Лыка

Марина Маковецкая узнала про деревню мочальников, когда делала съемку для другой статьи в соседнем с Букалеем селе Полх-Майдан, где из липы делают матрешек: тогда Марине объяснили, что кору забирают себе букалейцы. «В двух деревнях налажено взаимовыгодное сотрудничество, – рассказала фотограф, приехав в редакцию. – У мочальников нет проблем с сырьем, и матрешечникам удобно: соседи бесплатно очищают липы от коры». Недолго думая, мы направились в Нижегородскую область, вооружившись книгой Кеппена и самоучителем «Как заготавливать мочалу» 1912 года издания. В предисловии автор – некто Пермяк – уверял, что освоить «легкое и доходное ремесло» может любой желающий. Но уже с первых страниц стало очевидно, что мочальный промысел был весьма экстремальным занятием.

Самым опасным этапом мочального дела была заготовка липовой коры. Рубить и «драть липу» крестьяне уходили целыми семьями в начале мая: в это время в деревьях начинается движение сока, и кора легче отстает от древесины. Мочальники вместе с женами и детьми жили в болотистых лесах несколько недель. С молодых лип кору – зубами, по свидетельству Кеппена, – драли на лапти, большие деревья валили и обдирали топором. Иногда ради скорости кору снимали прямо со стоячих деревьев. В таких случаях на дерево лыкодеры поднимались без лестницы – с помощью веревок из того же мочала.

Пока рубили лес, нередко гибли лошади, из-за сырости и болезней умирали люди. В 1913 году профессор Императорского лесного института Николай Филиппов назвал условия работы мочальников «бесчеловечными и суровыми». Впрочем, Петр Кеппен о трудностях мочального промысла писал с лаконичной строгостью: «Все это естественно и не служит поводом к жалобам».

Сегодня в Букалее сложности добычи коры сведены почти к нулю: кору сдирают в Полх-Майдане с уже срубленных деревьев. Работать в лесу букалейцы не смогли бы при всем желании: почти все деревенские – одинокие женщины за шестьдесят. Молодых семей в деревне только две. Познакомиться с местными жителями нам помогла Нина Белова – фармацевт из Нижнего Новгорода, которая когда-то давно уехала из Букалея учиться. Нина хорошо помнит, как в детстве по ночам «чесала» мочало – помогала матери с работой в артели. По словам Беловой, в Букалее большинство занимается мочальным промыслом в силу привычки, укоренившейся у людей со стародавних времен. «Раньше в деревне была артель. Из мочала плели рогожу, делали из нее мешки и матрасы; до сих пор в каждом доме стоит станок для рогожи, я покажу вам», – рассказывает наша сопровождающая по дороге в деревню.

Мы въезжаем на главную и единственную улицу Букалея: по ней гуляют коровы, но не видно ни души. Нина в шутку напоминает, что название деревни переводится с чувашского как «долина быков». С первого взгляда на старинные дома понятно, что Букалей – место, где люди живут прошлым, почти оторванные от современной цивилизации. Раз в сутки сюда заезжает автобус из районного центра, раз в три дня – продуктовая лавка. Электричества и водопровода в деревне нет. Мы идем к первому дому, где живет одна из самых старых жительниц Букалея – Евдокия Федоровна Климакова. Во дворе я на секунду останавливаюсь: в нос ударяет очень сильный специфический аромат – нечто среднее между запахами псарни, тухлых яиц и липовых цветов. Евдокия Федоровна, как и все жители Букалея, этого запаха уже не чувствует – от ее одежды пахнет еще сильнее. Аромат сгущается, когда мы подходим к сараю с заготовками. Едва войдя внутрь, понимаем: идти дальше некуда – высокое помещение до потолка забито гниющим мочалом, липовым подкорьем. «Не успеваю работать», – поясняет хозяйка.

Букалейцы производят из мочала два типа изделий – малярные кисти и банные мочалки. Индивидуальных предпринимателей в деревне нет – женщины по старинке, без каких-либо счетов и накладных, продают кисти и мочалки перекупщикам. «Из Ростова приезжают за кистями, ими торгуют на Украине, – рассказывает Евдокия Федоровна. – А мочалки покупают из разных мест, иногда и для салонов красоты». Неожиданное словосочетание в устах восьмидесятилетней женщины из глухой деревни, но она знает, о чем говорит: перекупщики действительно реализуют липовые мочалки – по высокой, к слову, цене – в элитных спа-салонах.

Евдокия Федоровна с трудом ходит, но ловко выхватывает из горы подлубья кусок и показывает, что значит чесать мочало. Раз пятнадцать она проводит мочалом по гребенке из гвоздей, прибитой к полу, и за несколько секунд скручивает полученные волокна узлом – «восьмеркой». Настоящая русская мочалка готова.

Примеры употребления слова лыко в литературе.

Они все тут немного важничали, особенно передо мной, потому что я им казался человеком столичным, и они старались подчеркнуть, что они, мол, хотя и провинциалы, но тоже не лыком шиты.

Веники эти привозили возами из глухих деревень, особенно много из-под Гжели, связанные лыком попарно.

А что твоя треть, Онфим, — оборотил он строгий взор в сторону Лыка, — поболе хошь еговой трети, дак то иная печаль.

В наших кинокартинах Тосины соотечественницы творили такие дела малость поскромней, но тоже сразу было видно, что они не лыком шиты и распрекрасно знают, почем сотня гребешков.

Саня Костырь в той артели, редкий и старательный мастер, у которого дома облизана кажная вещь, у коего инструмент наточен так, что волос на лету разрежет, который срубит любой самый хитрый угол, славно косит, чеботарит, плетет из лыка и корня, ко всякому рукоделью мастак, ну и выпить не дурак, в дружине коли, коли со всеми.

Точнее, привязали веревками из прочного лыка к толстым бамбуковым стволам и понесли по каким-то малохоженым тропам.

Однако на сей раз и Мулярчик был не лыком шит — понимал, что отступать некуда.

Языками лыка не вяжут, ногами мыслете пишут, руками буди мельничныма размахами машут.

Да уж не как вы, кривляне, отвечаю, у вас от скупости уже все зубы смерзлись, вы с камня лыко дерете, из блохи голенище кроите, из осьмины четвертину тянете, кашу едите — и то держите ложку над горсточкой.

Но ведь и я не лыком шит и кое-что из того, что мелькало в ее русенькой головке, уловил.

В самом крайнем случае могут сжечь чучело врага, но отравить не отравят, внутренний гений не позволит, а гений внутри Сальери конечно присутствует — хоть и потрепанный, злой и скособоченный, но тоже не лыком шит.

Медведко лыком крепко приторочен к медвежьему дереву, а напротив, через Неглинную, Ждана выходит из воды, и муж ее, Горд, руками своими берет в охапку ее, и она обнимает его руками за шею и ногами за спину и смеется, как смеялась она с Медведко в его шестнадцать лет на Купалу, так, что испуганно начинали петь птицы, думая, что взошло солнце, и Емеля пытается вырвать и отвести глаза от медвежьей воды, от Жданы, от Горда, перестать слышать ее смех, и его стон, и крик, и не может этого сделать, и смотрит и слышит, и уводит его Дед не раньше, чем засыпают на зеленом лугу, под красной луной, двадцатого июля, в день Велеса, Горд и Ждана, и это — главный урок любови, что бы она не мешала и не путалась перед умом и не отводила глаза Емеле, когда он будет записывать в своем городе стоглав — Емелину книгу.

Поляне быстро наловчились драть лыко и обулись в лапти, но тиверцы, судя по увиденному, по-прежнему в сапогах: мужики в дубленых, бабы — в мягких, расшитых бисером.

Берсень ловко и споро плел лапоть из лыка, а бортник мастерил ловушку-роевню.

Эдакий природный супермен, лыка не вязавший, но хорошо знающий, что теплее всего валяться в грязи.

Источник: библиотека Максима Мошкова

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *