Монеты Василия Дмитриевича московского 1389 1425

Временем всеобщего распространения чеканных монет на Руси стало княжение Василия Дмитриевича Московского. Распростра­нение чеканных монет при Василии Дмитриевиче носило свое­образный характер, причиной которого явилось отсутствие еди­ного централизованного государства, наличие многочисленных претендующих на свою самостоятельность княжеств и городов. Все это повлекло за собой выпуск монет в огромных количествах, а также образо­вание большого чиста монетных дворов. Монеты чеканились в Москов­ском, Тверском, Рязанском, Суздальско-Нижегородском великих княже­ствах; в Ярославском и Ростовском княжествах; в Серпуховском, Галицком, Можайском, Малоярославецком, Дмитровском, Углицком, Боровском, Пронском, Городенском, Кашинском и Микулинском удельных княжествах; в городах Новгороде, Пскове, Спасске и Полоцке. Таким образом, набирал­ся 21 пункт по выпуску монет. Это было исключительным в своем роде вре­менем, так как ни до, ни после Василия Дмитриевича на Руси не существо­вало такого количества монетных дворов. Такое положение дел свидетельствует о все возрастающей потребности Руси в монетных еди­ницах, которую вызвал подъем русской экономики, обусловленный раз­витием ремесла и внутренней торговли. При этом московская монетная система играла главную, а для большинства княжеств и городов определя­ющую роль в формировании и развитии их монетных систем.

Изучено 529 экземпляров монет Василия Дмитриевича, из которых 511 денег и 18 полуденег. Средний вес денег — 0,91 г, что составляет вес немногим ниже веса монет Дмитрия Донского, который был равным 0,92 г. Усредненная проба этих монет — 87,5. Техника чеканки монет при Васи­лии Дмитриевиче, судя по стилю и внешнему виду, осталась прежней.

На лицевой стороне монеты по кругу располагается надпись «Печать князя великого Василия Дмитриевича», иногда легенда пишется с пропу­ском титула или отчества. Монеты Василия Дмитриевича делятся по изоб­ражению на лицевой стороне на девять основных типов.

Классификация и внутренняя датировка монет Василия Дмитриевича основана на двух основных признаках — метрологическом (вес монет) и нумизматическом (изображение и надпись). Оба эти признака берутся независимо друг от друга и монеты разбиваются на соответствующие мет­рологические и нумизматические типы и серии. Внутри каждой из этих групп между отдельными монетами либо совсем нет различия, либо оно очень невелико. Если объединить итоги классификации, монеты Василия Дмитриевича можно разделить на три нумизматически и метрологически определенные хронологические группы, сменявшие друг друга.

Первый период (1389-1400). Для этого периода характерны следующие изображения на лицевой стороне монет: человек с секирой в правой и мечом или саблей — в левой руке, петух и маленький четырехлапый зверек под ним, барс (иногда в сопровождении скорпио­на), всадник с соколом, всадник с копьем или мечом. Таким образом, мы имеем всего пять типов монет из 186 экземпляров. Три из этих изображе­ний (человек с секирой, петух и барс) заимствованы с монет предыдущего княжения Дмитрия Донского. Но изображение ездца стало нововведением. При этом изображение ездца очень быстро прижилось, и уже в первое десятилетие оно чеканилось на большинстве выпускаемых монет. На подавляющем количестве монет, составляющем примерно 80 % всего выпуска, отчеканены изображения, имеющие свой политический смысл. Так, барс — о символ Владимиро-Суздальского княжества, а ездец — изображение, шедшее из Москвы. Оборотная сторона монет первого периода содер­жит татарскую надпись с именем царствующего хана. Сделанная очень тщательно и не содержащая ошибок надпись гласит: «Тохтамыш хан да продлится его жизнь». Надпись выражает вассальную зависимость вели­кого московского князя от хана.

Средний вес монет первого периода составляет 0,91 г, что меньше веса монет Дмитрия Донского, которые весили 0,92 г. Падение веса происходило постепенно и было весьма незначительным. Разница в весе некото­рых экземпляров монет лежит между значениями 0,92-0,89 г.

Второй период (1400-1410). Лицевая сторона монет второго периода содержит следующие изображения: человек с секирой и мечом, барс, де­нежник в широкополой шляпе с загнутыми краями, трехстрочная надпись «Князь великий Василий Дмитриевич», всадник с соколом, всадник с ко­пьем. Таким образом, всего шесть типов и 144 экземпляра. Количество типов несколько увеличилось, причем тип с изображением петуха исчез, вместо него появились два новых типа: с изображением человека в широкополой шляпе и трехстрочной надписью: «Князь великий Василий Дмитриевич». Количество монет, на которых всадник изображен с копьем, по отношению к монетам, где он изображен с соколом, возросло по сравне­нию с первым периодом (3:1, а в первом периоде 2:1). Характерно сохра­нение типов монет с изображением политического характера — великокняжеских (человек с секирой, барс, всадник) и возрастание их числа по отношению к монетам с другими изображениями. На оборотной стороне монет второго периода уже не четкие татарские надписи с именем царствующего хана, а бессмысленные подражания случайным татарским над­писям или просто русские надписи. Средний вес монет второго периода составил 0,87 г, что составляет вес меньший, чем средний вес первого периода — 0,91 г. Падение в весе опять же весьма незначительное и посте­пенное. Вес отдельных типов колеблется от 0,90 до 0,96 г.

Третий период (1410-1425). На лицевой стороне монет этого периода находятся изображения следующего вида: человеке секирой и саблей, барс, ездец с соколом и круговая надпись «Князь великий Василий Дмитриевич всея Руси», всадник в развевающемся плаще, поражающий копьем голову дракона или змея. Всего пять типов из 199 экземпляров. Из них 181 деньга и 18 полуденег. Заметным признаком является то, что все «нейтральные» сюжеты покинули монеты, на них остались лишь рисунки, отражающие великокняжескую символику или имеющие политическую тенденцию. Монеты с изображением всадника составляют 55 % от монет с другими изображениями. На оборотной стороне монет третьего периода — либо бессмысленная копия татарской надписи, либо чисто русская надпись: Князь великий всея Руси». Впервые титул «всея Руси» появляется на моне­тах. В третьем периоде надпись на оборотной стороне снова претерпева­ет изменения и превращается из бессмысленной копии татарской надпи­си в русскую надпись, также содержащую титул московского великого князя — «Князь великий всея Руси», которая выражает политическую тен­денцию московских князей к объединению русских земель в единое госу­дарство. Таким образом, изображения и надписи на обеих сторонах мо­нет третьего периода отражали политические события, являвшиеся наиболее важными в истории Руси. Это и ослабление зависимости от та­тар, и укрепление великокняжеской власти, а также начало объединения русских земель вокруг Москвы.

