Под обедней подразумевается молитва, совершаемая священником во время первой части литургии, называемой проскомидия, на которой совершается подготовление агнца, вынимаются частицы из специальной Богородичной Просфоры в честь и Память Божией Матери, вынимаются частицы девятичинной просфоры в честь и память всех святых и наконец вынимаются частицы из одной просфоры за живых людей — о здравии и из другой просфоры за усопших — о упокоении. Эти частицы в конце богослужения ссыпаются священником в чашу с телом и кровью Христовой со словами: «Отмый, Господи, грехи зде поминавшихся Честною Твоею Кровию и молитвами святых твоих».
Условно обедню можно отнести в разряд второй по силе среди «заочных» заказных молитв, после Сугубой обедни. Обедня может быть заказана как за живых, так и за мертвых. Записки о здравии и о упокоении подаются отдельно.
Если Вы заказали обедню с выниманием частиц единожды, имена, указанные в записке, будут помянуты на одной службе.
Подавать записки можно за живых или усопших: крещеных православных христиан, убитых или почивших своей смертью. За самоубийц, иноверцев, некрещеных церковь не молится.
Внимание к прокимнам, к пению аллилуиа и к чтениям из Апостола и Евангелия возбуждается и утверждается краткими возглашениями священнослужителей. Именно перед прокимном дьякон возглашает: вонмем; священник: мир всем; дьякон: премудрость. После прокимна, перед тем как чтец скажет, из какой части книги Апостола будет читаться отрывок, дьякон возглашает: премудрость; а перед чтением Апостола: вонмем. После апостольского чтения, перед пением аллилуиа опять слышится возглас: премудрость. Потом, когда дьякон выйдет с книгой Евангелия на амвон, священник, обратясь к народу, возглашает: премудрость, прости, услышим святаго Евангелия, мир всем; и когда дьякон объявит, из какого евангелиста будет читаться отрывок, священник возглашает: вонмем.
Возглашением вонмем, т.е. будем внимательны, Святая Церковь требует от нас такого внимания к Слову Божию, которое состоит в усвоении его не одним внешним слухом, но вместе с этим разумом и сердцем. Подобного внимания требовал и Христос Спаситель, когда говорил Своим слушателям: Имеяй уши слышати да слышит (Мф. 11:15, 13:9). Только усвоенное умом и сердцем Слово Божие может быть для нас плодотворно.
Возглашениями премудрость, прости нам внушается, что нужно для того, чтобы Слово Божие было усвоено нашим умом и сердцем. Для этого нужна духовная предусмотрительность, премудрость, и бдительность (прости – прямо, бодро стойте). Иначе, нужно духовное самообладание при чтении или слушании Слова Божия, всецело приковывающее внимание к глаголам Божиим и не дающее душе отвлекаться от них сторонними предметами в рассеянности помыслов. Христос Спаситель в притче о сеятеле рассеянных слушателей Слова Божия уподобляет придорожной земле. И действительно они на нее похожи, потому что разные помыслы в душе сменяются один другим, как проходящие по дороге, сменяясь один другим. Эта смена помыслов при чтении или слушании Слова Божия, не дающая душе сосредоточиться на его наставлениях, делает ее неспособной к его усвоению; они приражаются к душе, как зерно к твердой, утоптанной ногами земле, т.е. производят на душу едва заметное впечатление. И как зерно, падшее на придорожную почву, делается добычей птиц, так и семя Слова Божия похищается из рассеянной дьяволом души. Он яко лев рыкая ходит, ища кого поглотить, и рассеянные чаще всего попадаются в его челюсти. От этой опасности нас предостерегает Святая Церковь, когда устами священнослужителей приглашает слушать Слово Божие с мудростию змеи (Мф. 10, 16), не допускающей обмануть себя кознями духовного змия, и с бдительностию часового, не допускающего себя усыпить расслабляющей мечтательностью.
