В 1380 г. произошла Куликовская битва, в которой был нанесен сокрушительный удар татарам коалицией русских князей, возглавлявшейся московским князем Дмитрием Ивановичем. Победа в битве имела большое значение в истории Руси.
Летописная повесть об этом событии возникла в конце XIV века. В ней уже выдвигается на первый план московских князь Дмитрий Иванович, который, в союзе с двоюродным братом князем Владимиром Андреевичем, с другими русскими князьями и с двумя Ольгердовичам, Андреем Полоцким и Дмитрием Брянским, одержал победу над татарами.
Повесть рассказывает о том, что на Русь пришел нечестивый царь Мамай при поддержке изменника – рязанского князя Олега Ивановича и литовского князя Ягайла. Дмитрий Иванович, стоящий во главе коалиции, выступивший против татар, как благочестивый человек, перед отправлением в поход молится богу и просит благословения у епископа Герасима.
В обычном стиле воинских повестей описывается столкновение русских с татарами и поражение татар на реке Непрядве. Мамай затем терпит поражение еще от хана Тохтамыша и убегает в Каффу, где и погибает. Дмитрий Иванович возвращается победителем, с добычей. Узнав о насилиях Олега Рязанского, он собирается послать против него войско. Рязанские бояре бьют ему челом, и он сажает в Рязани своих наместников.
В литературном отношении летописная повесть связана с традиционной стилистикой и риторическими украшениями, заимствованными из летописных повестей и в особенности из позднейшей редакции жития Александра Невского. По Синодику были приведены имена убитых князей и воевод.
Ближайшей хронологически после летописной повести литературной обработкой сюжета о Мамаевом побоище нужно считать поэтическую повесть «Задонщина» (конец XIV века, автор предположительно Софоний Рязанец). Ее стиль заимствован из литературных традиций Киевской Руси. Образные средства и целый ряд сюжетных подробностей являются подражанием «Слову о полку Игореве»: обращение к «братьям и друзьям», приглашение собраться восславить Русскую землю и победу Дмитрий Ивановича, упоминание вещего Бояна, обращение к жаворонку, соловью, сравнение воинов с турами. Иногда даже нелегко определить, что оказывается порчей текста, допущенной переписчиком, а что является результатом чисто внешнего подражания автора стилю «Слова». Однако появляется характерная для эпохи прибавка «постоять за веру христианскую».
В «Слове» говорилось о том, как готовятся русские войска к походу. В «Задонщине» находим соответствующее место, также говорящее о сборе русских войск. Употребляется такое средство выразительности, характерное для «Слова», как отрицательные параллелизм: «То ни орлы слетелись – выехали посадники из Великого Новгорода».
Как участников похода игорева, так и участников похода Дмитрия Ивановича сопровождают зловещие знамения природы: встают сильные ветры с моря, пригоняют они тучу великую. Из тучи выступила кровавые зори, а в них трепещут синие молнии. Звучит и зловещий крик птиц.
По сравнению со «Словом» в «Задонщине» события развиваются в обратном порядке: в «Слове» — сначала победа русских, потом их поражение, в «Задонщине» наоборот: русские войска сначала терпят поражение (плач о погибших), а потом оправившись, наносят татарам сокрушительный удар (прославление героизма, мужества).
Параллельно тем местам в «Слове», где речь идет о плаче русских жен и затем о плаче Ярославны, в «Задонщине» передается плач жен воевод и бояр, из которых одна обращается с просьбой к Дону «прилелеять» ее мужа, как о том же просила Ярославна, обращаясь к Днепру.
Решительное столкновение русских с татарами происходит тогда, когда выходит из засады запасный полк Владимира Андреевича, который изображается приблизительно в таких же чертах, как и брат Игоря Всеволод в «Слове».
Момент битвы описывается в традиционных формулах для воинской повести: «гремят мечи булатные о шеломы хиновские» и т.д. Но в «Слове черна земля была засеяна костьми русских сынов, а в «Задонщине» – татарскими костями. Перечисляется богатства, добытые в битве русскими воинами.
«Задонщина» заканчивается рассказом о том, что Дмитрий Иванович на поле Куликовом, на реке Непрядве, вместе с братом Владимиром Андреевичем и со своими воеводами становится на костях павших русских воинах и произносит им похвальное слово.
Сходство «Задонщины» со «Словом»:
- повторение целых отрывков,
- повторение композиционных частей (поражение, победа, плач),
- сходность образов, оборотов,
- сходность описания князей.
Будучи в основном подражание «Слову», «Задонщина» не лишена, однако, самостоятельных поэтических достоинств; в ней имеются яркие художественные образы. Она тесно связана с устным народным творчеством, что проявляется в частом употреблении отрицательного параллелизма. Более того в «Задонщине» ни разу не употребляются языческие божества, которыми изобилует «Слово». А из мифологических существ присутствует только Див, которые скорее перенесен сюда чисто механически, без мифологического осмысления. В «Задонщине» проступает умеренная религиозная струя: Дмитрий несколько раз молится, борется «за веру христианскую».
Понятие Русской земли в «Задонщине» уже напрямую ассоциируется с Московским княжеством во главе с Дмитрием Ивановичем (мысль об утверждении главенства Москвы). Показательно, что вопреки исторической действительности, автор говорит о том, что к московскому князю помогали все князья русские. Тогда как мы знаем, что это было не так и что Олег Рязанский и Ягайло Ольгердович Литовский были в союзе с Мамаем.
Не случайно, что в то время, когда для русского народа возникла перспектива его национального возрождения и государственной независимости от Золотой Орды, автор обратился к величайшему поэтическому памятнику Киевской Руси, насквозь проникнутому высокой гражданской идеей национального единства, свобод и народной чести. Главным отличием «Задонщины» от «Слова» является эмоциональный тон: в «Слове» это горесть, скорбь и жалость о погибших, о тяжелой участи Русской земли, в «Задонщине» — радость и торжество по поводу победы над врагом. Здесь же проявился новый экспрессивно-эмоциональный стиль, который проявился в характере прославления московского князя и в прямой речи героев.
Третье произведение, посвященной куликовской битве, известно под именем «Сказание о Мамаевом побоище» (первая четверть XV века). Его сюжет осложнен большим количеством эпизодов и исторических и легендарных подробностей, не одинаковы в различных редакциях. В нем наиболее подробно повествуется о всех перипетиях Куликовской битвы. В основном же все редакции «Сказания» объединяет идея героического подвига русского народа в борьбе с врагом под предводительством московского князя, который выделяется своей воинской доблестью, высотой душевных качеств и примерной религиозностью.
В «Сказании» мы находим ряд эпизодов и деталей, какие не встречаются ни в летописной повести, ни в «Задонщине». К ним относятся письма Олега Рязанского, Мамая и Ягайла, Андрея и Дмитрия Ольгердовичей, плач супруги Дмитрия Ивановича Евдокии, раскаяние Олега, знамения и приметы, предвещающие поражение татар, розыски раненого Дмитрия и др.
Заимствование из устных преданий:
- поединок Пересвета с Челубеем (в былинных традициях)
- посещение Дмитрия монастыря,
- обмен Дмитрия одеждой с боярином Михаилом Бренком,
- эпизод гадания Дмитрия перед сражением (слушает землю, птиц и зверей).
Встав в поле и повернувшись к стану татарскому, слышат Дмитрий Иванович и Дмитрий Волынец сильный шум. А у русских полков была тишина. Поняли, что это добрая примета. Затем Волынец долго «слышал» землю, поникнув к ней ухом. И сказал, что слышал вопли татарской женщины и скорбь русской. Это значит, что татары будут побеждены, но и русских много падет.
В одном из списков «Сказания» мы находим явные песенные вставки, к числу которых принадлежит описание выезжающего против Пересвета татарского богатыря, восходящее к былинному описанию встречи Ильи Муромца с Идолищем поганым.
В «Сказании имеются отдельные самостоятельно созданные удачные поэтические картины, связанные с народно-поэтической традицией. Такова прежде всего картина русского войска, открывающаяся глазам Дмитрия с высокого места. На знаменах выделяется спасов образ, как солнечное светило, испускающее лучи и всюду светящееся, шумят распущенные стяги, простирающиеся, как облака, гребни шлемов развиваются, как огненное пламя.
В «Сказании» проявляются черты стиля монументального историзма (былинные приемы, народные придания, художественный вымысел) и экспрессивно-эмоционального стиля (элементы психологизма, внимание к чувствам героев, нагнетание напряжения).
Как можно пересказать события сражения
8 сентября 6888 года по старому летоисчислению (от Сотворения Мира), или 21 сентября по новому, от Рождества Христова, на Куликовом поле, в излучине рек Дона и его притока Непрядвы, сошлись два войска: князя Московского Дмитрия Ивановича, сына Калиты, против ордынского темника Мамая. Формально войском Орды командовал хан Тюляк, но настоящим инициатором и командиром грабительского вторжения был Мамай. А повод и причины нашлись – Русь отказалась платить непосильную дань. И не платила её уже три года. А после того, как два года назад разбила на реке Воже татаро-монгольское войско под предводительством хана Бегича, тоже посланного Мамаем для «вразумления» непокорного русского князя, Мамай стал собирать войска из пределов и улусов западной Орды, подвластной ему и его ставленнику.
Дружины князей и народное ополчение собралось под Коломной, где прошёл смотр войск, а потом конные и пешие рати ускоренным маршем двинулись в южные пределы Русской земли, на самую границу Дикого поля, где начинались уже владения Орды. 26 августа войска переправились через Оку, вступив в пределы земли рязанской. Дмитрий знал о секретных переговорах о союзе между рязанским князем Олегом и Мамаем, но ему нужно было выиграть время, и он рискнул идти через земли своего врага. Но Олег не напал – видимо, посчитал, сколько рати у князя Московского и не рискнул связываться со столь сильным войском.
6 сентября объединённая рать русских князей вышла к Дону, где Дмитрия ждал гонец с письмом от Сергия Радонежского, в котором старец благословлял князя на битву за землю русскую. В ночь на 7 (20) августа полки переправились через Дон.
Сутки ушли на построение и ожидание, и 8 (21) августа напротив русских полков выстроились полки Орды.
Князь московский встал в ряды Большого полка, в одежде простого воина, а его доспехи надел воевода Бренок, сев при этом на коня, похожего на княжеский. Согласно преданию, князь вызвал на бой самого Мамая, но тот передал через глашатая высокомерный ответ, что со своими данникам не сражается – для этого у него есть тысяцкие. И выставил на поле бое своего поединщика – командира личной тысячи Темир-Бека, или, как его называли потом в летописях, Челубея. В ответ из русских рядов выехал монах Пересвет – бывший ростовский боярин, служивший в своей мирской жизни в дружине ростовского князя.
В результате скоротечного боя погибли оба поединщика, но конь вынес Пересвета в ряды своего войска, а это считалось победой. Челубей остался лежать на поле боя, а обозлённый Мамай двинул вперёд наёмную фряжскую пехоту. Битва началась.
Выстроенный впереди всех передовой полк вступил в битву раньше всех, на него обрушилась латная пехота генуэзских наёмников, которые считались лучшими пешими бойцами того времени. С флангов шла лёгкая конница вассалов Орды – касогов, кыпчаков и половцев.
Сражение шло с переменным успехом, хотя монгольских войск было больше. Но русские воеводы умело маневрировали резервами, отражая попытки ордынцев прорваться на разных участках битвы. И только в сече с полком Левой руки у воинов Орды стал намечаться прорыв через русские порядки. После того, как в ряды этого полка постепенно ввелись резервы Запасного или Засечного полка, но ордынская конница всё-таки прорвала ряды пешей рати, Мамай решил, что больше резервов у русских нет, и бросил в бой свою отборную тяжёлую кавалерию. Над русским войском нависла угроза окружения. И только тут из густой дубравы во фланг наступающим туменам ударил Засадный полк на свежих конях. Всадники и кони этого Засадного полка были закованы в металлические латы. Это была своеобразная гвардия князя Дмитрия.
Она и переломила ход сражения. Часть отсечённых этим полком ордынцев была вытеснена в реку и безжалостно вырублена, а вторая, большая часть, побежала к Красному холму, ставке Мамая. Мамай пытался остановить бегущих, но когда понял, что это бесполезно, бежал со своим охранными сотнями сам.
Князь Дмитрий, бившийся в первых рядах своего войска, был не раз ранен и, в конце концов, упал от потери крови. Позже его нашли и спасли.
Так была одержана первая большая победа над войсками Золотой Орды. Мамай после поражения бежал в Крым, где его позже убили лазутчики законного Верховного Хана Тохтамыша.
КУЛИКОВСКИЙ ЦИКЛ: «ЗАДОНЩИНА» И ПОХВАЛА ДМИТРИЮ ДОНСКОМУ
Духовное и политическое движение, питающее возрождение православно-славянского патриотизма, считает памятный день Куликовской битвы началом новой эпохи. Победа христианского войска над ордами Мамая после полутораста лет татарского ига стала первым знаком того, что цивилизация, исчерпавшая, казалось бы, свои силы, восстает из небытия. Если в течение предшествующих десятилетий русские священнослужители нередко обращались к самим татарам за необходимой светской поддержкой своей духовной власти, то после Куликовской битвы они поняли, что могут рассчитывать на новую военную и административную силу, зарождающуюся в русском христианстве. И тут Церковь мобилизует все свои моральные, материальные, пропагандистские и организаторские возможности. При поддержке Церкви борьба за независимость и гегемонию на русских землях, которая в противном случае ограничилась бы местными рамками, принимает надгосударственный характер. Вся православная славянская Церковь, черпая из духовного наследия своих наиболее прогрессивных центров, от Болгарии до Москвы, от Сербии до Новгорода, Рязани и Пскова, идет в настоящий крестовый поход «за землю за русскую и вѣру крестьяньскую». Если южнославянские ученые вносят вклад в разработку более зрелой религиозной концепции и нового литературного стиля, то местные священнослужители обращаются к древним формулам киевской традиции. Они переносят из рукописей, сохранявшихся и переписывавшихся в годы ига, в новые тексты вдохновляющие слова Илариона и «Повести временных лет», наставления Мономаха и эпитеты, рожденные легендой об Александре Невском.
Литературные сочинения, вдохновленные победой на Куликовом поле в 1380 г. и отредактированные в конце XIV — первой половине XV в., составляют цикл, в котором разнообразие эпического, повествовательного, агиографического и ораторского стилей обретают, как в древнейшей киевской литературе, свой общий знаменатель в летописной технике изложения. В эпоху христианского возрождения в начале XIV в. летописная интонация с типичным для нее чередованием чисто хроникальных элементов (которые лежат в основе всякой «летописи» как чистого «описания лет») и более повествовательных, скорее «романного» характера (откуда и родились «повесть», «роман», «рассказ»), еще раз обобщает на тематическом фоне конкретного исторического отрезка произведения различных авторов и представляет их нам как единую Книгу, древнюю и вечно обновляемую Книгу русской христианской истории.
Летописный отчет (в полном смысле этого слова) о подвиге на поле Куликовом был создан уже в конце XIV в. и вошел в Новгородскую Четвертую летопись, а впоследствии и в другие летописные своды. В выражениях, напоминающих воинские повести XIII в. и развивающих их формальные приемы, летописец излагает наступление татарских полчищ Мамая, к которому присоединяется русский князь-предатель Олег Рязанский. Объединившись в святой союз под предводительством великого князя Московского Дмитрия Ивановича, христианские войска нападают на врага и 8 сентября, в светлый день Рождества Богородицы, одерживают победу близ реки Непрядвы. Мамай, на которого напал также татарский предводитель Тохтамыш, бежит в Кафу и там умирает. Дмитрий Иванович в сиянии славы приводит к повиновению восставший город Рязань.
То же повествовательное «плетение», с лирико-эпическими фигурами, отражающими заботу о форме, проявившуюся более явно, нежели в летописном тексте, мы наблюдаем и в более позднем произведении, к которому уже несколько десятилетий проявляют интерес современные филологи. Речь идет о сочинении, известном нам в шести рукописных редакциях, созданных в разное время (XV, XVI и XVII в.) и, по-видимому, не восходящих к единому протографу. Как правило, заглавием «Задонщина» обозначают все редакции эпопеи, хотя в некоторых рукописях фигурируют и иные заглавия: «Слово о великом князе Дмитрее Ивановиче и о брате его князе Владимире Андреевиче, яко победили супостата своего царя Мамая», «Похвала великому князю Дмитрию Ивановичю и брату его Володимеру Ондрѣевичк)». Судя по надписям, предшествующим некоторым рукописям, сочинение было первоначально отредактировано рязанским монахом Софонием, который был, по-видимому, свидетелем изложенных событий.
Мы имели уже случай говорить о «Задонщине» в связи со «Словом о полку Игореве». Поскольку в «Задонщине» восхваление победы на Куликовом поле повторяет образы и стилистические формулы знаменитой и столь много обсуждаемой поэмы об Игоре Святославиче и его неудачном походе против половцев, большинство критиков сочло «Задонщину» плагиатом или переработкой. Эти повторы и переклички доказывают предшествование и, следовательно, подлинность «Слова». Учеными противоположного лагеря, отрицающими оригинальность «Слова о полку Игореве», была выдвинута гипотеза, что как раз «Задонщина» является моделью, которой, дескать, воспользовались возможные плагиаторы XVIII в. Мы не собираемся здесь затевать дискуссию о различных аспектах этого вопроса. Ограничимся тем, что подчеркнем правомерность версии «плагиата» в свете традиции литературной техники, которую мы до сих пор изучали. В «Задонщине» нас больше интересует не столько точное определение ее связи со «Словом» и характер его влияния, сколько то, как выражалась возрождающаяся энергия изложения XV в. Считать ли зачин Софония («… удчи бо нам, брате, начати повѣдати иными словесы… о полку великого князя Дмитрея Ивановича и брата его князя Владимера Андрѣевича. …похвалим вѣщаго Бояна горазна гудца в Киеве. Тот бо вѣщий Боянъ, воскладоша горазная своя персты на живыя струны…»+) оригинальным или же признать в нем перевес отголосков более древнего произведения — стилистическая сущность его и значение остаются неизменными. «Братия и друзи и сынове рускии», — к которым обращается автор «Задонщины» должны присоединиться к его хвалебному гимну, выдержанному в типичной для XV в. манере, подхватывающей интонацию древних риторических обращений местного эпоса и «плетущих словеса» писателей южнославянской школы. Говорит Софоний, и нам слышится отголосок слов Епифания Премудрого: «Слово плетущи и слово плодящи, словом почтите мнящи нареку…»
+.
Между «Словом» и «Задонщиной» есть много общего, но между «ими существуют и принципиальные различия: в то время как «Слово» все пропитано элементами язычества, «Задонщина» находится в большем соответствии с известной нам общей древнерусской традицией (и, в частности, с патриотически-религиозным духом начала XV в.) и полностью построена на христианских темах. Дмитрий Иванович и его воины не только жаждут битвы и подвигов (хотя и они, как Игорь Святославич, мечтают испить «шеломомь своимь воды быстрого Дону»), но особенно важно для них намерение не пощадить «живота своего за землю за Рускую и за вѣру крестьяньскую» и наступить «с своими сильными полкы на рать поганых».
Даже если считать «Задонщину» вариацией на темы, более полно разработанные в «Слове», нельзя отрицать значительную оригинальность в самой «имитации». Плачу Ярославны о поражении и пленении Игоря соответствует в «Задонщине» плач вдов по павшим на Куликовом поле. Подобно Ярославне, они обращаются к реке. Если бы мы не ссылались на «модель» «Слова», нам и в голову не пришло бы видеть в «плагиате» какие-то отрицательные черты, и мы оценили бы всю его гармонию: «И воспѣли бяше птицы жалостные пѣсни — всплакашася вси княгини и боярыни и вси воеводские жены о избиенных. Микулина жена Васильевича Марья рано плакаша у Москвы града на забралах, (44) а ркучи тако: «»Доне, Доне, быстрая река, прорыла еси ты каменные горы и течеши в землю Половецкую. Прилѣлѣй моего господина Микулу Васильевича ко мнѣ!» А Тимофѣева жена Волуевича Федосья тако же плакашеся, а ркучи тако: «Се уже веселие мое пониче во славном граде Москве, и уже не вижу своего государя Тимофея Волуевича в животѣ!» А Ондрѣева жена Марья да Михайлова жена Оксинья(45) рано плакашася: «Се уже обѣмя нам солнце померкло в славном граде Москвѣ, припахнули к нам от быстрого Дону полоняныа вѣсти, носяще великую бѣду: и выседоша удальцы з боръзыхъ коней на суженое мѣсто на полѣ Куликове на речке Непрядве!»»+
«Задонщина» вся построена на древних мотивах, ученых и народных, сплетенных с большим мастерством. Чтобы понять их смысл, нам следует не выискивать отдельные «новые» значения, но, скорее, — оценить совершенный синтез формы. В прославлении Куликовской битвы оживают века литературной и идеологической тенденциозности, и, как некогда, вновь пульсирует кровь славяноправославного патриотизма. Восторг, вызванный удачным крестовым походом на степь, возрождает мотивы киевской эпохи: о борьбе с печенегами и половцами «Задонщина» вспоминает, именуя «половецкой землей» пространства, где теперь свирепствуют татарские орды. Воспроизводятся принадлежащие дедовскому наследию образы и слова, звучавшие не только в «Слове о полку Игореве», но и в летописях и «Словах» о победах и горестях земли Русской. Пафос «Задонщины» — в восхвалении жертв, прославлении тех, кто на поле Куликовом, по словам великого князя Дмитрия Ивановича, «положили есте головы своя за святыя церькви, за землю за Рускую и за вѣру крестьяньскую».
Главная сложность анализа этого произведения связана, однако, не с перекличкой его со «Словом о полку Игореве», а скорее всего с тем, что по шести дошедшим до наших дней разным рукописям затруднительно реконструировать единый текст; который с достаточной достоверностью можно считать первоначальным. В этом плане предпринимались неоднократные и вполне достойные уважения попытки, но глубокий анализ не позволяет считать их в полной мере удавшимися. Практически у нас нет до сих пор одной «Задонщины», а имеется несколько «Задонщин», что лишний раз демонстрирует, сколь далека была древнерусская цивилизация от концепции индивидуального литературного творчества. Каждый текст как в летописных сводах постоянно переделывался, резался, сливался с другими произведениями.
Развитие Куликовского цикла (т. е. создания все новых и новых вариантов изначального летописного рассказа о битве с Мамаем и победе над ним) представлено не только «Задонщиной», но и другим произведением, также дошедшим до наших дней в нескольких рукописных редакциях, наиболее пространная из которых восходит к XVII в. Это произведение, известное под названием «Сказание о побоище Мамаевом с князем Дмитрием Ивановичем», черпает материал частью из «Задонщины», частью — из других устных и письменных источников, — их авторы далеко не всегда известны. Возможно, богатство его мотивов объясняется более поздней синтетической обработкой всего Куликовского цикла, из которого мы знаем только несколько отдельных текстов.
Первая победа в освободительной борьбе против Орды закладывает основу не только возрожденного русского христианского сознания, но и нового мифа, связанного с личностью великого полководца. Как и во времена Александра Невского, восхваление любимого героя влечет за собой слияние эпико-повествовательных и агиографических элементов, стилизующих фигуру князя-воина в образ некоего «светского святого».
Вскоре после смерти победителя Куликовской битвы в стиле «плетение словес» агиографами болгарско-сербской школы было создано его житие под заглавием «Слово о житии и о преставлении великаго князя Дмитриа Ивановича, царя рускаго». В конце XIV в. великий князь Московский еще не носил титула «царя», но, по-видимому, автор сочинения (или, скорее, его более поздний редактор) называет Дмитрия Донского властителем всех русских земель, чтобы исторически оправдать позднейшие амбиции его династии. Во всем изложении жития полководца доминирует идея миссии Москвы: мощь Москвы вызывает зависть и гнев Мамая; она же обеспечивает в итоге триумф Веры. В «Слове о житии и преставлении Дмитрия Ивановича» более, чем в других произведениях этой тематики, подчеркивается противопоставление христианской Москвы Мамаю, врагу Церкви и фанатичному приверженцу Магомета: «…от всток и до запад хвално бысть имя его, от моря и до моря, и от рѣкъ до конець вселеныа превознесеся честь его. Царие земстии, слышаще его, удивишася, и многыа страны ужасошася.
Врази же его взавидѣша ему, живущии окрестъ его, и навадиша на нь нечьстивому Мамаю, так глаголюще: «Дмитрий, великый князь, себе именует Руской земли царя, и паче честнѣйша тебе славою, супротивно стоит твоему царствию». Он же наваженъ лукавыми съвѣтникы, иже христианскы вѣру дръжаху, а поганых дѣла творяху, и рече Мамай княземъ и рядцамъ своим: «Преиму землю Рускую, и церкви христианскыя разорю, и вѣру их на свою преложу, и велю покланятися своему Махмету. Идеже церкви были, ту ропаты(8) поставлю и баскаки(9) посажаю по всѣм градомъ рускымь, а князи рускыа избию».+
+
В противоположность нечестивцу Мамаю Дмитрий Иванович — живой символ христианской чистоты. Готовясь к битве, он уповает на божественное покровительство и заступничество Богородицы больше, чем на силу своего войска. Молитва, обращенная к Богоматери, клятва верности, произнесенная его воинами перед битвой, вмешательство сражающихся ангелов вносят в «воинскую повесть» тон «жития святых»: «Слышавше же князь Дмитрий, и въздохнув из глубины сердца к Богу и к пречистѣй его Матери, и рече: «О, пресвятая госпоже Богородице-дево, заступнице и помощнице миру, моли Сына своего за мя грѣшнаго, да достинъ буду славу и живот свой положити за имя Сына твоего и за твое, иноя бо помощница не имамы развѣе тебе, Госпоже…
…И призва велможя своя и вси князи Рускыа земля, сущаа под властию его, и рече к ним: «Лѣпо есть намь, братие, положити главы своя за правовѣрную вѣру христианскую, да не преяти будут гради наши погаными, ни запустѣют святыа Божиа церкви»…. И отвѣщашя ему князи рускые и велможя его: «Господине рускый царю! Ркли есмя, тобѣ служа, живот свой положити, а нынѣ тебе дѣля кровь свою прольемь, и своею кровию второе крещение приимемь»»+.
Автор «Слова о житии» заботится о том, чтобы представить великого князя Московского не только избранным защитником веры отцов, но и продолжателем династической традиции, восходящей к Киевской Руси и Владимиру. Эти исторические ссылки недвусмысленно показывают, в какой степени сохраненное Церковью русско-христианское наследие питало московские устремления: «И въсприимъ Авраамлю доблесть,(13) помолився Богу и помощника имуще святителя Петра,(14) новаго чюдотворца и заступника Рускыа земля, и поиде противу поганаго, аки древний Ярославь, на злочестиваго Мамаа, втораго Святоплъка.(15) И срѣте его в татарскомь полѣ, на рѣцѣ Дону. И сступишяся плъци, аки тучи силнии, и блеснушася оружиа, аки молниа в день дождя. Ратнии же сѣчахуся за рукы емлюще, по удольем же кровь течаше, и Донъ рѣка потече с кровию смѣсившеся, и главы татарьскы акы камение валяшеся, и трупиа поганыхъ акы дубрава посѣчена. Мнози же достовѣрнии видяху аггелы Божиа, помогающа христианомъ. И поможе Богъ князю Дмитрию, и сродници его, святаа мученика Борис и Глѣбь; и окааный Мамай от лица его побѣже. Треклятый же Святоплъкъ в пропасть побѣже, а нечьстивый Мамай без вѣсти погыбе…»+
В отличие от непосредственно входящих в Куликовский цикл произведений, «Слово о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича» не сосредоточено исключительно на битве с татарами, но многие свои страницы посвящает последующему житию того, кто «Землю Рускую управляше, на престолѣ сѣдяше… царскую багряницю и вѣнець ношаше… а крестъ Христовь на раму ношаше… поистинѣ явися земный аггелъ, небесный человѣкъ»+.
Все риторические приемы древней и новой литературных традиций Slavia Orthodoxa сплетены ради доказательства, что этот государь и воин достоин быть причисленным к лику святых. Когда Дмитрий Донской умирает и его лик освещается ангельским светом, супруга Дмитрия обращает к небу плач-причитание, весь загроможденный топосами: «Цвѣте прекрасный, что рано увядаеши? Винограде многоплодный, уже не подаси плода сердцю моему и сладости души моей! Чему, господине мой милый, не възриши на мя, чему не промолвиши ко мнѣ, чему не обратишися ко мнѣ на одрѣ своемъ? Ужели мя еси забыл? … Солнце мое, — рано заходиши, мѣсяць мой свѣтлый, — скоро погибаеши, звѣздо всточная, почто к западу грядеши? … За многоцѣнныа багряница(28) — худыа сиа и бѣдныа ризы приемлеши, не моего наряда одѣание на себе въздѣваеши, и за царскый вѣнець худымь симь платомъ главу покрываеши, за полату красную гробъ си приемлеши! Свѣте мой свѣтлый, чему помрачился еси? Горо великаа, како погыбаеши! Аще Богъ услышит молитву твою, помолися о мнѣ, о своей княгини…»+
Сочинение заканчивается похвалой успошему князю, написанной от лица самого автора, который использует цепь риторических вопросов («Аггела ли тя нареку? Но в плоти суща агтелскы пожилъ еси. Человѣка ли? Но выше человѣчьскаго сущъства дѣло свершилъ еси… Авраму ли тя уподоблю?… Исаака ли тя въсхвалю?.. Израиля ли тя възглаголю?»+), — что заставляет вспомнить о стиле Епифания Премудрого в надгробной речи святому Стефану.
Софоний Рязанец_
Битва Бояре Великое княжество Литовское Древняя Русь «Задонщина» Информация История Киев Князь Куликовская битва Монастырь Монах Ордынский выход Памятник Русь «Слово о полку Игореве» Царь Батый Боян Игорь Святославич Мамай Ягайло Владислав 8 СН 1380
«Задонщина» — памятник древнерусской литературы к.ХIV в., посвящённый Куликовской битве. Авторство приписывается Софонию Рязанцу. В двух списках «3адонщины» он назван в заглавии автором произведения. В Тверской летописи имеется небольшой отрывок текста, близкий отдельными чтениями к «3адонщине» и «Сказанию о Мамаевом побоище», начинающийся такой фразой: «А се писание Софониа Резанца, брянского боярина, на похвалу великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его князю Володимеру Андреевичу» (перед этой записью стоит дата Куликовской битвы — 1380). Седельников А.Д. обратил внимание на сходство этого имени с именем рязанского боярина из окружения рязанского князя Олега — Софония Алтыкулачевича (Олег Рязанский в 1380 собирался выступить на стороне Мамая).
Посещение Великим князем Дмитрием преподобного Сергия Радонежского. Алексей Кившенко
Т.о., Софоний Рязанец, бесспорно, как-то связан с памятниками Куликовского цикла. Но можно ли считать его автором «Задонщины»? В некоторых списках основной редакции «Сказания о Мамаевом побоище» Софоний назван автором этого произведения. В самом тексте документа о нём сказано как о человеке по отношению к автору «3адонщины» постороннем: «Аз же помяну резанца Софония…». На основании этого чтения «3адонщины» исследователь Куликовского цикла Назаров И. ещё в 1858 утверждал, что оно определяет Софония как предшественника автора произведения. Позже гипотеза об авторстве Софония была рассмотрена Дмитриевой Р.П., которая пришла к выводу, что Софоний не был автором «3адонщины»: «…последний ссылается на Софония как на поэта или певца своего времени, творчеству которого он склонен был подражать». Видимо, Софоний был автором не дошедшего до нас ещё одного поэтического произведения о Куликовской битве, поэтические образы которого повлияли на авторов и «3адонщины», и «Сказания о Мамаевом побоище».
Васнецов Виктор Михайлович. Единоборство
Это предположение согласуется с гипотезой академика Шахматова А.А. о существовании несохранившегося «Слова о Мамаевом побоище». Возможным автором был в XV в. монах Кирилло-Белозерского монастыря Ефросин. Повесть противопоставляется «Слову о полку Игореве», описывающему поражение русских войск в борьбе с половцами и блестящую победу вооружённых сил Руси во главе с московским князем Дмитрием. Время написания Софонием «Задонщины» определено академиком Тихомировым М.Н. в его работе «Древняя Москва». Основываясь на том, что в тексте «Задонщины» перечислены города, до которых донеслась слава о Куликовской победе, и среди них названа столица Болгарского царства город Тырнов, завоёванный турками в 1393, Тихомиров М.Н. пришёл к заключению, что первоначальный текст «Задонщины» был составлен не позднее этого года.
Куликовская битва
Эта приблизительная датировка м.б. уточнена на основании др.указания в тексте «Задонщины». Софоний Рязанец, вычисляя время, прошедшее со времени битвы на Калке до великой победы над татарами, называл число в 160 лет. Т.к. битва на Калке произошла 31 МЙ 1223, то путём прибавления 160 лет мы получим 1383. Это, конечно, не год Куликовской победы, но год написания Софонием «Задонщины» — поэмы, прославляющей Куликовскую победу.
Куликовская битва
Битва на Куликовом поле в 1380 г. Из рукописи «Сказание о Мамаевом побоище». XVII в.
Академия Академия наук Битва Битва на Калке Булгарское царство Бояре Великий князь Князь Куликовская битва Летопись Монастырь Памятник Политическая борьба Полк Половцы Русь Рязань Старая «Сказание о Мамаевом побоище» «Слово о полку Игореве» Современное общество Татары Тверское княжество Царь Человек Дмитрий Иванович Мамай Софоний Рязанец Шахматов А.А. 31 МЙ 1223 8 СН 1380 1393 1858 1893 1965