В последние годы княжения Василия Дмитриевича кроме денег начали, чеканить и полуденьги. Изображения на них повторяли основные типы денег. На полуденьгах на лицевой стороне также в большинстве случаев находилось изображение ездца, на оборотной стороне чеканилась русская надпись, содержащая титул московского великого князя. Этих полуденег совсем немного, всего 18 монет, Это говорит о том, что их выпуск произ­водился в небольших количествах. Но само их существование свидетельствует о том, что во время княжения Василия Дмитриевича монетно-денежная система продолжала свое развитие и дифференциацию. Средний вес монет третьего периода составляет 0,82 г, что ниже веса монет второ­го периода (0,87 г), но колебания в весе также весьма малы и переход про­исходит постепенно: от 0,89 до 0,76 г.

Во время княжения Василия Дмитриевича, кроме денег и небольшого количества полуденег, продолжают хождение серебряные рубли-слитки, на которых проставлены такие же клейма, как и на монетах.

Мы рассмотрели деньги, отчеканенные в период правления Василия Дмитриевича, с метрологической и нумизматической точек зрения. Для полноты исследования необходимо включить в наше небольшое исследо­вание и топографию кладов. Это дает нам необходимые сведения по эко­номике и территории распространения денег данного периода княжения. Таким образом, мы получаем представление о районе экономического влияния Московского великого княжества при Василии Дмитриевиче. Со­ставление такой карты дает возможность выделить район экономическо­го влияния данного княжества в данную эпоху. Конечно же если в каком-то районе найден не единичный экземпляр монеты какого-либо княжества, а целый клад, то это напрямую указывает на то, что обращение этих монет предполагает не случайное или эпизодическое обращение, а экономиче­ское влияние данного княжества на этот район. Ведь клады в подавляю­щем большинстве могли составляться лишь из монет, имеющих в этом районе доминирующее или просто широкое распространение.

Регистрация находимых в данном районе кладов в течение нескольких десятилетий или даже столетий рисует вполне четкую картину их распро­странения. Если в одном из кладов помещены монеты нескольких князей одного княжества, последовательно сменявших друг друга, клад датирует­ся временем княжения позднейшего князя, монеты которого найдены в кладе. Ведь представляется логичным, что, лишь когда княжество взяло при нем под свое влияние этот район, туда могли поступить и монеты бо­лее ранних князей. Но что касается их экономического влияния, то о нем эти клады могут сказать весьма предположительно. Если сопоставить рай­оны экономического влияния различных княжеств в различные эпохи, то на основании топографии кладов можем получить ясную картину изме­нения, роста и борьбы экономических влияний, тесно связанных с поли­тической и экономической историей эпохи.

Распространение монет Дмитрия Донского ограничилось лишь Моск­вой. Во время княжения Василия Дмитриевича влияние Московского кня­жества на экономику страны сильно возросло и покинуло пределы самого княжества. Рост его происходил по северо-восточному направлению, за­хватив Суздальско-Нижегородское княжество, на юг, а также на запад. Кла­ды Василия Дмитриевича найдены и в самом Московском княжестве. Все­го зарегистрировано шесть кладов Василия Дмитриевича. На Север и Северо-запад московские монеты не распространились. Новгород и Тверь в то время сохранили свою экономическую обособленность, до­вольствуясь иностранной монетой и монетой собственного производства.

Так, результатом времени княжения Василия Дмитриевича стало значи­тельное развитие монетно-денежной системы, по сравнению с княжением его предшественника Дмитрия Донского. Об этом говорит то, что монет Дмит­рия Донского найдено 44 экземпляра, разложенных в 4 типа, а монет Васи­лия Дмитриевича имеется 506 экземпляров, разложенных по 9 типам. Конеч­но же мы не можем исходя из найденных экземпляров утверждать, что они являются представителями абсолютно всех выпущенных в то время монет. Но нельзя не признать, что соотношение между ними ярко свидетельствует о развитии экономических показателей, указывая на рост и развитие монет­но-денежной системы в период княжения Василия Дмитриевича.

Изображения на лицевой стороне монет в качестве своих прототипов взяли сюжеты из античной мифологии — Горгона. Ими стали элементы местной русской резьбы по камню — барс, а также иллюстрации совре­менной действительности — денежник, князь и т. д. Это свидетельствует о разнообразии использованных образцов и о высоком культурном уров­не мастеров-денежников. Появление титула «Князь великий всея Руси» и преобладание в изображениях символов великого князя, к которым от­носятся ездец, князь с секирой и мечом, владимиро-суздальский барс, го­ворят об усилении и росте великокняжеской власти. Ездец с изображений на монетах переходит со временем и на княжеские печати, заменяя свя­тых, приобретая, таким образом, особое значение в качестве характерно­го персонифицированного изображения московского великого князя, ко­торый, как выяснилось впоследствии, явился зачатком герба. Изображение ездца начеканено на большинстве монет Василия Дмитриевича, среди изу­ченных оно составило две трети.

Надписи на оборотной стороне монет проходят также значительные эволюционные изменения. От татарских надписей с именем царствующе­го хана, выражавших вассалитет великого князя, они меняются к чисто русским надписям с титулом «Князь великий всея Руси», отражая тем са­мым ослабление татарского ига и начало объединения русских земель вок­руг Москвы. Но все-таки в княжение Василия Дмитриевича большинство монет все еще содержит татарские надписи. Отдельные экземпляры содер­жат обозначение их ценности — «деньга», места чеканки — «Коломьская», а также личный знак денежника, повышавший его ответственность за доб­росовестность чеканки, которая в княжение Василия Дмитриевича встре­чалась очень редко. Происходит обычное для средневековой монетной системы понижение веса монет от 0,92 до 0,77 г. Обычная степенность и размеренность этого понижения веса свидетельствует о том, что это по­нижение вовсе не случайно и не является следствием случайных факто­ров. Это своего рода выражение определенной централизованной фис­кальной политики.

