Авторская статья в Википедии
Миафизи́тство (от греч. μία — «одна, единая» + φύσις — «природа, естество») — православная христологическая доктрина Александрийской богословской школы, утверждающая единство Богочеловеческой природы Иисуса Христа. Возникла в V веке вследствие богословской полемики святого Кирилла Александрийского против Нестория Константинопольского, согласно Антиохийскому богословию проповедовавшего природное разделение во Христе. На основании формулы Афанасия Великого «μία φύσις τοῦ θεοῦ λόγου σεσαρκωμένη» (Едина природа Бога Слова воплощенного), святой Кирилл опровергал диофизитство Нестория (две природы, две ипостаси, одно лицо), утверждая, что для исповедания Единого лица воплощенного Сына Божьего, две совершенные природы Бога и человека должны быть в единстве и образовывать единую ипостась. В отличие от монофизитства, миафизитство не учит о смешении двух природ во Христе или о поглощении одной в другой, но говорит лишь об их нерасторжимом единстве с полным сохранением своих свойств.
Афанасий Великий
Сущность доктрины
Согласно терминологии дохалкидонской эпохи, понятия «природа», «ипостась» и «лицо» были взаимосвязаны, т.ч. одно лицо могло являть собой только одну ипостась (субъект), которая в свою очередь представляла только одну природу. Поэтому, если во Христе исповедовались две самостоятельные природы, то соответственно принимались и две самостоятельные ипостаси. Если исповедовалась единая ипостась Богочеловека, то
и природа Богочеловека воспринималась как единая. Всякая природа подразумевает множество ипостасей этой природы, но всякая ипостась, не может являть несколько природ, как и одно лицо не может являть несколько ипостасей. А если природы две, то две и ипостаси, и как следствие два лица. Поэтому несторианская концепция двух ипостасей подводила их оппонентов к мысли и о двух лицах во Христе. И хотя сам Несторий не учил о двух Сынах, но такое мнение о его христологии вытекало соответственно общей логике. Поэтому Кирилл Александрийский и выдвинул против него свои знаменитые 12 анафематизмов, впоследствии освященные Третьим Вселенским собором в Эфесе.
Миафизитство, как форма Православия Вселенской церкви, освященная Эфесским собором, и поныне исповедуется Древневосточными православными церквями (Сирийской, Коптской, Армянской, Эфиопской и др. православными церквями), отвергающими диофизитство Халкидонского собора (две природы, одна ипостась). По причине неприятия Халкидонского собора как Вселенского, Древневосточные миафизитские церкви ещё называются «нехалкидонскими» или «дохалкидонскими». Ну а поскольку сам Халкидонский собор его сторонниками рассматривался как созванный против монофизитства, то неприятие его Древневосточными православными церквями было истолковано их оппонентами как оправдание этой ереси. И хотя самими миафизитскими церквями ересь Евтихия осуждена, все же распространено неверное о них мнение как о церквях «монофизитских».
