точное разделение между эпической поэмой, одой и драмой, уже в I в. н. э. создала особый, греческой литературе неведомый, род «драмы для чтения», какими являются, по признанию большинства исследователей, трагедии Сенеки. Такое же взаимопроникновение разных жанров произошло и в области прозы. Исторические сочинения, развившиеся из записей логографов и анналистов, приняли в себя настолько мощную струю ораторского искусства, что у поздних историков она оказалась едва ли не основной в их писаниях.

Такое положение дел на поприще литературы надо все время иметь в виду, приступая к знакомству с латинской литературой раннего средневековья, когда одни авторы, пытаясь удержать какие-то традиции и пережитки античной литературы, хватались то за один, то за другой поэтический или прозаический жанр, другие же, либо недостаточно искушенные в античном наследии, либо сознательно боровшиеся против него, создавали произведения, к которым можно полностью применить Сервиев термин «промежуточный род».

Начнем с тех, которые стоят ближе к эпическим поэмам. Может быть, именно этому роду пришлось пережить наиболее резкие изменения при переходе на новую идеологическую почву. Античный эпос был всецело связан либо с героическим прошлым Греции и Рима, либо с общеизвестными мифологическими сюжетами. Хотя поэты II—III вв. не раз сами высказывали мнение, что вся эта тематика устарела и приелась (об этом говорили, например, греческий поэт Оппиан и римский Немесиан, пытаясь заменить мифологические темы естественнонаучными), но освободиться от всей системы эпических сюжетов и приемов никому из позднейших поэтов не удалось. Даже те, кто лишь номинально примкнул к победоносному христианству, как Авсоний, сохранили в своих сочинениях набор античных языческих эпитетов и сравнений.

Совершенно иным путем должны были пойти те, кто принял христианское вероучение во всем его внутреннем содержании. Им пришлось создать и использовать в своих сочинениях новую систему понятий (например, «Адамов грех», «искупление», «благодать», «искушение») и образов («тьма и свет», «священное древо креста», «житейское море», «буря страстей», «Страшный суд» и т. п.). Одним из моментов христианского учения, особенно трудно воспринимавшимся образованными язычниками, было учение о сотворении мира и его личном творце. В большинстве господствующих философских систем космос не был создан единым божеством, а существовал извечно в той или иной форме, и конца мира в буквальном смысле слова ожидать было нельзя. Легче воспринималось учение о личном бессмертии человеческой души и о посмертном воздаянии за совершенные в жизни дела — оно проповедовалось не только христианством, но и многими более древними мистическими культами.

Именно на ознакомление многих тысяч мирян (принявших христианство, но совершенно не осведомленных в нем) с ветхозаветной и новозаветной историей и направили свои усилия новые христианские поэты раннего средневековья. Почти все они начинают свои поэмы с истории сотворения мира и продолжают повествование о последующих судьбах рода человеческого, иногда завершая его концом всемирного потопа, иногда гибелью Содома и Гоморры, иногда доводя его до рождения Христа.

Таковы посвященные Ветхому Завету поэмы Киприана, Мария Викторина, Илария Арльского, Драконтия, Авита (наиболее талантливого из этих перелагателей Библии). Другие поэты пересказывали стихами евангельский рассказ о земной жизни Христа (Ювенк, Иларий из Пуатье), а поэт VI в. Аратор — «Деяния апостольские». Большинство этих поэм пользовалось успехом и сохранило свою славу вплоть до эпохи Возрождения. При недоступности для широких кругов полного текста Писания эти поэтические переложения служили нетрудным чтением, сообщавшим основные факты библейской истории. Наряду с поэмами, авторы которых нам известны, имелось немало анонимных стихотворений, пересказывавших отдельные эпизоды ее («Гибель Содома», «Пророк Иона, поглощенный китом» и др.).

Однако эпические поэты, конечно, не могли ограничиться только пересказом уже установленных традицией и канонизированных священных книг, от которых они порой, правда, слегка отклонялись, внося или опуская некоторые подробности, но изменять которые в чем-либо существенном было недопустимо. Больше свободы поэтическому вымыслу давали повествования об отдельных деятелях христианской церкви, прославивших себя либо твердостью во время гонений и мученической смертью, либо долгой подвижнической аскетической и человеколюбивой жизнью. Эти мартирологи и жития пришли на смену поэмам о победах героев над сказочными чудовищами и над врагами отечества, прославляя не столько боевую храбрость, сколько мужественное терпение при телесных страданиях и самоотверженность.

Из библейских материалов почерпнут рассказ о казни семи братьев Маккавеев (поэма Викторина); четырнадцать стихотворений испанца Пруденция, первого крупного латинского поэта-христианина, посвящены прославлению испанских мучеников и мучениц (Лаврентия, Романа, Фруктуоза, Агнии и др.). Более мирные образы защитников и проповедников христианства являются в житиях Мартина Турского (в прозе оно было составлено в начале V в. Сулъпицием Севером, лично знавшим Мартина, и переложено в стихи в конце V в. Павлином из Перигё, а в конце VI в. Венанцием Фортунатом) или святого Феликса Ноланского, героя эпохи гонений (о котором написал 15 стихотворений его поклонник Павлин Ноланский). Наконец, уже в VI в. папа Григорий I Великий во второй книге своих «диалогов» передал ряд рассказов об основателе первого монашеского ордена (бенедиктинцев) Бенедикте Нупскипском, основателе монастыря Монте-Кассино.

