Тема поэта и поэзии
В лирике А.С. Пушкина тема поэта и поэзии занимает очень важное место. Вполне понятен интерес Пушкина к этой теме. Один из гениальнейших поэтов мирового значения, прекрасно знакомый с поэзией всех времен и народов, всю свою жизнь посвятивший поэтическому творчеству, он написал более десятка стихотворений, раскрывающих с разных сторон тему поэта и поэзии. «Разговор книгопродавца с поэтом», «Пророк», «Поэт», «Поэт и толпа», «Поэту», «Эхо», «Памятник» — вот важнейшие стихотворения Пушкина на эту тему. Кто такой поэт? Каково его место в обществе? Каким должно быть его творчество? Как он должен относиться к окружающему миру? Посмотрим, какие ответы дает Александр Сергеевич на эти нелегкие вопросы. Рассматривая эту тему в лирике Пушкина, мне кажется, что прежде всего нужно обратиться к его шедевру «Пророк». Это стихотворение, написанное в 1826 году, рассказывает читателю о духовных качествах и назначении поэта. Название и содержание произведения говорят нам об использовании Пушкиным библейской легенды о пророке Исайе, который находится в отчаянии, видя порочность людей, и чувствует себя оскверненным. Герой стихотворения находится в удрученном состоянии, он томим «духовной жаждой», и тут ему является посланник Божий шестикрылый серафим». Он наделяется необычной для человека остротой видения: Перстами легкими, как сон, Моих зениц коснулся он. Отверзлись вещие зеницы, Как у испуганной орлицы. А далее: Моих ушей коснулся он, — И их наполнил шум и звон: И внял я неба содроганье, И горний ангелов полёт, И гад морских подводный ход, И дальней лозы прозябанье Теперь поэт одарен тонким чувством восприятия жизни, он избавлен от сомнений и страха, но этого мало: И он мне грудь рассёк мечом, И сердце трепетное вынул, И угль, пылающий огнём, Во грудь отверстую водвинул Итак, поэт, по мнению Пушкина, должен стремиться к знанию и моральной чистоте, он должен обладать гениальной прозорливостью, способностью видеть и понимать то, что часто недоступно обычным людям, а главное, даром речи, душой, способной глубоко чувствовать и переживать. Открывшиеся для поэта возможности, с одной стороны, возвышают его над людьми, а с другой, — возлагают на него трудную задачу. Его миссия — «глаголом жечь сердца людей», то есть нести людям правду, бороться со злом, способствовать прогрессу жизни, пробуждать в душе человека лучшее, что есть в нем. Стихотворение «Эхо» также немаловажно рассмотреть для более ясного понимания мыслей Пушкина о поэте. Написанное в 1831 году, оно отражает настроение поэта в момент наибольшего обострения отношений его с дворянским обществом. Поэт чувствует себя одиноким среди пустых людей, занятых погоней за ничтожными целями. Светское общество не понимало и не ценило творческой деятельности поэта, было чуждо и враждебно ему. Все стихотворение — это как бы одно большое сравнение: поэт подобен эху. Как эхо откликается на все звуки мира, так и поэт отражает в своем творчестве все явления окружающей его жизни. Но, подобно же эху, поэт не находит отклика своим призывам. 21 августа 1836 года Пушкин написал стихотворение «Памятник». Это произведение как бы является поэтическим выражением многолетних раздумий гениального поэта над вопросами о назначении искусства, о существенных сторонах своего творчества, о своих заслугах перед Родиной и народом. Он говорит о том, что к его «нерукотворному памятнику» «не зарастет народная тропа», то есть народ будет обращаться к его произведениям как к неиссякаемому источнику идейно-нравственных и художественных ценностей. Великий поэт считает, что его ответственная миссия выполнена: И долго буду тем любезен я народу, Что чувства добрые я лирой пробуждал? Что в мой жестокий век восславил я свободу И милость к падшим призывал. Поэт обращался ко всем народам своей Родины как к равным членам одной семьи («и назовет меня всяк сущий в ней язык. И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой тунгус, и друг степей калмык»). Памятник поэта вознесся над «главою непокорной» выше Александрийского столпа. Пушкин имел право говорить об этом. Никакие преследования правительства и его прислужников не сломили свободолюбивых взглядов. В идейно-художественном отношении «Памятник» Пушкина стоит неизмеримо выше, чем стихотворения на ту же тему, созданные предшественниками поэта (Гораций, Ломоносов, Державин). Насколько значительнее в общественно-политическом отношении заслуги Поэта (с большой буквы Поэта!) перед народом, отмеченные им в своем «Памятнике»: борьба за свободу, защита угнетенных («падших»), воспитание «добрых чувств». Итак, твердость, решительность, взыскательность, презрение к «суду глупца», к наградам и почестям — вот те качества, которые Пушкин считает обязательными для всех поэтов. Поэт слышит весь мир и должен быть глух только к мнению «непосвященных». Именно верность этим принципам и ведет его к бессмертию. Стихотворение «Памятник» является завещанием русской поэзии: Веленью божию, о муза, будь послушна, Обиды не страшась, не требуя венца; Хвалу и клевету приемли равнодушно И не оспаривай глупца.

I. …Стих Пушкина, в самобытных его пьесах, вдруг как бы сде­ лавший крутой поворот или резкий разрыв в истории русской поэзии, на­ рушивший предание, явивший собою что-то небывавшее, непохожее ни на что прежнее, — этот стих был представителем новой, дотоле небывалой по­ эзии. И что же это за стих! Античная пластика и строгая простота сочета­ лись в нем с обаятельною игрою романтической рифмы; все акустическое богатство, вся сила русского языка явились в нем в удивительной полноте; он нежен, сладостен, мягок, как ропот волны, тягуч и густ, как смола, ярок, как молния, прозрачен и чист, как кристалл, душист и благовонен, как вес­ на, крепок и могуч, как удар меча в руке богатыря. В нем и обольститель­ ная, невыразимая прелесть и грация, в нем ослепительный блеск и кроткая влажность, в нем богатство мелодии и гармонии языка и ритма, в нем вся нега, все упоение творческой мечты, поэтического выражения.
Выразительные средства языка, использованные Белинским: риториче­ское восклицание (2-е предложение), эпитеты (самобытные, обаятельная др.), и сравнения (как ропот волны, как смола, как молния, как кристалл др.), и период (1-е предложение), градация (причастные обороты в 1-м предложении, последнее предложение), повторы, усиливающие впечатление (в нем, все, вся).
Синонимы: крутой — резкий;небывавшее — непохожее ни на что прежнее, небывалое; тягуч — густ; прозрачен — чист; душист — благово­
нен; крепок — могуч; обаятельная — обольстительная.
Самобытный — своеобразный, идущий своими путями, самостоятель­ ный в своем развитии.
Античный — относящийся к истории и культуре древних греков и римлян. Предание — переходящий из уст в уста, от поколения к поколению рас­сказ о былом, легенда.
Пластика — гармоничность, плавность. Акустический — звуковой.
II. Необозримо многообразие человеческих отношений, которые запечат­ лелись в чеканных народных изречениях и афоризмах. Из бездны времен дошли до нас в этих сгустках разума и знания жизни радость и страдания, людские смех и слезы, любовь и гнев, вера и безверие, правда и кривда, чест­ ность и обман, трудолюбие и лень, красота истин и уродство предрассудков.
Синонимы: изречения — афоризмы. Антонимы: радость — страдания, смех — слезы; любовь — гнев; вера — безверие; правда — кривда; чест­ ность — обман; трудолюбие — лень; красота — уродство; истина — пред­ рассудки.
Предрассудок — ставший привычным ложный, суеверный взгляд на что-нибудь.

НАЗНАЧЕНИЕ ПОЭТА В ЛИРИКЕ ПУШКИНА
Кем должен быть поэт: жрецом искусства, отшельником или обыкновенным человеком, который не может жить без общества, шума и суеты? Наверное, этим вопросом задавался А.С.Пушкин, когда писал стихотворения: «Пророк», «Памятник», «Поэт» и многие другие.
Пушкин считал, что поэт должен быть бескорыстным и благородным, честным и справедливым, а главное — быть смелым и решительным, не опасаясь ничьих насмешек и осуждения:
Поэт! Не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдет минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной:
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.
Читая стихотворения «Поэту» и «Пророк», я понял, что А.С.Пушкин призывал каждого поэта быть снисходительным к толпе и твердо верить в свое предназначение: художника слова, певца искусства, пророка:
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых душ,
Не требуя наград за подвиг благородный.
Главной наградой для поэта является то, что его стихотворения живут в сердцах людей, побуждая их совершать смелые поступки и творить добро.
Поэт судит себя строже, чем это может сделать толпа, так как только он один способен понять и осознать, чего стоит его собственный труд:
Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд;
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Основная цель поэта — не пытаться дать оценку тем или иным историческим событиям, а нарисовать при помощи слова картину их развития для
того, чтобы каждый читатель смог сам дать им оценку: сделать выбор между добром и злом, любовью и ненавистью, истиной и ложью.
Поэт нужен людям и поэтому должен жить среди них, однако, он должен также оставаться в стороне для того, чтобы в бытовой каждодневной суете не погиб его дар прорицателя:
Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.
В минуты, когда вдохновение не посещает поэта, он чувствует себя самым ничтожным «меж детей ничтожных мира». Он всегда должен «глаголом жечь сердца людей», а если это становится по каким-то причинам невозможным, то жизнь начинает казаться ему бессмысленной и пустой:
Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света
Он малодушно погружен;
Душа вкушает хладный сон,
Наверное, поэт должен сочетать в себе и качества отшельника, живущего в миру, и певца искусства, и гражданина. Только тогда в его власти услышать «Бога глас» и донести его до людей.
Пушкин верил в бессмертие души, однако боялся, что после его смерти все его произведения будут либо уничтожены, либо просто забыты.
Я думаю, что сегодня каждый человек может точно сказать, что мечта А.С.Пушкина осуществилась. Пушкин входит в сердца детей вместе со сказками: «О мертвой царевне и о семи богатырях», «Сказка о рыбаке и рыбке», «Сказка о попе и о работнике его балде» и другими, является по-прежнему любимым поэтом молодого поколения и людей более зрелого возраста. Душа Пушкина не только не умерла, но и по сей день живет среди нас. Доказательством этого служит всемирная известность Александра Сергеевича как поэта «первой величины», а также признание его стихотворений как бесценного сокровища мировой литературы.

Пушкин. Первые статьи

Восьмого сентября 1826 г. в Москву, вызванный из Михайловского новым Императором, приехал А.С. Пушкин. Государь Николай Павлович имел с ним беседу и милостиво отнесся к нему. В московском обществе Пушкин был принят восторженно. Через день, 10 сентября, в доме Соболевского он читал своего «Бориса Годунова». Круг слушателей был весьма узок: хозяин дома, граф Михаил Виельгорский, Петр Чаадаев, старинный друг Пушкина, только что вернувшийся из-за границы, и два «архивных юноши»: Дмитрий Веневитинов, дальний родственник поэта, и Иван Киреевский. Через два дня — опять чтение «Бориса Годунова», но уже для широкой публики в парадной зале дома Веневитиновых. Здесь же на следующий день Хомяков, недавно возвратившийся из-за границы, читал свою трагедию в стихах «Ермак». Итак, вот три человека, которые сыграют важнейшую роль в становлении Киреевского уже как литератора и философа: Александр Сергеевич Пушкин — герой первой статьи Ивана Васильевича «Нечто о характере поэзии Пушкина», Петр Яковлевич Чаадаев, вдохновивший Киреевского на поиски истинного просвещения России, и Алексей Степанович Хомяков — друг и единомышленник Ивана Васильевича во вторую половину его жизни, в эпоху славянофильства.

В это же время Пушкин предложил москвичам начать издавать журнал, который решили назвать «Московский вестник». Все эти «москвичи» были ближайшие друзья Ивана Васильевича, вместе с которыми 24 октября 1826 г. он был приглашен отпраздновать начало предприятия торжественным обедом в доме Федора Степановича Хомякова (на Петровке, сразу за Большим театром). Идея издания журнала, который есть «необходимый проводник между ученостию немногих и общею образованностию», витала в обществе «архивных юношей». Они видели в журнале верное средство к просвещению, а просвещение, согласно столь почитаемым ими немецким «любомудрам», в свою очередь вело к самопознанию народа, определению его места в истории человечества. Вот как писал об этом в 1826 г. Дмитрий Веневитинов, которого И.В. Киреевский почитал тогда за создателя отечественной философии, в статье, предназначавшейся для «Московского вестника»: «Всякому человеку, одаренному энтузиазмом, знакомому с наслаждениями высокими, представлялся естественный вопрос: для чего поселена в нем страсть к познанию и к чему влечет его непреоборимое желание действовать? «К самопознанию», — отвечает нам книга природы. Самопознание — вот идея, одна только могущая одушевить Вселенную; вот цель и венец человека. <…> История убеждает нас, что сия цель человека есть цель всего человечества; а любомудрие ясно открывает в ней закон всей природы. С сей точки зрения должны мы взирать на каждый народ как на лицо отдельное, которое к самопознанию направляет все свои нравственные усилия, ознаменованные печатью особенного характера. Развитие сих усилий составляет просвещение; цель просвещения или самопознания народа есть та степень, на которой он отдает себе отчет в своих делах и определяет сферу своего действия».

Иван Васильевич отдал в новый журнал свою первую статью: «Нечто о характере поэзии Пушкина». В истории русской литературы это был первый серьезный критический разбор сочинений поэта. Двадцатидвухлетний автор, рассматривая творчество Пушкина как развитие и становление поэтической личности, сопоставляет его с явлениями европейской литературы. Киреевский впервые устанавливает основные принципы своего анализа: какое бы явление русской жизни — будь то современная русская литература, русская государственность, своеобразие духовного развития России — ни подверглось в дальнейшем его критическому рассмотрению, он всегда будет говорить о его внутренней эволюции, соотнося его с европейской цивилизацией. В.А. Жуковский с радостью отозвался на статью своего ученика в письме к его матери: «Я читал в «Московском вестнике» статью Ванюши о Пушкине и порадовался всем сердцем. Благословляю его обеими руками писать; умная, сочная, философическая проза. Пускай теперь работает головою и хорошенько ее омеблирует — отвечаю, что у него будет прекрасный язык для мыслей. Как бы было хорошо, когда бы он мог года два посвятить немецкому университету! Он может быть писателем! Но не теперь еще».

Киреевский и сам давно уже подумывал о продолжении образования в Германии, однако в Москве его удерживала глубокая сердечная привязанность: Иван Васильевич был влюблен в свою троюродную сестру Наталию Петровну Арбеневу. О ее детстве и юности известно очень немного, всего лишь два, но, правда, очень примечательных факта: известно, что в детстве Наталью Петровну дважды возили к преподобному Серафиму Саровскому и старец исцелил ее от серьезной болезни; с шестилетнего возраста Наталья Петровна была духовной дочерью старца Московского Новоспасского монастыря иеромонаха Филарета (Пуляшкина). Эти скудные сведения свидетельствуют тем не менее о многом: о религиозном воспитании и семейном благочестии, личном духовном опыте, полученном еще на заре жизни, глубокой вере и воцерковленности, ставших основой миросозерцания и всего строя души избранницы Ивана Васильевича. Осенью 1829 г. он посватался и получил отказ. И не потому, что Наталья Петровна была особой холодной и умной, кружившей голову Ивану Васильевичу, как думала о ней Авдотья Петровна, а потому, вероятно, что весь внутренний мир рассудительной и благочестивой барышни пришел в противоречие с мировоззрением образованного на европейский лад «архивного юноши», чьи религиозные представления были смутны и противоречивы. Удар для глубоко чувствующей натуры Ивана Васильевича оказался едва выносимым. Петр Васильевич Киреевский, в ту пору отправившийся учиться в Германию, утешал брата сочувственно и пылко: «Я получил твое письмо! Какое горькое чувство оно дало мне! И вместе какое высокое, утешительное! <…> С какой гордостью я тебя узнал в той высокой твердости, с которой ты принял этот первый тяжелый удар судьбы! Так! Мы родились не в Германии, у нас есть Отечество. И может быть, — отдаление от всего родного особенно развило во мне глубокое религиозное чувство, — может быть, даже и этот жестокий удар был даром Неба. Оно мне дало тяжелое, мучительное чувство, но вместе чувство глубокое, живое; оно тебя вынесло из вялого круга вседневных впечатлений обыкновенной жизни, которая может быть еще мучительнее. Оно вложило в твою грудь пылающий угль; и тот внутренний голос, который в минуту решительную дал тебе силы, сохранил тебя от отчаяния, был голос Бога».

