Книга – одна из самых издаваемых в мире. «Конька-горбунка» перевели на многие языки мира — английский, французский, немецкий, польский… и даже японский! Когда из печати вышло четвёртое издание сказки, Ершов писал: «Конёк мой снова поскакал по всему русскому царству. Счастливый ему путь». И конёк продолжает скакать по миру, удивляя всех от мала до велика весельем и удалью, юмором и необыкновенными приключениями.
В 1856 году на петербургской сцене поставлен балет «Конёк-горбунок». Существует несколько заметных театральных постановок по мотивам сказки. А хабаровский композитор Дмитрий Голланд написал фолк-рок-оперу «Конёк-Горбунок».
В 1941 году сказка экранизирована на «Союздетфильме» (режиссёр А. Роу). В 1947 году на студии «Союзмультфильм» по мотивам произведения снят знаменитый одноимённый мультфильм (режиссёр И. Иванов-Вано). В 1975 году этот же режиссёр создал новую версию мультфильма.
Интересные факты:
Сказка вызвала множество подражаний, например, «Новый Конек-Горбунок, или Рассказы Фомы старичка про Ивана Дурачка» Василия Потапова (1852); «Конёк-Горбунок, сказка для детей, подражание сказке Ершова» (1879 г.) Ростислава Ступишина; «Конёк-скакунок» Сергея Басова-Верхоянцева (1906); «Сказка-быль о немецком царе Вильгельме Жестоком: Для детей, солдат и народа (Подражание сказке «Конёк-Горбунок»)» А. Степанова (1915); «Иванушка Дурачок: Народная сказка. (Продолжение сказки «Конёк-Горбунок»)» Л. Макарыча (1917); «Конёк-Летунок: Аэросказка» Андрея Кручины (1925), «Конёк-Горбунок с золотой щетинкой» и др. Из современных продолжений «Конька» следует отметить «Возвращение Горбунка» Олега Ершова (прямого потомка Петра Ершова) (2003 г.) и «Новые приключения Конька-Горбунка» («Нові пригоди Горбоконика») украинского писателя В. Гинодмана (Сивобровенко). В интернете можно найти и совсем уж необычные версии «Горбунка»: к примеру, пересказ произведения на языке «глокой куздры».
Союзом писателей России и администрацией города Ишима в 2005 году была учреждена Всероссийская литературная премия имени П. П. Ершова за произведения для детей и юношества. Ежегодно определяются пять победителей, которым присуждается денежное вознаграждение, дипломы и символ Премии — скульптурная композиция, изготовленная из кости: Иванушка на Коньке-горбунке держит в руках Жар-птицу. По традиции премия вручается на родине сказочника в день его рождения — 6 марта.
В 2006 году в городе Ишиме Тюменской области, на родине автора сказки, был создан Музей Ершова (с 2009 г. — Культурный центр).
При подготовке статьи использованы материалы сайтов:

Книга доступна в библиотеках:
«Академическая», «Алые паруса», «Бригантина», «Дом семьи», «Истоки», «Кольцевая», «Компьютерный мир», «Лада», «Лесная», «Лукоморье», «им. С.Я. Маршака», «Радуга», «Русь», «Рушания», «Северная», «Сибирская», «Сказка», «Степановская», «Солнечная», «Фламинго», «Фрегат», «Центральная», «Эврика», «Энергетик», «Южная», «Юность»

Портреты Петра Павловича Ершова,
или Опыт иконографии автора «Конька – Горбунка»
«Россия не имеет верного представления о внешности поэта – творца сказки»,- писал в 1922 году тобольский краевед, исследователь творчества Ершова Г.И.Симонов . Эта точка зрения по-прежнему справедлива и в начале двадцать первого века. Сегодня иконография Ершова включает только два его прижизненных портрета, остальное — вариации, выполненные на их основе современными художниками.
Между тем, Ершов не был обойдён вниманием достаточно известных в девятнадцатом столетии мастеров кисти. Его писал в 1836 году Аполлон Николаевич Мокрицкий, будущий академик живописи, познакомившийся с Ершовым на литературном вечере поэта Е.П.Гребёнки . С юмором вспоминал об этом Ершов уже в Тобольске, в письме к Е.П.Гребёнке от 5 марта 1837 года: «К слову, я думаю, что Гришка не упускает случая щёлкать меня по носу. Сердце моё мне это сказывает. Ох, бедная харя моя! А всё этот окаянный Мокрицкий! Ведь надоумил же его Господь найти время для рисования» . Портрет Мокрицкого затерялся, как и другое изображение писателя, выполненное бывшим университетским товарищем поэта Георгием (Юрием) Спиридоновичем Дестунисом в 1858 году во время командировки Ершова в Петербург .