Таков краткий обзор литературного эпического творчества раннего средневековья. И хотя в общем в нем, несомненно, преобладает чисто эпический элемент, однако то с большей, то с меньшей силой проявляют себя в нем и другие течения. Первое, что имеет огромное значение в большинстве этих поэм,— это догматические моменты вероучения и его морализующие выводы. Эти поэмы хотят не только рассказывать, они хотят путем рассказа учить. В первую очередь — догматам веры (троичности, искупления мира смертью и воскресением Христа, ожидания Страшного суда), во вторую — правилам христианской нравственности (мужественному перенесению преследовании, презрению к материальным благам, борьбе со страстями). Эти как бы побочные, по существу же основные, цели поэм придают им то характер личной исповеди, изложения своей собственной веры (например, в стихах Павлина о св. Феликсе), то характер дидактической аллегории (таковы поэмы Пруденция «О рождении греха» и «Психомахия», поэма Седулия «Пасхальная песнь», поэма Драконтия «Хвала Господу»).

И наконец, в спокойном повествовании о библейских событиях или о жизни святых все сильнее подчеркиваются и выступают на передний план рассказы о событиях сверхъестественных, о чудесах. Вера в прочный незыблемый порядок мира в это время уступает место вере в всегда возможное нарушение его по воле личного божества или любого человека, служащего ему верой и правдой. С течением времени эта вера в чудеса все усиливается, и растет поток рассказов о случаях чудесных исцелений, воскрешения умерших, освобождения узников, ослепления злодеев, явления душ из загробного мира и т. п. Впоследствии вера в чудеса становится неотъемлемым признаком христианского вероисповедания, заслоняя собой как догматическое, так и нравственное его учение.

Эпические произведения допускали выражения личного религиозного чувства лишь в качестве отдельных отступлений от основной линии повествования. Но одновременно с ними расцвели и другие жанры, в которых лирический момент мог найти более яркое выражение. На первом месте здесь стоят церковные гимны, стихотворения, предназначенные для хорового пения верующих во время богослужения. Первым и наиболее знаменитым творцом их был епископ Амвросий Медиоланский. Достоверно принадлежащих ему гимнов немного, но они вошли прочно в чин церковной службы, а многие гимны, слагавшиеся позднее, приписывались ему и тем самым входили в прочный фонд церковных песнопений.

Образцами гимнов, по-видимому, сперва послужили псалмы, древнее наследие иудейского вероисповедания, но христианские поэты сумели создать и свою систему образов для выражения религиозных чувств благоговения и восторга. В гимны вносились, конечно, и некоторые догматические моменты — учение о троичности, о рождении Христа от девы Марии. Уже на первых шагах гимнотворчества заметен рост преклонения перед матерью Христа, впоследствии превращающегося в западной церкви в экстатический культ Мадонны. Заботы римских пап и местных епископов об упорядочении церковной службы содействовали распространению гимнов как литературной формы, легко запоминающейся на слух, среди широких кругов населения.

Более узкому кругу образованных людей, среди которых уже с конца IV в. имеется много представителей высшего духовенства, были доступны для изображения своей личной душевной жизни и более сложные литературные формы — поэтического или прозаического письма, или послания. Раннее средневековье — время, богатое эпистолографическими произведениями. Наибольшее впечатление на современного читателя может произвести интереснейшая стихотворная переписка между Авсонием и его любимым учеником Павлином Ноланским, сменившим «блестящую», по мнению Авсония, карьеру учителя риторики на аскетический образ жизни сперва в горах Испании, потом в маленьком италийском городке Ноле около гробницы особо им чтимого святого Феликса. В этой переписке живо отражена теплая взаимная любовь учителя и ученика при полном взаимном же непонимании. Из писем прозаических много интересного дают письма Иеронима и Сидония Аполлинария, а стихотворные послания к франкским королям и высокопоставленным «варварам» использует для самой беззастенчивой лести искусный версификатор Венанций Фортунат.

Наконец, в это же время создаются произведения автобиографического характера в невиданном до той поры размере и ни с чем не сравнимые по глубине — знаменитая «Исповедь» Августина и полу прозаическое, полу стихотворное предсмертное сочинение последнего античного философа, негласного стоика Боэтия — «Утешение философией».