Что касается полуденег, то среди монет Василия Дмитриевича встрече­ны экземпляры, которые весьма необычны из-за своей легковесности. Их вес колеблется от 0,59 до 0,39 г. Предположение, что монеты эти являлись новой русской денежной единицей — полуденьгой, были высказаны Чи­жовым. У них не имеется никаких признаков сильной потертости. Невоз­можно допустить столь значительное намеренное или случайное откло­нение от нормального веса деньги, так как отличие этих монет от денег отражается и на их весе, и на размере, и резко бросается в глаза. Поэтому предположение Чижова вполне закономерно. Всего полуденег Василия Дмитриевича найдено 18 экземпляров, имеющих средний вес 0,48 г. Вес их примерно составляет половину части веса деньги Василия Дмитриевича. У трех экземпляров монет лицевая сторона содержит изображение че­ловеческой головы в профиль, в ободке из бус; один экземпляр имеет изоб­ражение денежника в широкополой шляпе с загнутыми краями; два экземп­ляра — изображение человека с секирой и саблей в руках; один экземпляр — изображение барса; девять монет — изображение всадника с копьем или мечом в руке и всадника, поражающего копьем голову дракона. Как и на деньгах, на девяти из восемнадцати монет, т. е. на половине полуденег, изображен всадник с круговой надписью: «Князь великий Василий», а на оставшихся восьми экземплярах лицевая сторона вообще не содержит круговой надписи. Изображение на лицевой стороне полуденег в подав­ляющем большинстве повторяет изображение на деньгах, отличаясь от них только размером и отсутствием надписи. На оборотной стороне полуде­нег — или подражание татарской надписи, или трех-, четырехстрочная русская надпись «Князь великий Василий», а иногда изображение челове­ческой головы в профиль. На одном экземпляре между второй и третьей строчками надчеканена буква «Е». Чижов предположил, что это является знаком денежников. Судя по большинству изображений на полуденьгах, которые повторяют изображения на деньгах, появившихся не ранее пер­вого десятилетия XV в., полуденьги начали чеканиться во второй полови­не княжения Василия Дмитриевича. Об этом свидетельствует также и преимущественная чеканка на оборотных сторонах русских надписей, и совершенное отсутствие грамотных татарских надписей. Это могло про­изойти по большей вероятности даже ближе к концу его княжения. Мало­численность экземпляров указывает на ограниченность выпуска этих монет, но сам факт появления новой монетной единицы — полуденьги — свидетель­ствует о дальнейшем развитии и дифференциации монетно-денежной сис­темы в княжение Василия Дмитриевича.

Полуденьги в качестве новой денежной единицы появляются в конце княжения Василия Дмитриевича, чеканятся в небольшом количестве и имеют хождение наряду с продолжающимся оборотом серебряных руб­лей. Они используются для мелких расчетов, что является показателем роста и дифференциации монетно-денежной системы. Техника чеканки при Василии Дмитриевиче остается неизменной. Монеты сохраняют свою высокую пробу, равную 87,5. В полном соответствии с данными метроло­гии и нумизматики находятся и данные топографии кладов, показываю­щие рост экономического влияния Московского великого княжества и основное направление его на северо-восток, с вторжением в пределы Суздальско-Нижегородского княжества, что тесно связано с политически­ми, военными и экономическими событиями эпохи.

Клейменые рубли, как было сказано ранее, продолжают свое хождение в княжение Василия Дмитриевича. Они представляют собой обычно по­луцилиндрические палочки длиной 8-10 см. На всех экземплярах один из концов слитка имеет хорошо заметный скос, отрезанный денежником ку­сочек серебра, по всей вероятности, в вознаграждение за клеймение слит­ка. Одно клеймо или даже несколько обычно помещаются на плоской сто­роне рубля. На слитках Ахтубинского клада, состоящего из 52 рублей, и Серпуховского — из 36 рублей, имеются клейма — барс и под ним скор­пион в условной форме зодиакального знака, в точности соответствую­щего III типу монет Василия Дмитриевича. Средний вес его — 92 г. Таким образом, рубль-слиток соответствует по весу стоденежному рублю. Вес се­ребряных слитков-рублей не имеет такой постоянной тенденции к паде­нию, как это характерно для веса монет. Это вполне понятно. При умень­шении каждой деньги в весе, предположим на один дециграмм, что совершенно незаметно на глаз, общий вес стоденежного рубля уменьшается совершенно незаметно, без потери номинальной стоимости, на це­лых 10 г, которые остаются в пользу князя или денежников, выпускающих монеты. Уменьшение же слитка рубля на 10 г легко могло быть обнаруже­но и должно было обязательно повлечь за собой падение его номиналь­ной стоимости. Поэтому падение веса рубля-слитка резко отставало от па­дения веса стоденежного рубля. Но в княжение Василия Дмитриевича это расхождение в весе между стоденежным рублем и рублем-слитком было еще не очень значительно, поэтому оба рубля имели повсеместное и па­ритетное хождение.

Мой блог находят по следующим фразам

  • монеты россии
  • монеты
  • монеты дореволюционной России
  • монеты 2 1999 года стоимость
  • БУМАЖНЫЕ ДЕНЬГИ 1909 Г И ИХ ЦЕНА
  • стоимость монет россии


30 ноября/1 декабря 1408 года 608 лет назад Золотоордынский темник Едигей вторгся на Русь и осадил Москву.
К началу XV века врезультате внутренних смут и внешних поражений Золотая Орда ослабела. Некоторые ханы вообще играли чисто номинальную роль, и от их имени заправляли всемогущие темники, обладавшие реальным военным ресурсом, однако тоже не контролировавшие полностью все бывшие подвластные территории.

Одним и последних ордынских полководцев, пытавшихся восстановить былое величие Улуса Джучи был темник Едигей. В 1399 году в битве на Ворскле он наголову разгромил большую армию Великого княжества Литовского и его союзников во главе с князем Витовтом. А в 1408 году собрал крупное войско и неожиданно двинулся на Русь, и 1 декабря осадил Москву, желая принудить её к покорности. Великие князья Московские прекратили регулярную выплату ордынского выхода ещё в 1395 году, после разгрома Орды Тамерланом, и Едигей решил заставить непокорных вассалов признать своё верховенство. Нападение татар стало неожиданностью для московского князя Василия Дмитриевича. Для обороны столицы он оставил своего дядю Владимира Храброго, а сам с женой и детьми уехал в Кострому, где занялся сбором войск для отражения агрессии.
Часть своего войска Едигей направил в Нижний Новгород и Городец, которые были взяты, разграблены и сожжены, но большая часть татарской конницы пришла к Москве. Руководители обороны сожгли деревянные московские посады, что не дало возможности татарам использовать бревна для примета к стенам Кремля и их поджога. Каменная московская крепость была надежна и неприступна для Едигея. А стрельба из огнестрельных орудий отбила охоту татарам начинать штурм, и заставила расположились на некотором удалении от города.
Во время осады Едигей отправил послание великому князю тверскому Ивану Михайловичу с требованием привести войско и артиллерию под стены Москвы, но тот отказался.
Опустошив Серпухов, Верею, Дмитров, Переяславль-Залесский, Юрьев-Польской, Ростов, Владимир, Коломну Едигей через три недели вынужден был снять осаду Москвы и вернуться в свои степи после получения известия ордынского хана Булат-Салтана о наступлении на него сына Тимур-Кутлуга — Тимура. Но при этом Едигей взял с осажденных 3 000 рублей откупа.
Отступая в Орду Едигей сжёг и разграбил Троице-Сергиеву лавру, а также опустошил Рязанское великое княжество и сжёг и разграбил Рязань.

Василий Дмитриевич Московский.
Позже в 1416 году Едигей разграбил Киев и всё правобережье Днепра, бывшее под властью Великого княжества Литовского. Однако в 1419 году был убит одним из сыновей хана Тохтамыша. Его наследники позже возглавили Ногайские орды, а также его прямыми потомками были князья Кутумовы, Юсуповы и Урусовы.