Фактически, термин «миафизитство» и был введен с целью избежать негативных коннотаций, которые обычно сопровождают слово «монофизитство» при его некорректном употреблении против Древневосточных православных церквей некоторыми представителями церквей, придерживающихся диофизитской халкидонской христологии, исповедуемой Римской католической и Восточной православной церквями. Но парадокс ситуации состоит в том, что миафизитство не чуждо и самим сторонникам Халкидонского собора. Не чуждо оно им не только в глубинном богословском смысле, утверждающем нерасторжимое единство двух природ Богочеловека, но и по догматизированной доктрине, исповедующей фомулу свв. Афанасия и Кирилла. На Пятом Вселенском соборе дополняющем и развивающем Халкидон, была восполнена вера великих Отцов Православия, почему и анафематствуется всякий, кто отвергает православное понимание миафизитства:
Если кто-либо не воспринимает выражение «соединение произошло из двух природ, из Божества и Человечества» или «едина природа Бога Слова воплощенного» в понимании учения Святых Отцов, то есть, что из Божественной и из человеческой природы, после того как совершилось соединение по Ипостаси, явился один Христос; но если этими выражениями он пытается ввести понятие об одной природе или сущности Божества и плоти Христа, да будет отлучен от сообщества верных. Ибо, говоря об Ипостасном соединении Слова и Единородного Сына, мы не считаем, что произошло некое смешение природ; скорее, мы считаем, что Слово соединилось с плотью, так что каждая природа осталась тем, чем была. Вот почему Един Христос, Бог и Человек, и Тот же, Который единосущен Отцу по Божеству Своему, единосущен нам по Своему Человечеству. Ибо Церковь Божия отвергает и анафематствует как тех, кто проводит разделение или разъятие на части, так и тех, кто вводит смешение в тайну Божественного Воплощения. |
Нерсес Шнорали
Миафизитская христология чужда крайностей и привязки незыблемым формулировкам. Ее исповедание не столько в словах, сколько в сути, почему миафизитское понимание Воплощения возможно выражать не только через формулу «единая природа», но в зависимости от контекста и через формулу «две природы». Поэтому, в трудах великих Отцов Александрийской богословской школы, и прежде всего Кирилла Александрийского, можно встретить как исповедание единой природы, так и исповедание двух природ. Один из величайших средневековых богословов Армянской апостольской церкви святой Нерсес Шнорали так излагает свое понимание христологии:
едино ли естество принимается ради неразрывного и нераздельного соединения, а не ради смешения, или два естества полагаются только ради показания несмешанного и неизменного бытия, а не для разделения, — то и другое выражение остается в пределах Православия. |
Собор осудил лжеучителя. Но ересиарх имел защиту при императорском дворе и находился в тесных связях с еретиком Диоскором, преемником святителя Кирилла (память 18 января) на патриаршей Александрийской кафедре. Евтихий обратился к императору с жалобой на несправедливость осуждения и требовал суда Вселенского Собора на своих противников, которых подозревал в несторианстве. Желая успокоить Церковь, Феодосий разрешил созвать Четвертый Вселенский Собор в 449 году в Ефесе. Этот собор в летописях Церкви заклеймен именем «разбойничьего». Диоскор, поставленный от императора председателем собора, владычествовал диктаторски, употребляя угрозы и явное насилие. Евтихий был оправдан, а святитель Флавиан осужден. В 450 году Феодосий умер. Его сестра Пульхерия возвела с собой на престол Маркиана. Умирение Церкви было делом первой необходимости. Вселенский Собор был назначен на 451 год. Патриарх Константинопольский, святой Анатолий (память 3 июля), был председателем Собора. Диоскор с первого заседания был лишен места между присутствующими, а на третьем осужден со всеми своими сторонниками. Всех заседаний Собора было 16. Святые отцы единодушно произнесли проклятие на ересь Евтихия. На основании посланий святителя Кирилла Александрийского и папы Льва Великого отцы Собора решили: «Последуя святым отцам, все согласно поучаем исповедовать одного и Того же Сына, Господа нашего Иисуса Христа, совершенного в Божестве и совершенного в человечестве, истинно Бога, истинно Человека, Того же из разумной души и тела, Единосущного Отцу по Божеству и Того же единосущного нам по человечеству, во всем подобного нам, кроме греха, рожденного прежде веков от Отца по Божеству, а в последние дни ради нас и ради нашего спасения от Марии Девы Богородицы по человечеству, одного и Того же Христа, Сына Господа, Единородного, в двух естествах неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно познаваемого, так что соединением нисколько не нарушается различие двух естеств, тем более сохраняется свойство каждого естества и соединяется в одно Лицо и одну Ипостась, — не на два лица рассекаемого или разделяемого, но одного и Того же Сына, Единородного, Бога Слова, Господа Иисуса Христа, как в древности пророки учили о Нем и как Сам Господь Иисус Христос научил нас, и как предал нам Символ отцов».