Все перечисленные выше произведения можно отнести с большим или меньшим правом к произведениям художественным. Не следует, однако, проходить мимо тех, которые, по мысли их авторов, должны были послужить к повышению образования и просвещения тех, к кому они обращались. На первом месте в ту пору христианские писатели заботились о религиозном воспитании читателей и слушателей, поэтому наибольшее значение приобретают в это время сочинения религиозно-дидактические. Они, если можно так выразиться, носят либо отрицательный, либо положительный характер. Первые — это произведения полемические. Более ранние из них посвящены борьбе с язычеством вообще или с отдельными лицами, упорствующими в своих языческих верованиях, более поздние — опровержению еретических учений, отвергнутых решениями вселенских соборов. Эта литература, которой придавалось в свое время большое значение, представляет интерес с точки зрения истории развития церкви и роста ее влияния. Вторые — положительные— это проповеди, моральные наставления и сочинения, истолковывающие отдельные книги Библии. Особенно большое внимание уделялось книгам ветхозаветных пророков, трудным для понимания из-за символики и сложной системы образов, свойственных восточным религиям и чуждых Западу. Нередко таким же, по существу, чисто экзегетическим целям посвящались и письма крупных церковных деятелей (таковы, например, многие письма папы Григория I).

Радея особенно усердно о религиозном воспитании своей паствы, многие руководители церкви, сами еще получившие широкое, но уже не всегда глубокое образование и видевшие, как общий образовательный уровень населения, и коренного и нового, катастрофически падает, старались сообщить тем, кто несколько владел латинским языком, основные сведения по истории, географии, естественным наукам и создавали труды энциклопедического характера. Известнейшими деятелями на этом поприще были Кассиодор и Исидор Севильский, оставившие ряд трудов по разным отраслям наук, в основном — компилятивных, но заслуживших широкую известность и пользовавшихся ею вплоть до эпохи Возрождения, когда все сведения, сообщенные в них, оказались безнадежно устаревшими.

Только для одного раздела науки как таковой раннее средневековье дало ценные работы. Этот раздел — история. Интерес к конкретным историческим событиям, не угасавший никогда у людей наблюдательных, привел к созданию таких важных исторических произведений, как «История готов» Иордана (недавно вышедшая в научном издании на русском языке и потому не включенная в наш сборник), «История франков» Григория Турского и «Церковная история народа англов» Беды Достопочтенного. Эта линия продолжалась с успехом и в дальнейшие века и, несмотря на хроникальный характер и рассеянные тут и там дидактические рассуждения, дала основу для знакомства с подлинной историей этого смутного времени.

Вероятно, ни одна историческая эпоха не получала впоследствии столь различных и даже противоречивых оценок, как раннее средневековье. Его то изображали временем сплошного невежества и мракобесия, то превозносили как время, когда зарождалась новая культура Западной Европы. Исторические оценки, делаемые с точки зрения оценивающей эпохи, всегда шатки. Это время было таким, как могло и должно было быть, и следует высоко оценивать не его, а тех людей, которые искренно прилагали свой усердный труд к тому, чтобы дать своим современникам такое просвещение, какое они сами считали полезным и нужным.

Но что надо особо высоко оценить и чему всякий историк и литературовед должен воздать благодарность — это та роль, которую сыграл в эти века латинский язык, уже сильно отклонявшийся от норм не только «золотой», но и «серебряной» латыни. Он тем самым сохранил свою жизнь на многие века, и до того момента, когда национальные языки окрепли и стали создавать свою собственную литературу, он один служил связующим звеном между многоязычными племенами новой Европы, и на нем была рождена литература, выполнявшая по мере сил те задачи, которые ставило перед ней ее время.

• Состав Библии. Библейская критика митр. Иларион (Алфеев)
• Откуда в Библии разночтения Андрей Десницкий
• Источники и составные части «библейской критики» Андрей Десницкий
• Типологический метод толкования Св. Писания диакон Димитрий Юревич
• О пользе библейской критики для христианского богословия Михаил Селезнев
• Что такое критика текста Нового Завета Иоаннис Каравидопулус
• Библейская критика или библейский анализ? cвящ. Дмитрий Юревич
• Как относиться к библейской критике? С.Л. Худиев

***

Библе́йская кри́тика – научное изучение текста Библии, входит в состав исагогики. Библейская критика анализирует текст в плане его датировки, атрибуции, литературных особенностей, обстоятельств возникновения.

Существует 4 основных направления библейской критики:

1. текстуальная – занимается восстановлением наиболее раннего текста с помощью сличения древних рукописей Библии;
2. историческая – уточняет ход событий священной истории, изучая памятники материальной и духовной культуры библейских времен;
3. историко-литературная, иначе называемая «высшей» критикой, посвящена вопросу об авторстве и датировке священных книг, истории формирования священного канона;
4. литературная – занимается выяснением филологических и лингвистических особенностей священных книг (жанр, композиция, семантический анализ, лингвистические аспекты, литературные связи с древними памятниками).

Слово Божье не должно рассматриваться лишь как летопись древних событий. События прошлого призваны лишь служить иллюстративным материалом для целостного библейского учения. Священные авторы выбирали предания и документы не для удовлетворения любознательности, но с целью раскрыть смысл Божественного Домостроительства в истории. Поэтому Библейская критика имеет для понимания его сути лишь вспомогательное значение.