Лицемерие грех

Аллах осуждает лицемерие за его разрушительную сущность. Лицемерие разрушает изнутри, уничтожает мир и спокойствие в обществе путем поощрения соперничества и ненависти, но что еще хуже, лицемерие иссушает душу лицемера, делает невозможным для неё подъем к высотам Чистоты и Правдености Аллаха и Его Посланника. Вот почему для лицемеров Аллахом уготовано только одно – осуждение и проклятие. Ведь лицемерие – это ничто иное, чем наглая, постыдная ложь, когда человек говорит одно, а думает и верит совершенно по-другому и таким образом водит ближнего своего в заблуждение только для того, чтобы извлечь собственную выгоду, добиться своих низменных целей. Как и любой обман, лицемерие будет наказано Господом. «Воистину, лицемеры окажутся на нижайшей ступени Огня, и ты не найдешь для них помощника.» (4:145)

Грех лицемерия является особенно коварным еще и потому, что лицемер сеет вокруг себя разрушение, оставаясь сам в довольно комфортном положении. Такая сатанинская придумка может проистекать только от дьявола. Вот в какой компании обретается наш лицемер. И вот почему так важно вырывать из своего сердца с корнем любые, даже самые малейшие проявления лицемерия, которые там могут зародиться. Самое страшное, что придумал дьявол, это усыпление нашего внимания, нашей возможности опознать лицемерие. Мы начинаем воспринимать его как нечто само собой разумеющееся, радуемся, когда с его помощью достигаем цели, не задумываемся, что сиюминутная выгода может обернуться завтрашними потерями, худшая из которых – потеря шанса на будущую жизнь.

Пророк так описал лицемеров: «Истинным лицемером является тот, кому присущи четыре свойства, а отличающийся каким-либо из них будет отмечен одним из свойств лицемерия, пока не избавится от него. Четырьмя такими свойствами отличается тот, кто 1. Предаёт, когда ему доверяются. 2. Лжёт, когда рассказывает о чём-нибудь. 3. Поступает вероломно, когда заключает договор. 4. Допускает беззакония, когда враждует с кем-либо». (Сахих аль-Бухари, 34)

Любого из этих четырех свойств достаточно, чтобы принести разрушение как тому, кто его распространяет, так и всему мусульманскому сообществу в целом. Каждое из этих свойств нужно презирать и бороться с ним из всех сил, со всем жаром истинной веры и верности Аллаху. Не стоит заблуждаться: лицемерие всегда приведет к разрушению, даже если сам лицемер этого и не подозревает.

Кто-то скажет, что идти путем правды нелегко, а порой даже опасно. Кто-то скажет, что лицемерие случается непроизвольно, как бы само собой, всякий раз, когда нужно чего-нибудь добиться. При этом даже не заметит, что это не просто достижение цели – это путь лицемерия, на котором он уже стоит. Нет, все эти утверждения ложны! Аллах напрямую приказывает отвращаться от лицемерия и бороться с ним. Вот почему так важно не забывать предупреждение Пророка и подвергать ревизии все свои дневные дела после вечерней молитвы иша. Вам понадобится помощь и наставление Аллаха, чтобы увидеть, когда и где вы поступили лицемерно, понять, насколько такое лицемерие опасно и получить наставление в том, как от него избавиться и не допускать больше в свою жизнь. В такие минуты человек почувствует облегчение. Сатанинское разрушение изнутри, к которому ведет лицемерие, больше не будет терзать вас, а вместо него в вашей душе откроется источник чистоты и благодати, проистекающий из Благоволения Аллаха. Он наполнит собой вашу душу, и душа восхвалит Аллаха, потому что ей будет очень хорошо.

