ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 8. ИСТОРИЯ. 2018. № 2
Н.А. Кутуева
(аспирант кафедры истории России XIX — начала XX в. исторического
факультета МГУ имени М.В. Ломоносова)*
ЭВОЛЮЦИЯ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ
О ЕДИНСТВЕ ОППОЗИЦИИ НА СТРАНИЦАХ
ЖУРНАЛА «ОСВОБОЖДЕНИЕ» В 1902-1904 гг.
С начала издания журнала «Освобождение» его редакция заявила о либеральной направленности издания, но при этом призывала либералов поддерживать революционеров в их борьбе с самодержавием. Мотивы этих призывов менялись на протяжении 1902—1904 гг., отражая изменения в идейной позиции журнала и либерального движения в целом. В данной статье анализируется идейная эволюция журнала по вопросу о единстве оппозиции и определявшие ее факторы. Делается вывод о влиянии этой идеи на характер «Союза освобождения».
Ключевые слова: либерализм, «Освобождение», освободительное движение, Союз освобождения, демократизм, конституционализм, социализм, П.Б. Струве.
* * *
Развитию либерального движения в России в годы, предшествовавшие первой российской революции, уделяли внимание как российские, так и зарубежные исследователи1. При этом активно использовались материалы, публиковавшиеся в журнале «Освобождение», ставшем важнейшей трибуной для выражения либе-
* Кутуева Наталия Александровна, тел.: 8-967-038-92-17; e-mail: kutueva.natalya@ yandex.ru
1 Шацилло К.Ф. Русский либерализм накануне революции 1905—1907 гг. М., 1985; Гоголевский А.В. Очерки истории русского либерализма. СПб., 1996; Galai S. The Liberation Movement in Russia. 1900—1905. Cambridge, 1973; Fröhlich K. The emergence of Russian constitutionalism, 1900—1904: The relationship between social mobilization and political group formation in pre-revolutionary Russia. The Hague, 1981.
ральных идей. Одной из таких идей была идея о необходимости объединения усилий представителей различных оппозиционных течений и групп для борьбы за изменение государственного строя. Однако ее суть, выражение и развитие не были рассмотрены в историографии достаточно подробно, хотя эта идея позволяет лучше понять суть расхождений и сходств идеологии русских либералов и революционеров начала ХХ века.
В первом номере журнала редакция заявила, что «борьба за свободу может восторжествовать только, как широкое национальное движение, пути, формы и приемы которого должны быть и не могут не быть многообразными… Это движение, по существу своему, либеральное и демократическое: либеральное, потому что оно направлено на завоевание свободы, демократическое, потому что оно отстаивает самые жизненные, материальные и духовные, интересы народных масс». При этом писавший вводную статью П.Б. Струве подчеркивал, что главной целью издания является мобилизация умеренно-либерально настроенных людей на борьбу с существующим режимом2. Под умеренными либералами понимались в первую очередь представители земской оппозиции, что подтверждал в своих воспоминаниях один из главных инициаторов издания Д.И. Ша-ховской3.
Поскольку ранее открытая борьба с правительством велась лишь революционерами, т.е. людьми, призывавшими к полному изменению государственного строя с использованием насильственных методов, те, кто собирались каким-то образом выступить против правительства, не могли избежать сравнения с революционерами, и зачастую боялись этого сравнения. Уничтожить это предубеждение редакция журнала стремилась в первую очередь. Струве призывал уважать революционеров «за то одно, что они борются с насилием и произволом». Кроме того, редакция указывала на культурную общность умеренно-либеральных общественных деятелей и революционеров, относя тех и других к числу интеллигенции, которую она определяла как слой «образованных людей». Она обращала внимание на то, что умеренно-оппозиционным является в основном старшее поколение, тогда как молодежь охотнее вступает в революционные партии, не желая мириться с несправедливостью общественного устройства, и призывала «отцов» поддержать это младшее поколение и помочь ему в его борьбе за права народа4.
2 Освобождение. 1902. № 1. С. 5.
3 Шаховской Д.И. Союз освобождения // Либеральное движение в России. 1902-1905 гг. М., 2001. С. 537.
4 Освобождение. 1902. № 1. С. 1, 2, 5-6.
В дальнейшем редакция продолжала высказывать тезис о том, что борьба с правительством должна быть направлена на достижение социальной справедливости, предполагающей реальное расширение прав и возможностей всего народа, и потому либералам следует сотрудничать с революционерами, которые имеют большее влияние в массах и которые уже давно начали участвовать в их движениях. 18 сентября 1902 г. была напечатана статья Струве «Либерализм и т.н. «революционные направления»», в которой автор делал вывод, что либералы и социалисты должны осознать и признать взаимную солидарность в своих политических задачах, поскольку «они сводятся к утверждению в России правового порядка». Работа революционеров в массах «приветствуется либеральным общественным мнением России, как огромный шаг вперед на пути ее исторического и культурного развития», но легальная либеральная литература и земства тоже могут оказать им в этом значительную помощь, поскольку они «действительно формируют национальное сознание и создают прочные традиции»5.
На первый год издания журнала пришелся стремительный рост стачечного движения рабочих и крестьянских волнений. Получая новости из России, редакция «Освобождения» приветствовала все известные ей случаи протеста против правительства, как среди рабочих или крестьян, так и среди земских деятелей. В конце 1902 г. Струве писал: «События идут с неотразимой логикой, положение вещей усложняется и в то же время обостряется — и требует прежде всего организации либеральных элементов русского общества в некоторое сплоченное и планомерно действующее единство». Необходимость действий со стороны всех либералов, включая самых умеренных, Струве обосновывал тем, что «политика г. фон-Плеве .есть не что иное, как систематическая провокация террора» (везде сохранена разрядка автора. — Н.К.). Далее редактор решительно осудил террор социалистов-революционеров и противопоставил ему пропаганду и агитацию социал-демократов6.
Веру Струве в возможность постепенной демократизации общества путем распространения либеральных принципов на все слои населения укрепили сведения о стачке рабочих в Ростове-на-Дону. В «Освобождении» особенно подчеркивался мирный характер стачки, руководимой местным комитетом РСДРП. 19 декабря 1902 г. Ростовской стачке была посвящена передовая статья, в которой говорилось: «Внимание многих наших читателей мы хотели
5 Там же. № 7. С. 105.
6 Там же. № 12. С. 186—187.
бы обратить на следующий урок, извлекаемый из истории русских стачек: чем большую роль в стачке играет т.н. «революционная» пропаганда, тем спокойнее, осмысленнее и достойнее протекает стачка, тем… «опаснее» она для азиатского правительства и тем безопаснее для законных интересов общества и порядка»7.
Знакомство с передовыми статьями П.Б. Струве и с теми статьями, в которых он от своего имени высказывался по ключевым вопросам развития оппозиционно-либерального движения, позволяет нам согласиться с выводом К.Ф. Шацилло о том, что редакция «Освобождения» не располагала достаточными возможностями для создания нелегальной организации8. Однако при этом, на наш взгляд, справедливо и утверждение западных историков, что Струве изначально стремился к созданию не либеральной организации, а широкого движения за свержение самодержавия9, но с точкой зрения Р. Пайпса и Д.А. Андреева об отсутствии у журнала намерения составить конституционную программу и принятии редакцией лишь негативного антимонархического лозунга10, мы не можем согласиться. Во-первых, как мы отмечали выше, Струве высказывал определенные положительные требования, связанные с защитой интересов рабочих и крестьян, а, во-вторых, те сторонники конституционного строя, которые стояли у истоков журнала, тоже не бездействовали на протяжении его издания.
Группа конституционалистов сделала свое заявление еще в первом номере «Освобождения». Статья «От русских конституционалистов», написанная П.Н. Милюковым при участии И.И. Петрун-кевича, Д.И. Шаховского и А.А. Корнилова, содержала программу с требованиями признания личных свобод, равенства перед законом, свободы совести, слова, собраний, права подавать петиции, а также бессословного народного представительства, воплощенного в «постоянно действующем и ежегодно созываемом верховном учреждении с правами высшего контроля, законодательства и утверждения бюджета». Предполагалось, что эту программу можно будет конкретизировать, когда такой правильно избранный законодательный орган начнет действовать11. В дальнейшем в течение полугода в журнале публиковались призывы к земским гласным активизировать борьбу за расширение своих прав и прав народа
7 Там же. 1903. № 13. С. 202.
8 Шацилло К.Ф. Указ. соч. С. 153.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
9 Пайпс Р. Струве: левый либерал, 1870-1905. М., 2001. С. 445-446; Fröhlich K. Op. cit. P. 110.