Приветствием мир всем, во всех случаях, где оно имеет место, выражается молитвенное желание, чтобы Господь не лишил нас Своего благоволения и ниспослал в наши сердца Свой благодатный мир. Это отрадное, успокоительное чувство, которое происходит от уверенности грешника в примирении с Богом, в прощении нам грехов. Такое значение это приветствие получает перед чтением Евангелия, ибо в Евангелии заключается радостная весть о нашем примирении с Господом Примирителем.
Вместо боя курантов – звон колоколов, вместо обращения президента – проповедь.
Эта традиция не так привычна, как новогодний молебен, и потому возникает вопрос: зачем? Ведь это не Пасха и не Рождество, да и вообще по большому счету не праздник. Для кого служится эта Литургия, рассказывает настоятель храма святой мученицы Татианы при МГУ протоиерей Максим Козлов, который в этом году проведет у Престола новогоднюю ночь впервые.
Протоиерей Максим Козлов: возможность выбрать лучшее
Может возникнуть вопрос: зачем нужно такое нововведение – служить ночную литургию в новогоднюю ночь? Действительно, мы знаем, что день первого января по новому стилю – будничный день для устава Православной Церкви. Это память мученика Вонифатия, которому в частности молятся страдающие страстью винопития и те, у кого этой немощи подвержены близкие. Этот день уставом не выделен. Церковное новолетие – индикт – первое сентября по старому стилю, т.е. 14 сентября по новому стилю. Гражданский новый год по церковному календарю – 14 января – праздник Обрезания Господня и память святителя Василия Великого. Все это так. И тем не менее мы знаем, что на протяжении уже многих десятилетий именно в этот вечер 31 декабря или 1 января после литургии в православных храмах служится молебен на Новолетие. Это есть свидетельство того, что Церковь на самом деле, при всей любви к Уставу и неотменимости, принципиальной малоизменяемости устава, учитывает и реалии жизни. Учитывает она и то, что после десятилетий советской власти именно первое января многими тысячами наших соотечественников воспринимается как день Нового года. Конечно, сейчас он занял более адекватное место в нашем сознании: он уже не должен выступать как псевдо-Рождество. Так что в самом совершении богослужения в этот день есть выражение общецерковного отношения к действительности нашей жизни.
А зачем же служить ночью? Мы знаем, что ночные богослужения в большинстве храмов не так часты: традиционно это пасхальное и рождественское богослужение, иногда еще какие-то особые урочные дни.
Здесь мы сталкиваемся уже не с уставной, а с практической ситуацией в жизни многих и многих православных людей. С одной стороны, Новый год – выделенный день календаря. Праздник или не праздник, но что-то особенное, какие-то ожидания в душе от этой ночи есть. С другой стороны, многие оказываются в непростой ситуации, когда нас окружают невоцерковленные родственники и друзья, начинается обычное: салат «оливье», «Ирония судьбы», включенный на долгие часы телевизор, выступления сначала президента, а затем юмористов и певцов. А наутро – тяжелая голова, горы грязной посуды, не самое лучшее начало нового года. Кому-то просто некуда деться: скажем, иногородним студентам, живущим в общежитии, где все в эту ночь гудит, шумит и разрывается от восторга и буйства молодых людей. Собственно, и другим людям часто пойти некуда: попробуй найди в эту ночь в Москве место, где будет тихо и спокойно, где не будет громкой музыки, петард и принудительных развлечений, а в кафе – многократно завышенных цен и тому подобного. Чем страдать от худшего – все равно под петарды не уснешь – лучше избрать лучшее, собраться всем на Божественной литургии, встретить бой часов звоном колоколов и возгласом «Благословенно Царство Отца, и Сына, и Святого Духа». Кто подготовится – приобщится Святых Христовых Таин, кто не подготовится – просто сможет помолиться на этом богослужении, а потом кто домой поедет, кто сможет остаться под сводами храма и тихо, по-домашнему, без ненужно натужного веселья продолжить теплое дружеское общение. Задача Церкви – помогать членам каждой общины и членам Церкви как Тела Христова в целом – избирать лучшее. Я думаю, что богослужение в эту ночь для многих людей окажется подспорьем, чтобы в этой жизненной ситуации выбрать лучшее.