По сравнению с иными древними ересями посыл монофизитства может на первый взгляд показаться мирным, скромным, никакого трагизма не сулящим. Ведь признали же, что Иисус Христос — Бог, воплощение второго лица Троицы; подчеркнуть теперь в нем божественность, пусть и в ущерб человечности,— да, набожная крайность, но вроде бы невинная. Получилась, однако, катастрофа. И сама эта теория, будучи доведенной до логического предела, начинает выглядеть просто-таки страшной, и последствия монофизитских споров оказались для христианской ойкумены разрушительными в самом прямом смысле, человеческом и политическом
справка
Монофизиты (от monos, «один», и physis, «природа») — традиционное название тех, кто отрицает присутствие в Иисусе Христе двух равноправных природ (божественной и человеческой). Согласно монофизитскому учению, оформившемуся в первой половине V века, человечество в единой природе Христа, по сути, поглощено божественным началом. Эта доктрина была осуждена Халкидонским собором 451 года, однако в широких массах Востока удержалась. Возникшие вследствие этого независимые восточные церкви — Армянская, Коптская, Эфиопская, Сиро-Яковитская — до сих пор сохраняют свою самостоятельность, в том числе догматическую.
В бушевавшей добрых два века вселенской драме, спровоцированной монофизитством, есть три важных компонента, которые на самом деле от тонкостей богословского теоретизирования довольно далеки. Во-первых, наивное и иногда слепое народное благочестие: да, оно уже сформировалось, уже способно было превращаться в необоримо массовую общественную силу имперского масштаба. Во-вторых, прихотливое сочетание личных амбиций. В-третьих, если угодно, мятежный народный дух: на дворе был ужасающий век, все сдвинулось и пошатнулось, на Западе варвары наносили издыхающей империи удар за ударом, на Востоке же развеялось ощущение того единства, которое веками поддерживали два начала — римское, воплощавшее порядок, законность, централизованную вселенскую власть, и греческое, несшее общеупотребительные принципы культурности, образованности.
Само слово «монофизиты» появилось только многим позже. И, как водится, константинопольский архимандрит Евтихий, которого со временем без больших на то оснований стали считать основоположником ереси, и не думал, что он вводит новое учение, когда бесхитростно проповедовал, что человеческая природа воплощенного Сына Божия буквально растворилась в божественной, словно капля вина в океане. Другое дело, что к нему особенно прислушивались: крестником и духовным чадом Евтихия был временщик Хрисафий, пригожий евнух, деливший, как говорили, ложе со слабовольным императором Востока Феодосием II — и во всяком случае пользовавшийся безраздельной властью.
Питер Пауль Рубенс. «Преображение Господне», 1605
Фото: Museum of Fine Arts of Nancy
Фрагмент коптской вышивки с головой богини, III-IV век
Фото: The Metropolitan Museum of Art, New York, Gift of Helen Miller Gould, 1910
Джованни да Фьезоле. «Преображение Господне», XV век
Фото: Fra Giovanni da Fiesole
«Бог как архитектор мира». Миниатюра из морализированной Библии, 1220-1230 годы
Фото: Osterreichische Nationalbibliothek, Vienna
Сотворение мира. Мозаика в Баптистерий Сан-Джованни, Флоренция. XIII век
Фото: Florence Baptistery/Photographer Marie-Lan Nguyen / Florence Baptistery/Photographer Marie-Lan Nguyen
На самом деле о «единой природе Бога-Слова воплощенной» учил еще гонитель Нестория, Кирилл Александрийский, причем эту формулу он ненароком позаимствовал у старого ересиарха Аполлинария Лаодикийского. Аполлинарий, примеряясь к платонической антропологии, утверждал, что тело и душа Христа были человеческими, но третьего элемента обычной человеческой личности — духа или «ума», nous, то есть разумного волевого начала, сознания,— не было: «ум» Христа был как бы замещен божественным Логосом. Получалась, если призадуматься, довольно устрашающая картина: странное существо без полноценного человеческого бытия и без свободы морального выбора, робот, движимый и направляемый чуждой ему природой. Гнев, скорбь, боль, самая смерть в очередной раз превращались в кажимость, в пустое притворство, живое нравственное совершенство — в механическую правильность; людское бытие с уязвимостью и страданиями нечувствительно терялось в Богочеловеке — но ведь, как гласила здравая максима великого каппадокийца Григория Назианзина, «что не воспринято, то и не уврачевано».