11 Освобождение. 1902. № 1. С. 7—12.
в целом, исходившие как из земской среды, так и из числа других сторонников «Освобождения», которые практически ничего не добавляли к изначальной программе.
16 февраля 1903 г. была опубликована статья П.Н. Милюкова, в которой он призывал отмежеваться от тех «либералов», которые отказываются выдвигать сколько-нибудь радикальные требования и создать такую либеральную организацию, которая объединяла бы убежденных конституционалистов. Струве поддержал Милюкова и заявил, что проектируемая партия должна быть конституционной и демократической, причем «демократический характер партии требует программного выяснения ее отношения к социальным вопросам, — аграрному и рабочему» (разрядка автора. — Н.К.)12. Таким образом, в журнале встретились две идеи, развивавшиеся до этого параллельно: идея демократизации, активно продвигавшаяся П.Б. Струве, и идея конституции, объединявшая самых решительных сторонников изменения политического строя среди земцев и близких к ним людей, которую последовательно защищал П.Н. Милюков. Идея демократизма как первостепенного по значимости принципа не осознавалась большинством земцев и их сторонников, присылавших статьи в журнал, но Струве, пользуясь полномочиями редактора, всячески защищал эту идею, призывая либералов обратить на нее больше внимания. В статье «Германские выборы» от 18 июня 1903 г. он вновь призвал либералов «занять правильную политическую позицию — не против социальной демократии, а рядом и в союзе с ней» и «вписать в свои требования серьезные социальные реформы в пользу крестьян и рабочих»13.
Вскоре были предприняты первые шаги по созданию предполагаемой либеральной организации. 20—22 июля 1903 г. в Швейцарии в районе Шаффгаузена состоялась встреча, с участием сторонников «Освобождения», в ходе которой проявились две описанные выше тенденции. Одна из них отразилась в докладах П.Д. Долгорукова «Конституционная партия за прошлый год» и «Конституционная партия в предстоящий год», где говорилось о необходимости создать конституционную партию, которая вела бы диалог с правительством и определенно отделяла бы себя от революционеров, идя лишь на некоторые уступки их требованиям для обеспечения поддержки с их стороны. Другая тенденция была выражена в докладе С.Н. Булгакова по аграрному вопросу, утверждавшего, что либерализм и социализм «по своему основному идеалу., тож-
12 Там же. 1903. № 17. С. 289—292.
13 Там же. 1903. № 25. С. 3—5.
дественны и неразрывны», а потому либералы вполне могут присоединиться к требованиям «рабочих партий» по рабочему вопросу. Также он предлагал значительно расширить политические и имущественные права крестьян мерами вплоть до принудительного отчуждения земель в их пользу14. В результате споров по вопросу о взаимоотношениях с революционерами и о характере будущей организации, которую предполагали создать либералы, было решено назвать ее «Союзом освобождения», что подчеркивало бы ее непартийный характер и позволяло бы вступать в нее людям с различными политическими взглядами, в том числе и социалистам15.
Опираясь на произнесенные в ходе встречи слова И.И. Петрун-кевича об отсутствии у либералов «врагов слева», Дж. Фишер указывал, что конференция в Шаффгаузене знаменовала собой поворот «нового», т.е. радикального, либерализма влево, поскольку с этого момента идея единства оппозиции была заменена «темой» отсутствия противников слева, а интеллигентская программа начала брать верх над земской16. По нашему мнению, правильнее было бы говорить пока все же не о конкретных программах, а об идеях, и называть их именно демократической и конституционной, поскольку ни земство, ни интеллигенция, даже среди одних сторонников «Освобождения» не выдвигали никаких единых программ. Тем не менее, поворотный момент и суть этого поворота в развитии либерального движения указаны Дж. Фишером правильно. Своими решениями участники конференции в Шаффгаузене не только одобрили требования революционеров, но и признали хотя бы частичную правоту их действий. В результате требование реального улучшения условий жизни всего народа было поставлено на один уровень с требованием законодательного закрепления всех политических и экономических прав подданных Российской империи, что на практике осложнило выработку единой либеральной программы, но способствовало ее радикализации.
На страницах «Освобождения» Струве продолжал полемику по вопросам социализма. В результате первоначальный акцент публициста на требование социальных реформ сместился к требованию солидарности с социалистами. 2 августа 1903 г. было опубликовано письмо, автор которого заявлял: «Мы раньше всего не социалисты, мы считаем коллективизм (единственная реальная форма социализма) не только «проблемой», но невозможным и в последнем результате нежелательным. Поэтому рабочие к нам не
14 Либеральное движение в России. С. 28—51.
15 Шацилло К.Ф. Указ. соч. С. 162.
16 Fisher G. Russian Liberalism. From gentry to intelligentsia. Cambridge, Mass., 1958. P. 143.
пойдут; теперь, по крайней мере, формула отдаленного Zukunfst-staat’a (имеется в виду коммунизм. — Н.К.) для них привлекательнее всяких простых социальных реформ, хотя бы и самых крупных (впрочем, мы не отказываемся делать попытки и входить с ними в сношения). Кроме того, мы не верим и, главное, не «мечтаем» о революции, как о чем-то желательном само по себе». Редакция опубликовала это письмо с комментарием: «Мы считаем такое отрицание (разрядка авторов. — Н.К.) социализма столь же ненаучным и не выдерживающим критики, как и все формулы доктринального социализма»17.
В статье «Освободительные задачи русской интеллигенции», датированной 11 сентября 1903 г. и подписанной псевдонимом Victor, автор предлагал создать на основе объединения всех представителей оппозиции уездные и губернские «комитеты освободительной борьбы», которые бы влияли на земские собрания таким образом, чтобы они «делали одинаковые постановления по общим вопросам, оказывая стойкое сопротивление правительственному произволу». За границей же должен был находиться центральный комитет, который занялся бы издательской деятельностью и координацией усилия губернских комитетов. Публикуя статью, редакция снабдила ее комментарием: «Мы с удовлетворением приветствуем основную мысль, высказанную автором, хотя не разделяем всех частностей его предложения»18.
Таким образом, постепенно выяснилось, что социализм в сознании большинства либералов понимался практически как синоним требования социальных реформ, которые в любом случае должны были быть радикальными. И, соответственно, по замыслу Струве, либералы должны были добиваться проведения радикальных реформ мирными методами, а право сформулировать сущность необходимых перемен оставалось за социалистами. В статье «Знаменательный поворот», опубликованной 2 декабря 1903 г., Струве, скрывшийся за псевдонимом «Независимый», окончательно высказал взгляд на то, как ему виделось разделение задач между либералами и социалистами. «Демонстрация немногих либералов на земском собрании, состоящая в спокойном, но решительном требовании политической свободы», по его словам, была «столь же важна, как уличная демонстрация рабочих с красными знаменами и криками «долой самодержавие»»19.
Учредительный съезд «Союза освобождения» прошел в Петербурге 3—5 января 1904 г. По словам Д.И. Шаховского, уже тогда
17 Освобождение. 1903. № 28. С. 65.
18 Освобождение. 1903. № 35. С. 187-189.
19 Там же. № 37. С. 217-218.
возникло предложение создать конституционно-демократическую партию, но идея союза с весьма неопределенной программой нашла больше сторонников, поэтому создаваемая организация получила то название, которое предполагалось изначально. Вопрос об основных целях Союза вызвал еще более оживленные прения, суть которых сводилась к вопросу о границах деятельности организации. «Народнически настроенные элементы» несколько раз предлагали ограничить сферу агитации «обеспеченными кругами», а наиболее умеренные земцы выступали против включения в изложение целей Союза выражения «защита интересов трудящихся масс», видя в нем социалистический лозунг. Однако в итоге оба эти предложения были отклонены. Целью «Союза освобождения» было объявлено «уничтожение самодержавия и установление в России конституционного режима», а также проведение политических реформ, основанных на принципе «всеобщей, равной, тайной и прямой подачи голосов», и социальных реформ, направленных на «защиту интересов трудящихся». На съезде был избран также совет «Союза освобождения», объединивший 10 руководителей, имена которых в целях конспирации не были оглашены. Между ними сразу же возникли разногласия в силу различия их взглядов, но они быстро приступили к работе, которая пока сводилась к организации доставки журнала «Освобождение» и установлению связей с провинциальными кружками20.
Так была создана организация, которая ставила своей основной задачей объединение максимально широкого круга оппозиционеров и именно этой цели стремилась подчинить свою программу. «Освобождение» оставалось для нее основной площадкой для выработки этой программы, которая должна была сложиться как сумма общих мнений и компромиссов, поскольку явных лидеров на данном этапе не появилось. Такое объединение представляло собой компромисс конституционного и демократического принципов, в итоге не воплотившим сущности ни того, ни другого. С одной стороны, явный принцип конституционализма не был отражен в названии, что означало возможность отодвинуть эту задачу на второй план. С другой стороны, не была разработана социальная программа, что, как и предсказывал ранее Струве, позволяло усомниться в демократизме этой организации и препятствовало привлечению широких слоев «бессословной интеллигенции». По сути, «Союз освобождения» объединялся именно вокруг журнала
«Освобождение» и не предполагал начала активных политических действий.
Вероятно, позиция Струве сыграла решающую роль в формировании столь неопределенного объединения, однако, необходимо подчеркнуть, что эта позиция изменилась со времени выпуска первых номеров журнала. Первоначально, говоря о необходимости единства оппозиции, он хотел лишь привлечь людей либеральных взглядов к открытой борьбе в первую очередь за свои права, но также и за права низших слоев российского населения. Ему и его сторонникам удалось заставить многих либералов проявить более активную политическую позицию, но многие при этом стали отождествлять идеи демократии с социалистическими лозунгами. В результате единство оппозиции стало пониматься не как единство требований, а как необходимость взаимной практической поддержки либералов и социалистов, либералов и революционеров. Став основополагающим принципом для созданного в начале 1904 г. «Союза освобождения», эта идея затормозила формирование собственно либеральной партии и либеральной программы и оказала тем самым существенное влияние на дальнейшее развитие оппозиционного движения.
Список литературы
1. Андреев Д.А. Технологии дискредитации. Опыт «Освобождения» П.Б. Струве // Свободная мысль — XXI. 2003. № 11.
2. Гоголевский А.В. Очерки истории русского либрализа. СПб., 1996.
3. Либеральное движение в России. 1902-1905 гг. М., 2001.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
4. Пайпс Р. Струве: левый либерал, 1870-1905. М., 2001.
5. Шацилло К.Ф. Русский либерализм накануне революции 1905-1907 гг. М., 1985.
6. Fisher G. Russian Liberalism. From gentry to intelligentsia. Cambridge, Mass., 1958.
Петр Бернгардович Струве
Основные работы: «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России» (1894), «Свобода и историческая необходимость» (1897), «Марксовская теория социального развития» (1900), «К характеристике нашего философского развития» (1902), «Вехи и «Письма» А.И.Эртеля» (1909), «Patriotica. Политика, культура, религия, социализм. Сб. статей за пять лет (1905-1910)» (1911), «Заметки о плюрализме» (1923), «Метафизика и социология. Универсализм и сингуляризм в античной философии» (1935) и др. (Книга С. «Социальная и экономическая история России с древнейших времен и до нашего, в связи с развитием русской культуры и ростом российской государственности» осталась незавершенной; рукопись работы «Система критической философии» пропала.) Исходной посылкой творчества С. выступила полемика против идеологии народничества как «социальной утопии, углублявшей русскую некультурность». Отвергая общинный идеал русского социализма, С. отводил особую роль в грядущей коммунистической революции пролетариату, признавая при этом прогрессивность западной модели буржуазной цивилизованности по сравнению с укладом российского общества рубежа 19-20 вв. «Капитализм не только зло, но и могущественный фактор культурного прогресса, — фактор не только разрушающий, но и созидающий… Вся современная материальная и духовная культура тесно связана с капитализмом», — утверждал он. Государство, по мнению С., может выступать не только как «аппарат принуждения», но и как над- и внеклассовая «организация порядка».
В рамках осознания процесса «создания культуры в общественной форме» посредством усилий государства С. подчеркивал, что «культура универсальнее государственности, национальность мягче ее». Патриотизм С. выступал в благородной ипостаси философски осмысленного национализма: «Мы любим наш народ, но не поклоняемся ему. Так можно любить человека, относясь свободно к его личности, видя ее несовершенства и болея ими. Вообще… не следует поклоняться личностям, ни индивидуальным, ни собирательным. Их следует только любить. Наш идеализм поклоняется только идее личности, ценности бестелесной». Патриотизм, осмысленный С. в духе философии В.Соловьёва, лишался пороков национального эгоизма и национальной исключительности, либерализм же, к вящей радости русских прогрессистов, приобретал иное, не космополитическое измерение. («Либерализм в его чистой форме, т.е. как признание неотъемлемых прав личности… и есть единственный вид истинного национализма, подлинного уважения и самоуважения национального духа…») «Я западник и потому — националист», — подчеркивал С. «Национальный дух» у С. — это «идея-форма», в которой и возможно культурное творчество личности. Культура, по С., — это то поле, причастность которому обеспечивает созвучие человека, наделенного «личной годностью», мирозданию. Через активность личности мир идеалов может быть объективирован в мире действительности. «Праведная общественная деятельность» должна служить для человека императивом личного подвига. Воспринимая существо государства как религиозное по сути, отстаивая тезис о безличной природе всякой власти, С. утверждал, что «вне отношения к Абсолютному началу человеческая жизнь есть слепая игра слепых сил». С. усматривал в интеллектуальной гипотезе о религиозности грядущей русской революции (В.Соловьёв, Бердяев, Мережковский и др.) отражение «богоматериализма», в значительной степени характерного для православного христианского философского мировосприятия. Последовательный выбор между «гуманистическим идеализмом» и «космическим материализмом», присущими христианству, был, согласно С., осуществлен лишь протестантизмом — определенно в пользу первого. В Европе «крушение богоматериализма» сопро-водилось «крушением эсхатологии», и, по С., теперь в России «все усилия богоматериалистов направлены на возрождение эсхатологической веры, которая протестантизмом преодолена».
Трактуя собственные взгляды как «критический позитивизм», отвергающий «мнимо непобедимую» диалектику в философии и «решительный, хотя не правоверный», марксизм в социологии и политической экономии, С. не считал возможным разделять марксистские мифы о позитивности социалистической революции вообще и ее принципиальной осуществимости с пользой для народа России, в частности. Идея революции самой по себе, вне духовно-нравственного идеала, основанного на вненаучном фундаменте, не вызывала у С. исторического оптимизма. (По мысли С., «беда русской интеллигенции: рационалистический утопизм, стремление устроить жизнь по разуму, оторвав ее от объективных начал истории, от органических основ общественного порядка, от святынь народного бытия».) Революционистское истолкование гегелевской диалектики, понимание революции как «скачка из царства необходимости в царство свободы», попытки придать этому тезису статус теоретического положения, необходимо вытекающего из научных посылок и оснований, отвергались С. категорически. «Диктатура пролетариата» — «якобински-бланкистское понятие», является, по С., ничем иным как «орудием мнимо реалистического объяснения недоступного пониманию социального чуда». В контексте атрибутивных для него идей революции и диктатуры пролетариата марксизм, согласно С., — это всего лишь «чрезвычайно оригинальная форма утопизма». По схеме С., «ахиллесовой пятой» русского марксизма является «его философия»: «Маркс был вовсе не тот имеющий внутреннее родство с Кантом, Фихте, Шеллингом и Гегелем философ критического духа..; это был догматический материалист, вышедший из школы Фейербаха, но более решительно, чем последний, примкнувший к французскому материализму 18 в. Он в этом отношении прямой продолжатель французских социалистов и коммунистов, философски отправлявшихся… от материализма и сенсуализма». Марксизм, по С., вырос из несовместимых источников: а) рационализма Просвещения, стремившегося перестроить историческую действительность на основании конструкций отвлеченного разума; б) теоретической реакции отторжения и преодоления просвещенческого рационализма, результировавшейся в облике концепций общества и его форм как органического продукта стихийного, иррационального творчества, у Шеллинга, Гегеля, Сен-Симона, Конта, Дарвина и др. В итоге, по мнению С., в марксизме механический рационализм 18 в. слился с органическим историцизмом 19 в., и в этом слиянии окончательно потонула идея личной ответственности человека за себя и за мир. Социализм — в лице марксизма — «отказался от морали и разума». В основе социализма лежит идея полной рационализации всех процессов, совершающихся в обществе. «Ни индивидуальный, ни коллективный разум не способен охватить такое обширное поле и не способен все происходящие в нем процессы подчинить единому плану» (С.).
Искание правды было для С. безусловно выше извивов и цинизма партийной тактики. Теоретическим фундаментом такого мировоззрения С. явился его активный и творческий интерес к ценностям философского идеализма и его метафизики. «Философ в политике» (по определению Б.Николаевского), С. возвел собственный мировоззренческий оппортунизм, убежденность в идеалах «перевоспитания общества» в ранг философского кредо. Политика как процесс воспитания, а не принуждения, как «школа компромиссов» — такое миропонимание С. неизбежно результировалось в его отвращении к «культу силы», характерному для российской социал-демократии. С. отверг теорию и практику большевизма: «Революция, низвергнувшая «режим», оголила и разнуздала Гоголевскую Русь, обрядив ее в красный колпак, и советская власть есть, по существу, николаевский городничий, возведенный в верховную власть великого государства». При этом С. стоял на том, что России всегда будут необходимы «прочно огражденная свобода лица и сильная правительствующая власть». С его точки зрения, революция 1905-1907 привела к крушению миросозерцание, основанное на идеях личной безответственности и социального равенства. Эпоха же Возрождения России — «возрождения духовного, социального и государственного, должна начаться под знаком Силы и Ясности, Меры и Мерности…».
А.А. Грицанов
Новейший философский словарь. Сост. Грицанов А.А. Минск, 1998.
Вернуться на главную страницу П.Б. Струве
Петр Струве предложил концепцию
объединения национально-патриотических
и либерально-демократических ценностей.
Фото из книги «Петр Бернгардович Струве».
М., 2012
Уже почти 200 лет в нашей стране не прекращается спор между славянофилами и западниками, традиционалистами и модернизаторами, «национал-патриотами» и «демократами» – между поборниками сохранения российской самобытности и приверженцами западного пути развития. Между тем в России были (и есть) мыслители, видевшие всю односторонность этих позиций, но признававшие частичную правоту каждой из них и стремившиеся к синтезу национально-консервативных и либерально-прогрессивных установок. Одним из виднейших представителей этого направления был Петр Бернгардович Струве (1870–1944), предложивший оригинальную версию органического объединения национально-патриотических и либерально-демократических ценностей в форме либерального консерватизма. Исполнилось 150 лет со дня рождения этого видного русского мыслителя.
Петр Струве родился 7 февраля (по новому стилю) 1870 года в семье обрусевших немцев. Его отец был пермским губернатором. В гимназические годы Струве находился под сильным влиянием взглядов славянофила Ивана Аксакова и Федора Достоевского. В 14 лет он так сформулировал в дневнике свое политическое кредо: «Я национал-либерал, либерал почвы».
В молодости Струве пережил увлечение марксизмом. В тот период Струве рассматривал марксизм прежде всего как научную теорию, обосновывавшую неизбежность либерально-буржуазной модернизации России, и надеялся, что развитие капитализма принесет в Россию политическую свободу и подъем культурного уровня населения.
В 1894 году Струве опубликовал книгу «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России», в которой предпринял попытку проанализировать с марксистской точки зрения протекавшие в стране хозяйственные процессы. Критикуя народников, выступавших за самобытный путь развития России на основе крестьянской общины, он доказывал, что утверждение капиталистического способа производства в нашей стране является неизбежным. Интересно отметить, что уже в этой ранней работе Струве обращал внимание не только на отрицательные, но и на прогрессивные стороны капитализма. Развитие по буржуазному пути, доказывал он, рационализирует экономику, обеспечивает рост производительности труда и культурный прогресс. Книга завершалась призывом: «Признаем нашу некультурность и пойдем на выучку к капитализму» (за это Струве нещадно критиковали в советских учебниках истории).
Благодаря «Критическим заметкам» Струве приобрел репутацию одного из виднейших теоретиков марксизма в России конца XIX века. Впрочем, даже в тот период он не был ортодоксальным марксистом. Он не принимал революционные и утопические элементы марксизма (идеи социальной революции, диктатуры пролетариата) и полагал, что социализм возникнет эволюционным путем из высокоразвитого капитализма.
В последующие годы Струве все дальше отходил от марксизма. На рубеже веков он отказывается от материализма Карла Маркса в пользу идеалистической и даже религиозной метафизики и признает существование вечных и абсолютных ценностей, имеющих трансцендентный источник. В качестве таких ценностей Струве рассматривал человеческую личность и ее право на самореализацию. Эта установка уже не имела ничего общего с марксизмом: обоснование безусловного достоинства каждой человеческой личности, как отмечал Струве, было дано Иммануилом Кантом и восходит своими корнями к христианству. Вместе с тем эта идея является ключевым постулатом либерализма – так что, приняв ее, Струве возвращался к своим изначальным национал-либеральным установкам.
В 1901 году Струве опубликовал статью «В чем же истинный национализм?», которая, по словам американского историка Ричарда Пайпса, «является одной из наиболее амбициозных попыток за всю историю российской политической мысли разработать последовательную доктрину национально-демократического либерализма». В этой работе Струве обосновывал тождество подлинного либерализма и подлинного национализма. «Либерализм в его чистой форме, то есть как признание неотъемлемых прав личности, – утверждал философ, – и есть единственный вид истинного национализма, подлинного уважения и самоуважения национального духа, то есть признание прав его живых носителей и творцов на свободное творчество и искание, созидание и отвержение целей и форм жизни. Если верно, что «нация есть начало духовное», то истинный национализм не может быть нечем иным, как безусловным уважением к единственному реальному носителю и субъекту духовного начала на земле, к человеку». Авторитарный же национализм Струве вообще не считал аутентичным – ведь, «подкапываясь под начала индивидуальной свободы, под права личности, мнимый национализм сковывает живых носителей и творцов национального духа, его единственных и реальных субъектов».
Порвав с марксизмом и социал-демократией, Струве присоединился к либералам, точнее говоря, к земцам-конституционалистам. В 1902 году он начал издавать в Штутгарте журнал «Освобождение», ставший трибуной для противников самодержавно-бюрократического режима, прежде всего земских либералов, требовавших введения в России Конституции. В 1903 году Струве принял активное участие в состоявшемся в Швейцарии учредительном съезде Союза освобождения, в который вошли как оппозиционные земцы, так и либеральные и радикальные интеллектуалы. В 1904 году нелегальный Союз освобождения был основан в России, целью его была объявлена ликвидация самодержавия, установление конституционного правления и политической свободы. Ядром союза были сторонники журнала «Освобождение». Позднее Союз освобождения послужил основой для формирования Конституционно-демократической партии.
Струве смог вернуться из эмиграции только в конце 1905 года – после обнародования Манифеста 17 октября. В 1906 году Струве был избран членом ЦК Конституционно-демократической партии, в 1907-м стал депутатом II Государственной думы.
Став видным деятелем кадетской партии, Струве примкнул к ее правому – умеренному – крылу и стал его крупнейшим теоретиком. «Правизна» Струве состояла прежде всего в том, что он стремился предотвратить сближение партии кадетов с более радикальными политическими силами. Кроме того, он стоял на национально-государственных позициях, поэтому не разделял космополитических установок левых кадетов. В отличие от них Струве хотел видеть Россию не только свободной, но и великой, ратовал за усиление ее внешнеполитического могущества. С одобрением процитировав в одной из своих статей знаменитую реплику Петра Столыпина «нам нужна великая Россия», Струве отметил, что «для нас эта формула звучит не как призыв к старому, а, наоборот, как лозунг новой русской государственности».
«Я западник и потому – националист. Я западник и потому – государственник», – писал Струве. По его словам, «всестороннее западничество отнюдь не отрицает своеобразия национального развития». Более того, он утверждал: для того чтобы создать Великую Россию, российская нация должна проникнуться духом «национального европеизма», «творческого национального строительства на общечеловеческих началах». Эти формулировки могут показаться парадоксальными. На наш взгляд, Струве имел в виду, что формирование российской нации с опорой на русское национальное самосознание является важнейшей предпосылкой модернизации и европеизации России. Современные социологи нередко рассматривают создание нации как один из аспектов перехода к обществу Модерна, а залогом успешной модернизации считают органический синтез национальных культурных традиций с либерально-западническими ценностями.
В начале XX века отечественные либералы – а тем более социалисты – редко разделяли национально-патриотические чувства. Все «национальное» казалось им едва ли не синонимом «реакционного». Семен Франк не слишком преувеличивал, когда писал: «В среде, из которой он вышел, – в среде русской радикальной интеллигенции и в известной мере даже вообще в среде русской либеральной общественности, – Петр Бернгардович был первым человеком, отчетливо осознавшим себя русским патриотом и проповедовавшим патриотизм».
Струве жестко критиковал «отщепенство» интеллигенции от государства и российских религиозных и культурных традиций. Он участвовал в знаменитом сборнике «Вехи» (1909), для которого написал статью «Интеллигенция и революция».
Ядро авторов «Вех» составляли мыслители, которые, подобно Струве, в молодости были неортодоксальными марксистами, но затем перешли на позиции национально-консервативного либерализма (их иногда называли «кающимися марксистами»). Поправению их воззрений в немалой степени способствовало осмысление опыта революции 1905–1907 годов и той роли, которую играла в ней радикальная интеллигенция. Пафос сборника и был направлен прежде всего против ее максималистских, нигилистических, антигосударственных установок.
В своей статье в «Вехах» Струве жестко критиковал «безрелигиозное отщепенство от государства русской интеллигенции» и указывал, что «прививка политического радикализма интеллигентских идей к социальному радикализму народных инстинктов» может привести к катастрофическим последствиям. Впрочем, предупреждения «Вех», как известно, не были услышаны.
В 1910-е годы Струве занимался преимущественно научными исследованиями, центральное место в сфере его интересов теперь занимала экономика. Февральскую революцию 1917 года он встретил с определенными надеждами, которые, правда, вскоре рассеялись. В стране нарастал хаос и усиливались центробежные тенденции, в этих условиях единственной силой, которая могла бы сплотить общество, становилась, по Струве, русская культура. В этой связи в мае 1917 года им была учреждена «Лига русской культуры», в которую вошли патриотически настроенные политики, ученые, писатели, иерархи Православной церкви.
Струве крайне негативно воспринял захват власти большевиками. Он расценивал октябрьский переворот 1917 года как контрреволюцию, уничтожившую зачатки конституционного строя и правовых гарантий. В 1918 году Струве стал издателем и одним из авторов сборника «Из глубины», на страницах которого бывшие «веховцы» и их единомышленники попытались осмыслить истоки, значение и перспективы большевистской революции.
В своей статье Струве охарактеризовал ее как национально-государственную катастрофу. Ответственность за революцию он возложил, впрочем, не только на радикальную интеллигенцию, бросившую в русские массы идеи классовой борьбы и интернационализма, но и на историческую монархию, не осуществившую своевременно назревшие социальные и политические реформы. При этом он был убежден, что возрождение жизненных сил России даст только национальная идея.
Струве боролся не только пером. Он участвовал в белом патриотическом сопротивлении и даже входил в одну из конспиративных антибольшевистских организаций. В 1920 году он занял пост министра иностранных дел в правительстве Врангеля. Эвакуация белых войск из Крыма застала Струве в Париже, где он вел переговоры с французскими властями о предоставлении правительству Юга России экономической и военной помощи. В результате Струве вновь оказался в эмиграции.
Первые годы изгнания он провел в Париже, Праге и Берлине, в 1928 году переехал в Белград. Когда нацистская Германия в 1941 году оккупировала Югославию, Струве был арестован гестапо и несколько месяцев находился в тюрьме. Вскоре после освобождения он уехал в Париж, где и провел последние годы жизни.
Во второй эмиграции Струве активно занимался научной работой, причем его интересы все больше смещались от социологии и экономики к российской истории. Он постоянно возвращался к осмыслению революции 1917 года, ее причин, движущих сил и результатов. В фокусе его внимания также были протекавшие в СССР политические и социально-экономические процессы, основательный анализ которых составил значительную часть его публицистики 1920–1930-х годов.
В своих работах Струве утверждал, что Октябрьская революция 1917 года была государственной и культурной катастрофой, а большевизм является сущностно антинациональным феноменом. «Революция эта была антипатриотична, противонациональна и противогосударственна», – писал он. Самое ужасное в ней он видел «в сознательном и грубом разрыве исторической преемственности, в циничном неуважении к своей истории, к ее образам и ликам, к ее алтарям и святыням». Важно отметить: когда Струве говорил об уничтожении большевиками подлинной России, он имел в виду Россию петербургского периода. Как отмечал Пайпс, «для него настоящая Россия была Россией петербургской и персонифицировалась в фигурах Петра Великого и Пушкина».
В социологическом плане Струве рассматривал Октябрьскую революцию 1917 года как «реакцию под личиной революции», отбросившую Россию на несколько веков назад. Это была, по его словам, «грандиозная реакция почвенных сил принуждения» против процесса европеизации и модернизации России. Ленин, считал он, «разрушил дело Петра Великого, отбросив Россию, как государство, в XVII век». Неудивительно, что возникший в результате революции тоталитарный строй Струве был склонен интерпретировать как возрождение Московского царства XVI–XVII веков с его деспотическим правлением и тягловым укладом. С точки зрения Струве, большевизм имел два основных истока – западноевропейский социализм и российскую азиатчину.
Несмотря на свой жесткий антикоммунизм, в годы войны Струве занимал безоговорочно патриотическую позицию. С момента нападения Германии на СССР он, по словам Франка, «без колебания, без малейшего духовного и умственного смущения, сознал себя духовным участником Великой Отечественной войны, которую Россия, хотя и возглавляемая тем же гибельным, ненавистным ему большевизмом, вынуждена вести против своего грозного врага».
В 1920–1930-е годы Струве посвятил много времени и усилий политической публицистике и газетно-редакторской работе. В 1925 году он стал главным редактором парижской газеты «Возрождение», которую стремился сделать – в соответствии со своими взглядами – либерально-консервативным изданием. В написанной им редакционной статье первого номера «Возрождения» он декларировал, что газета будет служить делу освобождения и возрождения России, то есть решению и либеральных, и консервативных задач. Либерализм, разъяснял Струве, «означает вечную правду человеческой свободы, славной традицией записанную и на страницах русской истории» с Екатерины II до реформ 1905 года. Консерватизм же «означает великую жизненную правду охранительных государственных начал, без которых государства вообще не стоят, без действия которых не было бы и никогда вновь не будет Великой России».
Мысль о необходимости органического соединения в будущей России либерализма с консерватизмом красной нитью проходит сквозь творчество Струве периода второй эмиграции. Философ утверждал, что здоровое развитие страны предполагает гармоническое равновесие между консервативно-охранительными, почвенными началами и либеральными ценностями свободы, творчества, индивидуальной инициативы. «В какой-то точке, – писал Струве, – либерализм и консерватизм, конечно, сходятся, ибо, как без свободы лица невозможна крепость современного государства, так без крепости государства невозможна свобода лица». Отстаивавшийся им синтез национально-государственных и либеральных ценностей Струве именовал либеральным консерватизмом. Причем его консерватизм, по словам Франка, «состоял в убеждении, что традиция, историческое преемство, органическое произрастание нового из старого есть необходимое условие подлинной свободы и что, напротив, всякий самочинный «революционизм», всякая насильственная и радикальная ломка общественного порядка ведет только к деспотизму и рабству». Добавим, что, с пылом защищая свободу и неотчуждаемые права человека, Струве полагал: основой грядущего духовного возрождения России могут стать только две идеи – религиозно-церковная и национальная.
Стоит также отметить, что либерализм Струве не был только политико-правовым, он отстаивал и экономический либерализм – свободу частного предпринимательства. Струве, как и классики либеральной мысли, был убежден, что «собственность и экономическая свобода есть основа и палладиум личной свободы во всех ее проявлениях». Поэтому Струве высоко ценил аграрную реформу Петра Столыпина, положившую конец зависимости крестьян от общины. Положительно относясь к частной инициативе и рыночной экономике, Струве в то же время признавал необходимым проведение социальной политики, базирующейся на христианских этических постулатах. Разочаровавшийся в идее социализма, мыслитель в начале 1940-х годов все же утверждал, что «будущее России принадлежит демократии с социалистическим – вернее, социальным – уклоном».
Чем важен для нас Струве сегодня? Прежде всего тем, что им был обрисован консервативно-либеральный путь модернизации/европеизации России и сформулирован ряд принципов, которые необходимо положить в ее основу. Из работ Струве следует, что модернизация не может не сочетаться с консервативными установками, которые являются залогом ее успешного продвижения. Она должна быть эволюционной и не порывать с исторической преемственностью, вне которой, по словам Струве, невозможно никакое историческое творчество. В ходе модернизации необходимо бережное отношение к национально-государственным, социокультурным, нравственно-религиозным традициям страны и опора на них. Модернизация не тождественна вестернизации, для успеха преобразований необходимо обеспечить органический синтез национальной самобытности с использованием западного опыта (как это произошло, отметим, в Японии и новых индустриальных странах Юго-Восточной Азии). Одной из граней модернизационного процесса должны стать «творение» нации и формирование национальной идентичности. В процессе модернизации государство обязано быть сильным и обеспечивать устойчивый порядок.
Значение Струве для дня сегодняшнего не исчерпывается, конечно, его размышлениями о путях развития России. Сохраняет актуальность его критика радикального либерализма и реакционно-изоляционистского консерватизма, мировоззрение приверженцев которого он характеризовал как «вотчинно-холопское». Читая Струве, современный либерал, вероятно, задумается: есть ли будущее у российского либерализма, если он не встанет на «веховский» путь синтеза с национально-консервативными ценностями? А перед левым державником из Изборского клуба его труды поставят вопросы: является ли советская традиция аутентично российской? Может ли русский консерватор положительно относиться к сталинскому государству? Таким образом, идеи Струве во многом сохраняют свою значимость. Его творческое наследие еще будет востребовано.
Петр Бернгардович Струве (1870-1944) — видный российский общественный и политический деятель, незаурядный мыслитель. Вся его жизнь в политике — это история непрерывной идейной эволюции. В юности сын пермского губернатора сперва придерживался либеральных, а затем социалистических убеждений. С ними он и пришел в политику, где вся его последующая жизнь стала движением в противоположном направлении, слева направо.
Начиная как автор манифеста РСДРП, участник II Интернационала, соратник Плеханова, Ленина и Мартова, Струве затем становится одним из создателей либерального Союза освобождения, а в 1905-1915 гг. входит в ЦК лево-либеральной партии кадетов, в 1907 году избирается депутатом II Государственной Думы от кадетской партии. Вдохновитель и соавтор сборника «Вехи», в 1917 году Струве работает во Временном правительстве, руководит экономическим департаментом МИД (министром иностранных дел тогда был лидер кадетов Павел Милюков). Затем избран членом Российской академии наук.
В 1917-1920 гг. Петр Струве — активный участник Белого движения. Сперва он вместе с Милюковым и генералом Алексеевым организовывал первые отряды белых на Дону, затем тайно вернулся в Москву, где создал подпольную антибольшевистскую организацию «Национальный центр». Сумев скрыться из Москвы в разгар Красного террора, приговоренный большевиками к смертной казни Струве был советником генерала Деникина и министром (начальником управления иностранных дел) в правительстве Петра Врангеля.
В эмиграции он издавал книги и газеты, преподавал, был одним из организаторов и председателем Российского зарубежного съезда 1926 года, в котором приняли участие эмигранты из трех десятков стран. Взгляды Петра Бернгардовича становились всё более консервативными: В. В. Шульгин вспоминал о том, как Струве в одной из дискуссий заявил, что его единственная причина для критики Николая II — что тот был излишне мягок с революционерами, которых, по словам Струве, нужно было «безжалостно уничтожать». Шульгин в шутку спросил, уж не считает ли Струве, что и он сам должен был быть уничтожен. «Струве, чрезвычайно разволновавшись, воскликнул: — Да! — И, встав со своего места, зашагал по зале, треся седой бородой. — Да, и меня первого! Именно так! Как только какой-нибудь революционер поднимал голову свою — бац! — прикладом по черепу!»
В 1930-е гг. Струве в своих работах высоко оценивал так называемый «австрофашизм» — режим «корпоративного государства» Энгельберта Дольфуса (1932-34 гг.) и Курта Шушнига (1934-38). Тем не менее, в 1941 году Струве был арестован нацистами как «друг Ленина» и три месяца провел в заключении. Он умер в Париже за несколько месяцев до освобождения города войсками антигитлеровской коалиции.
Петр Бернгардович Струве был яркой, хотя и весьма неоднозначной фигурой. Его наследие требует вдумчивого, подчас критического изучения и осмысления. Он успел побывать и крайне левым в молодости, и крайне правым в старости, однако в процессе своей идейной эволюции немалый вклад внес и в историю либерализма в России. Так, например, он, одним из первых среди отечественных политиков и мыслителей, обратился к нарождавшейся идеологии социального либерализма. В своей одноименной работе Струве помог этому новому направлению в общественно-политической жизни Европы определить свое лицо, свои уникальные ценности и особые подходы, отличающие и сегодня социальный либерализм как от социал-демократии, так и от классического либерализма.
Социальный либерализм
Понятие
Формула «социально-либеральный», созданная в новейшее время и введенная Ястроу (в 1893 г.), обозначает в своих отдельных проявлениях многообразную, но по существу однозначную социально-политическую установку. То, что называется либерализмом, имеет исторически — соответственно резко расходящимся смысловым наполнениям естественного права (в качестве противоположных полюсов могут быть здесь взяты, несмотря на их многочисленные соприкосновения, Гоббс и Руссо) — две душевно (психологически) и мыслительно (идеологически) различающихся модификации. Либерализм, переходящий философски в более или менее осознанный индивидуализм, может исходить из регулятивной идеи свободной конкуренции, как самодеятельного и в основе благоприятно действующего порядка, кульминирующего в отборе (выживании) наиболее пригодных. Это — натуралистический, биологически обоснованный либерализм-индивидуализм. Но либерализм может исходить из религиозно-метафизически подкрепленной или замкнутой на эмпирический гуманизм регулятивной идеи бесконечной (или исключительной) ценности отдельной человеческой личности. Тогда это — идеалистический (религиозный, метафизический, гуманистический) либерализм-индивидуализм. Лишь последний вид индивидуализма может стать философским основанием социального либерализма.
Тем самым социальный либерализм следует обозначить и определить как такую социально-политическую установку, которая, не превращая «социальный» момент в неизменную прочно установленную систему средств, подобно тому как это, по крайней мере в принципе, делает определенный программой социализм, совершенно свободно себя чувствует и ориентируется в выборе «социальных» средств как таковых, включая и средства государственного вмешательства в хозяйственную жизнь. Социальный либерализм не имеет никаких предубеждений против государственного вмешательства, он может мыслить и поступать «интервенционистски», он не отрицает a priori ни «коллективную собственность», ни «публичное вмешательство» и т. п. Все это для него — вопросы выбора средств для достижения «достойного человеческого существования» всех членов общества, и только эта цель имеет ценность для социального либерализма во всем социальном мировоззрении и общественном порядке. От программного социализма социальный либерализм отличается поэтому подчеркнутым утверждением самостоятельной ценности момента свободы, самоопределения личности во всем, в том числе и в хозяйственных делах. Это постольку существенно, поскольку всесторонняя и действительная «социализация» хозяйственной жизни, по крайней мере, в возможности, заключает в себе опасность растворения свободной личности в коллективном «аппарате принуждения». В этом заключается не только разделительная линия между социализмом и социальным либерализмом, но и объективная возможность перехода первого во второй, а также субъективная опасность противоположного движения.
История — Сисмонди, Милль, Ланге, Брентано
История «социально-либеральной» идеи есть, собственно, история разложения первоначального и наивного взаимопереплетения натуралистического и идеалистического либерализма и наполнение последнего «социальными» взглядами. Это развитие отмечено именами швейцарца Симона де Сисмонди (1773-1842), англичанина Джона Стюарта Милля (1809-1873) и немцев Фридриха Альберта Ланге (1828-1875) и Луйо Брентано (1844-1931). Следует вкратце охарактеризовать отношение этих мыслителей к профсоюзной проблеме. Сисмонди — в целом более ретроспективно, чем перспективно мыслящий ученый — имел лишь неопределенное представление о функции ремесленных союзов рабочих, но его значение для общего развития «социально-политической» мысли в первой половине XIX века чрезвычайно велико. Он ясно осознавал свою «социальную» точку зрения и ее родство с социалистическими товариществами своего времени. Джон Стюарт Милль, которому в целом принадлежит важное место в разложении либерализма как единого социального мировоззрения, был первоначально сторонником теории фонда заработной платы, но затем под влиянием Торнтона перешел к динамической и «социальной» концепции проблемы заработной платы и профсоюзов. Mutatis mutandis то же самое повторилось в отношении между Фр. Альбертом Ланге («Arbeiterfrage», 1865), чье влияние и положение в духовной жизни Германии во многом напоминает миллевское в Англии, и значительно более молодым Луйо Брентано . С момента выхода первого издания его «Ремесленных союзов» Брентано развил по существу значительно более радикальные социальные воззрения и оказал на профсоюзное дело, на рабочее движение в целом и на социально-либеральную установку значительное влияние. Но и у Милля в его последние годы (ср. в особенности его «Автобиографию» (об «Автобиографии» Дж. Ст. Милля L. T. Hobhouse («Liberalism», London, 1911, p. 115 замечает: «Данное в его автобиографии краткое изображение социалистического идеала остается, похоже, самой лучшей имеющейся у нас формулировкой либерального социализма») и у Ланге отсутствует ясное разделение социализма и либерализма. Значительно резче его провел Бреитано, хотя при этом следует исторически учесть и психологически оценить тот факт, что Брентано из духовного противника и литературного оппонента Маркса и Энгельса, каковым он выступил перед общественностью в 70-е и 80-е гг., позднее превратился в наиболее социально-политически опытного в академических кругах союзника социал-демократии и в этом качестве оказал., бесспорно, огромное влияние на молодое поколение немецких социалистов и профсоюзных деятелей, сам сознательно и бессознательно испытав влияние социал-демократии как мощного социального и политического движения.
Веймарская конституция
Влияние социально-либеральной мысли в Германии достигло своей высшей точки в некоторых положениях Веймарской конституции. И здесь уже ясно различим водораздел между социальным либерализмом и социализмом. Ст. 151 звучит; «Порядок хозяйственной жизни должен соответствовать принципам справедливости в целях обеспечения достойного человеческого существования всех. В этих границах следует охранять хозяйственную свободу отдельных лиц. Законное принуждение допустимо лишь в целях гарантии прав, находящихся под угрозой, или в целях исключительных требований общественного блага. Свобода торговли и ремесла обеспечивается согласно имперскому закону». (Ср. в смысле этой основополагающей статьи Веймарской конституции в особенности ст. 152, 153, 157, 159, 160, 161, 163, 165.).
Социальный либерализм не имеет никаких предубеждений против государственного вмешательства, он не отрицает ни «коллективную собственность», ни «публичное вмешательство». Все это для него — вопросы выбора средств для достижения достойного человеческого существования всех членов общества, и только эта цель имеет ценность для социального либерализма во всем социальном мировоззрении и общественном порядке.
«Невозможно не увидеть, — точно замечает Альберт Гензель («Grundrechte und politische Weltanschauung», Tubingen, 1931, S. 24ff.) — стремления Веймарской конституции к подчинению государственной, хозяйственной и общественной жизни социальным требованиям. Едва ли какой-нибудь другой конституционный документ когда-либо смог придать социальной мысли столь разностороннее и обширное выражение, как Веймарское творение. При этом не следует упускать из виду различие между социальными требованиями, которые предъявляются к в принципе либерально замысленному государству, и институционально реализованной государственной программой социализма… Не должно быть никаких сомнений, что согласно основным правам Веймарской конституции к заново созданной германской империи позволено предъявлять самые высокие социальные требования. Конституция хотя и признает исключительно социалистические средства для достижения этих целей, но она также признает совместимым с волей государства то, что оно не использует эти средства социализации; более того, как раз с этой волей по существу связаны социально ориентированные основные права пятого раздела конституции».
Эта свобода выбора между различными системами средств для достижения основной цели «достойного человеческого существования», при принципиальной приверженности либеральной идее основных прав, является как раз характерной для социального либерализма. Социалистическая программа допускается и предусматривается Веймарской конституцией в качестве возможного решения, но она не является «институционально реализованной». Для идейно-исторического разветвления и сплетения социально-либеральной мысли в Германии показательно, что создатель Веймарской конституции Гуго Пройс вышел из школы политически скорее консервативно настроенного крупнейшего представителя «социально-правовой» мысли Отто фон Гирке и что запечатленное в Веймарском творении понимание собственности как социального учреждения и подчинение ее общему благу было возвещено духовным основателем универсалистски обоснованного и политически консервативно ориентированного государственного социализма Карлом Родбертусом.
Социальный либерализм в Англии, Франции и России
Первым политическим воплощением социально-либеральной мысли в Англии нам представляется известный радикал, а впоследствии империалист Джозеф Чемберлен (1836-1914). К нему как радикальному бургомистру Бирмингема восходит так называемый «муниципальный социализм» и как идея, и как впервые в Англии свершившийся факт. В поздние годы Чемберлен также энергично выступал за государственное вмешательство и социальные реформы. В этой связи разделение либералов в вопросе о гомруле, приведшее Чемберлена в партийном отношении в ряды консерваторов, нисколько не нарушило последовательности развития британского либерализма в направлении социального либерализма. Лорд Розбери, Эсквит (1852-1928), Джон Рассел (последний выступил в литературе на защиту нового социально окрашенного либерализма уже в 1883 году!), Гельдейн, Ллойд Джордж (род. 1863) продолжили социально-либеральную мысль Чемберлена, и это все более расширяющееся течение привело к появлению в 1902 г. основополагающего и задающего направление сочинения Герберта Сэмюеля (ныне, в 1932 г., министр внутренних дел в национальном кабинете Мак Дональда): «Liberalism. An attempt to state the principles and proposals of contemporary Liberalism in England», к которому сам Эсквит, весьма влиятельный представитель британского либерализма и государственный деятель, присовокупил весьма важное предисловие. В этом предисловии без оговорок подчеркивается историческая необходимость содержательного обогащения понятия «свобода». Это развитие либерализма в направлении социального либерализма было мощно поддержано развитием английского социализма, в особенности когда он выступил в научно осторожной и тактически-политически осмотрительной форме так называемого «фабианства», и фактически отдельные фабианцы приняли идеологическое и личное участие в преобразовании традиционного либерализма. Но в этом процессе преобразования основной принцип идеалистического либерализма никогда не отвергался, а границы, полагаемые этим основным принципом и психологической целесообразностью «интервенционизму», были ясно очерчены — а именно Сэмюелем.
Своеобразное обоснование английский социальный либерализм получил недавно в произведениях философа права Гарольда Джозефа Ласки, находящегося под влиянием идей французского государствоведа Дюги и английского социализма гильдий. В этом либерализме новой чеканки на фундаменте эмпиристской и совершенно индивидуалистской концепции можно констатировать сильный элемент синдикализма, определяющий идеи Ласки скорее как «синдикализм».
Во Франции либерализм, не отказываясь от своего основного принципа, воспринял в лице значительного критического философа Шарля Ренувье (1815-1903) и его школы сильное влияние последовательно социалистической установки. Большая и основополагающая книга ученика Ренувье Анри Мишеля «L’idee de 1’etat» (1896) стоит под знаком духовного и политического кризиса либерализма. С социально-философской стороны этот кризис был очень интересно освещен в серии статей (Бугле, Якоб, Лапи, Лансон, Пароди) ведущего философского журнала «Revue de Metaphysique et de Morale» (1902 и 1903). И как раз социальный либерализм Франции нашел короткий и успешный девиз: La solidaritй — так было озаглавлено влиятельное и открывающее новые пути небольшое произведение радикального государственного деятеля Леона Буржуа (1851-1925), вышедшее в 1899 г. Это слово и эта идея стали, благодаря Буржуа и его сторонникам, народными и задающими тон, притом двояким образом: против традиционного манчестерства и против социалистической классовой борьбы. Справа к социальному либерализму приблизился государственный деятель Рене Вальдек-Руссо (1846-1904). Также и Жоржа Клемансо (1841-1929) можно виндицировать социальному либерализму. Блестящим достижением социально-либеральной мысли было выступление Клемансо в риторическом поединке Жорес — Клемансо (1906) во французской палате — духовном поединке гигантов, который, похоже, является уникальным во всей истории парламентаризма. Объединенное радикальное и радикально-социалистическое направление в политической жизни Франции следует также обозначить в целом как очень умеренный социальный либерализм буржуазной чеканки. Как социально-либеральные, а не социалистические следует оценивать отдельные явления и представителей французского социализма, стоящие вне собственно социалистической партии, а именно — «республиканских социалистов» Бриана и Пенлеве.
С «солидаризмом» соприкасаются в некоторых теоретических обоснованиях и практически-политических следствиях социально-правовые учения обоих ведущих французских правоведов — недавно умерших Леона Дюги и Мориса Орио, хотя как объективный эмпирически-индивидуалистский функционализм первого, так и метафизически укорененный онтологизм второго выходят в постановке проблем далеко за пределы проблематики социального либерализма как социально-политического направления. Как решительно социально-либеральную следует охарактеризовать социально-политическую установку чрезвычайно продуктивного с писательской точки зрения философа Альфреда Фулье (1838-1912).
От социализма социальный либерализм отличается подчеркнутым утверждением самостоятельной ценности момента свободы, самоопределения личности во всем, в том числе и в хозяйственных делах. Это постольку существенно, поскольку всесторонняя и действительная «социализация» хозяйственной жизни заключает в себе опасность растворения свободной личности в коллективном «аппарате принуждения».
В России социально-либеральная мысль в ее новейшей форме не смогла приобрести собственно политического (т.е. социально-политического) влияния, но в области философии и науки о государстве она принесла значительные результаты. Русский либерализм был настроен явно социально-реформистски уже в лице замечательного правоведа и историка К. Д. Кавелина (1818-1885). Русский «народнический» социализм, к которому склонялся и Кавелин, был в целом также своеобразной смесью либерализма и социализма. Задолго до Веймарской конституции, в 1896 г., крупный русский философ, метафизик и публицист Владимир Соловьев (1853-1900) отчеканил формулу «Право на достойное человеческое существование», а следуя Соловьеву социально-либеральную мысль продолжили и основательно развили русские правоведы — покойный цивилист Иосиф Покровский (профессор в Дерпте, Киеве, Санкт-Петербурге и Москве), и в особенности философ права Павел Новгородцев (1866-1924, профессор в Москве, депутат первой Думы). Новгородцев опубликовал два больших, блестяще написанных произведения, свидетельствующих об обширных познаниях и глубоком проникновении в материал и относящихся к области социального либерализма: «Кризис современного правосознания» (Москва 1909) и «Об общественном идеале» (первое издание Москва, 1917, третье издание Берлин, 1921). Первое произведение широкомасштабно рассматривает отмирание традиционного либерализма и его замену социально-либеральной идеей (здесь дан прекрасный обзор развития этой идеи, особенно в Англии и Франции). Предметом второго произведения является тесно связанный с процессом преобразования либерализма процесс преобразования социализма.
Другой элемент развития в направлении социального либерализма образует своеобразная «ревизионистская» установка части русских «марксистов» до и после революции 1905 г. Так называемый «буржуазный марксизм» — своеобразное явление русской духовной истории, которое не следует пугать с руководимым Георгием Плехановым так называемым «меньшевизмом» — активно прокладывал путь социально-либеральной мысли как в «интеллигенции», так и в «бюрократии». Конституционно-демократическая партия приняла на своем съезде в 1906 г. основные положения исключительно социально-либерального доклада автора этих строк. Социально-либеральной была также социально-политическая установка, пожалуй, самого влиятельного университетского правоведа в России с начала XX века до большевистской революции — Льва Петражицкого (1867-1930, с 1897 по 1917 гг. профессора философии права в СПб. Университете, депутата первой Думы, позднее профессора социологии в Варшаве), который создал на основе своего своеобразного психологического обоснования учения о праве и государстве целую школу русского правоведения. Учеником Петражицкого является работающий теперь во Франции бывший приват-доцент правоведения СПб. Университета Георгий Гурвич (Paris, Faculte des lettres), у которого социальный либерализм его учителя превращается уже в реформистский социализм. Учеником Петражицкого является также ныне работающий в США известный социолог Питирим Сорокин.
Социальный либерализм и профсоюзное дело
Здесь не место проверять как социальный либерализм, так и социализм на соответствие экономической действительности и, тем самым, его реальную состоятельность. Нижеследующие замечания следует понимать не как вотум за или против него, но лишь как констатации.
Как социально-политическое направление социальный либерализм вообще и конкретно в отношении к профсоюзной проблеме обнаруживает многочисленные совпадения с «социальным» католицизмом, лишь с тем отличием, что в последнем — в соответствии с естественно-правовым подкреплением социального учения католицизма — значительно яснее выступает момент «естественного права» (Об отношении католицизма к естественному праву ср. J. Haring, Art. «Naturrecht» в Staatslexikon der Gцrresgesellschaft, 5. Aufl. Католическое понимание и критику либерализма см. там же; Joh. Messner, Art. «Liberalismus»).
Социальный либерализм, если он как мировоззрение верен себе, должен всегда придерживаться принципа индивидуальной свободы как высшего основоположения политики, в том числе и социальной политики, и соразмерять с этим основоположением соответствующие действительно наличные или только возможные формы и тенденции профсоюзного дела. Он никогда не мог бы приветствовать превращение профсоюзов в «цеховые объединения». Подобное окостенение и вырождение может проявляться как в отношении объединения к его отдельным представителям (например, профсоюзный «numerus clausus» с «удостоверением о квалификации» или без такового!), так и в отношении объединения к социальной общности и ее публично-правовому носителю — государству (например, скрыто или открыто «монополизированная» раздача разрешений на исполнение соответствующей профессии членам профсоюза или рассмотрение «государственной службы» (services publiques) как «источника существования» соответствующих групп рабочих, служащих, чиновников!). Профсоюзная проблема обладает для социального либерализма тем же идеальным и формальным содержанием, что и проблема картелей, и здесь бросается в глаза разделительная линия между либеральной концепцией, лежащей в основе социального либерализма, и тем социал-реформизмом, который склоняется к идее «связанной экономики», правда, не в мягком смысле «свободной связанности» (Митчерлих), а в строгом смысле основанной на государственных приказах и запретах, т. е. действующей действительно по принуждению хозяйственной организации. Полное огосударствление профсоюзов, осуществленное, например, в Советском государстве, несовместимо даже с самым радикальным социальным либерализмом не только по тактико-политическим соображениям, но в принципе.
Но в своей подлинной сущности профсоюзное дело как свободное обобществление на основе свободного рыночного хозяйства совершенно естественно и свободно входит в социально-рыночную картину мира социального либерализма. Как раз в этой картине мира профсоюзное дело занимает важное и осмысленное место настолько, насколько принцип свободы призывается также и в хозяйственной жизни в качестве главной основы порядка и решающей контрольной инстанции. Здесь отсутствуют те препятствия, противоречия и противоположности, которые вырастают на пути свободного обобществления трудящихся в профсоюзах в условиях сплошной социализации хозяйственной жизни в полностью «коллективной экономике».
Литература
Помимо указанных в тексте произведений следует упомянуть:
1) К критике социального либерализма: Ludwig Mises, Kritik des Interventionismus (Jena, 1929).
2) О взглядах Франца Оппенгеймера: К. Werner, Oppenheimers System des liberalen Sozialismus (Jena, 1928). В силу духовного сродства Оппенгеймера и Евгения Дюринга следует указать на: Gerhard Abrecht, Eugen Duhring. Ein Beitrag zur Geschichte der Sozialwissenschaften (Jena, 1927).
3) О социальном либерализме в Англии и Франции исчерпывающую информацию дают вышеупомянутые произведения Новгородцева.
5) Ренувье написал в 1848 г. по служебному поручению временного правительства республиканское «учение о гражданине»: Manuel republicain de l’homme et du citoyen (Paris, 1848). (Существует новое издание этой книги, снабженное историческим комментарием.) О социальной философии Ренувье см.: Roger Picard, La philosophie sociale de Renouvier.
6) О «социально-правовых» взглядах Дюги и Орио см. теперь в исторически и догматически глубоком исследовании Георгия Гурвича (Georges Gurvitch): L’idee du droit social. Notion et systeme du droit soc. Histoire doctrinale depuis le XVII-e siecle jusqu’a la fin du XIX-е siecle. These principale pour le Doctorat en lettres. Paris, 1931 (Recueil, Sirey) и того же автора: Le Temps present et l’idee du droit social. These complementaire. Paris, 1931 (J. Vrin). Об Альберте Фулье см. в первом из названных сочинений стр. 576-581. Там же о Шарле Секретене, которого можно считать философским предшественником солидаризма (стр. 569-576), о солидаризме: стр. 581-589. О солидаризме см. также: Bougle. Le solidarisme. 2-е ed., Paris, 1924 и коллективный сборник: Essais d’une philosophie de la solidarite (Paris, 1902).
7) Постулат «права на достойное человеческое существование» был впервые выдвинут Владимиром Соловьевым в статье «Хозяйственный вопрос и нравственность» (опубл. в Санкт-Петербургском журнале «Вестник Европы», декабрь 1896). Эта статья была включена в качестве главы в основное этическое произведение Соловьева об оправдании и обосновании нравственного добра (первое русск. изд. 1897, нем. пер. под назв. Rechtfertgung des Guten, 1916). Постулат достойного человеческого существования старался юридически развить Павел Новгородцев в специальном этюде (напечатан в издававшемся Петром Струве в Санкт-Петербурге еженедельнике «Полярная Звезда» 30 декабря 1905 г.). Иосиф Покровский изложил свои социально-либеральные идеи в сочинении «Основные проблемы гражданского права» (1917). Доклад Струве на съезде конституционно-демократической партии 1906 г. вышел в том же году в журнале партии, издававшемся Каминкой и Набоковым, а также отдельным оттиском.
8) О Льве Петражицком см. вышеупомянутую работу Георгия Гурвича: Le Temps present… стр. 279-295, а также: Г. К. Гинс (профессор русского юридического факультета в Харбине). На пути к государству будущего. От либерализма к солидаризму. Харбин, 1930.