Жил на свете один человек, который больше всего в мире и больше самой жизни своей любил Бога и Его слова. Не так сладок лакомке мед, не так желанны горсти сияющих камней любителю драгоценностей, как сладки и желанны были этому человеку молитвы. Молясь, он пел, ибо любил Бога, а влюбленным свойственно петь. Часто хотелось ему, чтобы весь мир пел вместе с ним, и тогда человек этот звал на молитву всю вселенную. «Молитесь со мной горы и холмы, – восклицал человек, – молитесь птицы, звери, солнечный свет и дождевые капли, раскаты грома и мерцающие звезды!» «Всякое дыхание да хвалит Господа!»
В это время сердце молящегося человека было горячо. Как к котлу, стоящему на огне, не подлетают близко нечистые мухи, так далека от сердца молящегося человека была всякая нечистая и скверная мысль. Но иногда прекращает молитву даже самый горячий молитвенник. Прекратил молитву, стал беспечен однажды и тот, о ком идет наш рассказ. Давид звали его. Он был царь, носящий в груди пророческий огонь.
Этот огонь не горит всегда с одинаковой силой. Однажды вечером, когда пророческий дух не волновал сердце царя, а молитва не согревала его изнутри, Давид «прогуливался на кровле царского дома и увидел с кровли купающуюся женщину; а та женщина была очень красива» (2 Цар. 11: 2).
Народ говорит, что мужчина любит глазами, а женщина – ушами. В этих словах много правды. Нашу праматерь в раю змей обольстил льстивым шепотом, а царя Давида сверг с высоты святости через око. Давид ввел женщину в свои покои, спал с нею, и она сделалась беременна. А поскольку женщина не была свободна, и муж был у нее, Давид приказал взять этого мужа в самое опасное место шедших тогда боев, чтобы убили его там наверняка. Так углубил царь свое падение и рабство, к цепи блуда добавив цепь убийства.
У евреев не было слова «совесть». Совесть была, а слова не было. Его заменяло выражение «страх Божий» и «память Божия». Если эта память уходила, человек становился бессовестным. Ничто внутри не шептало ему о нравственном законе и об ответственности. Ничто не напоминало, что Бог здесь, и Он все видит. Для уснувшей совести становился необходимым пробуждающий голос извне. Такой голос донесся до царя из уст пророка Нафана. Пророк не обличил царя прямо, но описал ему ситуацию, в которой бессердечный богач, владелец множества овец, повелевает забрать единственную овцу у бедняка, чтобы приготовить угощение для гостя. Эта словесная картина была так отвратительна, что царь разгневался и сказал: «Достоин смерти человек, сделавший это» (2 Цар. 12: 5).
О, горе! Горе нам, людям, потому что даже лучшие из нас замечают мелкие детали чужих грехов и остаются слепы к своим собственным злодействам. Оцеживают комаров люди и проглатывают верблюдов, по слову Иисуса Христа.
Пророк Нафан обличает царя Давида. Миниатюра Парижской псалтири Х век. Когда гнев царя был излит в словах угрозы, Нафан сказал: «Ты – этот человек». И еще много угроз произнес пророк, которые со временем исполнились в точности. А Давид сказал: «Согрешил я перед Господом».
И хотя Нафан утешил царя словами о прощении, раненное грехами сердце Давида стало слезить так, как слезит засоренное пылью око. Покаянный псалом излился из Давидовой души, псалом, который вот уже много столетий читают все, в ком совесть нечиста.
Мессия в начале Евангелия от Матфея назван «Сыном Давида, Сыном Авраама». Авраам жил раньше Давида, но в этом родословии Давид поставлен первым. Это потому, что именно кающиеся люди, плачущие о грехах, подобно Давиду, приходят в чудный мир веры. Покаяние – главное условие примирения с Богом. Все остальное придет потом и приложится. Пойдем же, пойдем вслед за согрешившим пророком, чтобы в кратких словах и буквах его плача найти себя самих, свою душу и свою надежду!
***
Если бы суд земной судил царя, то судил бы он его за грех против Урии и его жены. Первого он убил, а вторую обесчестил. Земной суд требовал бы извинения перед вдовой и материальной компенсации. Вместо этого Давид чувствует себя виновным перед Единым Богом. Его забыл царь и поэтому согрешил. «Тебе, Тебе единому согрешил я и лукавое пред очами Твоими сделал», – говорит царь. Мы тоже грешим не почему иному, как потому, что забываем о Боге. Не исполняем краткую по словам и тяжкую по трудам заповедь, данную Аврааму: «Ходи предо Мною и будь непорочным». Кого бы ни обидел человек, что бы ни сделал, всегда он виновен – кроме людей и больше, чем перед людьми, – перед Богом, взвесившим наше дыхание.
Давид пробует оправдаться тем, что рожден он в грехе и зачат в беззаконии. От Адама течет в наших жилах зараза греха. Умножается эта зараза со временем, нет сил остановить ее, и «кто родится чистым от нечистого? Ни один» (Иов 14: 4). Но сердце пророка быстро останавливает течение мыслей самооправдывающихся. Не надо оправдывать себя самого. «Не дай уклониться сердцу моему к словам лукавым для извинения дел греховных» (Пс. 140: 4).
Далее молитва царя льется, как один поток покаяния и смиренного сознания своей неправды.
«Окропи меня иссопом, и буду чист…»
«Отврати лице Твое от грехов моих…»
«Сердце чистое сотвори во мне, Боже…»
«Не отвергни меня от лица Твоего и Духа Твоего Святаго не отними от меня».
«Возврати мне радость спасения Твоего…»
Все это слишком хорошо нам известно. Все это может стать для нас преступно-привычным, таким, что ни слез, ни вздохов не родит душа, хотя знакомые слова читаются часто.
Заметим хотя бы контраст, который должен сопровождать покаяние. «Радость спасения» просит тот, кто ощутил «печаль и горечь погибели». Духа Святого просит не отнимать тот, кто ощутил великую потерю – утрату благодати. Кости сокрушились, уста слиплись и запеклись, сердце почернело и загрязнилось. Лишь потому, что это ярко переживает и чувствует пророк, он просит: «не отними», «возврати», «исцели», «очисти».
***
Но далее нас ждут находки удивительные. Ободритесь, грешники! Давид говорит: «Научу беззаконных путям Твоим, и нечестивые к Тебе обратятся».
Что ты говоришь, Давид?! Тебе ли, прелюбодею и заказчику убийства, обращать нечестивых? Есть ли еще кто-нибудь беззаконнее тебя? Кого называешь нечестивым и беззаконным ты, сам нарушивший главные заповеди?!
«Не судите меня, – говорит Давид. – Успокойтесь. Я не дерзнул бы это произнести, если бы Дух Святой не двигал моими устами. Я сказал то, на что никогда бы не дерзнул сам, без содействующей моему покаянию благодати».
Вот он, закон! Если согрешит человек, то пусть кается, а не отчаивается. И если покается, то сможет привести и других к покаянию! Покаявшийся грешник – лучший проповедник. Лучший потому, что не гордится, не унижает беззаконника внутри своей души. Лучший потому, что знает душу грешника и знает адское томление внутри ее. Здесь ветхозаветная история достигает высот грядущего Евангелия. Потому что именно отрекшемуся, но покаявшемуся Петру даны ключи рая. Потому что бывший гонитель – Павел – покаялся и больше всех потрудился в проповеди Христова Евангелия.
Увидишь грешника – удержись судить его до времени. Если обратится он, то приведет ко Христу намного больше душ, чем приведут мнимые праведники, склонные к заносчивости и высокомерию.
***
И еще в одной яркой черте история Давида предвосхищает Новый Завет. В Законе есть жертвы за грех, жертвы повинности и много других жертв. Но царь не ими хочет оправдаться. Сотни овец и волов он принес бы. Лучший фимиам возжег бы. В лучшие трубы повелел бы трубить самым искусным левитам. Вместо этого Давид ищет оправдания в сокрушении перед Богом, в смирении перед Ним: «Жертвы Ты не желаешь… Жертва Богу – дух сокрушенный; сердца сокрушенного и смиренного Ты не презришь, Боже».
Еще первый каменный Храм не построен, а уже звучит слово о том, что не жертвой, а смирением оправдывается человек. Неужели бесполезен будущий Соломонов труд? Нет, не бесполезен. Храм нужен, и он будет построен. Но жертвы Храма – жертвы прообразовательные. Они лишь – тени и образы. На Христа они указывают, но поверит в Христа не тот, кто усерден к жертвоприношению, а тот, кто носит в себе смиренный помысел и осознает себя грешником, нуждающимся в помиловании.
***
Псалом этот важен чрезвычайно. Его стихи вошли во святое святых литургии – в Евхаристический канон. Этот псалом читается в домашних молитвах, в чине утрени, в последовании третьего часа, в чине исповеди, в панихиде и всевозможных молебных пениях. Особенно в Великий пост слышны часто в церкви от лица молящихся произносимые слова: «Яко Давид вопию Ти: помилуй мя, Боже, во велицей милости Твоей!» Но главное – им, псалмом покаянным, утешают свою душу и укрепляют ослабевший и унывающий дух все, кто согрешил, кому тошно от содеянного; все, чье сердце измучено тайными недугами.
Покаянием своим Давид ведет нас к вере в Того, Кто пророчески назван Сыном Давидовым – к Господу Христу. Эта спасительная вера не бывает жива и действенна у тех, кто не кается, кто не прислушивается к тому, к чему призвал нас начавший проповедь Господь: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное».
Рассказ о собственном опыте преодоления трудностей церковнославянского языка, которые, оказывается, вовсе даже и не трудности, а возможность лучше понять свои взаимоотношения с Богом и людьми.
Когда-то давно, когда я только начинала читать церковные книги, наткнулась на довольно известную притчу, как к священнику пришла женщина и пожаловалась, что не может читать Псалтирь, потому что ни единого слова в ней не понимает. А священник ей отвечает: «Зато бесы понимают».
И действительно, для новичка чтение псалмов подобно пытке — ударения в непривычных местах, куча непонятных слов, а есть даже и «неприличные» – «от сряща и беса полуденного» – что за «сряща» такая? Срамота! Продираешься как через бурелом. Один псалом одолел и обмяк. А уж кафизму прочесть — весь день на это потратить. И «славы» ещё эти… Напридумают тоже.
А потом уже потихоньку, преодолев барьеры утреннего и вечернего правил, канонов к Причастию, хода службы Литургии и, конечно, особенно всенощного бдения, научаешься помаленьку и ударениям, и пониманию слов понемногу (словарь купила, не нарадуемся с мужем), и вот тогда начинает проступать музыка.
Тоже, казалось бы, мы все в школе учили стихи. «Евгения Онегина» первую главу до сих пор наизусть помню. А тут рифмы никакой. А если и есть, то подозрительная. Может, я где в ударении ошиблась? А когда начинаешь понимать и принимать в себя строки, то и учатся они как-то сами по себе. Тоже не за один раз, и не за месяц даже, и не за год — вполне может быть. А как-то само собой, кусочками. А потом они в цельный стих складываются — цельный и светлый. Как это помогает читать и в это же время молиться!
Псалтырь.
Фото Ивана Потапова
Но это всё совсем не сразу, а сильно после. Потому, кстати, я всеми руками и ногами за возможно раннее воцерковление детей, потому что в них и чудеса Православия, и «сложные» псалмы вливаются как-то очень легко, естественно, если дети видят, что окружающие их люди этим живут, это ценят.
И вот как-то раз я от своей приятельницы, ставшей впоследствии матушкой Еленой, на мои какие-то стенания о трудностях жизни услышала: «Господь просвещение мое и Спаситель мой – кого убоюся?» Меня просто молния ударила: настолько эта фраза подходила под мою ситуацию в частности и под все проблемные ситуации в принципе. «Откуда это?» – спрашиваю. Она: «Псалом 26». Я домой прибежала, отыскала, читаю его, пью как родниковую воду — каждая фраза, каждый стих — всё во мне откликается. С тех пор и до сегодняшнего дня это мой любимый псалом.
Конечно, есть «мастодонты» – 50-й и 90-й псалмы. Их так часто читаешь, что они как огромные прочные колонны, поддерживающие свод небесный. Когда меня со скорой везли на экстренную операцию, от боли глаза заливал пот, я только говорила: «Господи, помилуй!», а потом, уже после того, как от наркоза отошла, заплакала — поняла, что надо было 50-й псалом читать. Знаю же его наизусть.
А вот 26-й псалом для меня прямо как «Книга о вкусной и здоровой пище». Во всякой бытовой необходимости его читаю. Притом опять идет испытание за испытанием. Как поступишь? Будешь в гневе кричать на кого-то, нарушившего твой покой, потрепавшего нервы? Уйдёшь в свою каморку, запрёшься и прорыдаешь всю ночь, заедая горе бутербродами и кефиром? Сорвёшься на ком-то третьем, кто ни сном, ни духом не знает о том, что с тобой приключилось? Или скажешь себе: «Стоп, стоп, стоп! Я знаю отличный рецепт!» – и начнёшь с начала: «Господь просвещение мое и Спаситель мой».
Ещё там есть такие чудесные, даже волшебные слова: «И солга неправда себе». Не поверите: как разговоры какие с людьми, заведомо пытающимися тебя обмануть — так «неправда солга себе». Главное, конечно, чтобы твоя совесть была в этой ситуации чиста. Ведь неправда солжёт себе и в тебе самом. А когда с нами Бог, так и «никто же на ны».
Это всё такие мощные в бытовом смысле вещи, которые применимы в любых житейских ситуациях. О прощении, о правде, о любви, обо всём на свете. Я прямо всем рекомендую! На завтрак, обед и ужин.
Татьяна Иванова