Конечно, у самого Кирилла до таких Геркулесовых столбов учение о «единой природе» не доходило, но все же для него было важно сокрушить антиохийцев, настаивавших на человеческой полноте Христа; и действовал он так жестко, что на его смерть в 444 году другой крупный богослов и историк Феодорит Кирский отреагировал без обиняков: «Наконец, хотя и поздно, умер злой человек. Отшествие его обрадовало оставшихся в живых, но опечалило, может быть, умерших; и можно опасаться, как бы они, слишком отягченные его сообществом, опять не отослали его к нам…»
цитата
«П р а в о с л а в н ы й: Ты слышишь, что говорится о Боге-Слове вочеловечившемся, и называешь Его только Богом?
Э р а н и с т: Поелику Он воплотился, не превратившись в человечество, но оставшись тем, чем был до вочеловечения, то и должно называть Его так, как Он назывался до вочеловечения»
(Феодорит Кирский «Эранист»)
Однако на смену Кириллу пришел человек еще более злой и еще более властолюбивый — его родич Диоскор. В Египте новый патриарх присвоил себе столько гражданской власти и так был крут на расправу, что его прозвали «фараоном», но это еще полбеды; он хотел окончательно растоптать несторианство (как казалось многим, недобитое), а заодно добиться того, чтобы весь мир признал прерогативы Александрии как главной церковной кафедры Востока.
Учение Евтихия и противодействие, которое оно вызвало в Константинополе, сыграло Диоскору на руку. Умело дергая за ниточки, он добился того, что император Феодосий в 449 году созвал в Эфесе собор, задуманный как Вселенский, по делу Евтихия. Естественно, ход дела Диоскор предрешил: собор должен был оправдать Евтихия и осудить его противников во главе с двумя патриархами, Флавианом Константинопольским и Домном Антиохийским. Причем в выборе методов, увы, не было ни малейшего стеснения. Диоскор пугал епископов то вооруженной императорской стражей, то своей агрессивной «группой поддержки», приплывшей из Александрии, то ватагой сирийских монахов-фанатиков, вопивших: «Тех, кто разделяет Христа,— разрубить надвое!» Секретарям собора переломали пальцы, чтобы они не протоколировали все эти безобразия; Флавиана Константинопольского избили так, что через несколько дней он умер. Естественно, нужные Диоскору решения были бессовестно оформлены как единодушные — и вдобавок подкреплены авторитетом императорской власти.
Римский папа Лев I Великий, чьи делегаты еле унесли ноги из Эфеса, эти решения с гневом отверг, а сам собор назвал «Разбойничьим» (Latrocinium). Но предпринять что-либо более существенное было невозможно до тех самых пор, пока в 450 году Феодосий II не погиб в результате несчастного случая. Его сестра Пульхерия, которую всесильный Хрисафий подверг опале, отдала руку, а заодно и императорский трон генералу Маркиану; к церковной политике брата она тоже относилась без восторга, а потому благосклонно отнеслась к призывам Льва Великого созвать новый Вселенский собор — который и собрался в октябре 451 года в Халкидоне.
Здесь уже никому не выкручивали рук, присутствовали и получали слово как Диоскор со своей партией, так и его противники. Лев I присутствовать не смог — Аттила, разбитый Аэцием на Каталаунских полях, собирался выступить на Италию; на соборе зачитали только его знаменитое догматическое послание к Флавиану Константинопольскому (449): «Мы не могли бы победить виновника греха и смерти, если бы нашего естества не воспринял и не усвоил Тот, которого ни грех не мог уязвить, ни смерть — удержать в своей власти… Таким образом, при сохранении свойств того и другого естества и при сочетании их в одно лице, воспринято величием уничижение, могуществом немощь, вечностью смертность. Посему истинный Бог родился в подлинном и совершенном естестве истинного человека: всецел в своем, всецел в нашем». При всей вескости этих слов прийти к единому мнению и сформулировать окончательное определение отцы собора довольно долго не могли.
В конце концов пришлось выбрать специальную комиссию и запереть ее, словно конклав, в приделе храма, в котором шли заседания,— авось что-нибудь да напишется. В этих-то условиях и появилось одно из самых парадоксальных, самых красивых и самых судьбоносных догматических определений за всю историю христианства. Собор провозгласил присутствие в Христе двух природ «неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно» — «так что соединением нисколько не нарушается различие двух естеств, но тем более сохраняется свойство каждого естества, соединяясь в одно лицо и одну ипостась».
Увы, эта в своем роде гениальная формула — стройная, совершенная и гармоничная, словно по меньшей мере Парфенон,— раскол только усугубила. Восточным массам монофизитство казалось и более простым, и более почтительным; монашество, накопившее уже достаточно силы и достаточно харизматичности, чтобы вести при случае эти массы за собой, к халкидонским тонкостям относилось подозрительно. На протяжении десяти лет после IV Вселенского собора на Востоке то и дело вспыхивали огромные восстания — в Египте, Палестине, Каппадокии, Сирии. Их кое-как усмирили, но с самой монофизитской реакцией ничего поделать было нельзя — в Восточной Римской империи халкидонская ортодоксия превратилась в пусть крайне влиятельное, но меньшинство. Сменявшие друг друга императоры вынуждены были наблюдать, как на Западе гибнут остатки имперской власти, и придумывать все новые компромиссы ради того, чтобы водворить хотя бы подобие мира на Востоке.
«Вместо того чтоб овладеть людскою свободой, Ты умножил ее и обременил ее мучениями душевное царство человека вовеки. Мы исправили подвиг твой и основали его на чуде, тайне и авторитете. И люди обрадовались, что их вновь повели как стадо и что с сердец их снят наконец столь страшный дар, принесший им столько муки»
(Федор Достоевский «Братья Карамазовы»)
И все без толку: в результате в дополнение к восточным распрям возникали еще и конфликты с Римом, который и так после IV Вселенского собора затаил глубокую обиду. Казалось бы, в Халкидоне именно папство в лице Льва Великого продемонстрировало спасительную полноту вероучительного авторитета; но собор среди прочего издал канон, в котором о первенстве Рима говорилось, что это, мол, только следствие того, что он был императорской резиденцией, а теперь «Новый Рим» (Константинополь), «имеющий равные преимущества с ветхим царственным Римом, и в церковных делах возвеличен будет подобно тому». В 484 году папа римский Феликс III и константинопольский патриарх Акакий даже отлучили друг друга от церкви — совсем как позже, в 1054-м; но, по счастью, та «акакианская схизма» продлилась только 35 лет.
Даже великий Юстиниан, восстановивший на время величие Римской империи, вновь превратив Средиземное море во «внутреннее озеро», Юстиниан, чьи полководцы Велисарий и Нарсес побеждали вандалов, готов, персов, был вынужден вести сложную дипломатическую игру: сам он покровительствовал халкидонской вере, но его супруга Феодора открыто привечала монофизитов.