610 лет назад темник Едигей снял осаду с Москвы и, получив от горожан щедрый выкуп, вместе с тысячами русских пленников ушел от кремлевских стен в Золотую Орду, где произошла попытка дворцового переворота. Тем не менее, восстановить процедуру получения дани от москвичей татаро-монголам не удалось. А в силу кризиса в собственной державе разорительными набегами они Москву больше не беспокоили.

20 декабря 1408 года золотоордынский темник Едигей неожиданно снял осаду с Москвы и повернул назад в степи, несказанно обрадовав готовившихся к худшему городских жителей. Тогда еще никто из москвичей не знал, что больше Золотая Орда не будет угрожать их княжеству. Сама погрузившись в жуткую смуту, она распадется на несколько враждующих осколков.

В 1382 году — всего два года спустя после Куликовской битвы — разорительный поход на Москву предпринял хан Тохтамыш, стремившийся восстановить зависимость завоеванных его пращурами, но начавших поднимать мятежи, русских земель. Из-за эффекта внезапности его поход имел ошеломляющий успех. Увидев золотоордынские орды, москвичи запаниковали, а недавно так эффектно разбивший Мамая князь Дмитрий Донской спешно покинул Кремль: официально – для сбора рати. Не остался со своей паствой и митрополит Киприан.

Как известно из летописей, монголы не сумели взять крепостные стены приступом и пошли на обман. Когда доверчивые жители сами открыли ворота, полчища ворвались на городские улицы, принялись грабить и убивать. Практически все население погибло или было угнано в рабство:

«И была в граде сеча зла и вне града тако же сеча велика. И до тех пор секли, пока руки и плечи их не ослабли и не обессилели они».

Тохтамышу досталась поистине колоссальная добыча.

Прошли годы, и уже сам всесильный хан оказался разбит среднеазиатским завоевателем Тамерланом, разгромившим его войска в эпической битве на Тереке в 1395 году. Золотая Орда уже никогда не оправилась от сокрушительного удара. Существовать в привычном виде, а вернее агонизировать ей оставались какие-то десятилетия.

Намеревался Тамерлан сходить и на Москву, но внезапно развернулся и убыл восвояси. Не поверившие своему счастью настрадавшиеся люди списали произошедшее на чудодейственное свойство иконы Пресвятой Богородицы, привезенной из Владимира и с тех пор почитавшейся в качестве покровительницы Москвы.

После учиненного золотоордынцам разгрома московские власти вновь продемонстрировали намерение выйти из статуса данника. Новый Сарай уже не внушал им такого страха, как раньше. Поход Едигея должен был стать очередным актом устрашения строптивого вассала. Необходимо было ослабить наладившиеся связи Москвы с Литвой. Целью Едигея также являлось восстановление контроля над другими непокорными территориями.

«Был он очень смугл, среднего роста, плотного телосложения, отважен, страшен на вид, высокого ума, щедр, с приятной улыбкой, меткой проницательности и сообразительности», — так описывали этого темника, то есть, крупного военачальника, командира тумена.

Летописная повесть о нашествии 1408 года сохранилась в нескольких вариантах. Из самого раннего и краткого следует, что Едигей двинулся в пределы Русской земли по приказу хана Булата в сопровождении четырех царевичей и многих ордынских князей. А в Москве повторилась прежняя история: те, кому это положено по рангу, и ведать не ведали о движущейся с самыми агрессивными намерениями многочисленной вражеской армии.

Великий князь Василий I был застигнут врасплох. Как и его отец Дмитрий, он спешно убыл из города, отправившись в Кострому.

«Василей же не успе ни мало дружины събрати», — говорится по этому поводу в Симоновской летописи.

Примеру своего правителя последовали многие богатые и знатные жители, не хотевшие повторять судьбу зарезанных, сожженных и утопленных Тохтамышем. Бегство «господ» обострило социальные противоречия. Фактически защищать Москву остался простой люд. Организацию обороны князь поручил своему дяде, герою Куликовской битвы Владимиру Серпуховскому, который по меркам того времени находился уже в преклонных летах. Источники свидетельствуют, что вместе с москвичами за выстроенными Дмитрием Донским крепкими белокаменными стенами Кремля спряталось много пришлого населения, сумевшего спастись от карателей. Согласно одной из версий, вовсе не татаро-монголы, а сами горожане сожгли посад – это было мерой по обороне.

Войска Едигея окружили Москву 30 ноября. Обосновавшись в ставке в селе Коломенском, темник послал 30-тысячный отборный отряд в погоню за Василием, однако пленить князя не удалось. Другие не участвовавшие в осаде части татаро-монгольской армии совершили разорительные набеги на Дмитров и Коломну, Городец и Нижний Новгород, Переславль-Залесский и Ростов, под Москвой – на Троице-Сергиеву Лавру, а по Софийской летописи еще Юрьев и Верею. Каждый город ждала одинаковая участь: тотальное разграбление и сожжение. Население несло громадные потери. Впрочем, Едигея сопровождали и относительные неудачи.

Так, тверской князь Иван Михайлович отказался выполнить приказ и выступить на Москву вместе с ордынцами.

В условиях зимы и прекрасно понимая преимущество новых кремлевских стен, Едигей не планировал штурмовые действия, намереваясь принудить город к сдаче измором. Наученные опытом защитники уже не попадались на те уловки, как с Тохтамышем. Каждое приближение «полков поганых» они встречали ожесточенной стрельбой из всех имевшихся ружей и пушек-тюфяков.

«Жалостливо было видеть, как чудные церкви, которые были созданы многолетними временами и высокими зданиями украшали величество града, в один час загорались пламенем, а величество и красота града, чудные храмы, от огня погибли.

В тот час было страшное время, люди бегали и кричали, а великое пламя с громом поднималось на воздух, тогда как город был в осаде от беззаконных иноплеменников»,

— рассказывал очевидец событий, сообщение которого адаптировал известный советский историк Михаил Тихомиров.

Вопреки собственным планам, Едигей пробыл под Москвой лишь три недели. Вскоре к нему явились посланники из Сарая, рассказавшие о попытке государственного переворота против хана Булата, который едва не попал в плен к заговорщикам. Оказавшись в отчаянном положении, хан требовал немедленного возвращения своей армии.

Это совсем не входило в намерения амбициозного Едигея, который и сам претендовал на верховную власть в Золотой Орде. Конечно же, ему не хотелось покидать московские земли без пополнения собственной казны. Если верить Ермолинской летописи, оборонявшиеся не знали о политических событиях в Сарае и поставленной перед ордынскими войсками необходимости срочно покинуть Русь.

После быстротечных переговоров Москва согласилась на уплату «окупа» в размере 3 тыс. рублей. Эта сумма была более чем в два раза меньше обычной ежегодной дани.