Ещё один портрет, приписываемый кисти академика живописи Михаила Ивановича Теребенева и представляющий Ершова петербургского периода, экспонируется в витрине музея Пушкинского Дома. Это миниатюра (5 х 5 cm), выполненная акварелью и гуашью на кости, поступила в музейную коллекцию в 1916 году . На ней Ершов – в голубом клетчатом халате с меховым воротником, белой рубахе с открытым воротом, но ещё без круглых очков, столь характерном впоследствии атрибуте его внешности. Обстоятельства создания миниатюры, не получившей широкого распространения в изданиях, посвящённых Ершову, остаются непрояснёнными .
Столь же загадочна история другого портрета писателя, обнаруженного автором данной статьи в рукописном отделе Российской национальной библиотеки (Санкт-Петербург) в 2004 году . Недатированный портрет размером 26 х 20, написанный маслом на картоне и обрамлённый овалом, представляет Ершова средних лет на фоне неба с лёгкими, розоватого оттенка облаками. На нём чёрный сюртук, белая рубаха, узкий галстук-бант; одухотворённое лицо задумчиво и спокойно – облик, соотносимый со словесным описанием поэта университетской поры в биографической книге его друга А.К.Ярославцова: «…это была сибирская девственная натура, хранящая в себе какие-то драгоценности. Спокойным днём мая представлялось лицо его, бледноватое, без румянца; тёмные волосы слегка закручивались на широком лбу и на висках; нос небольшой; брови дугой подымались над его добродушными глазами, из которых глядели мысль и фантазия; зрачки глаз были небольшие, голубые; голова на довольно широких плечах, всегда наклонена немного вперёд» .
Портрет поступил в рукописный отдел библиотеки из архива коллекционеров Алексея Фёдоровича и Петра Алексеевича Картавовых не ранее 1914 года . П.А.Картавов в 1907-1918 гг. являлся издателем журнала «Весельчак», в котором П.П.Ершов ещё в 1858 году публиковал свои юмористические произведения, и мог располагать материалами редакции журнала предыдущих лет, в составе которых, возможно, были и портреты корреспондентов. Портрет мог попасть в коллекцию Картавовых и от других издателей, заинтересованных в публикации изображения автора знаменитой сказки .
На оборотной стороне портрета надпись печатными буквами: «Писал Н.Маджи». Поиски этой фамилии среди петербургских художников ХIХ века оказались безуспешными и только после дальнейших разысканий, проведённых уже в Сибири, выяснились следующие факты биографии создателя ершовского изображения: Николай Гаэтанович Маджи, как свидетельствуют его послужные списки из Тобольского и Томского архивов, был учителем искусств в Ишимском и Туринском уездных училищах . Итальянец по национальности, «из австрийских подданых», православного вероисповедания, он закончил петербургское Римско-католическое училище, а в 1852 году по «удостоению» императорской Академии художеств и Департамента народного просвещения был определён учителем рисования в Берёзовское уездное училище, но по прибытии в Сибирь оказался незамедлительно перемещённым в Ишим, а через два года в Туринск. Пятилетний «туринский» период в 1859 году сменился «ишимским». Можно с достаточной уверенностью предположить, что свою замечательную живописную работу художник выполнил с натуры в 1857 – 1860-х гг. во время инспекторских визитов Петра Павловича в эти города.
Судьба портрета Ершова, созданного в Сибири провинциальным учителем, по-своему исключительна. Неизвестный до настоящего времени, этот портрет ещё во второй половине ХIХ столетия становится источником для гравированного изображения поэта, включавшегося почти во все издания «Конька – Горбунка» с 1880 по 1911 гг. Имена художника и гравёра в этих небольших по формату книжках не указывались; под портретом размещался ершовский автограф.
Не меньшее распространение в ХIХ веке получает ещё одно гравированное изображение писателя, впервые появившееся в книге первого биографа Ершова А.К.Ярославцова в 1872 году с указанием имён литографа П.Ф.Бореля и владельца литографии А.Мюнстера. Имени художника здесь не значилось, но этот портрет стал основой и для гравюр Н.Куньева, Шюблера, Р.Видмера, публиковавшихся в 1876 и 1894 гг. в журналах «Кругозор» и «Нива». Он был выбран и для первого советского издания «Конька – Горбунка» 1920 года , а затем широко тиражировался на протяжении всего ХХ века, формируя представление читателей сказки об облике её автора, и полностью заменив гравированное изображение, выполненное на основе живописного портрета Маджи.
Кто же был создателем самого популярного портрета Ершова? Г.И.Симонов полагал, что этот портрет был написан известным тобольским художником, другом П.Ершова М.С.Знаменским в последние годы жизни писателя . Мнение исследователя жизни и творчества Ершова 20-х гг. ХХ века поддерживается и современными искусствоведами Е.П.Швецовой и Н.И.Сезёвой . И всё же окончательное подтверждение авторства М.С.Знаменского произошло после выявления в мае 2005 года ещё одного неизвестного портрета писателя из отдела рукописей научной библиотеки Томского университета. Этот рисунок карандашом на листе ватмана размером 25 х 18,5 представляет, по всей вероятности, иконографический первоисточник знаменитой литографии П.Ф.Бореля или его авторское повторение. На изображении с правой стороны внизу монограмма Знаменского в виде начальной буквы фамилии с точкой. Композиция и все детали рисунка и гравюр совпадают полностью, но облик поэта в оригинале гораздо выразительней и тоньше литографического образца. Лицо, причёска, бакенбарды мягко моделируются мелкими карандашными штрихами, одежда – более определёнными и отчётливыми линиями. Ершов Знаменского выглядит моложе, стройней и одухотворённей, чем Ершов Бореля и других гравёров.
История «томского» портрета Ершова неизвестна, но по предположению заведующей отделом рукописей библиотеки Галины Иосифовны Колосовой, указавшей нам на этот уникальный рисунок, он мог оказаться здесь вместе с книжным собранием Г.К.Тюменцева. Гавриил Константинович Тюменцев (1842 – 1931) – томский педагог, краевед, библиофил, в 1854 – 1861 гг. учился в Тобольской гимназии, инспектором и директором которой был Ершов. Впоследствии он собрал большую библиотеку, в состав которой входили также живописные и графические работы сибирских художников.
Знаменский неоднократно писал Ершова, портреты и эскизные зарисовки которого находятся сегодня в фондах Тобольского музея-заповедника, Государственного Литературного музея Москвы, Литературного музея Пушкинского Дома в Петербурге, и, всякий раз он по-новому представлял образ своего друга. Необычен в художественном отношении и ёмок по смыслу портрет из Литературного музея ИРЛИ (Пушкинский Дом), написанный размером 26,5 х 19,5 простым и цветным карандашом с добавлением белой и голубой гуаши. На портрете – поколенное изображение сидящего на диване Ершова в светлой рубахе, узком галстуке-«бабочке», жилете с мелкими пуговицами и расстёгнутом сюртуке. Кисть его левой руки, опирающейся на подлокотник дивана, спрятана в кармане брюк, правая рука лежит на бедре. Нижнюю часть листа занимает автограф Ершова – неизвестная шестистрочная автоэпиграмма с инициалами – П.Е. и датой в левом углу: 24 генваря 1862. Содержание стихотворения составляет единое целое с портретом, представляющим сильно располневшего к тому времени Ершова с добродушно-насмешливым выражением лица:
Не дивитеся, друзья,
Что так толст и весел я:
Это – плод моей борьбы
С лапой давящей судьбы;
На гнетущий жизни крест
Это – честный мой протест.
Шуточный экспромт выражает серьёзную мысль поэта о стоическом противодействии тяжёлой судьбе и вступает в смысловую перекличку не только с изображением самого Ершова, но и с двумя рисунками, расположенными над головой писателя, на которых просматриваются контуры Конька-Горбунка и ерша. Эти зарисовки эскизного плана достаточно экспрессивны: бьёт копытом оземь Конёк с развевающимся хвостом, гривкой дыбом и ушами, раскинутыми подобно крыльям большой птицы; колючим плавником рассекает голубую стихию «моря-окияна» забияка ёрш. В контексте всей картины со стихотворной подписью эти «герои», напоминающие о былой писательской славе портретируемого, являются одновременно и своеобразными символами, воплощающими сущностные черты его натуры – оптимизм и жизнестойкость. И не случайно в письме к А.К.Ярославцову Пётр Павлович именует себя ершом ершовичем , а в письме И.И.Пущина встречается ещё одно прозвище поэта – Конёк-Горбунок .
Примечательная деталь этой работы – автограф самого художника, включённый в художественное пространство картины в виде вертикально расположенных инициалов: М.З., а в складки тканого цветного покрывала, переброшенного через диванный подлокотник, вплетаются цифры и начальные буквы месяца, указывающие на время создания портрета и совпадающие с датой возникновения ершовского стиха. Таким образом, этот портрет, поступивший в музей ИРЛИ в 1927 году от В.С.Манассеина, являет интересный пример творческого диалога двух талантливых друзей-сибиряков.
В 1936 году портрет в «урезанном» виде – без криптонимов писателя и художника, стихотворной подписи и рисунков, был напечатан на фронтисписе первого сборника произведений Ершова, выпущенного издательством «Academia». Вторичная его публикация состоялась в собрании сочинений П.П.Ершова, вышедшем в 1976 году в Ленинграде. Составитель сборника Д.М.Климова включила портрет в первую «галерею» всех выявленных на то время изображений изображений писателя. Другие сочинения Ершова, появлявшиеся в промежутке между этими изданиями, сопровождались, в основном, известной литографией Бореля или её репликами, основанными на одном художественном источнике – рисунках М.С.Знаменского.
Но работы М.С.Знаменского, при всей их документальной и эстетической ценности, всё же не позволяли представить Ершова тех творческих лет, когда рождались стихи и проза, расцветал гимназический театр, открывались новые школы, так как они создавались в последние годы жизни Петра Павловича. На это обращает внимание А.К.Ярославцов. В начале своей книги он пишет: «Живо представляя себе облик тогдашнего Ершова , мы не узнаём его в приложенном к нашей книге портрете; а портрет, по отзыву близких родных его, очень схож с ним, в последнее время его жизни» .
Несоответствие внешности Ершова сопровождающей мемуары литографии отмечается им также в эпизоде петербургской встречи друзей в 1858 году: «Но и в это время облик его был ещё далеко не тот, каким он является на приложенном портрете» .
Нам неизвестно, как оценил университетский друг Ершова, умерший в 1884 году, гравюру писателя, выполненную на основе портрета другого сибирского художника Н.Г.Маджи, впервые появившуюся в издании «Конька-Горбунка» 1880 года и успел ли он, тяжело болевший последние годы жизни своей, это сделать, но точка зрения родственников Петра Павловича на эту работу отразилась в письмах Надежды Владимировны Ершовой. В июне 1918 года внучка писателя, проживавшая в Благовещенске, в письме к Артемию Ивановичу Мокроусову – тобольскому исследователю жизни и творчества Ершова, намеревавшемуся издать первое собрание сочинений поэта, высказала следующее пожелание: «Если Вы к Вашему труду думаете приложить портрет дедушки, возьмите тот, который приложен к дешёвому изданию Конька. Этот портрет выбран моим отцом и бабушкой, как наиболее похожий» .
И почти через два десятилетия, в 1936 году, узнав о предполагаемом издании «Библиотекой поэта» сочинений П.П.Ершова, она обращается с аналогичной просьбой к редактору Марку Константиновичу Азадовскому: «…очень бы хотелось, чтобы к изданию сочинений дедушки был приложен тот его портрет, который, по словам моего отца, является наиболее схожим. Портрет, приложенный к дореволюционному изданию «Конька». Обыкновенно же даётся совершенно невозможный портрет его (литография П.Ф.Бореля – Т.С.), ничем его не напоминающий» . Тем не менее, как уже отмечалось выше, издатели осуществили тогда выбор в пользу нововыявленного портрета писателя работы М.С.Знаменского из Пушкинского Дома, тем самым отдав предпочтение Ершову «в возрасте».
Попытка популяризации образа «молодого» Ершова предпринималась ещё в 1922 году Г.И.Симоновым, который в своих работах писал о фотокопии старинной акварели неизвестного художника с изображением автора «Конька-Горбунка», сохранившейся в Тобольске у внучки писателя Надежды Александровны Смолевой.
Эта небольшая фотография была воспроизведена тобольским художником Пантелеймоном Петровичем Чукоминым пером на стеклографе и напечатана в «листовке» Симонова «Новый портрет П.П.Ершова, автора сказки «Конёк-Горбунок», и его ценность. В дальнейшем Симонов намеревался «при соответствующей финансовой поддержке всех, кому дорого изучение наших писателей», широко распространить портрет по всей читающей России» . В качестве примечания следует сказать, что это случилось лишь через много лет после смерти Симонова, когда портрет был напечатан на фронтисписе книги произведений П.П.Ершова в большой серии «Библиотека поэта» в 1976 году тиражом 40000 экземпляров, в виде реплики появился на фронтисписе иркутского издания сочинений писателя в 1984 году тиражом 100000 экземпляров и, наконец, как своеобразный медальон стал выразительной деталью оформления обложки избранных произведений и писем Ершова, выпущенных московским издательством «Парад; БИБКОМ» в 2005 году тиражом 2000 экземпляров.
Г.И.Симонов рассматривал в своей брошюре и два других портрета писателя, определяемых им как «популярные», но получивших у него прямопротивоположную мнению Н.В.Ершовой оценку. По всей видимости, точка зрения внучки писателя была ему неизвестна. Симонов считал неудачным портрет Ершова в «дешёвых» изданиях «Конька-Горбунка». Ошибочно приписывая его тобольскому художнику – любителю Алексею Львовичу Жилину, он замечал, что Ершов здесь походит скорее на Грибоедова или Загоскина, чем на самого себя, а литографированный портрет в монографии А.К.Ярославцова представлялся ему более «верным», чем «жилинский», но не соответствующим возрасту Ершова времени создания сказки. Автором этого портрета, гравированного П.Ф.Борелем, Симонов совершенно справедливо считал М.С.Знаменского.
В уже упоминаемой в самом начале данной статьи работе Симонова «Наш долг перед автором «Конька-Горбунка» есть указание на ещё один портрет Ершова, написанный Карлом Брюлловым и приобретённый известным псковским коллекционером Фёдором Михайловичем Плюшкиным. По этому поводу можно сказать следующее: являясь фактически первым исследователем ершовской иконографии и не имея возможности, по причине послереволюционной разрухи, отсутствия материальных средств, болезней, для посещения культурных центров России, Симонов не был застрахован от заблуждений. Он не знал, что «брюлловский» портрет Ершова из музея Плюшкина, в действительности, ещё в 1911 году был атрибутирован известным искусствоведом Н.Н.Врангелем как акварельный эскиз художника А.В.Тыранова к портрету писателя И.И.Лажечникова в Третьяковской галерее . И всё же, несмотря на отдельные ошибки, работы тобольского краеведа по сей день сохраняют свою значимость, побуждая к дальнейшим исследованиям ершовской иконографии.
Изучение портретов Ершова сопряжено с немалыми трудами и трудностями, так как предполагает фронтальное обследование фондов живописи, фотографии, оригинальной и печатной графики столичных и провинциальных музеев, рукописных отделов и архивов Сибири, но и с большими радостями также, ведь каждая иконографическая находка – это ещё один шаг в постижении многогранной личности писателя.

Татьяна САВЧЕНКОВА,
кандидат филол. наук, доцент ИГПИ им. П.П.Ершова.

Биография

«Конек-Горбунок» — одно из самых популярных в России и на постсоветской территории произведений для детей младшего школьного возраста. Эту поэтическую сказку читали еще наши бабушки и дедушки, она изымалась из школьной программы и включалась в нее снова. Судьба Петра Ершова, «отца» Конька-Горбунка, не менее сложна, чем история создания и изданий сказки.

Детство и юность

Петр Павлович Ершов родился 22 февраля 1815 года в селе Безруково Тобольской губернии (сейчас территория Тюменской области). Мать будущего поэта, Евфимия Васильевна, происходила из купеческой семьи. Отец Павел Алексеевич занимал пост станового исправника.

Портрет Петра Ершова

В детстве Петр был очень слабым, и Ершовы всерьез опасались за его жизнь. От отчаяния они даже решились на полуязыческий обряд «продажи» младенца: болезненного ребенка «отдавали» за грош нищему. Ребенок, разумеется, оставался с родителями, а бедняк, как считалось, уносил болезнь с собой.

Из-за рода службы отца семья часто переезжала, и первые 8 лет будущий поэт жил в Омске и Петропавловске. Затем, в 1924 году, отец отправил Петра и его брата Николая в Тобольск, чтобы сыновья обучались в гимназии. Поэтому долгое время мальчикам пришлось жить в отрыве от родителей, в семье дяди по материнской линии, купца Николая Степановича Пиленкова. Он, богатый человек и меценат, относился к племянникам очень тепло.

Петр Ершов в молодости

Еще одним человеком, принимавшим участие в жизни Петра, стал директор гимназии Иван Менделеев, отец великого химика Дмитрия Менделеева. С ним Ершов впоследствии близко подружился и даже отдал свою падчерицу за него замуж.

После окончания гимназии братья Ершовы продолжили учебу в Императорском Санкт-Петербургском университете, так как отца отправили работать в столицу. Впоследствии Петр получил высшее образование всего в 20 лет, хотя к учебе относился пренебрежительно: после выпуска он даже не знал ни одного иностранного языка, хотя учился на историко-филологическом факультете.

Творчество

«Конек-Горбунок», принесший Петру известность, был написан молодым поэтом в годы студенчества. Первое время в Санкт-Петербурге было для юноши трудным: в столице бушевала холера, люди бунтовали. Все это производило на Ершова удручающее впечатление.

Писатель Петр Ершов

Тогда ему и пришла в голову идея истории, главным героем которой станет честный и справедливый бедняк. Поэтическую же составляющую «Конек-Горбунок» обрел благодаря Петру Александровичу Плетневу, ректору университета и профессору русской словесности. Он показал студенту Ершову сказки Александра Сергеевича Пушкина, и начинающий автор окончательно определился со сказочным направлением сюжета и стихотворным изложением.

Когда «Конек-Горбунок» был дописан, Петр отдал поэму на суд Александра Пушкина и Василия Жуковского, с которыми сблизился за время учебы. Сказка вызвала у них бурное одобрение, а Пушкин сказал, что после «Конька-Горбунка» он может более не беспокоиться о сказочном жанре и оставить этот род сочинений.

Первое и современное издание сказки «Конек-Горбунок»

Немного позже отрывок из сказки Ершова был прочитан с университетской кафедры самим Плетневым, затем еще один фрагмент «Конька…» опубликовали в ежемесячном журнале «Библиотека для чтения» за 1834 год. Успех привел к тому, что в октябре 1834-го сказка была полностью опубликована. Дебютная книга Петра Ершова продавалась по цене 5 рублей за экземпляр.

Через месяц Петр закрепил успех – в печать отдали первую часть его «старинной были», баллады «Сибирский казак», а затем и вторую. Это произведение также имело успех: в 1840-е «быль» стала строевой песней 2-го Сибирского казачьего полка. Не забыли «Сибирского казака» и позже – в переложении на музыку историческую балладу исполняли многие певцы и певицы, в том числе Надежда Бабкина.

Иллюстрация к сказке «Конек-Горбунок»

Успех «Конька-Горбунка» открыл молодому писателю двери в творческое общество Санкт-Петербурга. Петр начал посещать встречи литераторов, знакомиться с коллегами по цеху и думал, что его призванием станет писательский труд.

Однако в силу юности и, возможно, детства, проведенного в провинции, Ершов не сумел оценить плотную взаимосвязь литературы с политической ситуацией в государстве. В итоге правительство усмотрело в «Коньке-Горбунке» неуважительное отношение к царской власти, и книга оказалась запрещенной к публикации. Поэтому, несмотря на популярность сказки, переиздали «Конька…» только в 1856 году, после смены царя.

Памятник Иванушке и Коньку-Горбунку

Интересный факт: после того как минула опала, Петр Павлович в 1857 году оказался внесен в список лиц, заслуживающих правительственного доверия. Причем охарактеризовали в нем писателя как доброго, умного и честного человека. Критики отнеслись к сказке двойственно: ее и хвалили, и ругали. Среди людей, которым «Конек-Горбунок» пришелся не по вкусу, был критик Виссарион Белинский, разгромивший произведение автора в своей статье.

В дальнейшем на литературном поприще Ершов пробовал себя в различных жанрах: писал поэзию как малых, так и больших форм, сочинял прозаические и драматические произведения. Однако успеха «Конька…» не смогла повторить ни одна из его последующих работ. Стихи Петра были вторичными и при безупречной форме не вызывали у читателей, избалованных поэзией Золотого века, никакого интереса по своему содержанию.

Портрет Петра Ершова

Поэт попробовал вернуться к «народному жанру» и взялся за написание поэмы «Иван-царевич». Но итог работы категорически Ершову не понравился, и он уничтожил рукопись. Также Петр пытался написать либретто к опере со сказочным сюжетом «Страшный меч». Произведение получилось преимущественно удачным, но в свете его так и не представили – свежая опера Михаила Глинки «Жизнь за царя» сделала работу Ершова ненужной.

Личная жизнь

Биография Петра Павловича вне творчества также складывалась непросто. В середине 1830-х молодому мужчине пришлось покинуть столицу: сначала умер его брат, затем – отец, и кому-то надо было взять на попечение мать. Ершов вернулся в Тобольск, где получил должность преподавателя Тобольской гимназии. Изначально Петр планировал стать преподавателем словесности, но этой должности не нашлось. Поэтому пришлось преподавать гимназистам латинский язык, который самому Петру совершенно не нравился.

Памятник Петру Ершову

После смерти матери мужчина всерьез думал вернуться в Санкт-Петербург, но вмешались личные обстоятельства: Петр влюбился. Избранницей стала вдова Серафима Лещева, имевшая уже четверых детей. Брак продлился 5 лет, затем женщина умерла при родах. Ершов женился повторно на Олимпиаде Кузьминой, но и этот брак завершился в 1853 году в связи со смертью супруги.

Овдовев повторно, Петр Павлович все-таки не утратил надежды найти счастье в личной жизни, и в конце концов это ему удалось. С третьей женой Еленой Черкасовой писатель прожил до конца жизни. Всего в браках у Петра Ершова родились 15 детей, но до совершеннолетия дожили только четверо.

Александр, младший сын Петра Ершова

Карьера Петра Павловича как преподавателя, несмотря на нелюбовь к латыни, складывалась удачно. Через 8 лет работы он стал инспектором Тобольской гимназии, а через 21 год дослужился до директорского поста.

Службе Ершов уделял много времени и внимания: не ограничиваясь только гимназией, Петр Павлович учредил несколько новых училищ, включая редкие по тем временам женские образовательные учреждения. Также он писал сочинения на педагогическую тему, инициировал в гимназии организацию театра, для которого сам писал пьесы.

Смерть

Точная причина смерти Петра Павловича неизвестна. До потомков дошли только сведения, что последние годы жизни мужчина страдал от водянки – болезни, при которой в полости живота скапливается большое количество жидкости. Несмотря на мучительные симптомы, Ершов до конца оставался деятельным и бодрым человеком.

Могила Петра Ершова

Петр Павлович Ершов умер 18 августа 1869 года в Тобольске. Могила поэта находится на местном Завальном кладбище. На надгробии имеется надпись, гласящая, что под ним лежит автор сказки «Конек-Горбунок».

После смерти признание творчества Ершова оказалось выше, чем при жизни. В честь него названы улицы в Тобольске и Ишиме, а родное село Безруково переименовано в Ершово в 1960 году. Петру Павловичу поставлены 2 памятника и бюст. Кроме этого, получить представление о внешности писателя можно благодаря нескольким портретам, нарисованным при жизни.

Библиография

• 1834 – «Конек-Горбунок»
• 1834 – «Сибирский казак»

Ivan Ershov

Дата рождения 20.11.1867 Дата смерти 21.11.1943 Профессия Тип голоса тенор Страна Россия, СССР

«Если Собинов был совершеннейшим из русских лирических теноров, то среди исполнителей героико-драматических теноровых партий такое же место принадлежало Ершову, — пишет Д.Н. Лебедев. — Крупнейший представитель реалистической вокальной школы, Ершов решительно и ярко утверждал ее принципы.

Горячим, буйным, страстно-увлекательным было творчество Ершова. Каким он был в жизни, таким был и в исполнительстве. Сила убедительности, простота были неотъемлемой частью его артистической натуры».

• Оперная музыка в интернет-магазине OZON.ru

Недаром один из современников называл его Шаляпиным среди теноров.

Иван Васильевич Ершов родился 20 ноября 1867 года. «Детство мое было тяжелым, — вспоминал Ершов. — Я был в семье «лишним ртом». Моя мать работала прислугой в семье обедневших помещиков. Я собирался стать железнодорожным машинистом. Уже сдал экзамены на звание помощника машиниста и неоднократно выезжал на линию, управляя паровозом. Но на меня, юношу, обратил внимание великий Антон Рубинштейн. С тех пор моя жизнь посвящена искусству, музыке».

Да, как бывает, ему помог случай. Ершов учился в железнодорожном училище в Ельце, часто выступал в любительских концертах. Его незаурядные способности были несомненны. Здесь его услышала профессор Петербургской консерватории Н.Б. Панш. Она рассказала А.Г. Рубинштейну о талантливом юноше. По рекомендации великого пианиста вчерашний машинист стал студентом вокального класса, которым руководил Станислав Иванович Габель. Нелегкими были годы учения: всех доходов-то — 15 рублей в месяц стипендии да бесплатный обед.

В 1893 году Ершов окончил Петербургскую консерваторию. В том же году состоялся его дебют в партии Фауста.

«Молодой певец не произвел выгодного впечатления, — пишет А.А. Гозенпуд. — Ему посоветовали отправиться для совершенствования в Италию. После четырех месяцев занятий у педагога Росси он с большим успехом дебютировал в оперном театре Реджио. Новый успех принесло ему исполнение партии Хозе в «Кармен». Слух о зарубежных выступлениях Ершова дошел до Направника и Всеволожского, и артисту предложили новый дебют. Характерно, что это произошло после того, как он завоевал известность за границей. Едва ли 4 месяца занятий с Росси могли существенно обогатить его вокальную культуру. Вернувшись в Россию, Ершов в сезоне 1894/95 года выступал в Харькове. Дебют в Мариинском театре состоялся в апреле 1895 года в партии Фауста».

Этот спектакль был примечателен еще и тем, что в партии Мефистофеля выступил другой дебютант — молодой бас Федор Шаляпин. В дальнейшем, как известно, Шаляпин пел чуть ли не на всех крупнейших сценах мира, а вся творческая жизнь Ершова была практически ограничена Мариинским (в дальнейшем Кировским) театром.

Поначалу Ершов пел здесь самые разные теноровые партии, но со временем стало ясно, что настоящее его призвание — роли героического плана. Именно на этом пути раскрылись его выдающиеся способности не просто певца, но певца-актера. Излагая свое артистическое кредо, Ершов писал:

«Голос певца — голос самого сердца. Слово, мимика, модуляция фигуры человека в костюме эпохи, в костюме народности и классовой его принадлежности; его года, его характер, его отношение к окружающей обстановке и т.д. и т.д. — все это требует от певца-актера соответствующего чувства к соответствующей краске звука его голоса, а то все — бельканто и бельканто и т.д. и т.д. Реализм, правда в искусстве!..

Сколько может быть в голосе перемен тембров, красок, всяческих вокальных изворотов, а правды, переживаний сердца и духа — нету!»

Фауст и Ромео никак не отвечали индивидуальности артиста. Настоящий успех принесли Ершову партии Тангейзера и Ореста. Благодаря им раскрылось сценическое дарование молодого певца и проявились сила и выразительность голоса.

Критик Кондратьев с удовлетворением отмечает выступление Ершова в «Орестее»: «Хорошее впечатление произвел Ершов… партия написана безбожно сильно и высоко, и он с честью вышел из этого испытания». После второго спектакля: «Ершов в сцене фурий произвел сенсацию».

Другой творческой победой Ершова стало его выступление в опере «Самсон и Далила». О нем Кондратьев записал: «Ершов прекрасно исполнил Самсона». Новый успех завоевал он в партии Собинина, спев обычно пропускавшуюся арию с хором «Братцы, в метель». В ней несколько раз встречаются верхние «до» и «ре-бемоль», доступные немногим тенорам. На этот спектакль явились едва ли не все представители музыкального Петербурга, а Фигнер следил по клавиру, не допустит ли певец каких-нибудь отступлений от оригинала.

Кондратьев отметил в своем дневнике: «Ария написана в таком необычном высоком регистре, что приводит в ужас даже при чтении ее. Я боялся за Ершова, но он из этого испытания вышел с честью. Особенно тонко он исполнил среднюю часть кантабиле, публика оглушительно вызывала его и требовала повторения, он исполнил требование публики и во второй раз спел спокойнее и еще лучше».

Совершенно по-новому воссоздал Ершов и образ Финна в «Руслане и Людмиле». Об этом писал Б.В. Асафьев: «Исполнение — это живое творчество, въявь ощутимое, ибо «озвученное слово» в том преломлении, какое получается у Ершова, выступает как звено в непрерывном (в данной звуковой сфере) течении процесса оформления каждого мига, каждого душевного движения. И страшно, и радостно. Страшно потому, что среди множества лиц, причастных опере как искусству, суждено очень-очень немногим постигать всю глубину и мощь выражения, свойственные ей. Радостно же оттого, что, слушая исполнение Ершова, в один миг можно почувствовать то, что не раскрывается ни в каких трактатах и что не передать никаким описанием: красоту биения жизни в проявлении эмоционального напряжения через музыкальное звучание, осмысленное словом».

Если взглянуть на список оперных партий, исполненных Ершовым, то он, как у всякого большого артиста, отмечен и богатством, и разнообразием. Широчайшая панорама — от Моцарта, Вебера, Бетховена и Беллини до Рахманинова, Рихарда Штрауса и Прокофьева. У него были отличные достижения в операх Глинки и Чайковского, Даргомыжского и Рубинштейна, Верди и Бизе.

Однако памятник в истории оперного искусства воздвиг русский певец себе двумя вершинами. Одна из них — великолепное исполнение партий в вагнеровских произведениях. Ершов был одинаково убедителен в «Лоэнгрине» и «Тангейзере», «Валькирии» и «Золоте Рейна», «Тристане и Изольде» и «Гибели богов». Здесь певец нашел особенно сложный и благодарный материал для воплощения своих художественных принципов. «Вся сущность вагнеровских произведений наполнена огромностью действия, — подчеркивал певец. — Музыка этого композитора чрезвычайно сценична, но она требует исключительной выдержки артистического нерва на темпе. Все должно быть приподнято — взор, голос, жест. Актер должен уметь играть без слов в тех сценах, где нет пения, а есть лишь непрерывное звучание. Надо соразмерить темп сценического движения с музыкой оркестра. У Вагнера музыка, если говорить фигурально, прикована к актеру-певцу. Разбивать эту привязанность, значит — разбить единство сценического и музыкального ритмов. Но эта же неразрывность не связывает актера и диктует ему ту необходимую величественность, монументальность, широкий, замедленный размах жеста, которые сценически соответствуют духу вагнеровской музыки».

Козима Вагнер, вдова композитора, писала певцу 15 сентября 1901 года: «Многие друзья нашего искусства и многие артисты, среди которых г-жа Литвин, мне говорили о Вашем исполнении произведений нашего искусства. Я обращаюсь к Вам с вопросом, не поведет ли Вас когда-нибудь Ваш путь через Байрейт и не захотите ли Вы там остановиться, чтобы побеседовать со мной о немецком исполнении этих произведений. Я не верю, чтобы я имела когда-либо возможность путешествия в Россию, вот почему я обращаюсь к Вам с этой просьбой. Надеюсь, что Ваши занятия Вам дозволят отпуск и что этот отпуск не очень удален. Примите выражение моего глубокого уважения».

Да, за Ершовым закрепилась слава вагнеровского певца. Но не так-то просто было пробивать этот репертуар на сцену.

«Весь уклад старого Мариинского театра был враждебен Вагнеру, — вспоминал Ершов в 1933 году. — Музыка Вагнера встречала настороженное недоброжелательство. Еще кое-как допускали на сцену «Лоэнгрина» и «Тангейзера», превращая эти романтико-героические оперы в шаблонные спектакли итальянского стиля. Повторялись обывательские толки о том, что Вагнер портит голоса певцов, оглушает зрителя громом оркестра. Точно сговорились с недалеким янки, героем повести Марка Твена, жалующимся на то, что музыка «Лоэнгрина» оглушает. Это «Лоэнгрин»-то!..

Жило также обидное, даже оскорбительное отношение к русскому певцу: «Куда-де с вашей неподготовленностью да с вашей некультурностью браться за Вагнера! Ничего у вас не выйдет». В дальнейшем жизнь опровергла эти обидные предсказания. Мариинская сцена нашла в среде своих актеров немало прекрасных исполнителей партий вагнеровского репертуара…»

Другая выдающаяся вершина, покоренная певцом, — партия Гришки Кутерьмы в опере Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии». Театр Римского-Корсакова — это и театр Ершова. Садко — один из шедевров певца, что было отмечено еще самим композитором. Он великолепно исполнял Берендея в «Снегурочке», Михаила Тучу в «Псковитянке». Но высшее достижение певца — создание образа Гришки Кутерьмы, роль эту он впервые сыграл в 1907 году.

Режиссер того памятного спектакля В.П. Шкафер рассказывал: «Артист глубоко почувствовал стихию величайшего страдания и горя людского, потонувшего в пьяном угаре, где ни за грош пропадала жизнь человеческая. Сцена его безумия, отдельные моменты с татарами в лесу, с Февронией — все эти творческие переживания артиста-художника были столь велики, что образ Гришки в исполнении Ершова достоин не только восхищения, но и глубочайшего преклонения перед талантом артиста: так полно, красочно, с огромным мастерством раскрыл он тончайшие эмоции своего героя… Роль Гришки была им отделана до мельчайших подробностей, со скульптурной законченностью — и это в условиях предельного подъема».

Андрей Николаевич Римский-Корсаков, обращаясь к артисту от имени семьи композитора, писал. «Мне лично, так же как и прочим членам семьи Николая Андреевича, — по уполномочию которых я здесь выступаю, — памятно, как высоко ценил автор «Китежа» Ваше артистическое дарование и, в частности, с каким удовлетворением взирал он на свое детище Гришку Кутерьму в образе Ершова.

…Ваше толкование роли Кутерьмы настолько глубоко и индивидуально, что за Вами приходится признать решительную независимость на этом художественном посту. Вы вложили в Гришку огромный кусок своей живой, человеческой души, потому я вправе сказать, что как нет и не может быть второго Ивана Васильевича Ершова, так нет и не может быть такого второго Гришки».

И до 1917 года, и в послереволюционные годы русскому тенору предлагали выгодные контракты за рубежом. Однако он всю жизнь был верен той сцене, где начинался его творческий путь, — Мариинскому театру.

Поздравляя певца с 25-летием его творческой деятельности, журналист и беллетрист А.В. Амфитеатров писал, в частности, Ивану Васильевичу: «Пожелай Вы трепаться по гастролям, Вы давно были бы миллиардером. Снизойди Вы до столь обычных в нынешней артистической среде рекламных ухищрений, криком о Вас давно бы наполнились оба полушария. Но Вы, строгий и мудрый жрец искусства, прошли мимо всей этой мишуры и шумихи, не бросив даже взгляда в ее сторону. Честно и скромно стоя на избранном Вами «славном посту», Вы являете собой почти что беспримерный, несравненный образец артистической самостоятельности, презрительно отвергшей все посторонние искусству средства успеха и преобладания среди своих товарищей… Вы никогда не злоупотребляли своим влиянием незаменимого артиста для того, чтобы ради «выигрышной роли» эгоистически провести в храм своего искусства недостойное его, низкопробное произведение».

Настоящий патриот, Иван Васильевич Ершов, покинув сцену, непрестанно думал о будущем нашего музыкального театра, с увлечением воспитывал артистическую молодежь в Оперной студии Ленинградской консерватории, поставил там произведения Моцарта, Россини, Гуно, Даргомыжского, Римского-Корсакова, Чайковского, Рубинштейна. С гордостью и скромностью он подвел итог своего творческого пути в таких словах: «Работая в качестве актера или музыкального педагога, я чувствую себя прежде всего свободным гражданином, который по мере сил своих трудится на благо социалистического общества».

Умер Иван Васильевич Ершов 21 ноября 1943 года.