Это только поначалу (пока молодой) кажется, что человек к старости теряет силы, ловкость, разумение. А это не так. Некоторые качества человеку даны от рождения, другие приобретает в процессе взросления, третьи с опытом. Кто занимается самообразованием и самовоспитанием — кто посвящает себя этому таланту, доверенному нам природой, — у того не возникает сомнений по поводу смысла и предстоящей смерти. Это великий момент сотворчества: совокупность смыслов и назначения того, чем человек наградил себя сам. Воскресает ещё одна крупица единства и гармонии, что земному пониманию не доступно в силу своей принадлежности лишь одному из множества состояний. Сейчас главное помнить, что твоё совершенное творчество, твой истинный дар — это творить настоящее. Всё не есть «я», а только умение управлять собственными представлениями и стихиями, извлекать из них явное, что оборачивается для нас реальностью.
Валерий Брюсов
* * *
Месяца свет электрический
В море дрожит, извивается;
Силе подвластно магической,
Море кипит и вздымается.
Волны взбегают упорные,
Мечутся, дикие, пленные,
Гибнут в борьбе, непокорные,
Гаснут разбитые, пенные…
Месяца свет электрический
В море дрожит, извивается;
Силе подвластно магической,
Море кипит и вздымается.
21 апреля 1898 (по старому стилю)
С Максимилианом Волошиным Фаину Раневскую судьба свела в страшные годы Гражданской войны. В то время Раневская вместе со своей наставницей Павлой Вульф работали в Симферопольском городском театре. В 1918—1923 годах в Крыму власть менялась чуть ли не каждый месяц, на полуострове царила разруха, голод. Через много лет Раневская вспомнила: «Я не уверена, что все мы выжили бы (а было нас четверо), если бы о нас не заботился Волошин. Среди худющих, изголодавшихся его толстое тело потрясало граждан, а у него, видимо, было что-то вроде слоновой болезни. Я не встречала человека его знаний, его ума, какой-то нездешней доброты. Улыбка у него была какая-то виноватая, всегда хотелось ему кому-то помочь. В этом полном теле было нежнейшее сердце, добрейшая душа… Однажды, когда Волошин был у нас, к ночи началась стрельба… Мы с Павлой Леонтьевной упросили его не уходить, остаться у нас. Уступили ему комнату; утром он принёс нам стихи «Красная Пасха». Это было в Симферополе 21 апреля 1921 года. На заплаканном лице его была написана нечеловеческая мука. Волошин был большим поэтом, чистым, добрым человеком».
Через несколько дней, 26 апреля, Волошин написал стихотворение, еще более трагическое, чем «Красная Пасха», дав ему название «Террор»:
Собирались на работу ночью. Читали
Донесенья, справки, дела.
Торопливо подписывали приговоры.
Зевали. Пили вино.
С утра раздавали солдатам водку.
Вечером при свече
Выкликали по спискам мужчин, женщин.
Сгоняли на темный двор.
Снимали с них обувь, белье, платье.
Связывали в тюки. Грузили на подводы. Увозили.
Делили кольца, часы…
<…>
А к рассвету пробирались к тем же оврагам
Жены, матери, псы.
Разрывали землю. Грызлись за кости.
Целовали милую плоть.
Россия потеряла трех монахов, а получила трех Ангелов
Четырнадцать лет назад ликующее пасхальное утро Оптиной пустыни пронзил кипящий слезами крик молодого послушника: «Братиков убили! Братиков!..» Обагрилась кровью многострадальная земля, обагрилось и небо над монастырем, что видели в этот час, не зная о происшедшей трагедии, многие.
«Пасха красная, Господня Пасха», славимая в стихирах этого праздника праздников и торжества из торжеств, стала в буквальном смысле слова красной. Так и была названа воистину сотрясающая душу, вышедшая уже дополнительным тиражом книга писательницы Нины Павловой «Пасха красная». Трудно здесь избежать параллелей. Низкий поклон ей за великий труд.
Непроста эта земля. Всей России известен маленький городок Козельск, жители которого семь недель — до последнего оставшегося в живых — держали оборону против отрядов хана Батыя. «Злым городом» прозвали татары Козельск. А в XIV-XV веках в пяти километрах от города возникла Оптина пустынь, которая к XIX веку стала, по словам священника-ученого Павла Флоренского, «духовным фокусом русской жизни». Сюда стекались для утешения и руководства лапотные крестьяне и виднейшие люди страны. Здесь бывали Жуковский и Тургенев, Чайковский и Рубинштейн, братья Киреевские и Сергей Нилус, граф Лев Толстой и великий князь Константин Романов. Гоголь называл Оптину «близкой к небесам»; Достоевский, имея в виду преподобного Амвросия Оптинского, пытался в «Братьях Карамазовых» осознать, что такое старчество для России.