Другая летопись, Симоновская, утверждала, что москвичи сами диктовали условия мира, а «окаянный Едигей» с ними «смирился».

20 декабря татаро-монгольские войска выступили из-под Москвы. Впереди вели пленников: каждый ордынский командир забирал из Руси до 40 захваченных русских. На обратном пути разозленные невзятием желанного города и маршем сквозь метели и ветер завоеватели сожгли Рязань. Несмотря на невыполнение главной задачи кампании, Едигей все равно существенно подорвал растущую мощь Московского княжества и сопредельных земель. Однако восстановить процедуру выплаты дани он все же не смог.

В Орде между тем развивались драматические события. После смерти хана Булата в 1410 году на престол взошел его противник хан Тимур, с которым Едигей повел борьбу, окончившуюся поражением. Тем не менее, он продолжил играть заметную роль в политических хитросплетениях своей державы, а во время очередного похода в 1416 году разорил Киев и весь правый берег Днепра. Едигей основал династию, впоследствии правившую в одном из золотоордынских осколков – Ногайской Орде. Прямыми потомками темника являются русские княжеские фамилии Юсуповых и Урусовых.

§ 4. Падение политической независимости Нижегородского княжества

О присоединении Нижнего Новгорода к Московскому княжеству в летописях сохранились рассказы, воспроизводящие это событие не совсем одинаково. Очень короткое сообщение по этому поводу имеется в Ермолинской, летописи. В ней говорится, что 16 июля 1392 г. Василий I Дмитриевич отправился в Орду к хану Тохтамышу. Цели этой поездки Ермолинская летопись не объясняет, но она вытекает из дальнейшего изложения: московский великий князь ставил своей задачей добиться, чтобы Тохтамыш согласился на передачу под его власть Нижегородского княжества. Указанная задача была разрешена удачно. 25 октября 1392 г. Василий I вернулся в Москву, достигнув во время своего пребывания в Орде определенных политических успехов. Он встретил там почетный прием («многу честь приим от царя, якоже ни един от прежних князей») и получил от Тохтамыша ярлык на Нижний Новгород, Городец, Мещеру, Тарусу. 6 ноября, т. е. через 10 дней после приезда в Москву, Василий I отправился в Нижний Новгород, очевидно, в целях реализации полученных в Орде на него прав, пробыл там «до рождества Христова» (т. е. до 25 декабря), а затем вернулся, оставив в городе своего наместника Дмитрия Александровича Всеволожа. Вырисовываются чисто внешние данные, касающиеся присоединения Нижегородского княжества к Московскому, но конкретная картина этого события (в частности, взаимоотношения московского правительства с различными разрядами населения Нижегородско-Суздальской земли) остается неясной.

О судьбе нижегородско-суздальских князей в Ермолинской летописи имеются краткие сведения под 1394 г.: Борис Константинович в этом году умер и был похоронен в Суздале, а сыновья Дмитрия Константиновича — Василий и Семен («суздальские Дмитриевичи») бежали в Орду, очевидно, добиваться восстановления своих прав на утраченные владения. Великий московский князь организовал за ними погоню, но безрезультатно («и не постигоша их»).

Еще короче, чем Ермолинская летопись, освещает рассмотренные события летопись Типографская. Новым для нас в ней является лишь то, что вместе с Василием I в Нижний Новгород ездили «бояре его старейшин». Эта интересная деталь, повторенная в Московском летописном своде и в Воскресенской летописи, свидетельствует о том, что акту объединения Нижегородского княжества с Московским московское правительство придавало серьезное политическое значение, и этот акт был совершен в присутствии высших представителей правящих кругов.

Львовская летопись, приводя те же самые факты, что и Ермолинская, дает им несколько иное освещение. Именно она подчеркивает военно-наступательный характер действий московского правительства, направленных против Нижегородского княжества, в то время как, судя по Ермолинской летописи, присоединение Новгорода к Москве было осуществлено в значительной мере мирным путем. По Львовской летописи, еще перед поездкой в Орду московский великий князь порвал мирные отношения с нижегородско-суздальским князем Борисом Константиновичем («сложил» ему «целование»). Поход Василия I в Нижний Новгород преследовал военные цели («иде ратью»). Московский великий князь этот «град взя за себя» и «поймал» жену местного князя Семена Дмитриевича, который бежал в Орду. Несколько короче, но в соответствии с данными Львовской летописи и их политической трактовкой изображает дело Софийская вторая летопись. В Новгородской четвертой летописи указано, что нижегородско-суздальские князья (за исключением спасшегося бегством Семена Дмитриевича) были пленены великим князем московским («князей и княгинь пойма в таль»; по Софийской первой летописи — «поима в полон»).

Думается, что вышеизложенный, хотя и очень лаконичный и сухой, материал позволяет сделать два вывода. Во-первых, присоединение к Московскому княжеству Нижнего Новгорода и других упомянутых выше русских городов было подготовлено дипломатически (во время визита в Орду, совершенного Василием I во второй половине 1392 г.) и закреплено военным путем (в результате похода московских войск во главе с великим князем и «старейшими боярами» в конце 1392 г.). Во-вторых, московское правительство не очень стремилось фиксировать внимание на том, что нижегородско-суздальские князья были принуждены им к подчинению силой. Поэтому в ряде летописей (Ермолинской, Воскресенской) эта сторона дела в той или иной мере затушевана.

В Софийской первой и Новгородской четвертой летописях последовательность двух факторов, игравших роль в борьбе московского правительства за Нижний Новгород (дипломатические усилия, проявленные в Орде, и военное наступление), освещается иначе, чем в ранее рассмотренных нами летописных сводах. Сначала якобы Василий I «ходи под Нижний Новгород ратию и взя город за себе…», а уже после этого хан «дал ему… Новгородьское княжение…» Почему произошла такая перестановка событий? Детальное сличение летописных текстов помогает вскрыть в отдельных сводах наличие искусственной комбинации разных источников о московско-нижегородских отношениях 1392–1394 гг., но, конечно, не может объяснить внутреннюю логику и смысл такой (с формальной стороны обнаруживающей искусственность) компановки. Объяснения этому надо искать в политических соображениях, побуждавших составителей и редакторов летописных памятников переставлять и переплетать источники. В рассматриваемом сейчас случае попытка летописцев представить дело так, что сначала Нижний Новгород был присоединен к Московскому княжеству, а затем это присоединение было оформлено в ярлыке, выданном ханом Тохтамышем Василию I, вызвана, по-моему, тем, что во враждебных московскому правительству кругах (тверских и других, в том числе части московских феодалов) его упрекали в использовании Орды не только в дипломатических, но и в военных целях. Если хан выдал ярлык московскому великому князю на Нижний Новгород в то время, когда он еще был независим от Москвы, значит, ордынский правитель мог ему оказать помощь и в приведении своего распоряжения в жизнь, мог помочь московским властям укрепиться в городе. Если же ярлык был выдан уже после того, как московские власти сами добились объединения Московского и Нижегородского княжеств, значит, хан уже оказывался поставленным перед совершившимся фактом и ему оставалось лишь признать его. Вторая версия в большей мере отвечала задаче укрепления престижа Московского княжества и на международной арене и внутри страны, в большей степени служила делу подъема национального самосознания, отвечала патриотическим настроениям широких кругов населения. И если фактически было как раз так, что Василий I сначала заручился поддержкой со стороны Орды своим планам о покорении Нижнего Новгорода, а потом уже стал эти планы проводить в жизнь, то в некоторых произведениях политической литературы события начали изображаться в обратном порядке. Желаемое стало выдаваться за действительность: начали писать, что сперва Нижний Новгород якобы подчинился московским властям, а затем хан был вынужден официально с этим обстоятельством согласиться.

