Средства выразительности — это специальные художественно-риторические приемы, лексические и грамматические средства языка, привлекающие внимание к высказыванию. Они используются для придания речи экспрессии, эмоциональности, наглядности, делают ее более интересной и убедительной. Издавна средства выразительности рассматриваются как важная составляющая риторического канона (см. гл. 4).

Средствами выразительности являются тропы и фигуры.

Тропы — это обороты речи, основанные на употреблении слова или выражения в переносном значении (эпитет, сравнение, метафора и т.д.). Фигуры речи, или риторические фигуры, — это особые формы синтаксических конструкций, с помощью которых усиливается выразительность речи, степень ее воздействия на адресата (повтор, антитеза, риторический вопрос и т.д.). В основе тропов лежит словесная образность, в основе фигур — образность синтаксическая.

Можно выделить несколько основных разновидностей тропов.

I. Сравнение — образное выражение, построенное на сопоставлении двух предметов или состояний, имеющих общий признак. Сравнение предполагает наличие трех компонентов: во-первых, того, что сравнивается, во-вторых, того, с чем сравнивается, в-третьих, того, на основании чего одно сравнивается с другим. В качестве примера можно привести высказывание знаменитого физиолога И. П. Павлова: «Как пи совершенно крыло птицы, оно никогда не смогло бы поднять ее ввысь, не опираясь на воздух. Факты — это воздух ученого. Без них вы никогда не сможете взлететь. Без них ваши «теории» — пустые потуги».

II. Эпитет — художественное определение, которое дает возможность более ярко охарактеризовать качества предмета или явления и тем самым обогащает содержание высказывания. Например, ученый-геолог А. Е. Ферсман использует эпитеты для описания драгоценных камней: яркокрасочный изумруд, то густой, почти темный, прорезанный трещинами, то сверкающий яркою ослепительною зеленью; ярко-золотистый «хризолит» Урала, прекрасный искристый камень демантоид; целая гамма тонов связывает слабо зеленоватые или синеватые бериллы с густо-зелеными темными аквамаринами.

III. Метафора — это употребление слова в переносном значении на основе сходства двух предметов или явлений (по форме, цвету, функции и т.п.): «золотая осень», «мертвая тишина», «железная воля», «море цветов». Метафорой также называют образное обозначение в художественной, поэтической речи или в публицистике какого-либо предмета или явления на основе его сходства с другим предметом или явлением: акулы капитализма, политические игры, набирать очки, националистическая карта, паралич власти, долларовая инъекция. Метафору следует отличать от сравнения, которое обычно оформляется с помощью союзов «как», «словно», «будто» или может быть выражено формой творительного падежа имени существительного. Удачная метафора активизирует восприятие, хорошо запоминается:

В двух шагах возвышается купол музея, внизу кипит [Занлавская площадь — я сделал немаленький круг (Л. Кабаков. Все поправимо).

Дело Щербинского стало тем «урановым стержнем», который, будучи опущенным в наш российский политический реактор, запустит процесс деления гражданского ядра («Итоги». 2006. М 13).

В художественных и публицистических текстах может использоваться развернутая метафора, которая строится на нескольких ассоциациях по сходству:

Корабль вашего здоровья сел на мель. Его надо взять на буксир, снять с мели, а потом, когда у него под килем будет свободная вода, он поплывет сам. Лекарства — это буксир, свободная вода — это время, а возможность плыть самому — это восстановившиеся адаптационные возможности (реклама).

Метафоры играют значительную роль в формировании картины мира. Известный исследователь политической риторики А. П. Чудинов исходит из того, что система метафор — это своего рода ключ к пониманию духа времени. Им исследованы следующие базовые метафоры современной российской действительности: криминальная («политические разборки»), милитаристская («лагерь оппозиции», «выступить единым фронтом»), медицинская («паралич власти», «синдром сепаратизма»), игровая («националистическая карта», «набирать очки»), спортивная («прийти к финишу», «набирать скорость»).

В общественном сознании прочно утвердилось представление о том, что тип политика можно определить по характеру его речевого поведения, в частности по тем метафорическим моделям, которые он выбирает. Например, живучесть милитаристской модели «Россия — военный лагерь» объясняется тем, что многочисленные войны оказали влияние на все поколения россиян. Эта модель провоцирует речевое развертывание сценария «Война и се разновидности»: информационная, психологическая война, избирательная кампания, идеологический, предвыборный фронт, перейти в наступление, круговая оборона, дымовая завеса, взять реванш, осадное положение, экономическая блокада, рядовые солдаты партии. Милитаристская метафора опасна тем, что упрощает действительность, навязывая альтернативы: или враг — или друг, или черное — или белое.

IV. Метонимия основана на смежности. Если при создании метафоры два предмета, явления, действия должны быть чем-то похожи друг на друга, то при метонимии два предмета или явления, получившие одно название, должны быть смежными, тесно связанными друг с другом. Примерами метонимии является употребление названий столиц в значении «правительство страны», слов «аудитория», «класс», «школа», «квартира», «дом», «завод», «колхоз» для обозначения людей, называние изделия из материала так же, как и сам материал (золото, серебро, бронза, фарфор, чугун, глина), например: Москва готовит ответный визит; Лондон еще не принял окончательного решения; Переговоры между Москвой и Вашингтоном; Пять домов нашего района сменили управляющие компании; Золото и серебро получили наши спортсмены, бронза досталась французам.

V. Перифраза — замена слова описательным выражением, которое позволяет охарактеризовать какие-либо признаки того, о чем говорится. Нередко в основе перифраз лежит метафорический перенос. Перифразы часто встречаются в средствах массовой информации. Удачные, свежие перифразы способствуют оживлению речи, помогают избежать повторов, усиливают эмоциональную оценку: землетрясение — «подземная буря», лес — «зеленое богатство», лес (леса) — «легкие планеты», журналисты — «четвертая власть», СПИД — «чума XX в.», шахматы — «гимнастика ума», Швеция — «земля викингов», Санкт-Петербург — «Северная Венеция», Япония — «страна восходящего солнца».

VI. Гипербола — это образное выражение, преувеличивающее какое-либо действие, явление, предмет или его свойства; она употребляется в целях усиления художественного впечатления, эмоционального воздействия («Он мчался быстрее молнии»; «Ягоды в этом году выросли с кулак»; «Он такой худой, прямо скелет»). Предмет речи за счет гиперболы предстает исключительным, нередко невероятным: «От Урала до Дуная, До большой реки, Колыхаясь и сверкая, Движутся полки» (М. Лермонтов). Гипербола активно используется как в коммерческой рекламе для преувеличения функциональных качеств и эстетических свойств товаров и услуг («Баунти — райское наслаждение»), так и в пропаганде («судьбоносные решения», «единственный гарант Конституции», «империя зла»).

VII. Литота — троп, противоположный гиперболе и заключающийся в намеренном ослаблении, преуменьшении свойства или признака, о котором говорится («мужичок с ноготок», «в двух шагах отсюда», «подождите секундочку»).

VIII. Ирония — употребление наименования или даже целого высказывания в противоположном буквальному смысле, намеренное утверждение противоположного тому, что на самом деле думает говорящий. Высшая степень проявления иронии — сарказм. Ирония выявляется обычно не формально, а на основе фонового знания или контекста («Послушайте этого интеллектуала: сейчас он расставит все точки над і» — о малообразованном, недалеком человеке; «Ну разве мог этот человек чести нарушить закон» — о жулике).

IX. Среди риторических фигур выделяется повтор, предназначенный прежде всего для демонстрации сильного чувства. Часто это просто повтор определенного слова. Приведем пример использования приема повтора в выступлении Д. С. Лихачев:

Русская культура уже по одному тому, что она включает в свой состав культуры десятка других народов и издавна была связана с соседними культурами Скандинавии, Византии, южных и западных славян, Германии, Италии, народов Востока и Кавказа, — культура универсальная и терпимая к культурам других народов. Эту последнюю черту четко охарактеризовал Достоевский в своей знаменитой речи на Пушкинских торжествах. По русская культура еще и потому европейская, что она всегда в своей глубочайшей основе была предана идее свободы личности… («О национальном характере русских»).

Существует несколько видов повтора.

1. Анафора — повтор слов в началах смежных отрезков речи. Например: «подарите себе неповторимое изящество французского макияжа, подарите частицу французского шарма». Знаменитая речь Мартина Лютера Кинга, борца за права чернокожего населения США, построена на анафоре «У меня есть мечта». Еще один пример анафоры — фрагмент статьи известного поэта В. И. Иванова «Мысли о символизме»:

Итак, я не символист, если не бужу неуловимым намеком или влиянием в сердце слушателя ощущений непередаваемых, похожих порой на изначальное воспоминание… порой на далекое, смутное предчувствие, норой на трепет чьего-то знакомого и желанного приближения…

Я не символист …если мои слова не убеждают его непосредственно в существовании скрытой жизни там, где разум его не подозревал жизни; если мои слова не движут в нем энергии любви к тому, чего дотоле он не умел любить, потому что не знала его любовь как много у нее обителей.

Я не символист, если слова мои равны себе…

2. Эпифора — это повтор слов в концах смежных отрезков речи. В качестве примера можно привести фрагмент речи американского президента Ф. Д. Рузвельта «О четырех свободах»:

В будущем… перед нами открывается мир, построенный на основе четырех неотъемлемых свобод человека. Первая из них — свобода слова где бы то ни было на свете. Вторая — свобода религиозных культур везде и всюду на свете. Третья — свобода от нужды, которая… означает взаимопонимание в сфере экономических отношений, обеспечивающее для каждого государства мирную зажиточную жизнь его граждан всюду на свете. Четвертая свобода — это свобода от страха, которая… означает сокращение во всем мире вооружений в такой степени, что ни одно государство не будет в состоянии совершить акт агрессии против любого своего соседа нигде на свете.

• 3. Стык — это повтор слов па границах смежных отрезков внутри предложения или на границе предложений. Например: «Только у нас, у нас и больше нигде»; «Это нельзя не назвать преступлением. Преступлением следует назвать и другие действия власти».
• 4. Синтаксический параллелизм — это повтор однотипных синтаксических единиц в однотипных синтаксических позициях. Приведем пример использования этой фигуры академиком Д. С. Лихачевым:

Пусть будут у нас герои духа, подвижники, отдающие себя на служение больным, детям, бедным, другим народам, святые, наконец. Пусть снова страна наша будет родиной востоковедения, страной «малых народов», сохранения их в «красной книге человечества». Пусть безотчетное стремление отдавать всего себя какому-либо святому делу, что так отличало русских во все времена, снова займет свое достойное место («О национальном характере русских»).

Используется синтаксический параллелизм и в рекламе: Дети строят для удовольствия, вы строите для них.

Синтаксический параллелизм может сопровождаться антитезой: «Сильный губернатор — большие права, слабый губернатор — никаких прав; публичный политик — республика известна в стране, непубличный политик — о ней никто не знает».

X. Антитеза — фигура, строящаяся на противопоставлении сравниваемых понятий, например в пословицах и поговорках: «Умный научит, дурак наскучит»; «Легко подружиться, тяжело разлучиться». Антитезу использовал Цицерон в знаменитой речи против сенатора Катилины:

На нашей стороне сражается чувство чести, на той — наглость; здесь — стыдливость, там — разврат; здесь — верность, там — обман; здесь — доблесть, там — преступление; здесь — непоколебимость, там — неистовство; здесь — честное имя, там — позор; здесь — сдержанность, там — распущенность; словом, все доблести борются с несправедливостью, развращенностью, леностью, безрассудством, всяческими пороками; наконец, изобилие сражается с нищетой, порядочность — с подлостью, разум — с безумием, наконец, добрые надежды — с полной безнадежностью.

XI. Инверсия — перестановка частей предложения, нарушение обычного порядка слов для выделения определенных слов. Часто это связано со случаями, когда сказуемое оказывается впереди подлежащего, чтобы выделить в предложении новую информацию. Например: «Хороши весенние вечера»; «Историю делают люди, а не какие-то объективные законы истории»; «Чествовали героя дня всем коллективом»; «Как бы трудно ни было, сделать это должны мы». Инверсия может использоваться и для стилизации: «Сидим за столами длинными, дубовыми, непокрытыми. Подают слуги квас сухарный, щи суточные, хлеб ржаной, говядину разварную с луком да кашу гречневую» (В. Сорокин. День опричника) .

XII. Парцелляция — это расчленение исходного высказывания на два или несколько самостоятельных, интонационно обособленных отрезков, например: «Они знают. Помнят. Верят»; «Человек всегда был красив, если его имя звучало гордо. Когда был бойцом. Когда был открывателем. Когда дерзал. Когда не пасовал перед трудностями и не падал па колени перед бедой»; «Он тоже пошел. В магазин. Яблоки купить».

Парцелляция обычно служит для передачи в письменном тексте особенностей живой устной речи и активно используется в художественной литературе и публицистике: «А она не заболела. Она наврала. Но есть вранье, и есть ложь. И лгать стоит только сильному противнику, и тогда ложь — событие. Можно солгать — и умереть. Или убить. А от вранья в тебе ничего не меняется. Ни убывает, пи прибывает…» (А. Гостева. Дочь самурая).

Парцелляция невозможна в официально-деловой и научной речи.

Д. С. Лихачев использует в выступлении «О национальном характере русских» целый комплекс риторических восклицаний и риторических вопросов:

Существовало законодательство, «Русская Правда». «Судебники», «Уложение», защищавшие нрава и достоинство личности. Разве этого мало? Разве мало нам народного движения на Восток в поисках свободы от государства и счастливого Беловодского царства? …Разве не свидетельствуют о неискоренимом стремлении к свободе личности постоянные бунты и такие вожди этих бунтов, как Разин, Булавин, Пугачев и многие другие? А северные гари, в которых во имя верности своим убеждениям сами себя сжигали сотни и тысячи людей! Какое еще восстание мы можем противопоставить декабристскому, в котором вожди восстания действовали против своих имущественных, сословных и классовых интересов, но зато во имя социальной и политической справедливости? А деревенские сходы, с которыми постоянно вынуждены были считаться власти! А вся русская литература, тысячу лет стремившаяся к социальной справедливости!

Традиционные, веками отрабатывавшиеся средства выразительности и сегодня являются важнейшим средством создания эффективной, воздействующей речи, однако только умелое, соразмерное и уместное их использование позволит избежать искусственности и ложного пафоса.

В оценочной аналогии сходство двух предметов в каких-то признаках продолжается, и на основании того, что первый предмет имеет определенную ценность, делается вывод, что и второй предмет обладает такой же ценностью. Общая схема этой аналогии:

Предмет Л имеет признаки я, b, с и является позитивно (негативно, нейтрально) ценным.

Предмет В имеет признаки аУ b, с.

Значит, предмет В также является, вероятно, позитивно (негативно, нейтрально) ценным.

Например:

Книга Л — антиутопия, написанная хорошим языком, имеющая занимательный сюжет и заслуживающая похвалы.

Книга В также является антиутопией с хорошим языком и занимательным сюжетом.

Значит, книга В также, по-видимому, заслуживает похвалы.

Часто аналогия с оценочной посылкой предстает в форме:

Предмет Л имеет свойства а, b, с и должен быть d.

Предмет В обладает свойствами а, Ь} с.

Значит, предмет В, по-видимому, должен быть d.

Например:

Хороший автомобиль имеет колеса, двигатель и должен быть экономичным.

Хороший трактор имеет колеса и двигатель.

Значит, хороший трактор тоже, вероятно, должен быть экономичным.

Заметим, что только в самых редких случаях оценочная аналогия выступает в такой прозрачной форме, как в приведенных примерах.

Приведем более сложные примеры и прокомментируем их.

«Подобно тому как ребенок постигает то, что он сам бы не мог обнаружить, но чему его учит учитель, — пишет Э. Жильсон, — так и человеческий разум без труда овладевает учением, истинность которого гарантирована ему авторитетом сверхчеловеческим».

Здесь из того, что ребенок должен в процессе обучения опираться на авторитет учителя, делается вывод, что человек, подобно ребенку, должен опираться на более высокий авторитет.

«Человек по сравнению с божеством так же ребячлив, — говорил Гераклит, — как ребенок по сравнению с человеком».

В этой свернутой аналогии речь идет о том, что человек в сравнении с более высокой ступенью развития (какой является божество) должен казаться ребячливым, поскольку ребенок, во многом подобный взрослому человеку (и имеющий его более высокой стадией своего развития), является ребячливым.

«И это избрание Эме, торжественно закрепленное авторитетом священного и высшего совета, кончилось ничем, разве что упомянутый Эме был умиротворен кардинальской шапочкой, как лающий пес куском хлеба».

В этом отрывке избрание Эме в кардиналы уподобляется даже куска хлеба лающему псу. Обесценение первого акта достигается за счет того, что второе действие представляется как отрицательно ценное. Если бы, допустим, поведение лающей собаки, вознаграждаемой куском хлеба, никак не оценивалось, то само уподобление претендента в кардиналы лающему псу не сделало бы первого объектом уничижительного суждения.

«Храбрец ! — воскликнул дядя Тоби. — Клянусь небом, он заслуживает короны. — Вполне — как вор веревки, — радостным голосом поддержал дядю Трим | прямодушный капрал]».

В этом диалоге из романа Л. Стерна корона оказывается столь же заслуженной Вильгельмом, как веревка для повешения — вором. Поскольку веревка для вора — справедливое воздаяние, имеющее характер отмщения, то такой же оказывается корона для Вильгельма.

В одной из речей Демосфена проводится такая аналогия:

«При этом вы знаете также и то, что если греки терпели какие-то обиды, то все- таки от истинных сынов Греции, и всякий относился тогда к этому таким же точно образом, как если бы, например, законный сын, вступивший во владение большим состоянием, стал распоряжаться чем-нибудь нехорошо и неправильно: всякий почел бы его заслуживающим за это самое порицания и осуждения, но никто не решился бы говорить, что он не имел права это делать, как человек посторонний или не являющийся наследником этого имущества. А вот если бы раб или какой-нибудь подкидыш стал расточать и мотать достояние, на которое не имел права, тогда — о Геракл! — насколько же более возмутительным и более достойным гнева признали бы это вы все! Но о Филиппе и о том, что он делает сейчас, не судят таким образом, хотя он не только не грек и даже ничего общего не имеет с греками, но и варвар-то он не из такой страны, которую можно было бы назвать с уважением…»1

Македонский царь Филипп, поскольку он не грек и даже не варвар из уважаемой страны, уподобляется рабу или подкидышу, расточающему чужое достояние. Презрение и негодование по поводу поведения так ведущего себя раба или подкидыша переносится тем самым на Филиппа.

Французский моралист XVII в. Ж. Лабрюйер подчеркивает скрытность, механический характер и нередкую пустоту деятельности придворного, сравнивая ее с ходом часов:

«Взгляните на часы: колесики, пружины, словом, весь механизм, скрыты; мы видим только стрелку, которая незаметно совершает свой круг и начинает новый, — таков и образ придворного, тем более совершенный, что нередко, продвинувшись довольно далеко, он оказывается у отправной точки» .

Английский историк XIX в. М. Маколей был склонен умалять роль великих людей в истории и прибегал к такой аналогии:

«Солнце освещает холмы, когда оно находится еще ниже горизонта; так и великие умы открывают истину несколько раньше того, как она станет очевидной для толпы. Вот чем ограничивается их превосходство. Они первыми воспринимают и отражают свет, который и без их помощи в скором времени должен стать видимым для тех, кто находится далеко ниже их».

Английский философ и логик Дж. Милль, придерживавшийся противоположного мнения, так поправил аналогию Маколея:

«Если эту метафору провести дальше, то выйдет, что у нас и без Ньютона не только была бы Ньютоновская система, но даже мы получили бы ее в то же самое время, в какое получили ее от Ньютона, так же как для наблюдателей, живущих в долине, солнце должно взойти в определенное время, — все равно, имеется гора для восприятия лучей, раньше чем они достигнут долины, или нет… Выдающиеся люди не просто видят восходящее светило с вершины холма: они сами всходят на вершины холмов и вызывают свет, и если бы никто нс всходил бы на эти холмы, свет во многих случаях совсем не появился бы над равниной».

Маколей уподобляет великих людей холмам, первыми освещающимися восходящим солнцем.

В «Дон Кихоте» Сервантеса проводится такая ясная аналогия: «Странствующий рыцарь без дамы — это все равно что дерево без листьев, здание без фундамента или же тень без тела, которое ее отбрасывает». Поскольку дерево, лишенное листвы, здание без фундамента и тень без тела внушают подозрение и не могут оцениваться положительно, такую же реакцию вызывает и странствующий рыцарь без дамы.

Аналогия обладает слабой доказательной силой, поскольку продолжение сходства может оказаться поверхностным или даже ошибочным. Однако доказательность и убедительность — разные вещи. Нередко строгое, проводимое шаг за шагом доказательство оказывается неуместным и убеждает меньше, чем мимолетная, но образная и яркая аналогия. Доказательство — сильнодействующее средство исправления и углубления убеждений, в то время как аналогия подобна гомеопатическим лекарствам, принимаемым ничтожными дозами, но оказывающим во многих случаях заметный лечебный эффект.

Аналогия — излюбленное средство убеждения в художественной литературе, которой по самой ее природе противопоказаны сильные, прямолинейные приемы убеждения. Аналогии широко используются также в обычной жизни, в моральном рассуждении, в идеологии, утопии и т.п.

Метафора, являющаяся ярким средством художественного творчества, представляет собой по сути дела своего рода сгущенную, свернутую аналогию. Любая аналогия — за исключением тех, что представлены в застывших формах, подобно притчам или аллегориям, — способна спонтанно стать метафорой.

Примером метафоры с прозрачным аналогическим соотношением служит такое сопоставление Аристотеля:

«Старость так к жизни, как вечер к дню, поэтому можно назвать вечер «старостью дня”… а старость — «вечером жизни”».

В традиционном понимании метафора — это троп, удачное изменение значения слова или выражения. С помощью метафоры собственное значение имени переносится на некоторое другое значение, которое подходит этому имени лишь ввиду того сравнения, которое держат в уме. Уже это истолкование метафоры связывает ее с аналогией. Лучше всего роль метафоры видна в контексте представления об аналогии как об элементе аргументации. Метафора является результатом слияния членов аналогии и выполняет те же функции, что и аналогия. По воздействию на эмоции и убеждения аудитории метафора даже лучше справляется с этими функциями, поскольку она усиливает аналогию, вводя ее в сжатом виде в язык.

Еще одним способом аргументации в поддержку оценок является апелляция к образцу.

Образец принципиально отличается от примера. Пример говорит о том, что имеет место в действительности, образец — о том, что должно быть. Пример используется для поддержки описательных утверждений, ссылка на образец призвана поддержать оценку.

Образец, или идеал, — это такое поведение лица или группы лиц, которому надлежит следовать.

Образец в силу своего особого общественного престижа служит также порукой выбранному типу поведения.

Следование образцу, имитация чужого поведения может быть спонтанной. Имитирующий тип поведения имеет большое значение в социальной жизни. Повторение одного и того же поведения, которое принято за образец в данном обществе, не нуждается в обосновании. Но аргументация требуется в том случае, когда поведение ориентируется на сознательно избранный образец, действия которого противопоставляются другим возможным способам деятельности.