Может быть, для многих, кто будет стоять и молиться в храме, именно в эту ночь решительнее пройдет в душе грань между кораблем церковным и теми волнами моря житейского, которые со всяким шумом, петардами и криками – увы, часто неумеренно винопитием и прочим – будут биться в днище этого корабля. Мы его аккуратно закроем, чтобы внешние ветры и воды в него не попали, сможем помолиться и, может быть, вынести и такое ощущение – как хорошо, добро и спасительно быть на этом корабле церковном.
Храм мц. Татианы при МГУ, ул. Большая Никитская, д. 1.
Начало 0.00 — литургия
Деликатный «вопрос языка» требует осторожности и учета мнений прихожан, подчеркивает патриарх. Но с приходом в церковь нового поколения взыскательных прихожан, стремящихся лучше уяснить службу, скорее всего, появится необходимость перевода ее на русский язык — для понимания. Об этом наш разговор с заведующим кафедрой богословия Московской духовной академии, первым проректором Сретенской семинарии, протоиереем Павлом Великановым.
На епархиальном собрании г. Москвы патриарх Кирилл говорил о том, что в церковь сегодня приходят новые более взыскательные и по-хорошему требовательные прихожане. У них возникают вопросы к языку богослужения. Они хотят его лучше понимать.
Протоиерей Павел Великанов: Сегодня Церковь входит в новый период, когда прежнее «романтическое», безусловно доверительное отношение к религии как таковой стремительно тает. И это — прекрасно, потому что позволяет по-новому выстраивать отношения между Церковью и государством, Церковью и прихожанами, Церковью и секулярным обществом. Как бы то ни было, но уровень представлений о том, что такое православная вера — по сравнению с советским периодом - несомненно, значительно вырос. На человека в рясе в общественном транспорте уже не смотрят как на инопланетянина: всем понятно - это священник или монах. Пусть эти представления очень поверхностные, зачастую в них перемешана истина с народными суевериями, вымыслами, а то и полным невежеством — но всё же это уже не tabula rasa, не чистый лист. И вот тут начинается самое интересное. С одной стороны, люди вроде как узнали совсем немного о православии — и решили для себя: нет, это - не моё, это - скучно. Другие, напротив, увлекаются и начинают копать вглубь. Их уже не удовлетворяет простое «выстаивание» службы, или участие в таинствах — без понимания, а что именно происходит, почему надо поступать так, а не иначе — одним словом, люди всё больше начинают искать в храме не «волшебный» ключик к решению своих проблем, а осознанность в вере, в поиске Христа как живой личности, а не какой-то абстрактной идеи.
И вот здесь сразу же возникает вопрос понятности и доступности языка, на котором совершается богослужение. То, что Святейший Патриарх озвучил на епархиальном собрании как допустимую возможность — на самом деле давно практикуется во многих приходах: чтение посланий апостолов и Евангелия параллельно на русском и церковно-славянском языках, а также чтение чинопоследований таинств и треб на русском языке. Конечно, священники, которые так поступали, делали это на свой страх и риск - но шли на это, движимые желанием помощи воцерковляющимся людям. Теперь же, после слов Патриарха, перед любым приходом открывается прекрасная возможность решать самостоятельно, какие части богослужения целесообразно или дублировать, или заменять чтениями на русском языке: никто не может обвинить теперь в «обновленчестве» или «разрушении традиции». На нашем приходе — Пятницком Подворье Троице-Сергиевой Лавры — уже 5 лет параллельно читается апостол на двух языках. Это получилось спонтанно, когда во время Пасхальной службы читается Евангелие на множестве языков — мы решили и апостол почитать по-русски. А потом — уже не могли остановиться, и продолжили также читать и в обычные дни!
Это произошло вполне органично, без всяких «революций» и возмущений. Изменилось только то, как прихожане слушали чтение. Если раньше стоял обычный шум — то при параллельном чтении вдруг наступала тишина: то, что не было до конца понятно на славянском, можно было легко прояснить при чтении на русском. Это оказалось потрясающим открытием для некоторых: надо же, в этих словах ещё и смысл есть, да временами очень и очень глубокий!
Все ли приходы готовы к таким пробам?
Протоиерей Павел Великанов: Конечно, будут некоторые приходы, где к этому благословению Патриарха отнесутся как к ещё одной ступени апостасии — отпадения от чистоты православной веры. Но, как правило, это люди с чёрно-белой картиной мира: если где-то происходит не так, как на моём приходе — то это уже неправильно. Можно сказать, такая разновидность «внутрицерковного сектанства». Психологически — очень удобная позиция: мы — единственные хранители Истины, кто не в наших рядах — значит, враг! А когда рядом есть враг — жить всегда веселее, эмоции, ревность, «постоим за правду» — и всё прочее. С врагом вне себя легче бороться, чем с самим собой, со своими внутренними неправдами, страстями и пороками. Поэтому когда мне говорят о разрушении той или иной традиции, я всегда спрашиваю: а когда эта традиция появилась? А что было до неё? А везде ли в Православной Церкви именно так и поступают? Обычно хватает пары вопросов, чтобы горячечный пыл остудить. Густаву Малеру, австрийскому дирижёру и композитору, принадлежат замечательные слова: «Традиция — это передача огня, а не урна для хранения пепла». Но огонь — живая стихия, опасная, требующая заботы, поддержания, охранения — в отличие от абсолютно безобидной урны. С богослужебным языком — похожая история.
Но любой язык изменяется…
Протоиерей Павел Великанов: Конечно же — если только этот язык — живой! Но если мы, живые люди, обращаемся к Живому Богу — как этот язык может быть «мёртвым»? И церковно-славянский язык тоже изменялся из века в век — это покажет любой грамотный лингвист. Беда нашей Церкви в том, что раскол XVII века «заморозил» развитие языка — причём как у старообрядцев, так и у «никониан».
Эта рана на теле Церкви, по сей день не уврачёванная, была всегда настольно болезненной, что из-за страха перед новыми разделениями вопрос языка боялись даже трогать. Примечательно, когда 9 лет назад на Межсоборном Присутствии РПЦ предложили к обсуждению два документа, посвященные церковно-славянскому языку в жизни Церкви — никакой продуктивной дискуссии не получилось. Поскольку обсуждение проходило главным образом на нашем портале Богослов.Ру, я наблюдал, как говорится, «он-лайн», с какой нетерпимостью обе стороны пытались ниспровергнуть одна другую. Одни говорили — да перестаньте валять дурака, надо перевести все тексты на нормальный русский! Другие — руки прочь от церковно-славянского языка! ибо он священен, и каждое слово и понятие в нем освящено многовековой традицией! Никакого диалога, только маркирование - ты — с нами или с ними? Третьего не может быть! Поэтому ради «мира церковного» эти документы были сняты с рассмотрения.
Но человек в церкви не только слушает, но смотрит на иконы, молится…
Протоиерей Павел Великанов: Да, и было бы нелепым сводить проблему понятности богослужения исключительно к вопросу, словами какого языка должны произноситься молитвы. А весь остальной язык — образный, музыкальный, язык звуков, движений, запахов? Весь этот «синтез искусств» — как называл храмовое действо священник Павел Флоренский? С ним всем всё понятно? Боюсь, что далеко нет. Ведь когда человек участвует в богослужении, он погружается в целый мир, самостоятельный, очень сложно устроенный космос, где всё «работает» на человека, на то, чтобы он унёс их храма хотя бы небольшой отблеск Божественного света. Язык богослужения больше церковно-славянского или русского языка. Богослужение — это все храмовое действо, в которое погружается человек. И в нем задействуется не только словесная, рациональная сторона. Человек смотрит на иконы, видит красивые образы, слышит кроме слов прекрасную музыку, получая от неё эстетическое впечатление. Он не только видит действо, но и участвует в нем. Как соучастник некого интерактивного действия он целует иконы, берет благословение, вкушает просфору. Наконец — причащается! Так что в богослужении задействованы и зрение, и слух, и вкусовые рецепторы. И обоняние — он дышит запахом ладана и обоняет разные благоухания. В богослужении задействованы все наши чувства — и слова — при всей важности и значимости — лишь один из элементов. Я против того, чтобы разрывать эту целостную ткань богослужения, и всё внимание обращать лишь на одну нить.
У церковно-славянского языка в церкви очень авторитетные защитники — академик Дмитрий Лихачёв, многие профессора филологии, поэт Ольга Седакова, подчеркивающая, что церковно-славянский уникальный язык, который верующие знают, не учив его, просто из-за включённости в церковную службу. Хотя в последнее время она говорит и о важности русского при понимании Евангелия.
Протоиерей Павел Великанов: Думая над тем, как сделать богослужение более понятным и доступным, я все-таки против того чтобы переводить все богослужение на русский язык. Потому что в привычном для нас языке мы можем потерять красоту церковной гимнографии. У церковно-славянского языка иная структура, и это ещё вопрос, можно ли транслировать в современный русский язык всё богатство богослужебной поэтики.
И тут есть риск профанации?
Протоиерей Павел Великанов: Конечно. И не надо думать, что переведённую на русский язык службу любой входящий в храм человек сразу же поймёт.
Увы, даже самый грамотный и качественный перевод на русский не сможет объяснить только что пришедшему в церковь человеку всех образов, аллюзий, метафор, из которых ткется полотно богослужения. И тут ему опять потребуется переводчик, но уже не с церковно-славянского на русский, а… с русского на — какой теперь?… Богослужение - это же материал крайне высокой плотности. И чтобы понять, что происходит во время богослужения, нужно понимать широкий культурный контекст, связанный с церковным вероучением, Священным писанием, с историей церкви. Мы должны понимать библейские истории и знать образы, которые перетекают из Писания в богослужение. То есть по-настоящему богослужение может понять человек глубоко воцерковленный, и по-настоящему культурный.
То есть всем нам надо идти учиться в семинарию?
Протоиерей Павел Великанов: Нет, люди, которые на протяжении многих лет регулярно ходят в церковь, удивительным образом «самообразовываются» и «самообучаются». Впитывая как губка все то, чем напитано богослужение, они развивают не только свой «духовный слух», но и вкус к красоте - где бы она ни находилась. Такие люди хорошо знают, что иногда одна фраза во время службы может пронзить тебе сердце и ее будет достаточно, чтобы с ней жить очень долго — как с драгоценным камнем.
Иногда всю жизнь…
Протоиерей Павел Великанов: Да, такие открытия — отблески божественного света — имеют такую энергетику, такую силу, что способны развернуть жизнь человека в совершенно ином направлении. И этот разворот и будет »метанойей» (с греч. — изменение ума), покаянием.
Поэтому всячески радуясь тому, что русский язык будет помогать нам понимать богослужебные тексты, я бы все-таки призвал и прихожан, и священников не останавливаться на одном изъяснении текстов, а создавать у себя в приходах кружки и группы, в которых люди будут учиться любить богослужение — во всей его сложности. Богослужение не должно становиться более упрощенным, но прихожане должны научиться понимать, каким образом его можно для себя открыть. Какой ключ нужен для того, чтобы проникнуть в эту высокую плотность смыслов, содержащихся в богослужении — и где именно этот ключ можно найти.
Познание богослужения — процесс очень интересный. В него можно погружаться до бесконечности. Я думаю, чем больше народ будет любить богослужение, ценить его и вдохновляться им, тем более высокое качество воцерковленности будет у нас.
К слову, в прошлом году ко мне подошла женщина с вопросом: батюшка, когда прекратится это безобразие?! «Безобразием» ей казалось то, что она, светский человек, пришла в храм и не понимает службы из-за церковно-славянского языка. Это побудило нас по воскресным дням начать лектории, посвящённые разбору богослужения.
Эта женщина стала их активной слушательницей, а теперь уже и нашей постоянной прихожанкой.
Итак, церковно-славянский язык остаётся как основной язык богослужения, а русский допускается параллельно — для понимания службы?
Протоиерей Павел Великанов: Да, перевод на русский язык нужен для понимания, но не для основного богослужебного употребления. И плюс к этому мы должны прекратить воспринимать церковно-славянский язык как мертвый.
Это живой язык. И на нем реально разговаривают. С Богом. Он вплетён в церковный обиход, в церковную жизнь.
К тому же любой грамотный славист, специалист по лингвистике скажет вам, что церковно-славянских языков много, и они различаются по времени своего существования. До реформы патриарха Никона и раскола был целый букет изводов церковно-славянских языков, достаточно близких друг другу, но не складывающихся в один гомогенный язык.
Но если это изначально живой и развивающийся во времени язык, то мы должны думать о его сегодняшнем развитии и адаптации. С церковно славянского языка на церковно-славянский же.
Почему?
Протоиерей Павел Великанов: Потому что многие слова и термины, понятные для человека 17-18 века, для нашего слуха абсолютно непонятны. Это касается не только значения слов, но и их строя, соединения. Из нашего языка, например, полностью исчезло понятие двойственного числа. И когда мы слышим в Евангелии: «не сердце ли наю горя бе в наю», может быть, лучше сказать » не сердце ли наше горело в нас»?
Недавно став первым проректором Сретенской семинарии, я узнал, что там уже много лет по благословления предыдущего ректора пишутся дипломные работы и магистерские диссертации, посвящённые адаптации церковно-славянских текстов к современному слуху - при сохранении всей красоты церковнославянского языка. Как максимально сохранить красоту и поэтику церковно-славянского текста, но убрать и заменить при этом трудно воспринимаемые нами сегодня слова, часто уже имеющие противоположное значение?
Это очень важная работа и она должна вестись, чтобы мы смогли сохранить церковно-славянский язык в богослужении и не профанировать его до обычного русского.
А на каком языке должны звучать молитвы при Крещении или отпевании?
Протоиерей Павел Великанов: Одно дело, если мы говорим о совершении Божественной Литургии или богослужениях суточного круга, и совершенно другое, если мы говорим о требах и таинствах. Особенно, когда люди впервые приходят в церковь на крестины, и для большинства из них это первое соприкосновение с ней, то мне очень обидно, когда я читаю текст молитвы перед крещением — а это одна из вершин церковной гимнографии, очень красивая, изящная, глубокая и содержательная поэзия! — на церковно-славянском, а люди ничего в ней не понимают.
У них включается психологическая защита, они просто стоят и мучаются, и ждут, когда же наконец-то батюшка все, что ему там положено, зачитает. А батюшка-то читает не для себя и не для Бога, он читает для этих людей! Что их прежде всего настроить на правильную тональность отношений с Богом! В таких случаях — что и было разрешено Святейшим патриархом — целесообразно читать молитвы на русском языке — чтобы люди проникались сказанным, осознавали смысл и содержание молитв, понимали, о чем говорит священник.
Но в глубоко воцерковленной семье, которая каждую неделю ходит в храм и понимает 90 процентов службы, можно при крещении младенца читать молитвы на церковно-славянском. Но если в семье никто до этого не ходил в церковь и это для них первый опыт, то лучше читать молитвы на русском. И я знаю, что многие священники так и делают.
Подобные практики повсеместны в приходах Русской православной церкви за рубежом. Общины там обычно многонациональны, в Амстердаме, например, в огромном приходе люди 40 национальностей… Священники там владеют 3-5 языками, и видят, как прекрасно вплетается в ткань богослужения молитва на другом языке — и никакой «десакрализации» богослужения не происходит!
Традиция — это передача живого огня, а не урны с пеплом. С богослужебным языком так же. Фото: Сергей Михеев Кстати
Протоиерей Павел Великанов: Чтобы ответить на поиск большей осознанности веры, мы в прошлом году создали просветительский проект «Академия веры» (www.vera.academy), где погружаем человека в пространство осмысленного христианства в мультимедийном формате — с помощью игр, коротких текстов, мультипликационных роликов. Наш девиз простой: от обрядовой религиозности — к осознанной! Проект помогает расширить горизонт понимания, научиться понимать сложные образы веры и пользуется большой популярностью.
*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере «РГ-Неделя»