И все же, несмотря ни на какие компромиссы, единство было разрушено окончательно. По догматическим соображениям отложились церкви Армении и Эфиопии; монофизитские патриархи возглавили церкви Александрии и Антиохии — и так появились еще две существующие поныне так называемые древние восточные церкви, Коптская и Сиро-Яковитская. Хотя государство было вынуждено создать в Египте и Сирии параллельную православную иерархию, халкидонское христианство в этих больших и отчаянно важных для церковной истории областях превратилось в чужую и презираемую «царскую веру», веру греческого меньшинства. И тут уж речь не просто о внутрихристианской распре: в VII веке империя утратила и Сирию, и Египет именно потому, что монофизитски настроенное местное население приветствовало исламских завоевателей как освободителей.
Можно сказать, что политики в этих сецессиях было больше, чем догматики; что дело часто осложнялось неудовлетворительными переводами с греческого соборных определений; что нынешние древние восточные церкви требуют, чтобы их называли не монофизитами, а миафизитами, так как веруют они, мол, не в одну-единственную природу, а единую, то есть объединенную. Но все это не отменяет ни фатальной исторической роли, которую сыграла монофизитская смута, ни фатального соблазна, который обнажило учение Евтихия. Если Бог и человек не соединены «неслитно и неизменно», если падшее естество кажется слишком ничтожным или слишком враждебным для такого соединения, то христианство превращается в спиритуализм, либо отвлеченный, либо безжалостный. Помыслить, что тот, о ком говорили: «вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам» (Мф. 11:19), одновременно является «нераздельно и неразлучно» предвечным Словом, конечно, было делом мучительно трудным; но если отвергнуть самостоятельное человечество Христа вовсе — то и личная борьба обычного человека за всестороннее совершенство выглядит обреченной, и совершенствовать общественное, гражданское бытие не имеет смысла: все это зло, все это «дела плоти», едва ли не буддийская сансара. Всякий раз, когда в историческом христианстве аскетическое начало оборачивалось мрачным, пессимистичным, экстремальным ригоризмом, а социальное самоопределение — бессердечной теократией, за этим просматривалось в конечном счете именно сомнение в том, что «воспринято величием уничижение, могуществом немощь, вечностью смертность».
Помимо трех ветвей христианства – католицизма, православия и протестантизма (см. гл. 7) – существует ряд общин, по разным причинам рано отделившихся и образовавших свои сообщества.
Если кратко суммировать их учения, то можно отметить:
- – отрицание божественности Христа, в частности арианство, названное по имени основателя, пресвитера Ария, согласно которому Христос сотворен, а его божественность дана ему при сотворении;
- – учение, что Христос был позднее только усыновлен Богом, – адопционизм;
- – учение о наличии во Христе двух природ, но одной общей воли – монофелиты;
- – учение об отсутствии во Христе человеческой природы – монофизитство.
Безусловно, среди них выделяются прежде всего несториане и монофизиты.
Несторианство возникло в V в. благодаря деятельности константинопольского патриарха Нестория (428–431), не соглашавшегося с преобладавшим учением о природе Христа и преуменьшающим его божественную природу. Это учение возникло в атмосфере христалогических споров (дискуссий о природе Христа) I тыс. христианства.
Он учил, что человеческая и божественная природы во Христе разделены и, например, страдания божественную природу не затрагивали. Таким образом, единая личность Христа распадалась, а Дева Мария не могла называться Богородицей, поскольку Бога родить невозможно.
Учение Нестория было осуждено Эфесским Вселенским собором (431 г.), давшим импульс к росту почитания Богородицы. Несторианскими являются ряд общин, в частности, Ассирийская Церковь Востока, возглавляемая патриархом с титулом «католикоса» (равносильно титулу патриарха). Эта церковь признает только два первых Вселенских собора.
Монофизитство придерживается точки зрения, согласно которой Христос не имел человеческой природы. Оно возникло в немалой мере как крайняя реакция на несторианство. В V в. его пропагандистами выступили архимандрит Евтихий и епископ Диоскор, говорившие о поглощении человеческой природы божественной, в результате чего остается только одна. Вариантом монофизитства является учение о единой природе Христа, пребывающей в единой личности.
Это учение в 449 г. признал собор, созванный в Эфесе. Резкий протест против его деятельности высказал представитель Римского Папы и он был объявлен незаконным, неканоническим (в итоге получил прозвище «разбойничего»). Затем монофизитство было осуждено посланием Папы Льва I (440–461) и Халкидонским Вселенским собором (451 г.).
Часть христианских общин, придерживающихся монофизитства, именуются дохалкидонскими (ориентальными). Это прежде всего Коптская Церковь и Сирийская Церковь, не признающие Халкидонский собор и все, следующие за ним (см. рис. 43).
К ним относится и Армяно-Григорианская Церковь, хотя ее взгляды во многом не являются прямым монофизитством. Уже к V в. она начала обосабливаться. Неприятие идей Халкидонского собора было обусловлено в немалой
степени различиями в понимании богословской терминологии, укорененной в греческой культуре с присущими ей особенностями мышления. В дальнейшем возникшее различие, очевидно, имевшее и языковую природу, закрепилось, а Армянская церковь стала обособленным сообществом, тесно связанным с национально-культурным самосознанием армянского народа.
Церковь возглавляется патриархом с титулом католикоса. Его резиденция находится в Эчмиадзине (Армения). Армянское богослужение сочетает ряд восточновизантийских и западных черт (например, игра на органе), совершается на древнеармянском языке. Часть армяно- григориан заключили унию с Католической церковью (армяно-католики).
В настоящее время делаются попытки смягчить разногласия монофизитов с ортодоксальными христианами путем прояснения несогласий, возникших из-за несовпадений понимания богословских понятий.
4 июня Православная Церковь чтит память II Вселенского Собора. Этот Собор примечателен тем, что на нем был составлен расширенный Символ веры, который мы используем по сей день.
Собор состоялся в 381 году в Константинополе. Ему предшествовали разные события, в том числе и появление новой ереси, которую окрестили по имени ее основателя Македония. Македониане, или как их еще называли духоборцы, не признавали Божество Святого Духа. Так как в Никейском Символе веры не было никакого пояснения относительно Святого Духа, тогда не было с этим и проблем, то духоборцы развили свою теорию, на что Церковь и отреагировала.
Отцы II Вселенского Собора дали объяснение в отношении этого вопроса, в Никео-Цареградском символе, так сказано так: «И в Духа Святаго, Господа животворящаго, иже от Отца исходящаго, иже со Отцем и Сыном споклоняема и славима».
Этот член Символа веры говорил о Божественности Святого Духа, так как Он достоин равного поклонения с Отцом и Сыном.
Другая проблема, которая возникла в Церкви, – это утверждение Аполлинария о том, что человечество Христа отличается от нашего. На Никейском Соборе в 325 году отцы объяснили, что Сын Божий является совершенным Богом и совершенным Человеком. Аполлинарий, развивая свою концепцию против ариан, увлекшись, впал в ересь и подверг сомнению то, что было утверждено на I Вселенском Соборе.
Его учение, как и учение духоборцев, было осуждено и отвергнуто, но книги, написанные им, еще долго ходили по Империи с подложными именами таких христианских мыслителей, как Кирилл Александрийский, Григорий Чудотворец, римские папы Юлий, Дионисий, Феликс.
Еще одна ересь, которая угрожала спокойствию Церкви, — это заблуждения Савелия. Савелий не признавал ипостаси каждого Лица Святой Троицы, он смешивал их в одно. Кроме этого, были и другие еретики, которые отрицали одинаковость Божественной природы Отца и Сына, а также ставили Сына Божьего в подчиненность Отцу, умаляя его Божество. Более того, они изменили из-за своего учения формулу крещения, которая была заповедана Господом: «Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа» (Матф.28:19).
Вместо этого они крестили «в смерть Иисуса Христа».
Кроме осуждения учения Аполлинария, савелиан и македонян, на соборе были осуждены ереси ариан, полуариан, аномеев, маркелиан.