Хотелось бы думать, что тяжелая личная драма подвигла Ивана Васильевича к христианскому осмыслению жизни. Так, в письмах начала 1830 г. слышится голос человека, глубоко размышляющего над духовным смыслом повседневных событий: «Вот одно правило, которое я всегда почитал истинным, в которое верю еще и теперь, ибо понимаю его ясно и необходимо; вот оно: если сегодня я страдаю невинно, то, верно, вчера я был виноват в том же безнаказанно и способен был сделаться виновным завтра, а наказание только предупредило, вылечило меня наперед, как горькое кушанье, исправляя желудок, предупреждает его близкое расстройство. Ибо Провидение несправедливо быть не может, а способность к дурному или хорошему для него равнозначительна с действительным поступком. Ибо время, которое разделяет семя от плода, для него прозрачное зеркало, воздух. Вот отчего если хочешь узнать себя, то разбери свою судьбу и перемени ее в желанную внутренним переобразованием самого себя». Место внешней образованности начинает занимать «внутреннее переобразование самого себя».

Тем временем и врачи, и родные, опасаясь за слабое здоровье Ивана Васильевича, настойчиво рекомендовали ему перемену образа жизни. Не дожидаясь выхода альманаха «Денница» со своей статьей «Обозрение русской словесности за 1829 год», И.В.Киреевский, «отставной переводчик Государственной коллегии иностранных дел», в конце 1829 г. решился отправиться в Германию. Удивительно, что начинающего литератора мало волновали отклики на его новую работу. В статье он впервые поставил ту задачу, решению которой будет посвящена вся его жизнь, а ответ на нее он найдет в области, пока ему еще неведомой: «Нам необходима философия: все развитие нашего ума требует ее. Ею одною живет и дышит наша поэзия; она одна может дать душу и целость нашим младенствующим наукам, и самая жизнь наша, может быть, займет от нее изящество стройности. Но откуда придет она? <…>

Наша философия должна развиться из нашей жизни, создаться из текущих вопросов, из господствующих интересов нашего народного и частного быта».

«Венец просвещения европейского служил колыбелью для нашей образованности; она рождалась, когда другие государства уже доканчивали круг своего умственного развития, и, где они остановились, там мы начинаем. Как младшая сестра в большой, дружной семье, Россия прежде вступления в свет богата опытностью старших. <…>

Совместное действие важнейших государств Европы участвовало в образовании начала нашего просвещения, приготовило ему характер общеевропейский и вместе дало возможность будущего влияния на всю Европу.

К той же цели ведут нас гибкость и переимчивость характера нашего народа, его политические интересы и самое географическое положение нашей земли.

Судьба каждого из государств европейских зависит от совокупности всех других; судьба России зависит от одной России.

Но судьба России заключается в ее просвещении: оно есть условие и источник всех благ. Когда же эти все блага будут нашими — мы ими поделимся с остальною Европою и весь долг наш заплатим ей сторицею».

Таким образом, уже во втором своем печатном выступлении молодой философ задается вопросом о тех началах, на которых должно стоять отечественное просвещение. Что, однако, понимали Киреевский и его современники под просвещением, какой смысл вкладывался в это слово тогда, в первой половине XIX в.? В.И. Даль, как раз в это время собиравший свой «Толковый словарь…», дает такое объяснение: «Просвещать, просветить… даровать свет умственный, научный и нравственный, поучать истинам и добру; образовать ум и сердце… Просвещенье… свет науки и разума, согреваемый чистою нравственностию; развитие умственных и нравственных сил человека; научное образованье, при ясном сознании долга своего и цели жизни. Просвещенье одною наукою, одного только ума, односторонне и не ведет к добру».

Итак, Иван Васильевич искал не умозрительных решений, а искал тех основ, на которых соединяется сердце с разумом. «Трудно решить, предугадывал ли сам Киреевский в эту пору своей жизни, какой путь изберет он в искании истины, — писал В. Лясковский, — трудно не столько по отсутствию точных биографических сведений об этом вопросе, сколько потому, что выбор пути совершился не как логический вывод, а как факт внутренней духовной жизни мыслителя. Для нас важно удостовериться в том, что он уже тогда искал разгадки своему сомнению и заканчивал свое размышление вопросом, очевидно пока еще не находя на него ответа. Если мы верно понимаем значение этой поворотной точки в воззрениях Ивана Васильевича, то последовавшее вскоре за тем обращение его к православно-христианскому взгляду на философию в мысли и к вере в жизни перестает казаться таким переломом или даже скачком, каким многие хотели его представить, а является, напротив, вполне последовательным, естественным и разумным завершением всего предшествовавшего его развития».