Наиболее полный рассказ о падении независимости Нижегородского княжества содержится в Рогожском летописце, Симеоновской летописи, Тверском сборнике (в последнем памятнике изложение короче, чем в первых двух). Самое интересное — это то, что в названных летописных сводах описываются (хотя и скупо) действия московского правительства в Нижнем Новгороде и раскрывается отношение к нему местного населения. Рассказ ведется с позиций, враждебных московскому великому князю Василию I Дмитриевичу. Это и понятно, если учитывать, что данный текст дошел до нас через тверское летописание и отражает политические тенденции тверских феодалов. В то же время в тексте звучат мотивы, близкие к более широким кругам городского населения.

В указанных летописных сводах говорится, что в 1392 г. Василий I нарушил мир с нижегородско-суздальским князем Борисом Константиновичем («сложи» ему «целование крестное») и совершил поездку в Орду, где просил хана Тохтамыша закрепить за собой права на Нижегородское княжество. Разбираемые летописи осуждают этот поступок московского великого князя, указывая, что он должен был привести к кровопролитью, к несчастьям для Руси («преможе бо многое събрание на кровопролитие», «на погыбель христианьскую»). Мысль здесь такая: обращение отдельных русских князей за помощью к ордынским правителям, использование поддержки последних в своих внутренних междукняжеских усобицах приносит большой вред населению Русской земли. Мысль эта в данном случае высказывалась в интересах правителей отдельных русских княжеств, отстаивавших свою независимость от централизаторской политики московской великокняжеской власти. Но та же мысль, будучи развиваема не в плане обоснования узко сепаратистских феодальных лозунгов, выдвигаемых защитниками политической раздробленности, а в целях защиты идеи национальной независимости Русской земли, получала более общее значение, делалась созвучной широким слоям русского населения. Вмешательство Орды в дела русских княжеств становилось все большим тормозом для развития Руси.

Летописи подчеркивают, что, добиваясь признания за московским правительством прав на Нижегородское княжество, Василий I старался подкупить Тохтамыша, передав ему большие денежные суммы и другие подарки: «безбожный же татарове взяша и сребро многое и дары великыи». В результате составитель повести разбираемого типа приходит к выводу: московский великий князь добился в Орде прав на Нижний Новгород «златом и сребром, а не правдою». И в связи с этим приводит выдержку из «священного писания»: «безумнаго очи конець вселенныя» (т. е. алчность, безрассудная зависть доведут мир до погибели). Здесь процесс объединения русских земель рассматривается в плане феодальных понятий того времени, как рост богатств московских князей, стремившихся к захватам чужого имущества. Апелляция к «правде», которая должна быть выше «злата» и «сребра», в данном случае производилась в целях защиты правопорядка периода феодальной раздробленности, обосновывавшего верховную собственность каждого великого или удельного князя на территорию своего княжения и предохранявшего ее от поползновений со стороны других владетелей. Но та же «правда» могла быть понимаема в вышеприведенном летописном конспекте и по-иному: как политика объединения русских земель, проводимая не с помощью татаро-монгольских князей, а вопреки Орде и в борьбе с ней. И подобное понимание «правды» опять-таки было близко широким народным массам. Таким образом, идеи, высказанные в повести о падении независимости Нижнего Новгорода, включенной в Рогожский летописец, Симеоновскую летопись, Тверской сборник, были передовыми для того времени, но, получая специфическое преломление, они сужались в своем содержании и использовались для идеологического обоснования начал местного владельческого сепаратизма.

Деньги, взятые Василием I из великокняжеской казны и привезенные в Орду (московское «серебро» и «злато»), конечно, сыграли немаловажную роль в переговорах между московским князем и Тохтамышем по поводу передачи Нижнего Новгорода под власть московского правительства. Но в то же время совершенно несомненно, что дело было не в одних деньгах, а в возрастающей силе Московского княжества, с чем не могла не считаться Орда. В частности, ордынские власти уже не имели возможности сами справляться с ушкуйниками, которые во время своих набегов грабили ордынских купцов по Волге и доходили до Болгар и Сарая. Тохтамыш, вероятно, рассчитывал, что с присоединением Нижнего Новгорода к Московскому княжеству вооруженные силы последнего приостановят движение ушкуйников, которые прекратят свои нападения не только на русские города в Поволжье, но и на ордынские городские центры.

По данным Рогожского летописца, Симеоновской летописи и Тверского сборника, Василий I из Орды выехал в Русь с ордынским послом. Дойдя до Коломны, великий московский князь отправил ханского посла вместе со своими боярами в Нижний Новгород (очевидно, для выполнения ханского решения о включении Нижегородского княжества в состав московских владений), а сам вернулся в Москву, через некоторое же время также поехал в Нижний Новгород. Здесь перед нами более детальное изложение событий, чем в ранее разбиравшихся летописных памятниках, в которых говорилось о поездке Василия I в Нижний Новгород одновременно с московскими боярами.

Рассматриваемые сейчас летописные своды ничего не говорят о посылке Василием I в Нижний Новгород рати (о чем имеются сведения в Львовской и других летописях). В дальнейшем упоминаются действующие в Нижнем Новгороде «безбожный татары». Очевидно, какой-то военный татаро-монгольский отряд был при после Тохтамыша. Но имелся ли такой же вооруженный отряд при русских боярах, об этом в изучаемых летописных памятниках нет данных. Однако вряд ли следует отвергать показания Львовской и других летописей о том, что поход из Москвы на Нижний Новгород в конце 1392 г. был мероприятием военно-наступательного характера. Да это косвенно подтверждают и Рогожский и сходные с ним летописцы, когда рассказывают, что нижегородско-суздальский князь Борис Константинович, ожидая прихода ордынского посла и московских бояр, обратился к своим боярам и «дружине» с просьбой не выдать его, а те обещали «сложить» за него «свои головы». Наконец, все эти летописи начинают рассказ о падении независимости Нижнего Новгорода с того, что договоренность Василия I с Тохтамышем о получении ярлыка на Нижегородское княжество была шагом на пути к «кровопролитью» и «погыбели христианской».

Но почему же Рогожский летописец, Симеоновская летопись, Тверской сборник молчат о том, что московское правительство использовало для приведения в покорность Нижнего Новгорода военную силу? Ведь в плане осуждения политики Василия I, которое имеется в этих сводах, было, напротив, как будто, важно подчеркнуть, что присоединение Нижнего Новгорода — это акт насилия со стороны московского правительства. Конечно, ответить на поставленный вопрос можно только предположительно. Думаю, это объясняется тем, что в рассматриваемых нами сейчас летописях превалируют две идеи: во-первых, осуждение акта договоренности Василия I с Тохтамышем по вопросу о Нижнем Новгороде как проявлении антинациональной политики; во-вторых, осуждение нижегородских бояр, в самый решительный момент изменивших своему князю Борису Константиновичу и предавших его. Для того чтобы приобрела убедительность первая идея, составителю текста особенно важно было подчеркнуть, что Василий I привел в Нижний Новгород «безбожных татар». Чтобы заклеймить нижегородских бояр-изменников, составителю даже выгодно было показать, что измена была плодом вероломства бояр, принявших сторону татаро-монголов, а не делом, совершенным под нажимом московской рати.

Согласно повести изучаемого типа, нижегородско-суздальский князь Борис Константинович, готовясь к отпору натиска, шедшему из Москвы, созвал своих бояр «и нача им молитися с плачем и слезами: братиа бояре и дружина, поминаите крестное целование и нашу любовь и доброту». Смысл данного летописного текста надо, очевидно, понимать так, что Борис Константинович потребовал от своих бояр и слуг принесения ему присяги. Вряд ли такое мероприятие можно рассматривать как акт чисто формального характера. Вероятно, для него имелись какие-то достаточно веские основания. Естественнее всего, конечно, объяснить предложение нижегородско-суздальского князя (в передаче летописи звучащее как просьба) местным феодалам относительно присяги опасением, что в среде нижегородского боярства имеются сторонники московского правительства. По всей вероятности, такое опасение у князя Бориса Константиновича было и вряд ли следует подвергать сомнению его реальность. Но думается, что для правильной интерпретации летописного рассказа о совещании нижегородско-суздальского князя со своими боярами очень важно учесть позицию еще одной социальной силы, с которой должны были считаться и московское и нижегородское правительства, — это нижегородских горожан. Уверенности в их поведении, очевидно, у Бориса Константиновича не было. Из летописных сообщений, относящихся к 70-м и 80-м годам XIV в., видно, что нижегородские горожане страдали от татарских набегов до такой степени, что иногда покидали город, а местные князья не могли их защитить от ордынской опасности. Местное городское население много терпело от усобиц нижегородско-суздальских князей, использовавших в своих феодальных войнах помощь со стороны ордынских правителей. Нижний Новгород подвергался и нападениям со стороны ушкуйников, от которых не имел защиты. По всем этим причинам Борис Константинович не мог особенно рассчитывать на поддержку нижегородских горожан, для которых переход под власть Московского княжества мог представляться наиболее благоприятным выходом из весьма тяжелого положения. Нельзя было не учитывать и экономических связей Среднего Поволжья с московским центром, определявших политическую ориентацию хотя бы части нижегородского купечества в сторону Москвы.

Летопись не дает прямых данных для еще одного предположения, которое, однако, станет вполне правдоподобным, если сопоставить то, что делалось в Нижнем Новгороде в 1392 г., с обстановкой, складывавшейся в других русских городах и княжествах накануне их включения в состав Русского централизованного государства. В эти моменты там, естественно, обострялись социальные противоречия. Антифеодальные движения против местных представителей господствующего класса иногда переплетались с освободительной борьбой против ордынского ига.

Нечто подобное происходило, очевидно, и в Нижнем Новгороде в конце 1392 г. Борис Константинович боялся не только московских войск, но и торгово-ремесленного населения собственного княжества, и в таких условиях было очень важно сплотить силы господствующего класса, что он и попытался сделать. «Старейший боярин» Василий Румянец принес своему князю клятву верности от имени других бояр и слуг («и рече ему: княже великыи, главы свои сложим за тя…»). Составитель повести, помещенной в Рогожском летописце, Симеоновской летописи, Тверском сборнике, упрекает Василия Румянца во лжи и предательстве, считая, что он (вместе с другими боярами) уже в момент присяги задумал измену, и сравнивает его с киевским воеводой X в. Блудом, также предавшим князя, которому служил («…льстя ему, якоже древний Бут лься своему князю, а чюжему добра хотя…»). Можно, конечно, думать, что у Василия Румянца была договоренность от имени других нижегородских бояр с великим московским князем о выдаче князя Бориса Константиновича, которого он, следовательно, обманывал. Но мне это предположение не представляется достаточно убедительным. Для самого Василия I социально-политическая обстановка, сложившаяся в Нижнем Новгороде, и настроения различных слоев местного населения были, по-видимому, недостаточно ясны. Поэтому он и не торопился туда ехать, очевидно, выжидая, пока определится отношение к московскому правительству отдельных групп нижегородского общества. И только через две недели после приезда в Москву из Орды московский великий князь решился отправиться в Нижний Новгород, где почва для его появления была подготовлена деятельностью его бояр.

Поэтому я и думаю, что присягу нижегородского боярства своему князю Борису Константиновичу нельзя расценивать как обман с его стороны. В данное время местным феодалам важно было обеспечить единый фронт действий господствующего класса в том случае, если бы начались волнения среди горожан. Надо было ликвидировать их антифеодальную направленность, но поддержать и использовать в своих интересах лозунги национально-освободительного движения, направив его по линии борьбы с московской великокняжеской властью и ее представителями под тем предлогом, что последние являются в сопровождении ордынского посла. Тем самым был бы подорван и авторитет московской великокняжеской власти.

Характерно, что и московские представители, прибывши в Нижний Новгород, прежде всего стремятся уловить настроение городского (очевидно, торгово-ремесленного) населения. Согласно летописному рассказу, «внидоша татарове в град и бояре москвичи и начаша в колоколы звонити, стекошася людие…», «и снидеся весь град». Следовательно, по колокольному звону было созвано собрание горожан. Очевидно, вечевые порядки в городе еще были живы. И бояре, присланные из Москвы, эти порядки соблюдают, понимая, что в таком крупном ремесленно-торговом центре, как Нижний Новгород, городская корпорация представляет собой значительную социально-политическую силу. Очень показательно, что московские послы — бояре начинают переговоры с «людьми» города, а не с представителями нижегородских феодалов. Вряд ли можно сомневаться, что во время этих переговоров горожане получили какие-то политические гарантии со стороны московских послов. Летописи изображают переход Нижнего Новгорода под московскую власть как акт моментальный: собрались нижегородские «людие», местные бояре отошли от князя Бориса Константиновича, последний остался в полной изоляции, и присоединение Нижнего Новгорода к Московскому княжеству произошло сразу и безболезненно! Так в жизни не бывает. Процесс подчинения города московскому правительству, несомненно, растянулся на какой-то, хотя и не очень продолжительный, период.

Сначала определилась линия поведения горожан, благоприятная по отношению к московской великокняжеской власти. То, что вместе с московскими послами прибыли в Нижний Новгород «безбожный татары», не повлияло на эту линию, местное ремесленно-торговое население не пошло на борьбу с Ордой (а при данной ситуации — и с Москвой) за местных нижегородских князей, многие из которых были и сами связаны с ордынскими ставленниками.

Тогда и нижегородские бояре, часть которых, возможно, и раньше держалась московской политической ориентации, откололись от князя Бориса Константиновича. На призыв последнего о помощи («братие, бояре, помянете крестное целование, не выдавайте мя») Василий Румянец, выступая опять-таки от имени нижегородского боярства в целом, заявил: «княже, не надейся на нас, несть есмы с тобою, но на тя есмы». Это был официальный «отказ» вассалов от службы своему сеньору. Если строго следовать за летописным изложением, то надо принять, что этот «отказ» был провозглашен сразу после того, как по колокольному звону перед московскими представителями собрался «весь град». Перед собранием нижегородских горожан Василий Румянец и отказался якобы от принесенной им не так давно присяги князю Борису Константиновичу. В действительности же, как указано выше, все было значительно медленнее и сложнее.

Летописи не жалеют выражений для того, чтобы заклеймить клятвопреступление Василия Румянца. Они именуют его «друг дияволь», «многым казнем достоин», относят к нему изречения Давида («мужа крови льстива гнушаеться господь») и Иоанна Лествичника («душа мятежна седалище диаволе»). Почему такая страстность? Только ли здесь дело в моральных побуждениях летописцев? Я думаю, что, конечно, нет. Ведь, строго говоря, Василий Румянец не совершил никакого преступления с точки зрения феодального права. «Вольность» боярской службы гарантировалась всеми междукняжескими договорами. «Отказ» бояр и вольных слуг от службы своему князю и присяга на верность другому представляли собой вполне законные явления с точки зрения феодальных представлений. Василий Румянец в соответствии с феодальными юридическими нормами предупредил своего князя о разрыве с ним отношений и о вступлении в число вассалов его противника. Так что все как будто обстояло нормально. Однако массовое использование боярами и слугами вольными права «вольности» службы являлось опасным прецедентом. Оно подрывало основы того политического порядка, который предполагал существование ряда самостоятельных князей с отрядами своих бояр и вольных слуг. Сильнейший из этих князей мог на законном основании, на началах видимой добровольности, сконцентрировать вокруг себя такое количество «вольных» (до поры до времени) слуг, которое в дальнейшем станет несовместимым с существованием политической раздробленности. Поэтому автор разбираемой повести, сторонник раздробленности, с таким негодованием говорит о поступке Василия Румянца. Свое негодование он объясняет национально-патриотическими мотивами: Василий Румянец перешел на службу к ордынским князьям («оставив своего князя, изменив крестьное целование и отиде к татарам»), ибо московский князь прислал в Нижний Новгород своих представителей с санкции Орды и вместе с послом Тохтамыша.

«По мале же времени» (по Рогожскому и другим летописцам; через две недели — по Ермолинской и другим летописям) после отправки в Нижний Новгород своих бояр Василий I приехал туда сам. Очевидно, сделал он это тогда, когда исчезла опасность сопротивления московскому правительству со стороны местного населения. Он назначил в город своих наместников, а князя Бориса Константиновича с женой и детьми велел «по градом развести». На устройство в присоединенном княжестве московской системы управления потребовалось около полутора месяцев, и только по истечении этого срока великий князь «возвратися въсвояси на Москву» и отпустил в Орду, «чтив и дарив», бывших при нем татар. Все же указанное время они оставались при Василии Дмитриевиче в Нижнем Новгороде.

Характерна более поздняя версия о падении самостоятельности Нижнего Новгорода, имеющаяся в Никоновской летописи. Здесь повторен рассказ Рогожского летописца (и с ним сходных) в сочетании с данными других летописей. Прямо говорится о сношениях Василия Румянца с Василием I еще до того, как бояре последнего пришли в Нижний Новгород («и съсылашеся с великим князем Василием Дмитреевичем»). По Никоновской летописи, Василий Румянец обещал Василию I выдать князя Бориса Константиновича («и хотяше господина своего выдати ему»). Это — позднейшая трактовка событий с позиций московской великокняжеской власти. В таком же плане оценивается и все поведение Василия Румянца. Выпущены выпады против него, имевшиеся в Рогожском и других летописцах. Он рисуется сторонником присоединения мирным путем Нижегородского княжества к Московскому, уговаривающим своего князя Бориса Константиновича добровольно впустить в город ордынского посла и московских бояр: «Господине княже, се царев посол Тохтамышев, а се великого князя Василья Дмитреевича московскаго бояре, хотяще мира подкрепити и любовь утвердити вечную, а ты сам брань и рать воздвизнеши: пусти убо их в град, а мы вси с тобою, а что могут сии сътворити?» Подобная тактика Василия Румянца как доброжелателя московского великого князя положительно оценивается летописцем.

Разбираемая летописная версия могла возникнуть во второй половине XV в., когда в общерусских сводах идеологически осмысливается процесс образования Русского централизованного государства с центром в Москве.

Из деталей, которые могут пролить свет на фактическую сторону включения Нижегородского княжества в состав формирующегося единого Русского государства, в Никоновской летописи представляет интерес упоминание о попытке сопротивления московскому правительству со стороны нижегородско-суздальского князя Бориса Константиновича, не желавшего сдавать города московским боярам («и не возхоте князь велики Борис Констянтиновичь пустити их во град»). С этим связано и указание на то, что Василий I разослал «по градом» всех сторонников Бориса Константиновича («елико еще быша доброхотов его»). Это лишнее подтверждение высказанной выше мысли о том, что присоединение Нижнего Новгорода к Московскому княжеству прошло не столь просто и безболезненно, как об этом говорят некоторые летописи. Было и сопротивление, было и его подавление со стороны московских властей.

Правительству Василия Дмитриевича удалось добиться ликвидации независимости Нижегородского княжества в значительной мере потому, что в рассматриваемое время Золотая орда, стремившаяся не допустить объединения Руси, была несколько ослаблена в результате борьбы между Тохтамышем и крупнейшим среднеазиатским властителем рассматриваемого времени Тимуром. Последний еще в 1391 г. нанес сильный удар Тохтамышу, а в 1395 г. совершил новый поход на Золотую орду. Этот поход захватил и Русские земли, оставив значительный след в современной ему публицистике.

Следующая глава >>

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *