13 августа 2019 года

Толкование на Евангелие от Матфея. Глава 18.18-22, 19.1-2, 13-15. Зачало 76

18. Истинно говорю вам: что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе.

Если, говорит, ты, обиженный, будешь иметь как мытаря и язычника того, кто поступил с тобой несправедливо, то таковым он будет и на небе. Если же ты разрешишь его, то есть простишь, то он будет прощен и на небе. Ибо не только то, что разрешают священники, бывает разрешаемо, но и то, что мы, когда с нами поступают несправедливо, связываем или разрешаем, бывает связываемо или разрешаемо и на небе.

19. Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного,

20. ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди их.

Вводит нас этими изречениями в любовь. Запретив нам соблазнять друг друга, вредить и терпеть вред, теперь говорит и о согласии друг с другом. Под соглашающимися разумеются содействующие друг другу не во зле, но в добре, ибо смотри, что сказал: «если двое из вас», то есть верующих, добродетельных. И Анна, и Каиафа согласны были, но в том, что достойно порицания. Ведь часто бывает, что прося не получаем этого, потому что не имеем согласия друг с другом. Не сказал: «буду», ибо Он не намеревается и не медлит, но «есмь», то есть тотчас оказываюсь там. Можешь думать, что и в том случае, если плоть и дух приходят в согласие и плоть не похотствует на дух, тогда Господь находится посреди. Соглашаются и три силы души – ум, чувство и воля. Но Ветхий и Новый Заветы, они оба согласны между собой; и среди них оказывается Христос, будучи проповедуем обоими.

21. Тогда Петр приступил к Нему и сказал: Господи! сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? до семи ли раз?

22. Иисус говорит ему: не говорю тебе: до семи, но до седмижды семидесяти раз.

Это есть то, о чем спрашивает Петр: если брат согрешит, потом придет и, раскаявшись, будет просить прощения, то сколько раз я должен простить его? Он присовокупил: если согрешит против меня. Ибо в том случае, когда кто-либо согрешит против Бога, я, простой человек, не могу простить его, если только я не священник, имеющий божественный чин. Если же брат согрешит против меня, затем я прощу его, то он будет прощен, хотя бы я и был частный человек, а не священник. Сказал; «до седмижды семидесяти раз» не для того, чтобы числом ограничить прощение, – странно было бы, если бы кто-нибудь сидел, высчитывая, пока не составится четыреста девяносто (ибо столь велико седмижды семьдесят), но обозначает здесь бесконечное число. Господь как бы так говорил: сколько бы раз кто-либо согрешая ни каялся, прощай ему. Об этом говорит и следующей притчей, что мы должны быть сострадательны.

Глава 19

1. Когда Иисус окончил слова сии, то вышел из Галилеи и пришел в пределы Иудейские, Заиорданскою стороною.

2. За Ним последовало много людей, и Он исцелил их там.

Господь снова приходит в Иудею, чтобы неверующие из жителей Иудеи не имели предлога оправдывать себя тем, что Он чаще посещал галилеян, чем их. Итак, за учением, по окончании беседы, опять следуют чудеса. Ибо нам должно и учить, и делать. Однако безрассудные фарисеи, в то время как им, при виде чудес, следовало бы уверовать, искушают Его. Выслушай:

13. Тогда приведены были к Нему дети, чтобы Он возложил на них руки и помолился; ученики же возбраняли им.

14. Но Иисус сказал: пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное.

Матери приносили детей, чтобы дети их получили благословение чрез прикосновение рук Его. Но женщины с детьми подходили в беспорядке и с шумом, а потому ученики и не допускали их. Кроме того, ученики полагали, что достоинство их Учителя может унижаться, если будут подносить детей. Но Христос, показывая, что для Него приятнее тот, в ком нет лукавства, говорит: «пустите детей, ибо таковых есть Царство Небесное». Он не сказал: «этих», но «таковых», то есть простых, невинных, незлобных. Посему если и ныне к какому-либо учителю приходят христиане, предлагая детские вопросы, то учитель не должен удалять их от себя, но должен принять их.

15. И возложив на них руки, пошел оттуда.

Блаженный Феофилакт Болгарский

Содержание

• Яков Кротов
• К ЕВАНГЕЛИЮ
• Христианин и дети
  • Богоуверенность
    • • «Занимательность и даже забавность уроков отца Палисадова заключалась в том, что он вёл их в юмористическом тоне. … Одна из его «забав» заключалась в том, что не знавший своего урока ученик мог всегда вымолить себе пощаду (заключавшуюся в том, что вместо единицы ставилась в журнале тройка) – посредством подчинения себя своего епитимьи. Заключалась же епитимья или в простаивании на коленях у кафедры в течение пяти минут, или в том, что мальчик подставлял свою голову священнослужителю, а тот, схватив её за волосы, ударял ею довольно сильно по кафедре, приговаривая: «Вот тебе, вот тебе за то, что у Адама был сын Ной» или «за то, что Авраам спасся из Содома». При этих экзекуциях (не очень жестоких; за каждым уроком их было пять или шесть) весь класс неистово хохотал; смеялся, делая гримасы, и наказуемый
      • Несколько предосудительнее была склонность отца Палисадова к скабрезностям, иногда даже довольно рискованным. Он любил задавать вопросы вроде: «Мог ли у Адама быть пуп?» или же, складывая свою бородатую физиономию в сатирическую улыбку, делал прозрачные намёки на то, в чём выразилось первое грехопадение, или на то, что произошло между Авраамом и Саррой после посещения трёх ангелов и т.п. Едва ли эти отступления от приличествующего этим урокам тона можно было счесть за нечто образцово-педагогическое или хотя бы за свидетельство хорошего вкуса, но зато популярность отца Палисадова в гимназии именно они и закрепляли» (I, 409).
      • «Я бегаю в церковь и простаиваю всю службу. Я люблю, когда нет ни свадеб, ни крестин, ни отпеваний, церковь тогда почти пуста. … Сквозь полумрак проглядывают удивительные лики святых… Гармоничное пение, которое слышится как бы сверху, негромкие слова священника, мерцание золотых бликов и горящих свечек приводят меня в состояние экстаза».

Яков Кротов

К ЕВАНГЕЛИЮ

Мф 19:14 Но Иисус сказал: пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное.

Мк. 10, 14. Иисус вознегодовал и сказал им: пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие.

Лк. 18, 16 Но Иисус, подозвав их, сказал: пустите детей приходить ко Мне и не возбраняйте им, ибо таковых есть Царствие Божие.

№119 по согласованию. Фразы предыдущая — следующая. Иллюстрации.

У Мф. стих, который идет далее у Мк. и Лк., отнесен в Мф. 18, 4.

Христианин и дети

(См. Введение в вечную жизнь — Жизнь по Евангелию — Педагогика).

Сперва Иисус запрещает развод, затем восхваляет целомудрие, причём так, что это истолковывали позднее как призыв к безбрачию, после чего возносит детей на такую высоту, что апостолы стоят, задрав головы и открыв рты. Всё совершенно нелогично с точки зрения земли и абсолютно логично с высоты неба. Иисус показывает изнанку брака, монашества, родительства. «Изнанка» для людей, а для Творца это — лицо. Брак и безбрачие, дети и бездетность, — всё имеет смысл перед Богом и лишается смысла без него. Человек мечтает о семейном счастье, или о монашеском совершенстве, или о продолжении себя в детях. Но брак оказывается скучным обществом с ограниченной ответственностью, монашество — союзом неудачников-карьеристов, дети откатываются от родителей так, что никакой Ньютон не догонит… Может быть иначе: только не надо мешать ребёнку, который жив в любом взрослом, приходить к Богу.

*

Протестанты замечают, что Иисус сказал «не мешайте приходить», а не «не мешайте приносить». То есть, не надо насиловать ребенка. Захочет придти — придет. Правда, самого-то Иисуса принесли в Храм безо всякого Его желания. «Вознегодовал» — аганактейн — единственный раз это слово употреблено здесь (в Мф. 19.14 просто: «Но Иисус сказал: пустите детей…». А как хорошо, что Иисус «вознегодовал»! Так греет душу известие о том, что и святой может выйти из себя. Джозеф Конрад изобразил капитана-служаку, чрезмерно сухого, который не может понять, что за оборот речи: «И святой бы проклял Бога». Раз «вознегодовал» — значит не святой. Но одинаковая, ровная, всегдашняя и ко всем любовь — хуже ненависти. Потому что я и сам не хочу, чтобы меня любили за все и всегда. Если человек хорошо относится ко всем, то весьма вероятно, что он просто одинаково безразличен ко всем, он просто абсолютно замкнут в себе. Человек мнит себя настолько выше всех, что он расточает всем улыбки. И то, что Бог может поразить меня молнией — часть ответа на вопрос о тайне Божьего милосердия.

*

Почему, собственно, ученики не давали детям подходить к Иисусу? Сегодня съёмка с ребятнёй — в высшей степени выигрышный ход для религиозного или политического деятеля. Но ещё двести лет назад к детям относились как к зверькам. В «Войне и мире» такое отношение ещё проскакивает. Милые, но безмозглые создания. Потом происходил квантовый скачок, и к тому же созданию начинали относиться как к полноценному взрослому человеку. Дети вокруг Иисуса, в лучшем случае, — как сардины перед Антонием Падуанским или птички перед Франциском Ассизским. В другом месте Иисус скажет, что сперва надо кормить детей, а потом уже собак — это вообще заставляет вспомнить анекдотические «незваный гость лучше татарина».

Средневековое христианство (во многом остающееся базовым даже до сего дня) вырвало из евангельского контекста и сделало своим девизом «Убеди прийти!» — Compelle intrare (Лк. 14, 23). Вот, мол, Писание повелевает насильничать! Убеждать, знаете ли, можно очень по-разному… А ведь это же Писание содержит девиз ничуть не хуже: «Не препятствуйте!» — Nolite prohibere (Мф. 19, 14). Это вопль Божий людям. Не мешайте друг другу, не запрещайте, не превращайте жизнь в полосу препятствий — человек не скаковая лошадь, не нужно его натаскивать на преодоление препятствий, а нужно просить об избавлении от искушений, которые и есть те самые препятствия.

Заповедь о любви к врагу — самая тяжёлая, но не самая важная в Евангелии. Самая важная заповедь, подчёркивает Иисус, крайне лёгкая. Друга люби! Ребёнка родного люби!! Любимого человека люби!!! Хочется ругаться и стучать кулаком, потому что как иначе донести простую мысль -мы соблазняем «малых», когда мы запрещаем. Относись к любимому как к человеку! Не командуй им, ни помыкай, не запрещай, не дрессируй!! Враг-то за себя в этом смысле постоит, а вот ближний, любимый — беззащитен перед нашим хищничеством. Или, коли уж восстаёт, становится врагом.

Ну где же взять столько восклицательных знаков, чтобы остановить любящих ближних своих посредством палки? Крест с распятым Иисусом — вот единственный восклицательный знак. Нам нужен орёл, который бы клевал нам печёнки, а Бог голубём поклёвывает нам сердце так нежно, что мы этого и не замечаем. Потому что мы для Бога — «малые». Вот и нам бы разглядеть в «малых» — Бога.

Все — малые. Враг — лишь малый, который от страха показался мне великаном-людоедом. Вечную жизнь не заполнить любовью к врагу — врагов там не будет. Вечная жизнь необходима лишь потому, что любимого можно любить вечно и никак иначе — не одно мгновение навсегда, а каждое мгновение на свой лад.

Богоуверенность

Увидел старую фотографию — дети прихожан о.Александра Меня на встрече с митр. Антонием Блумом в 1988 году.

Возможно, самая радикальная перемена, отличающая Время Частного Человека, нашу эпоху, от всех предыдущих — это необходимость исключения детей из религиозной жизни взрослых. Не крестить, не обрезывать, не обучать ни в государственных школах, ни в воскресных, ни у себя дома.

Абсолютное большинство детей с этой фотографии теперь в Церковь не ходят. И это — отличный вариант, потому что о тех, которые в храмы ходят, я не могу сказать ничего хорошего, кроме плохого. Классические «белоленточники», «системные верующие», которым Христос нужен как Дмитрий Быков неверующим — чтобы создать иллюзию свободы, иллюзию мышления, иллюзию творчества. И это — в лучшем случае, а в худшем Христос попросту дымовая завеса для подлостей.

Я пока ещё, наверное, соглашусь крестить ребёнка. Но с предупреждением, что делаю это с неохотой и что в будущем так или иначе ребёнка надо будет ставить перед необходимостью «обращения». Не просто «обновления обетов», а полноценного, с нуля обращения. Хотя б в форме принятого у католиков приготовления к первому причастию. В православии — пожалуйста, подготовка к первой исповеди. И не в 6-7 лет, когда повторяют эхом родительские проповеди, а в 10-14. Принцип один: перед ребёнком должен быть барьер, а не дорога в розочках.

Да, я знаю про амишей, старообрядцев, русских православных эмигрантов, где счастливые крепкие верующие семьи из поколения в поколение хранят, чего хотят хранить. Я знаю про отца Александра Меня, воспитанного в вере. Я знаю про чудеса, но не должен на них рассчитывать.

Если речь идёт о хлебе, я не должен рассчитывать на умножение хлебов, я должен заместить тесто, испечь просфоры. Я не должен рассчитывать на то, что это сделает жена, у которой, в отличие от жён многих священников, насыщенная профессиональная жизнь и которая уходит в школу в 8 утра, приходит в 8 вечера и ложится заполночь, — точь в точь как моя мать. Тем более я не должен рассчитывать на появление какой-нибудь сильно набожной прихожанки — опыт подсказывает, что такие прихожанки берут очень дорого за свои услуги, прямо как Мефистофель.

Если речь идёт о человеке, всё прямо наоборот. Не длительная, с нуля, подготовка. Душа — не тесто, психика — не опара. Возможно, большой беды от религиозного воспитания не будет, но и большой пользы тоже (к иудеям, мусульманам и всем прочим религиям, конечно, это тоже в полной мере относится, замечу по-братски).

Что такого страшного даёт религиозное воспитание? Наверное, это можно назвать самоуверенностью. По самоуверенности я большой специалист. Я называю её уверенностью в себе, дорожу ею, она мне далась нелегко и особенно тяжело было соединить её с неуверенностью в себе — взболтать, но не смешивать. Нормальная самоуверенность профессионала, который — если он, к примеру, хирург — не имеет права в разгар работы осведомляться у сестры, всё ли он правильно делает. Один из епископов отказал мне в рукоположении после прочтения моих катехизических заметок, сказав: «Вы пишете так, словно всё лучше всех знаете». Нужно ли говорить, что этот архирей и пишет, и говорит, и делает так, словно всё лучше всех знает? И это — нормально, ненормально, что он боится этого качества в других.

Самоуверенность в человеке должна быть, но, как и было сказано, она должна идти в комплекте с неуверенностью в себе, скепсисом в отношении себя, самоиронией и т.п. Не путать с покаянием — этого у выросших в православной традиции субъектов предостаточно. У тех, кто пришёл в Церковь взрослым, как раз дефицит покаяния, а вот с самоиронией всё в порядке. Самоирония уравновешивает самоуверенность, а вот покаяние — нет. Может быть, лучше даже говорить не о самоуверенности тех, кто «вырос в Церкви», а об их богоуверенности. Богоуверенность отличается от надежды на Бога как самоуверенность от уверенности в себе. Богоуверенность — состояние, совместимое с покаянием и молитвой, но отравляющее творческие способности человека. С Творцом общается прекрасно, а вот сам творит как-то криво. Богоуверенный человек отлично умеет разговаривать с Творцом, а вот с людьми как-то не очень. В общем, Христа распяли те, кто с детства был воспитан в религии. Шли за Ним те, кто, по Его собственному выражению, родился заново — а родиться во второй раз означает перечеркнуть всё, что досталось при первом рождении. И Сам Иисус — как уж там его Матерь Божия религиозно ни воспитывала, а праздник-то Богоявления — это Крещение Господне, а не Его, к примеру, бар-мицва. Не освоение Иисусом религиозной грамоты, а — крещение от Иоанна, бесконечно более важное воспитания от Марии.

*

«Пустите» — это вовсе не «заставьте», «учите». Апостолы мешают детям приходить к Иисусу, потому что знают: хлопот много, а проку мало. Иисус тоже это знает. Дети для Него – лишь ходячая метафора, как и нищие. Блаженны те, кто духом нищие, блаженны те, кто духом дети. Разумеется, при метафоризации от настоящего полнокровного ребёнка, который есть обычный человек, только бутонированный, берётся какая-то одна черта. Больше и не получится – ребёнок именно в силу того, что он бутонированный взрослый, явление не слишком вдохновляющее. Единственное – искренний. Чертёнок, но искренний. Рожки, хвостик и копытца налицо, а не упрятаны глубоко, как у половозрелых особей.

Иисус благословляет чертят и – уходит прочь. «Возложив на них руки, пошел оттуда». Не позирует для гламурной съёмки: «Спаситель среди детей». Не приказывает основать воскресную школу. Не даёт даже инструкций родителям. «Пошли отсюда», — вот Его завет по части христианского воспитания детей.

Отказаться воспитывать ребёнка христианином означает, между прочим, освободить время. И это освобождённое время следует потратить на то, чтобы самому быть христианином. Конечно, надо быть осторожным, чтобы не «подавать пример», а просто Богу молиться и любить людей. Потому что белые обезьяны любят, когда думают не о них, а о Боге.

Подлинный религиозный опыт у детей, конечно, бывает. Вот чего ребёнку не достаёт – опыта социализации. Всякий ребёнок в определённом смысле – социопат, маргинал, диссидент. Исключения случатся, но так редко, что ими можно пренебречь. «Социализация» — это всего лишь умение отвечать любовью на любовь. Ребёнок отвечает на любовь всем, чем угодно, но не любовью. И слава Богу! Цветочная луковица не должна цвести, летающая гусеница была бы довольно жутковатым зрелищем. Вот и ещё один урок взрослым: даже самый подлинный религиозный опыт загнётся, выдохнется, испарится, если не соединится с любовью к людям, с общением, с творчеством, в том числе – социальным. У веры не может быть доказательств, но у веры могут быть дела. Это не означает, конечно, вера – у дел. Шнурки у ботинок, не ботинки у шнурков, но ботинки без шнурков – либо мертвы, как вера без дел, и вообще обычно это у заключённых.

Главный мотив, который побуждает взрослого заботиться о религиозном воспитании ребёнка, — параноидальный. У инфантильного диктатора эта паранойя и к взрослым: «Если нас будут учить чужие проповедники, то нас завоюет чужая армия». Если я не выучу ребёнка религиозно, его выучат другие – и плохие люди. Более того, параноик полагает, что ребёнок скорее потянется к дурной религии, к ложному авторитету, к мнимому кумиру, как тянется к сладкому, а не к устрицам. Только Христос – не устрица, а также не авторитет и не кумир. Кумиры вообще плохи любые, и мнимые, и не мнимые. Ребёнок вовсе не предпочитает плохое – хорошему (к взрослым это тоже относится). Он пошлёт куда подальше и подлинную веру, и поддельную, и будет вполне прав. Не пошлёт – будут проблемы в переходном возрасте, и проблемы будут одинаковые, вне зависимости от того, вырос ребёнок в семье вайшнава, мормона или католика. Преодолимые, но – проблемы. Не очень большие – в сравнении с проблемами взрослого, который помешан на «долге», «защите детей от дурного влияния» и т.п. Лучше такому взрослому не религиозно воспитывать ребёнка, а просто уж взять и выпороть – потому что не надо, как говорит Евангелие, бояться губящих тело, а надо бояться губящих душу. Впрочем, религиозное воспитание на редкость часто идёт рука об руку с ремнём. Случайно?..

*

Римо-католик Александр Бенуа имел право не ходить на православные уроки катехизиса, но ходил. Было интересно. Он вспоминал:

«Занимательность и даже забавность уроков отца Палисадова заключалась в том, что он вёл их в юмористическом тоне. … Одна из его «забав» заключалась в том, что не знавший своего урока ученик мог всегда вымолить себе пощаду (заключавшуюся в том, что вместо единицы ставилась в журнале тройка) – посредством подчинения себя своего епитимьи. Заключалась же епитимья или в простаивании на коленях у кафедры в течение пяти минут, или в том, что мальчик подставлял свою голову священнослужителю, а тот, схватив её за волосы, ударял ею довольно сильно по кафедре, приговаривая: «Вот тебе, вот тебе за то, что у Адама был сын Ной» или «за то, что Авраам спасся из Содома». При этих экзекуциях (не очень жестоких; за каждым уроком их было пять или шесть) весь класс неистово хохотал; смеялся, делая гримасы, и наказуемый

Несколько предосудительнее была склонность отца Палисадова к скабрезностям, иногда даже довольно рискованным. Он любил задавать вопросы вроде: «Мог ли у Адама быть пуп?» или же, складывая свою бородатую физиономию в сатирическую улыбку, делал прозрачные намёки на то, в чём выразилось первое грехопадение, или на то, что произошло между Авраамом и Саррой после посещения трёх ангелов и т.п. Едва ли эти отступления от приличествующего этим урокам тона можно было счесть за нечто образцово-педагогическое или хотя бы за свидетельство хорошего вкуса, но зато популярность отца Палисадова в гимназии именно они и закрепляли» (I, 409).

*

Наталья Нариньяни, родившаяся в 1914 году, вспоминала, что в семь лет у неё начался «христианский период»:

«Я бегаю в церковь и простаиваю всю службу. Я люблю, когда нет ни свадеб, ни крестин, ни отпеваний, церковь тогда почти пуста. … Сквозь полумрак проглядывают удивительные лики святых… Гармоничное пение, которое слышится как бы сверху, негромкие слова священника, мерцание золотых бликов и горящих свечек приводят меня в состояние экстаза».

«Христианский период» закончился у девочки, когда она начала читать: «Я читаю запоем, и этот хлынувший поток обрушивается на меня и вытесняет всё ранее привычное и любимое» (Нариньяни, 2001, 109).

Нариньяни скучала по религиозности как скучают по детской лёгкости, не подозревая, что есть совсем другая религиозность, взрослая. Она противопоставляла религиозность ясности, логичности. Какие же книжки девочка читала в семь лет? ведь не романтиков же? Ясности и логики в римо-католической религиозности намного больше, чем в сопромате (Нариньяни стала архитектором).

У ребёнка многие ткани имеют особый состав (например, жир). Особый состав и детской религиозности. А вот безверие одинаково в любом возрасте. Асфальт всюду асфальт, растения же все разные. Нариньяни подметила важный не только для детей фактор: человеку трудно сочетать освоение нового и общение с вечным. Сомнения в вере часто всего лишь — признак новых поворотов на земном пути, когда нет времени глянуть на небо, когда всматриваешься под ноги, по сторонам глядишь. Тем интереснее открывать Бога в годы, когда уже всё под ногами и вокруг себя изведано (ну, кроме смерти), когда нового ожидать не приходится.

См. о том, что идея «сейте вечное» не о детях.