Богоборческий ХХ век тщился изничтожить старчество вместе с верой. Оптина была нещадно разорена, но ее исповедники и новомученики, восходя на свой крест, вопреки очевидному нацеливали духовных чад: «Вы доживете до открытия обители». И когда в 1988 году среди чуть прикрытых руин Оптиной была отслужена первая Божественная литургия, до конца не верившая в это баба Устя сквозь слезы радости воскликнула: «Дожила!»
Видя развалины и склад техники в храме, не верил в возможность возрождения монастыря, как признался автору этих строк, нынешний мэр Козельска, а тогда председатель колхоза имени Кирова Иван Богачев. Колхозные земли граничили с монастырскими. И монахи, трудно восстанавливая обитель, по словам Ивана Михайловича, «от души и сердца» работали и со своей землей. Результат поразительный: «Если мы на наших землях собирали по 25 центнеров с гектара, то монастырь — по пятьдесят!»
Первые годы восстановления Оптиной были временем чудес. И там почти не удивились приезду космонавтов, которые, оказалось, засняли из космоса сияние, вздымающееся именно над этой дивной точкой на земле. На увеличенной фотографии можно было различить поднимающуюся обитель и скит.
Но чудеса чудесами, а монашеский подвиг потому и зовется подвигом, что не многим он по плечу. В открывшуюся пустынь слетелось немало вдохновенных «молитвенников» — остались возросшие духовно, окрепшие вместе с родным монастырем. Трое братьев Оптиной пустыни, имена которых десять лет назад стали известны всей России — иеромонах Василий, инок Ферапонт и инок Трофим, — тогда были вроде бы одними из многих, а оказались избранниками Божиими.
На Страстной седмице один из московских священников (кандидат физико-математических наук, капитан дальней авиации) размышлял в проповеди о том, что сегодня для нас всех характерен общий грех — отсутствие благородства: в словах ли, делах ли. Забылось за последние долгие десятилетия, что мы все благого рода — христианского.
Трое Оптинских братьев отличались удивительным благородством даже во внешности. Безмолвный инок, сибиряк о. Ферапонт поражал какой-то нездешностью — то ли изящный венецианский паж, то ли, как ахали художники, «Тициан — точеные скулы, ярко-голубые глаза и золото кудрей по плечам».
Его стремительный, сверкающий щедрой радостью земляк о. Трофим, бывший общим любимцем монастыря, местных жителей и паломников, все делал настолько красиво, что им против воли любовались: «На трактор садится, будто взлетает… На коне летит через луг. Красиво, как в кино».
Художник, которого о. Василий попросил написать икону своих небесных покровителей — благоверного князя Игоря Черниговского, святителя Василия Великого и Василия Блаженного, — мысленно беседовал с ним. «Да, отец, в тебе есть благородство и мужество князя. Тебе, как Василию Великому, дан дар слова. И тебе дана мудрость блаженного, чтоб скрыть все эти дары».
Одарены же все три брата были богато. У отца Ферапонта (в миру Владимира Пушкарева) был великий талант учиться новому. Он, лесник по образованию, чего только не делал в монастыре, а уж резал кресты для пострига с фигурой Спасителя так, что художники учились у него. Отец Трофим (Леонид Татарников) умел все. Он был здесь старшим звонарем, пономарем, гостиничным, переплетчиком, маляром, пекарем, кузнецом, трактористом…
Отец Василий (Игорь Росляков), успешно окончив факультет журналистики МГУ и Институт физкультуры, писал хорошие стихи, обладал прекрасным голосом, в монастыре, помимо прочего, исполнял послушание летописца, вел катехизаторские беседы в тюрьмах, воскресную школу в Сосенском и школу для паломников в обители, был лучшим проповедником Оптиной. После его мученической кончины, заглянув в дневники, обнаружили, что мы потеряли одаренного духовного писателя.
И при этом все трое были истинными монахами — тайными, без фарисейства; молитвенниками, сугубыми постниками и аскетами, особенно последним в своей жизни Великим постом. И, по свидетельствам, все трое догадывались о своем скором уходе, будучи многими молитвенными трудами и восхождением по крутой духовной лестнице уже готовы к нему. Потому и избраны — нет, не убийцей, а Господом — на роль тричисленных (по образу Святой Троицы) новомучеников Оптинских, могучих, как уже выясняется, небесных ходатаев за обитель и всю Россию…
Могучими и высокими трое монахов были и при жизни. Инок Ферапонт пять лет в армии изучал японские боевые искусства и, говорят, имел черный пояс. Инок Трофим своими могучими ручищами кочергу завязывал буквально бантиком. Иеромонах Василий был мастером спорта международного класса, капитаном сборной МГУ по ватерполо, членом сборной СССР.
Да, официальному следствию известен один культпросветработник Николай Аверин. Однако накануне Пасхи в Оптиной действовала преступная группа, чему есть многие запротоколированные общественно-церковной комиссией подтверждения. Шли филигранная техническая подготовка и психическая атака: священникам подбрасывали «подметные письма» с гробами, а вся округа знала, что монахов собираются «подрезать».
Все трое братьев были убиты на послушаниях: звонари о. Трофим и о. Ферапонт во время пасхального звона, о. Василий по дороге на исповедь в скит. Все было продумано. Но убийца не учел той великой христианской любви, ради которой и ушли в монастырь трое прекрасных молодых людей. Первым, мгновенно, был убит о. Ферапонт. Но тут же пронзенный о. Трофим все-таки подтянулся на веревках и ударил в набат, на миг, последним своим дыханием подняв по тревоге монастырь.
Тем же мечом с гравировкой «сатана 666», так же предательски, в спину, был смертельно ранен отец Василий. Однако с момента набата сюда уже бегут люди. И 12-летней девочке Наташе дано было увидеть, как вдруг исчезло на время страдание с обращенного в небо лица батюшки и он дивно просветлел… Целый час уходила из него жизнь. Все его внутренности были перерезаны. В таких случаях, говорят врачи, люди страшно кричат от боли. Отец Василий молился. И с ним молилась, заливаясь слезами, Оптина. А в его лице, как сказал на панихиде 18 апреля нынешнего года духовник монастыря схиигумен Илий, уже отражалась временами пасхальная, воскресенская радость…
Сюда, в Оптину и Козельск, на дни памяти новомучеников Оптинских собрались представители всей России. Десять лет назад оптинский священник сказал: «Мы потеряли трех монахов, а получили трех Ангелов». Свидетельства их помощи множатся чуть ли не с каждым днем: исчезают раковые опухоли, излечиваются пьяницы и наркоманы, устраиваются самые сложные дела, а появившийся вдруг о. Трофим выводит из сжавшегося кольца чеченских бандитов единственного оставшегося в живых солдата.
Убийцы тогда добились обратного эффекта. В онемевшую Оптину приехали лучшие звонари страны, к колоколам тянулись подростки и даже многочисленные бабушки о. Трофима, которых он так радостно опекал. А после сорокового дня, пришедшегося на Вознесение Господне, многие, до того не помышлявшие о монашестве, ступили на путь воинов Христовых.
Россия пробуждается, народ вспоминает о своих корнях. И нынешней Пасхой в переполненных храмах Москвы и Санкт-Петербурга, как и по всей стране, снова прозвучали победные слова: «Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?»
Калужская область Город Козельск Монастырь Оптина пустынь
Фотографии Екатерины Степановой
Алексей Пивоваров рассказал «Газете.Ru» о своем новом фильме «Красная Пасха», о том, почему советская власть начала бороться с церковью и почему проиграла эту борьбу.
В воскресенье, 1 мая, телеканал НТВ покажет документальный фильм «Красная Пасха». Его авторы — журналист и продюсер Алексей Пивоваров (автор многих игровых и документальных проектов, в том числе «Ельцин. Три дня в августе», «СССР. Гибель империи», «Хлеб для Сталина. Истории раскулаченных») и Ольга Белова (ведущая ток-шоу «Место встречи») рассказывают о главном церковном празднике в советские годы и о том, как советская власть относилась к религии и верующим. Накануне премьеры «Газета.Ru» поговорила с Алексеем Пивоваровым о фильме, о причинах борьбы коммунистов с религией и о том, могли ли они победить в этой борьбе.
— Алексей, расскажите, как возник замысел этого фильма? Как шла работа?
— Это фильм — история празднования Пасхи в Советском Союзе. К этой теме мы постарались подойти максимально широко и рассказываем в целом о том, как советская власть устраивала свои отношения с Русской православной церковью. Я оказался втянут в работу над фильмом неожиданно для себя, тему предложил гендиректор НТВ Алексей Земский, и поначалу мне казалось, что это не очень моя история, потому что я лично человек невоцерковленный. Но, погружаясь в эту тему, я все больше и больше понимал, насколько она интересная и насколько пересекается с темами моих прошлых фильмов — про Отечественную войну, про коллективизацию, про сталинское время.
close
— В процессе работы над фильмом у вас изменился взгляд на события, о которых вы рассказываете?
— Нет, у меня не изменился, у меня его не было. Я, конечно, знал — как все знают, — что во время войны были разрешены богослужения, восстановлено патриаршество, а после революции громили церкви и расстреливали священников. Но этим мои знания исчерпывались.
— А что вы теперь обо всем этом думаете? Как можете объяснить эти события?
— Вывод, в общем-то, примерно такой же, как и в прошлых моих фильмах. Коммунистическая власть, которая была в России 70 с лишним лет, особенно во времена Сталина, — это была абсолютно бесчеловечная и, в данном контексте, бесовская машина, которая не щадила ни человеческую жизнь, ни человеческие убеждения, для которой не было абсолютно ничего святого, кроме сиюминутных политических интересов вождя. И эта власть тем не менее не смогла подавить в народе его врожденные качества, одно из которых — религиозность, я бы даже сказал — сакральность мышления.
— То есть получается, что правы те, кто говорит, что русские — народ-богоносец?
— Нет, я не сказал, что русский народ — богоносец, это совсем другая теория, которую я как раз не поддерживаю. Я имел в виду, что на частном человеческом уровне всей тоталитарной бесчеловечной машине не удалось окончательно подавить человеческое в людях, несмотря на все репрессии и массовые казни. Не удалось подавить то, что делает человека человеком, — например, его религиозное чувство. Будучи глубоко личным, это одно из важнейших составляющих человечности, против которой, как выяснилось, и боролась сталинская машина.
— А почему советская власть решила бороться с религией, со священниками? Высказывались мнения, что это была борьба с конкурентами.
— В деле борьбы за мировую революцию большевики, пришедшие к власти в 1917 году, были абсолютными доктринерами, для них главным всегда была доктрина мировой революции. И не зря тогда пели, что «весь мир насилья мы разрушим до основанья» — для мировой революции нужно было создать человека абсолютно нового типа, для которого не будет ничего святого из старого мира. И одним из важнейших инструментов создания такого нового человека было создание нового культа, для которого христианский, православный подход, основанный в первую очередь на смирении, на заповедях, не годился. Нужен был человек, который считает богами вождей. И такая религия была в сталинские времена успешно создана, и до сих пор главное божество этой религии лежит в мавзолее на Красной площади. И да, это была просто замена одной религии другой. Не стоит питать никаких иллюзий по этому поводу.
close
— Чем вы объясняете, что при Сталине произошел поворот в отношении к церкви?
— При Сталине — вернее, сначала при Ленине, а потом при Сталине — происходили самые чудовищные репрессии против верующих, не стоит этого забывать. Потом, и мы рассказываем об этом в нашем фильме: когда к Советскому Союзу были присоединены новые территории, в связи с пактом Молотова — Риббентропа, где жило большое количество людей, которых нужно было быстро интегрировать в советскую систему, Сталин решил, что нужно пользоваться преимуществами церкви как института. И в войну, когда Сталину резко понадобилось сплотить народ вокруг национальной идеи и пробудить в нем патриотическое чувство, понятно, что религия тоже понадобилась. Сталин был безжалостным прагматиком. У него не просыпалось никаких человеческих мотивов, он всегда руководствовался политической необходимостью. И восстановление патриаршества, и послабления, которые ощутили верующие, проистекали из этой сталинской политической необходимости. Потом, после войны, он стал уже мыслить о себе как об императоре, и церковь в виде подконтрольного государственного православия была ему даже на руку. Но затем, при Хрущеве, по другим уже политическим причинам, гонения начались с новой силой. И причины этого мы тоже подробно исследуем в «Красной Пасхе».
— Преемники Сталина, получается, не были такими прагматиками, как он сам?
— Хрущев во многом не походил на вождя, он был скорее таким коммунистом-идеалистом, но его отношение к религии ничуть от сталинского подхода — раннего причем — не отличалось. Он тоже считал, что с религией надо бороться, что она противоречит коммунистической идее. Единственная значительная его заслуга в том, что он был не людоед и кровь при нем литься перестала. Но репрессии тем не менее не прекратились.
— А почему, на ваш взгляд, советская власть проиграла вот эту борьбу с религией за умы людей?
— Ну, советская власть вообще проиграла, в историческом контексте. В других наших фильмах мы рассказывали о том, что эта система просто не выдержала даже экономических вызовов эпохи, а по мере того, как она слабела и дряхлела, ей становилось все тяжелее и тяжелее выдерживать противостояние и на других фронтах — в том числе и на религиозном. Поэтому она проиграла по совокупности, а борьбу с религией она проиграла в частности.
— А могла бы советская власть выиграть?
— Мне кажется, что нет. Потому что в итоге оказалось, что подавить в человеке человеческое раз и навсегда невозможно, даже трава прорастает из-под асфальта и бетона. Рано или поздно любая диктатура заканчивается, изживая сама себя, что мы и видим на примере Советского Союза. Поэтому я думаю, что полностью выиграть эту борьбу советской власти было не по силам — даже если относиться к церкви исключительно как к институту, у нее за плечами две тысячи лет, а у советской власти было всего несколько десятилетий. Это несопоставимая мощь.
— То есть эта борьба была проиграна изначально и в нее даже ввязываться не стоило?
— Сложно сказать, была ли она проигрышна изначально. Коммунистическая идея, конечно, была утопическая, это очевидно сейчас, задним умом, так что, безусловно, дело большевиков было утопическим и проигрышным. Но, к сожалению, чтобы осознать это и прийти к финалу, потребовалось 70 с лишним лет и десятки миллионов невинно убиенных — в том числе за свои религиозные убеждения.
— В фильме вы показываете, что к 70-м годам борьба с религией велась уже не так рьяно. Это и было свидетельством усталости советской власти от бессмысленного противостояния?
— Да. В фильме мы подробно рассказываем про то, как постепенно у системы выпадали зубы, как она начинала шамкать деснами. Под конец, в 70-е и 80-е, вся борьба с религией свелась к совершенно таким анекдотическим историям вроде показа в пасхальную ночь программы «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады» или концерта Пугачевой. В магазинах продавали кексы «Весенний», объявляли субботник. В общем, пытались придумать хоть что-то, чтобы люди не пошли на крестный ход.
— Сейчас вроде бы все нормально — пасхальное богослужение показывают по центральным каналам. Но другие каналы остаются на своей волне, у них своя программа, свои шоу развлекательные, с Пасхой не связанные, на что обижаются уже воцерковленные, религиозные люди. Эта реакция, на ваш взгляд, является откатом от ограничений советского времени?
— Да, это как раз следствие долгих лет советского воспитания, как мне кажется. Вопрос взаимоотношений с религией — глубоко частный, и если кто-то хочет в эту ночь смотреть пасхальное богослужение или пойти в храм, он должен иметь возможность это сделать. И, безусловно, в нашей стране главные каналы должны показывать пасхальное богослужение в прямом эфире. Но если делать из этого тотальный безальтернативный культ, как пытались делать большевики из своих празднеств, то, получается, мы уже начинаем действовать их же большевистскими методами. И результат будет точно такой же.
Иноки Ферапонт (Пушкарёв) и Трофим (Татарников) звонили на колокольне, возвещая Пасхальную радость, и были убиты первыми. Иеромонах Василий (Росляков) шёл в скит исповедовать молящихся, но у скитских врат, спеша на помощь братьям, также был настигнут убийцей.
Последним считается некто Аверин Николай Николаевич, 1961 года рождения, служивший в Афганистане. Однако существует мнение, что он сделал это не один.
Аверин заявил:
Идет война между Богом и сатаной, а монахи — воины Бога, особенно враждебные сатане. Поэтому я и убил их. …Если бы я не совершил этого, мы проиграли бы войну с Богом.
В печати, в том числе и светской, убийство было сразу расценено как ритуальное, появились статьи с анализом произошедшего, например, в «Советской России» и в «Русском Вестнике».
В день похорон монахов в Оптиной была зачитана телеграмма лишь от Патриарха Алексия II. Соболезнующих посланий от руководителей страны не поступило, а газеты «Известия» и «Московский комсомолец» откликнулись издевательскими статьями (одно из названий — «Молчание ягнят»).
Сорокадневные поминки по убитым монахам пришлись на Вознесение Господне.