«Я НЕ ЛЮБЛЮ лицемерие. Я не люблю ложь, хамство. Не люблю, когда сильный издевается над слабым. Не люблю, когда люди убивают друг друга. Не люблю, когда не имеют своего мнения. Не люблю, когда затыкают рот, даже тем, кого я не люблю.Я ХОЧУ, чтобы мою Родину уважали…», — честный ответ «большого» Человека и «большого» Актера. «Гражданин Актер» Михаил Ефремов в Майами 12 апреля. Выбираем билеты на www.arbatarena.com и по тел. 954. 332 7484.
Полный текст ниже:
«Михаил а почему вы так не любите Русь?»
Вопрос подразумевает, что я сейчас кинусь оправдываться, доказывать что люблю. Ну и естественно подразумевается, что уж Вы-то Русь любите.
Разговор этот слишком серьёзный. И в какой-то степени бессмысленный. Свою родину, Германию, любил экипаж немецкой подводной лодки, топивший Северные конвои. И чекист, убивавший царских детей, любил Русь и делал это ради интересов России.
Я Вам могу сказать, что я НЕ ЛЮБЛЮ в этом мире.
Я НЕ ЛЮБЛЮ лицемерие. Я не люблю ложь, хамство. Не люблю, когда сильный издевается над слабым. Не люблю, когда люди убивают друг друга. Не люблю, когда не имеют своего мнения. Не люблю, когда затыкают рот, даже тем, кого я не люблю.
Я ХОЧУ, чтобы мою Родину уважали. Уважали за новые технологии, за современные заводы, за красивые и чистые города, качественные и недорогие товары. За наших красивых женщин, за работящих и добрых мужчин. Я хочу, чтобы другие страны мечтали к нам присоединиться не от безысходности, и не потому что у нас пенсии выше, а потому что у нас общество справедливее и дышится легче. Чтобы к нам ездили не с малолетними проститутками развлекаться, а лечиться от болезней, которые никто, кроме наших врачей, не вылечит.
Я НЕ ХОЧУ, чтобы Россию боялись и ненавидели. Я не хочу, чтобы русских за границей воспринимали как агрессивный и хамоватый, не умеющий себя вести народ. Чтобы весь мир думал о моей стране как об агрессоре. Я не хочу, чтобы мы занимали первые места по уровню коррупции и детской смертности. Я не хочу, чтобы мой народ массированной пропагандой превращали в единогласную толпу.
И я НЕ «СМАКУЮ» наши проблемы. Я ИЗДЕВАЮСЬ. Издеваюсь над теми людьми в русском народе, из-за которых Россия делается не такой, какой я ХОЧУ ее видеть, а такой, какой я Россию видеть НЕ ХОЧУ.
Источник: http://fishki.net/1279760-mihail-a-pochemu-vy-tak-ne-ljubit…
Михаил Ефремов в Майами 12 апреля со спектаклем «Хороший. Плохой. Злой». Заказ билетов на сайте: www.arbatarena.com и по тел. 954. 332 7484.

  • Верующих, соблюдающих обряды и традиции, нередко упрекают в неискренности и лицемерии.
  • Границу между искренностью и фальшью каждый верующий определяет сам для себя.
  • Иногда родителям приходится учить своих детей лицемерить, чтобы они лучше интегрировались в общество.
  • Классический пример вынужденного лицемерия: некоторые крупные поэты в свое время были вынуждены писать хвалебные стихи Сталину.
  • Выступление группы «Пусси Райот» в храме Христа Спасителя, за которое они получили тюремные сроки, стало торжеством искренности над лицемерием Церкви.

Яков Кротов: Христиан и вообще верующих людей часто упрекают в неискренности, натужности. И когда мы открываем Евангелие, там сквозной нотой проходит обличение фарисеев – лицемеров. Как же так получается, что вера, поиск истины часто приводят людей к худшей разновидности лжи?

У сегодня двое гостей – православный Эрвин Гааз и протестант Наталья Усман (Церковь апокалипсиса), театральные режиссеры и актеры, люди верующие и одновременно причастные к великому искусству обмана, а может быть, и самообмана.

Эрвин Гааз: Я – человек не воцерковленный, хотя, конечно, верю, что там все же есть кто-то выше нас. Считать, что мы конечны, самонадеянно, но не стоит полагать, что одна религия лучше или хуже другой. Есть такое выражение: Бог один, провайдеры разные.

Яков Кротов: 40 лет назад, когда я был атеистом, первый раз попал в группу верующих, и люди перед едой стали молиться, у меня было ощущение, что они лицемерят. У вас было такое?

Эрвин Гааз: Никогда не было. Я считаю, что каждый человек вправе решать эти вопросы, быть честным перед собой и перед своим Богом: какие у него обряды, условности, отношения… Но если это формальность, то это, конечно, ложь.

Яков Кротов: А как вы отличаете формальность от не формальности?

Эрвин Гааз: Каждый сам для себя это отличает.

Яков Кротов: Это вы говорите как театральный режиссер или как частный человек?

Эрвин Гааз: А кто же его знает? (Смеются.) Я уже настолько в театре, что это мой способ жизни.

Яков Кротов: То есть вы согласны с моралью Моэма, по чьей пьесе был снят фильм «Театр», когда он изобразил актеров как такие ракушки, которые отражают только внешние импульсы, а внутри у них пустота, просто сборник пьес Шекспира, и они цитируют его?

Эрвин Гааз: Наоборот, я считаю, что сцена – это возможность сказать то, что я хочу сказать. Вы видели мой спектакль о судьбе семьи Гааз, трагической судьбе европейской семьи ХХ века, половина которой сгинула в гитлеровских концлагерях, а половина – в наших, сталинских. Я вряд ли смог бы иметь возможность напрямую в другом месте сказать о том, насколько это чудовищно, пойти на улицу и начать говорить об этом, а со сцены я могу сказать об этом честно. Это моя кафедра.

Яков Кротов: То есть чтобы быть честным, надо придумывать?

Эрвин Гааз: А что я придумываю? Это документальный спектакль, там все истина. Тут скорее ближе такое понятие, как у Станиславского – «не верю». Как говорила моя педагог по актерскому мастерству, знаменитая Людмила Ставская, про молодых начинающих актеров: «Сейчас будет вранье!» В данном случае понятие «вранья» – это нарушение логики поведения твоего персонажа, творца на сцене, актера.

Возьмем другой пример – поэзию. Все мы знаем, что такие великие поэты, как Ахматова, Пастернак, Мандельштам, в какой-то момент вынуждены были писать панегирики Сталину. Это было бесталанно, это было вранье. Ахматова, например, мечтала вытащить из лагеря своего сына, но это было нарушение логики поведения творческого человека.

Яков Кротов: Вы писали стихи?

Наталия Усман: Да, в детстве.

Яков Кротов: Стихи – это вранье?

Наталия Усман: Нет. Эрвин не отделяет себя от театра, он – единое целое как режиссер и человек. Когда человек находит себя в жизни, он уже не играет, а проживает свою собственную жизнь. А вот человек, который не нашел ни себя, ни смысла жизни, ни призвания, примеряет на себя разные образы, начинает отождествлять себя с кем-то, и мы видим фальшивку, играющего человека.

Яков Кротов: То есть Соломон вам не нравится, «Книгу Экклезиаста» выкидываем из Библии? Там же говорится, что ни в чем нет смысла, все суета сует, что ни делаешь, потомки все растратят.

Когда человек находит себя в жизни, он уже не играет, а проживает свою собственную жизнь

Наталия Усман: Да, бессмысленно, если в этом нет Бога. Но если во всем, что я делаю, есть Бог, тогда это уже обретает смысл. У меня есть замечательный моноспектакль «Игры, в которые играют люди», и у меня там заключительная фраза из «Книги Экклезиаста», где герой говорит, что жизнь обретает смысл, когда Бог присутствует во всем, строит ли он, женится, рождает детей. Если в этом нет Бога, все это игры. И человек попадает в цель, если он находит Бога во всем, что бы он ни делал.

Яков Кротов: Возьмем хрестоматийный пример – мать Тереза Калькуттская, святая у римо-католиков. После смерти ее причислили к лику блаженных, велся долгий процесс, и вдруг всплыли ее письма и дневники, и оказалось, что в последние годы жизни мать Тереза не стала атеисткой, но у нее было ощущение богооставленности. Это очень часто бывает у верующих.

Эрвин Гааз: Я думаю, это дело матери Терезы.

Яков Кротов: Не совсем. Это ставит вопрос о том, что вера такая: то частица, то волна, и – «верую, помоги моему неверию».

Эрвин Гааз: Однажды я играл свой моноспектакль по «Ричарду III» Шекспира в помещении Евангелистской семинарии. И когда я узнал, что они мне выделили для спектакля зал молельной, мне было страшно и начинать. А потом я вошел, спрашиваю ответственного человека: «А вот кафедра, я могу ее чуть-чуть подвинуть?» – «Да, пожалуйста!» – «А можно я основной монолог Ричарда перед боем прочту с кафедры?» – «Да, пожалуйста!» Понимаете, в кафедре нет ничего сакрального!

Яков Кротов: Хорошо, что у них не было алтаря. (Смеются.)

Эрвин Гааз: Это был один из лучших моих спектаклей: там все было в достаточной мере искренно, и от этого места шла очень хорошая энергия. И я не понимаю, почему я в своей сценической форме должен лгать. Я искренне говорю то, что хочу.

Яков Кротов: Есть все же разница между искренностью театральной и искренностью искренней. Вы – одновременно театральный режиссер, актер и пастор. Для вас кафедра может быть кафедрой, а может быть кафедрой театральной. Искренность там и там одинаковая?

Наталия Усман: Да, естественно! Кстати, вы играли у нас в семинарии, и я была на этом спектакле.

Яков Кротов: Наталья, а у вас было ощущение диссонанса: это место, где вы привыкли молиться и слушать слово Божие, и тут звучат шекспировские страсти?

Наталия Усман: Нет! Мне кажется, истина может звучать где, когда и как угодно, например, в церкви или в лесу. У протестантов сцена, где мы проводим богослужения, переоборудуется, и мы тут же показываем спектакль. Почему нет?

Эрвин Гааз: В прошлую субботу я играл спектакль вместе со своим сыном и музыкантами Театра на Таганке по поэме Галича о Януше Корчаке, о человеческом подвиге великого польского врача, педагога и писателя. И ощущение искренности не покидает, когда я рассказываю про эти страшные вещи. Это невозможно сказать вне этой формы и вне этих стихов. И в зале плакали.

Яков Кротов: В православном и в католическом обиходе могут быть разные виды богослужений, какие-то изменяемые компоненты, но импровизации не приветствуются, хотя иногда очень тянет. Рекомендуется оставаться в рамках обряда. Почему? Ведь, казалось бы, импровизация как раз может придать искренности. Или у протестантов иначе?

Наталия Усман: Нет, мы тоже придерживаемся определенных рамок. Богослужение должно пройти в определенный период времени. Если мы будем импровизировать, Бог знает, куда нас это уведет.

Яков Кротов: Видите, это уже неискренне – ровно в десять в воскресенье на нас сходит благодать.

Наталия Усман

Наталия Усман: Есть принципиальная разница между лицемерием и искренним человеком, который готов кому-то помочь. Ведь лицемер преувеличивает, раздувает себя или, наоборот, принижает себя напоказ, для того чтобы получить какую-то выгоду. А человек, который желает кому-то помочь, может быть, и уменьшает себя намеренно, пытаясь встать на уровень того, кому он протягивает руку, но делает это для кого-то другого, не для себя. Здесь принципиальная разница – человек живет для себя или для других. Если ты живешь для других или говоришь истину, тогда можно себя, конечно, где-то ущемить или, наоборот, превознести.

Яков Кротов: Вот излучина, некоторая дуга – не просто ложь, а легкая кривизна, которая все портит. Первое воскресенье после Пасхи по православной традиции посвящено памяти апостола Фомы, Фомы Неверного. Собратья по апостольству, сказали ему: «Мы видели Спасителя!» А он, как Станиславский, ответил: «Не верю». И Господь его не осудил.

Наталия Усман: Если я признаюсь в своем невежестве, разве меня надо за это осудить?

Яков Кротов: Но почему апостолы не смогли передать Фоме искреннюю веру в том, что они видели?

Наталия Усман: Я передаю какую-то весть о Христе, но это не значит, что человек обязан ее принять.

Яков Кротов: И мы же с вами не видели воочию воскресшего Христа. Кому вы верите?

Наталия Усман: Христу, слову Божьему!

Яков Кротов: Значит, вы верите где-то под видимым.

Наталия Усман: Естественно.

Яков Кротов: И чем мы отличаемся от лицемеров? Мы же тоже показываем людям то, что в нас отсутствует: вот как мать Тереза – она же в какие-то моменты играла верующую.

Наталия Усман: Я не могу сказать про мать Терезу, что она играла веру, потому что она – Человек с большой буквы и делала очень много. Вот молитва – это же не какое-то дисциплинарное правило, повинность или обязанность: встал в четыре утра, сделал пятьдесят поклонов, помолился. Вера – это общение с Богом, и мать Тереза имела это общение.

Яков Кротов: Это как с театром – бывают удачные спектакли, а бывают неудачные, но вы же не отменяете спектакль, если у вас нет настроения.

Эрвин Гааз: Да, я обязан найти в себе силы. Мне приходилось играть на следующий день после похорон моего отца, причем играть комедию «Добрый человек из Сезуана» на Таганке, и это был один из самых страшных дней в моей жизни, но я понимал, что должен собраться на эти три часа и отыграть.

Яков Кротов: Но если театр – это храм…

Эрвин Гааз: А откуда идет древнегреческий театр? Дионисийские пляски, вакханалия! Я как раз очень не люблю, когда театр превращают в лицемерный храм. Театр – это буйство, веселье, клоунада, смелость.

Наталия Усман: Хорошо, что театр – это буйство, но, мне кажется, буйство – это все равно способ выразить какую-то истину. Для меня лично театр – это кафедра, это как ветхозаветный закон, который указывает человеку на что-то, что в нем нехорошо. Человек пришел в театр, увидел себя, застыдился и начал искать выход, где очиститься, проститься. И тогда он приходит к Христу. Но я не признаю театр в контексте просто искусства ради искусства.

Эрвин Гааз: Когда ты живешь этим и в этом, существуешь в театральном образе, я бы не сказал, что это ложь. Наоборот, это форма правды, искренности, причем сконцентрированная, потому что за то время, пока идет спектакль, надо прожить это в концентрированной форме.

Яков Кротов: Вы бывали на православном или любом другом богослужении?

Эрвин Гааз: Да, неоднократно.

Яков Кротов: У вас осталось ощущение театральности?

Ощущение театральности в плохом смысле остается, когда я вижу ложь, идущую от проповедника

Эрвин Гааз: Ощущение театральности в плохом смысле остается, когда я вижу ложь, идущую от проповедника. В Подмосковье, в маленьком городке есть небольшой православный храм, где у меня возникает ощущение искренности, добра, света и легкости. Это же ощущение возникало у меня на богослужениях и в католических, и в протестантских, и в буддистских храмах.

Яков Кротов: Лев Толстой не любил и считал фальшивкой театр, балет, литургию, и духовенству в «Воскресенье» тоже досталось. Нет никакой разницы между Барышниковым и патриархом Кириллом, оба лицемеры? Это прием отстранения? Вы как актер и режиссер его используете?

Эрвин Гааз: Наверное, да.

Яков Кротов: А можно определить атеизм как отстранение от веры?

Эрвин Гааз: Сложно сказать. Это дело каждого конкретного атеиста. И я никогда не давлю в этом вопросе на своих детей: вырастут – разберутся сами.

Яков Кротов: А у вас есть внутренний критерий – искренен или неискренен этот спектакль или это богослужение? Католики считают: если обряд соблюден, то благодать присутствовала.

Наталия Усман: Я никогда не думала о богослужении в этом контексте, но, наверное, смогу отличить искренность проповедника от неискренности. Мне кажется, когда человек говорит то, что знает, пережил и понимает, тогда он не может быть театральным просто по определению. А если человек не знает того, о чем говорит, возможно, будут какие-то показные элементы. Но это опять для того, чтобы выглядеть лучше, к примеру, что-то получить от своих адептов.

Яков Кротов: А стараться быть лучше просто для того, чтобы быть лучше?

Наталия Усман: Ну, вежливость, деликатное обращение…

Яков Кротов: Но это же тоже ложь. У Достоевского были герои, которые выступали против всякой вежливости.

Эрвин Гааз

Эрвин Гааз: Я считаю, что форма, вежливость – это именно вопрос искренности, доверия к собеседнику. Если я хочу с ним общаться, то я соблюдаю какие-то традиции, правила приличия. Вежливость искренна, а хамство – это как раз, скорее, ложь.

Наталия Усман: Правилам этикета следовать нужно искренне.

Яков Кротов: Я грешный человек, и если я вижу дурака – «скажи ему «дурак».

Наталия Усман: Иногда, кстати, можно и сказать.

Яков Кротов: А Господь Иисус Христос сказал: не говори ближнему «дурак», а то…

Наталия Усман: Напрасно.

Яков Кротов: Это как «подставь щеку» – по ситуации. Надо подставлять всегда. Вы же читали Евангелие – у вас было ощущение, что Господь Иисус иногда неискренен? Вот сцена изгнания торгующих из храма – с вашей точки зрения, это искренний гнев или театральное действо?

Эрвин Гааз: Искренний гнев.

Наталия Усман: А я не вижу там гнева как такового. Там ревность.

Яков Кротов: Да, «забота о Твоем доме, о доме Отца небесного, сгрызает меня».

Наталия Усман: Гнев, когда Он пришел в синагогу, учил, а фарисеи сказали: «Зачем ты делаешь добрые дела в субботу?» Он посмотрел на них с гневом, скорбя об ожесточении сердец их, ну, и потом исцелил человека, по-моему, с больной рукой.

Эрвин Гааз: Кстати, это интересная тема – насчет вежливости и принятых в обществе критериев: нужно их соблюдать или нет. Я театральный режиссер, и я добиваюсь от актеров того, что хочу получить от них на сцене. Я не буду бить их по больным местам, не буду затрагивать в разговоре темы, которые могут быть им неприятны, но это не ложь, а именно уважение к взглядам человека, в соавторстве с которым я хочу в результате получить спектакль. Это вежливость, это добро.

Яков Кротов: Ложь во спасение.

Эрвин Гааз: Нет, это не ложь, а именно соблюдение его правды. Но если вдруг выясняется, что этот актер – сталинист или фашист, то я больше не работаю с этим человеком, потому что есть принципиальные вещи.

Яков Кротов: А вот смысл выступления «Пусси Райот» в храме Христа Спасителя сводился к тому, что вот на этом амвоне, который, кстати, не сакрален, в отличие даже от кафедры, лицемерят, то есть у людей под ризами голубые погоны, под словами о верности Богу у них верность Лубянке. И все это было в обостренной форме, потому что иногда, чтобы донести правду, нужно гиперболизировать. Вам тогда понравилось их выступление?

Наталия Усман: Нет.

Яков Кротов: Почему? Это же было торжество искренности над лицемерием.

Наталия Усман: Все равно нужно соблюдать какие-то рамки. Хотя и Христос иногда говорил очень строго.

Яков Кротов: То есть Ему можно, а «Пусси Райот» нельзя?

Наталия Усман: Они же не говорили, а показывали. Мы не должны вычеркивать и культурный контекст.

Яков Кротов: Богочеловек идет ва-банк, и Его за это убивают. Могли бы дать два года, а Его сходу убили – смотрите, какой прогресс.

Эрвин Гааз: То, как государство поступило с этими девочками, страшнее того, что… Я считаю, что это как раз был дурной спектакль и ложь!

Наталия Усман: Я не думаю, что они были искренни.

Яков Кротов: Они ваши коллеги?

Эрвин Гааз: Нет. Они не актеры. Это их волеизъявление.

Яков Кротов: Но вы выступили в религиозном помещении, и они выступили в религиозном помещении.

Эрвин Гааз: Но я не могу считать их актрисами. Актерство – это все-таки некий профессионализм, этому надо серьезно учиться.

Яков Кротов: Господь Иисус ведь трижды, как минимум, был в Иерусалиме на Пасху, и менялы там сидели всегда, но выгнал Он их только в преддверии близкой смерти.

Наталия Усман: Правильно, когда пришло время. Христос пришел, навел порядок, но это не значит, что он гневался. Может быть, у него при этом были холодный ум и холодное сердце.

Яков Кротов: Но тогда это и есть актерство, неискренность – вести себя так, как будто бы ты возмущен, не будучи возмущенным…

Наталия Усман: Мне нравится фраза Блаженного Августина о Боге: «Ты любишь и не волнуешься, ревнуешь и не тревожишься, гневаешься и остаешься при этом спокоен». Бог гневается, может быть, совсем не так, как мы.

Яков Кротов: Где заканчивается театральность и начинается театральщина?

Эрвин Гааз: Когда наступает фальшь. Если мы фальшивим против логики поведения персонажа или против логики своей жизни, то наступает дешевое актерствование, ложь и фальшь. Если мы искренны, то в этом не будет никакой фальши.

Яков Кротов: Вспоминается Пьер Безухов, который говорил, что дурные люди легче объединяются. Мне кажется, он имел в виду, что человек интуитивно больше верит чужому гневу, чем чужой доброте. Мы охотно верим, что тот, кто брызжет слюной, нас ударит, но если человек разговаривает ласково, у нас включается некоторая презумпция недоверия. То есть глубокой отрицательной эмоции мы интуитивно верим больше, и лучше убежать. А если человек добрый, мы, скорее, ему не доверяем. Тут нет симметрии между отношением к злу и отношением к добру, отношением гнева и отношением кротости.

Эрвин Гааз: Наверное, потому что гнев – просто более сильный раздражитель.

Яков Кротов: А почему гнев сильнее любви?

Наталия Усман: А любовь – это не эмоция, это чувство.

Люди больше подозревают в лицемерии как раз тех, кто говорит о душе

Яков Кротов: Любовь – и эмоция, и чувство, и состояние. Но что же, не бывает страстной любви?

Эрвин Гааз: У Булгакова в «Мастере и Маргарите» Мастер говорит: «Более всего на свете мне ненавистен человеческий крик, будь то крик страдания, боли или любой другой крик». Крик, эмоция, гнев – это раздражитель, он бьет по нервам. Мы боимся его больше.

Яков Кротов: Люди больше подозревают в лицемерии как раз тех, кто говорит о душе. И когда вы как пастор будете проповедовать в храме, у Эрвина Петеровича будет больше недоверия, чем если вы в спектакле «Апокалипсис» будете грозиться Божьими карами.

Эрвин Гааз: Не знаю, надо посмотреть, прийти на богослужение. Спектакль я видел, он был великолепен, а на богослужении я еще пока не был.

Яков Кротов: Если я скажу, что Христа распяли, сразу хор великих людей: «Да, гениев всегда распинают». А если скажу, что Христос воскрес, – «ну, конечно, не воскрес, воскресений не бывает, это слишком хорошо, чтобы быть правдой». Вы же, наверное, как театральный режиссер знаете, что легче работать на негативной части? Или не легче?

Эрвин Гааз: Нет-нет!

Яков Кротов: Ну, Шекспир – сколько трагедий, и даже комедии недалеко ушли от трагедий.

Эрвин Гааз: Мне понятен «Ричард», потому что я понимаю, из-за чего он стал таким чудовищем. Он несчастный ребенок, хромой, родился в семье безразличных к нему людей. И главное злодейство там идет от его матушки, герцогини Йоркской, а не от самого Ричарда. И он с детства вынужден сопротивляться, отстаивать свое место под солнцем. А вот мне приходилось играть персонажа, который действительно был чудовищем, и это было очень тяжело! Самая тяжелая роль из всех, которые я сыграл в своей жизни, – это Паниковский в «Золотом теленке». Это человек, у которого вообще нет никакого проблеска света. Единственное, о чем он переживает, – что ушло то блаженное время, когда он мог воровать кошельки на углу Крещатика и Прорезной.

Яков Кротов: То есть Ильф и Петров должны были описать тяжелое детство Паниковского, чтобы вы ему сострадали?

Эрвин Гааз: Мне нужно понять, почему он такой. Возьмем пример из жизни. У одной моей знакомой дочь – инвалид-колясочник. Она отнесла девочку в квартиру, а когда вернулась за коляской, ее уже не было. Как вы думаете, в человеке, способном украсть детскую инвалидную коляску, есть хоть что-то светлое?

Яков Кротов: Да, конечно! Ему нужны деньги, он хочет жить.

Эрвин Гааз: По-моему, ничего. Да, но есть вещи, которые делать просто нельзя, даже если ты очень хочешь жить. Есть поступки, которые невозможно оправдать.

Яков Кротов: Поступок нельзя оправдать, а человека можно.

Эрвин Гааз: Не всегда. Как можно оправдать надзирателей в концлагерях или людей, которые находят радость в издевательствах над дворовыми животными?

Наталия Усман: Мне кажется, нам и не нужно их оправдывать. Но понять мы можем. Если я не пойму человека, я не смогу ему помочь, а в каждом человеке должно быть живо стремление помогать другому. Хотя, с другой стороны, мы стараемся учить своих детей лицемерить, чтобы они интегрировались в общество, но мне кажется, их не нужно учить лицемерить, потому что они хорошо умеют это делать, а нужно учить их добру, любви и правде.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *