При этом мало кто задумывается о смысле происходящего. Между тем, состригание волос с головы новокрещеного человека означает, что он полностью принимает волю Христа и посвящает себя Ему. Обычай этот пришел в православие со времен Древнего Рима, где рабу обрезали волосы в знак того, что отныне он несвободен и принадлежит господину. Однако в православии пострижению волос придается совершенно иной смысл — Таинством Крещения человек освобождается от первородного греха и от всех остальных грехов, которые он совершил, и вступает в новую жизнь, где только от него самого будет зависеть его последующая судьба и судьба его бессмертной души. Пострижение волос встречается не только в крещении, но и в Таинстве пострижения в монахи и в посвящении в чтецы. После пострижения волос священник читает молитву: «Помилуй нас, Боже», а затем еще одну молитву — отпуст с именем того святого, в честь которого наречен новокрещеный. Священник просит святого благословить нового члена церкви и всегда молить о нем Бога, после чего новокрещеный целует крест, а затем крест целуют его крестные, если они у него есть.
священник Святослав ШЕВЧЕНКО
Не зря завел этот разговор. За последнее время отпустил кустистую бороду и отрастил хвост волос. Мысли посещают постричься и подравняться. От такой копны волос подушка ночью становится мокрой, а расчесывать их с утра — это маленькая казнь. Но все-таки сомнения берут. И вот почему.
За одиннадцать с лишним лет как я в сане — у меня были разные прически. С самого начала диаконства отрастил волосы ниже лопаток. Ну, в моем тогдашнем понимании священнослужитель должен быть именно длинноволос и длиннобород. Я видел это в образах святых, изображения которых вошли в иконописный канон от очевидцев, которые видели их при жизни. Видел на фотографиях и видео у современных подвижников благочестия, которых мы почитаем духоносными старцами.
Откровенно признаюсь, что еще будучи мирянином встречал батюшек по бороде. Дескать, если коротко стриженный и с щетиной на подбородке — неопытный священник, не нюхавший практики выпускник семинарии. Конечно, с воцерковлением это прошло. Но я понял, что в длинных волосах и бороде у духовенства что-то есть.
Вспоминаю один случай, после которого начал про себя величать епархиального архиерея — личным стилистом. Речь о легендарном архиепископе Гаврииле (Стеблюченко), который обучал нас, клириков, искусству смирения и послушания. Однажды на службе он мне сказал, дескать, дьякон, а для чего ты отрастил такой собачий хвост? Думаю, он пытался избавить меня от тщеславия и прочего самомнения. Благословение получено — пошел в парикмахерскую.
На мое горе парикмахер попалась молодая и мое «немножко укоротить» — поняла по-своему. Она обкорнала меня так, что я перед зеркалом чуть не плакал. Короче говоря, постригла с неровностями. Пришлось идти в другую парикмахерскую к более профессиональным специалистам. В результате, у меня на голове осталась довольно короткая современная прическа, которую я про себя обозначил «назло архиерею».
Вы знаете, я почувствовал будто стал как голый. Чуть позже увидел бонусы в моем новом обличии. Извините, но стал при удобном случае без зазрения совести бегать в магазин за пивом и за чем покрепче. Ведь по сути я перестал отличаться от прочих российских граждан. Вдруг почувствовал себя модным парнем с «плевком» на подбородке и гламурными усиками. Знаете почему почувствовал? Стал ловить на себе оценивающие женские взгляды.
«Ну, все — прощай неофитство», — решил я. Мне захотелось по-современнее одеваться, поскольку постоянно ходить в подряснике мне разонравилось. Появилась жажда нецерковной жизни, которая, казалось, проходила мимо меня. Но все-таки время от времени ловил себя на совестливой мысли, что все происходящее со мной — это регресс.
Нет, я не хочу сказать, что все коротковолосые и короткобородые священники — они бездуховные. У некоторых достойных пастырей борода просто не растет. И длинная борода — это совсем не показатель духовности. Мне знакомы случаи современных младостарцев с бородищами-лопатами до пояса.
Я даже провел небольшой соцопрос в социальных сетях, чтобы выяснить как относятся миряне к длине волос и бороды священника. Акцентирую внимание на том, что опрос проводился в сообществах с православной аудиторией. В нем поучаствовало более 700 человек, которые должны были ответить на вопрос: «Какой внешний вид священника более располагает вас к доверительной беседе?».
Самым популярным был ответ: «Для меня не имеет значения длина волос и бороды священника» — 80%. Вторым по рейтингу оказался вопрос: «Если у священника длинные волосы и солидная борода» — почти 13%. На третьей строчке топ-опроса: «Если у священника короткая прическа и подстриженная борода» — 7%. Можно с большой вероятностью предположить, что последний пункт — был протестным голосованием и проявлением чувства юмора. Хотя может быть кто-то подразумевал под этим вопросом — опрятность.
Другими словами, наши верующие не встречают батюшек по бородам. И это правильно. Но только бы не скатилось у нас все до уровня католических священников, которые, вообще, служат босолицыми. А потому самых симпатичных из них приглашают сниматься для модного гламурного календаря «Calendario Romano». Апостасия?
Давно подмечено, что все то, что дает нам подлинное чувство прекрасного, отмечено Божиим присутствием. Указывая на внутреннюю гармонию вещи или явления, видимая красота соединяет нас с невидимым, совершенным бытием. Красота преображает, исцеляет; ее негромкий, но чистый голос доносится до нас сквозь шум и суету повседневности. Наконец, прекрасное – это опытное подтверждение реальности Боговоплощения. Об этом свидетельствует богослужение, об этом проповедуют церковная архитектура и живопись, об этом напоминает внешний облик христианина.
» Будь образцом для верных в слове, в житии, в любви, в духе, в вере, в чистоте» (1 Тим. 4:12) – написано на иерейском кресте. Являя собой пример добродетельной жизни, священник проповедует о Христе даже своей внешностью. Приблизительно с IV в. в христианских текстах начинают появляться места, в которых содержатся указания на внешний вид священнослу- жителя.
I
Согласно Священному Писанию, мужчина должен стричь волосы на голове, а женщина растить (ср.: 1 Кор. 11:14–15; Деян. 21:24). В первые века христианства клирики не отличались внешностью от мирян, и особенно в эпоху гонений, «дабы не бросаться в глаза гонителям, а подстригали волосы и бороду подобно мирянам»1. В «Апостольских постановлениях» IV в. главным мотивом в определении длины волос и вообще любой меры в поведении христианина называются скромность и благочестие, не допускающие роскоши и вольности в обращении с людьми. «Волос космы своей не отращивай, но лучше подрезывай и обстригай ее, дабы тем, что ты часто причесываешься и бережешь голову свою не обстриженною или тем, что ты намазан благовонными мастями, не привлечь к себе тех женщин, которые таким образом уловляются или уловляют. И изысканной одежды не употребляй ты на обольщение, и шароваров или сандалий на ноги свои не надевай злоискуственно; но носи только то, чего требуют степенность и нужда… Ты же, обнажающий бороду свою, чтобы нравиться, как сопротивляющийся Закону, мерзок будешь у Бога, создавшего тебя по образу Своему» (I, 4). Отращивание длинных волос связывалось в сознании христиан с языческими философами и оттого считалось постыдным. Напротив, бороду, которая являет собой «образ мужа», следовало отпускать: «О бороде в «Постановлениях апостольских» слово Божие и учение предписывает, чтобы не портить ее, то есть не стричь волос на бороде, но и не носить длинных волос, подобно блудницам, и не давать доступа тщеславию под видом праведности»2.
В 21-м правиле VI Вселенского собора (691–692 гг.) о внешнем виде священно-служителя говорится уже как об отличном от внешности мирян. Канон предписывает клирикам, обвиненным и покаявшимся в блуде, «стричься по образу клира», а тем, кто этого не пожелает, растить волосы по образу мирян. «Стрижение волос по образу клира означает… «иметь так называемое гуменце (παπαλήθρα);” стрижение же волос, подобно мирянам, низложенных и нераскаявшихся священнослужителей означает «не выстригать волос на темени.” Внешний облик священнослужителей проявлялся, таким образом, в том, что, кроме священнического одеяния, священнослужители имели на темени гуменце, или папалитру»3. С гуменцом связано символическое толкование: по словам святителя Софрония Иерусалимского, «кругловидное острижение волос на главе священника означает терновый венец, а двойной венец, образуемый волосами, изображает честную главу верховного апостола, которую в насмешку остригли ему неуверовавшие и которую благословил Христос»4.
По мнению Е.Е.Голубинского, «выстрижение верха головы (гуменцо) оставалось никак не менее, как до начала XVIII в.», в том числе и в России: Московский Собор 1674 г. предписывает: «Протопресвитери и протодиакони, иереи же мирстии и диакони долженствуют ходити во скуфиях, во знамение священного духовного их чина и рукоположения архиерейского, на главах же имети прострижено зовемое гуменцо немало, власы же оставляти по круглости главы, еже являет терновый венец, его же носи Христос»5.
Параллельно с традицией выстригания волос на темени существовала и другая, преимущественно монашеская, традиция отращивания бороды и волос. Эта тради-ция была связана с трактовкой священства как подобия ветхозаветного назорейства, запрещавшего стричь волосы (Числ. 6:5; Суд. 13:5) и в полную силу проявилась в полемике с латинянами в XI–XII вв. Из произведений греческих полемистов этот подход перешел и в Номоканон при Большом Требнике, в котором верным возбраняется «украшати себе, или власы стрищи и ушаряти (т. е. красить. – А.С.), или плести власы главы своея». Митрополит Никифор I (+1121) в послании князю Владимиру Мономаху (+1125) о вере латинской, перечисляя заблуждения своих оппонентов, указывает, что они «головы свои и бороды бреют, что запрещено и Моисеевым законом, и Евангельским»6. Таким образом, на Руси осмысление значения бороды получило конфессиональный и нравственный характер, а после реформ Петра I – еще и сословную окраску: борода «стала гранью между народными сословиями, отделившей духовенство от людей светских, мужика от барина, земледельца от солдата»7.
Волосы превратились в предмет особой гордости священнослужителей. Антиохийский архидиакон Павел Алеппский писал в XVII в. о русском духовенстве: «Они всег- да держат волосы в порядке и часто расчесывают».
В конце XIX в. в Русской Церкви раз-вернулась богословская полемика, в ходе которой выдвигались аргументы «за» и «против» ращения волос и бороды. В качестве защиты своей точки зрения сторонники власоращения приводили Евангельские слова о назорействе Христа (см.: Ин. 18:5; Мк. 10:47; Деян. 2:22), а слова апостола о коротких волосах для мужчины объясняли не как предписание, а как «указание на природу». Они утверждали, что есть исключительные обстоятельства, в которых ращение власов мужем имеет более достоинства, нежели стрижение, и в качестве примера указывали на священнослужителей, которые подражают Христу не только в духовном, но и во внешнем (свидетельством особой длины волос Спасителя считался Его прижизненный образ «Спас Нерукотворный»). Последний аргумент примирял участников полемики: и гуменцо, и ращение волос были символом уподобления Христу, то есть внешним выражением одной и той же идеи посвящения клирика на особое служение Богу.
Канонические правила касаются и одежды клириков. В 27-м правиле Трулльского Собора говорится: «Никто из числящихся в клире да не одевается в неприличную одежду, ни пребывая во граде, ни находясь в пути; но всякий из них да употребляет одежды, уже определенные для состоящих в клире».
Согласно воспоминаниям Павла Алеппского, в XVII в. русские священники и диаконы носили длинные широкие одеяния из цветного сукна со стеклянными или серебряными пуговицами от шеи до ног, напоминающие кафтаны-однорядки. Обувью духовенства служили «зеленые, красные, синие сафьяновые сапоги, которые в большом количестве постоянно ввозились персидскими купцами… Что касается их колпаков, то богатые и протопопы носят колпаки из зеленого, красного и черного бархата, остальные – из сукна; под них надевают шапочки из красного сукна, простроченные желтым шелком». Так же одевались и жены духовных лиц: кроме них, такой одежды никто не носил8.
Изменения в покрое светского платья оказали влияние и на одежду для духовных лиц. «Инструкция благочинным приходских церквей» 1828 г. обязывала благочинных наблюдать, чтобы священники, диаконы и причетники носили соответствующую их званию одежду: священники и диаконы – рясы темного цвета, а причетники – платья, приличные духовному чину. Постановлением Присутствия по делам православного духовенства от 16 апреля 1869 г. церковно-служителям было дозволено по желанию носить светское платье и стричь волосы. В XIX в. такое же право предоставлялось клирикам, служащим за границей при посольских и консульских церквах9. Впервые стали носить светское платье священнослужители-обновленцы, а в послевоенные годы это стало позволяться и духовенству Русской Православной Церкви10.
К началу XX в. полностью сложился знакомый нам образ приходского священника – в подряснике, с длинными волосами и бородой: «Волосы Туберозова густы, как грива матерого льва, и белы, как кудри Фидиева Зевса. Они художественно поднимаются могучим чубом над его высоким лбом и тремя крупными волнами падают назад, не достигая плеч. В длинной раздвоенной бороде отца протопопа и в его небольших усах, соединяющихся с бородой у углов рта, мелькает еще несколько черных волос, придающих ей вид серебра, отделанного чернью»11. Отец Христофор Сирийский у Чехова – «маленький длинноволосый старичок в сером парусиновом кафтане, в широкополом цилиндре и в шитом, цветном поясе»12.
Согласно пастырским руководствам конца XIX в., главным критерием в определении надлежащего внешнего вида был критерий «благоразумной меры». Лохматые, непричесанные, грязные волосы, равно как и чрезмерно ухоженные и уложенные по светской моде, расценивались как недопустимые для духовенства. Самыми строгими были оценки внешнего вида священника, совершающего богослужение13.
Вопрос о ношении духовенством светской одежды и о стрижке волос обсуждался на заседании Поместного Собора Русской Православной Церкви 15 марта 1918 г. В результате оживленной дискуссии был выработан проект соборного постановления, которое зачитал митрополит Сергий (Страгородский): «Первое. Рекомендовать духовенству носить установленное платье – подрясник. Ношение рясы оставить на усмотрение самого священнослужителя. Второе – рекомендовать умеренное стрижение волос… Духовенству заграничному, окраинных епархий, учащему в светских учебных заведениях, служащему в светских учреждениях, при исполнении ими физической работы, в дороге и вообще, когда его пастырская совесть позволяет, разрешить ношение светского платья и стрижение волос»14. Основанием для такого подхода к делу послужили, с одной стороны, опора на практику Русской Церкви, а с другой стороны умонастроения в обществе и в самой Церкви того времени15.
Во времена гонений на Церковь в XX в. длинные волосы священнослужителей стали признаком неповрежденного православия (в противовес обновленчеству) и формой исповедничества, свидетельства о верности Христу. Даже находясь в заключении или ссылке, многие оставались верными традиционному облику православного священника. «В лагере, где всех мужчин полагалось из санитарно-гигиенических соображений стричь наголо, Владыка (Афанасий (Сахаров). – А.С.) всегда твердо отстаивал свое право «служителя культа» носить волосы. Много раз начальство покушалось остричь его, но он подавал жалобы в Главное управление лагерей, и начальству пришлось мириться с этим ‘‘непорядком’’»16. «Среди находящихся на вольном поселе-нии в Вологде были в одно время, в 1934– 35 годах, два архиерея – архиепископ Варлаам (Ряшенцев) и епископ Евгений (Кобранов)… Архиепископ Варлаам был в возрасте 55–56 лет, худощавый, прямой, среднего роста, седой, с небольшой полной бородой, с мелкими чертами лица, заостренным носом и удивительно чистыми небольши- ми голубыми глазами…Одет Владыка был в серый, самый простой плащ, из-под которого выглядывал черный подрясник. На голове у него была черного цвета поношенная скуфья»17.
Сегодня в Церкви длинные волосы и борода священников по-прежнему остаются их важным отличительным признаком. Церковный канонист прот. Владислав Цыпин пишет: «Совершенное удаление бороды, хотя и не запрещено канонами, все-таки предосудительно, ибо рассматривается как вызов многовековой традиции и противоречит тому представлению о внешнем виде священника, который сложился в благочестивом народном сознании»18. При этом главными критериями определения длины волос, формы бороды или цвета подрясника остаются эстетические категории вкуса и меры и гигиенические требования чистоты и опрятности. «Умеренно подстриженные волосы, подровненная борода и в меру укороченные усы никак не могут уменьшить духовности священника и подать повод к упреку в щегольстве»19, – пишет архимандрит Киприан (Керн).
II
«Внешность человека, его видимая поступь, походка, телодвижения, образ ведения речи, одежда – служит обнаружением его души и как бы дополнением его нравственной личности»20, – говорит Д.Ф.Певницкий. Поведению клирика в храме и в быту посвящены специальные разделы в учебниках по пастырскому богословию, а размышления об этике, морали и нормах поведения современного священнослужителя можно найти в произведениях церковных писателей XX в. (например, «Пастырской эстетике» прот. Алексия Остапова или «Пастыре на приходе» прот. Ростислава Лозинского). Отсылая читателя к наставлениям опытных пастырей, попробуем ответить на вопрос о том, каким образом соотносится в священнослужителе внешнее и внутреннее и как его внешний облик воспринимается сознанием современных людей.
Мы уже имели возможность убедиться в том, что внешний вид священнослужителя подвержен культурным и социальным изменениям. Под влиянием различных причин видоизменялись длина бороды и волос, детали одежды, цвет головных уборов – неизменным оставалось только то, что лежит на самой глубине: твердое исповедание веры во Христа и свидетельство о Его Церкви.
Похожие процессы происходили везде, где Церковь использовала различные культурные формы: в архитектуре, музыке, богослужении. Мы помним о том, например, что базилику сменил крестово-купольный храм; одноголосие уступило место многоголосным сочинениям, нотная запись вытеснила крюковую; процессия входа в храм трансформировалась в т. н. «малый вход» и т. д. С точки зрения современного человека, для которого культурное наследие Церкви открыто во всем его многообразии, новые формы не вступают в конфликт со старыми, используются вместе и независимо друг от друга и имеют ценность постольку, поскольку говорят о чем-то более важном, чем они сами. Это «более важное» и есть невидимая реальность, духовный мир, неизреченная красота, которую создал Бог и которая нас с Ним соединяет.
Существование культурной формы обеспечивается единством содержания сообщения, которое она несет, и его восприятием. Проще говоря, она живет до тех пор, пока опознается и «прочитывается» в среде своего «обитания». Зададимся вопросом: существует ли сегодня несоответствие между традиционной внешностью священнослужителя и его восприятием? Мы полагаем, что нет. И в благочестивом народном сознании, и в сознании людей, далеких от Церкви, внешний вид священнослужителя продолжает быть формой проповеди о Христе, важной чертой внешнего облика человека, поставленного на особое служение Богу.
Но внешность, какой бы «правильной» она ни была, – только портал, фасад, который открывает путь во внутренние комнаты человеческой души. За разговором о внешности стоит более серьезная тема внутренней культуры пастыря, его молитвенного настроя и в конечном счете церковности в подлинном смысле этого слова. Хорошо благопристойно выглядеть; но еще лучше (и труднее) быть – благочестивым, скромным, любящим. Совместить в себе внешнее и внутреннее, временное и вечное, хоть немного преобразить лицо в облик – и есть главная задача пастыря по отношению к самому себе. И в конечном счете по отношению к Богу, по образу и подобию Которого мы созданы.