Образец обладает определенным авторитетом и престижем: неизвестным, никак себя не зарекомендовавшим людям не подражают. Как заметил философ Ж.-Ж. Руссо:

«…Обезьяна подражает человеку, которого она боится, и не подражает презираемым ею животным; она находит правильным то, что делает высшее по сравнению с ней существо»1.

Одни образцы предназначены для всеобщего подражания, другие — рассчитаны только на узкий круг людей. Своеобразным образцом является Дон Кихот: ему подражают именно потому, что он был способен самоотверженно следовать избранному им самим образцу.

Образцы, или идеалы, играют исключительную роль в социальной жизни, в формировании и укреплении социальных ценностей. Человек, общество, эпоха характеризуются теми образцами, которым они следуют, а также тем, как, каким способом они эти образцы понимают.

Образцом может быть реальный человек, взятый во всем многообразии присущих ему черт. Нередко в качестве образца выступает поведение какого-то реального человека в определенной, достаточно узкой области: есть образцы любви к ближнему, любви к жизни, самопожертвования и т.д. Образцом может служить также поведение вымышленного лица: литературного героя, героя мифа, легенды и т.д. Иногда такой вымышленный герой выступает не как целостная личность, а демонстрирует своим поведением только отдельные добродетели или пороки. Можно, например, подражать Кутузову, но можно стремиться следовать в своем поведении Пьеру Безухову или Наташе Ростовой.

Можно подражать альтруизму доктора Ф. П. Гааза, но можно следовать Дон Кихоту или Дои Жуану.

Если образцом выступает реальный человек, имеющий обычно не только достоинства, но и определенные недостатки, нередко бывает, что эти его недостатки оказывают на поведение других людей большее воздействие, чем его неоспоримые достоинства.

«Пример чистоты нравов Александра Великого куда реже склоняет людей к воздержанности, нежели пример его пьянства — к распущенности. Совсем не зазорно быть менее добродетельным, чем он, и простительно быть столь же порочным» (Б. Паскаль).

Наряду с образцами существуют и антиобразцы, задача которых дать отталкивающий пример поведения и тем самым отвратить от такого поведения. Воздействие антиобразца на некоторых людей оказывается даже более эффективным, чем воздействие образца.

«Есть, может быть, и другие люди, вроде меня, — писал французский философ XVI в. М. Монтень, — которые полезный урок извлекут скорее из вещей неблаговидных, чем из примеров, достойных подражания, и скорее отвращаясь от чего-то, чем следуя чему-то. Этот род науки имел в виду Катон Старший, когда говорил, что мудрец большему научится от безумца, чем безумец от мудреца, а также упоминаемый Павсанисм древний лирик, у которого в обычае было заставлять своих учеников прислушиваться к игре жившего напротив плохого музыканта, чтобы на его примере учились они избегать неблагозвучия и фальши»1.

В качество факторов, определяющих поведение, образец и антиобразец не вполне равноправны. Не все, что может быть сказано об образце, в равной мере приложимо к антиобразцу. Как правило, антиобразец является менее определенным и может быть правильно истолкован только при сравнении с некоторым образцом, т.е. существует асимметрия аргументации с помощью антиобразца и аргументации посредством образца:

«Тогда как в последнем случае предлагается вести себя пусть даже неумело, но подобно лицу, чья манера поведения относительно хорошо известна, аргументация с помощью антиобразца побуждает к отталкиванию от некоего лица при том, что отнюдь не всегда его поступки бывают с точностью предсказуемы. Их определение зачастую становится возможным только благодаря имплицитной отсылке к некоторому образцу: что значит отстраниться в своем поведении от Санчо Нансы, понятно лишь тому, кому знакома фигура Дон Кихота; образ раба-илота означает определенный тип поведения лишь для того, кому знакомо поведение воина-спартанца» .

Обычно антиобразец представляет собой не конкретное лицо, взятое во всем объеме присущих ему свойств, а только тот этический минимум, ниже которого нельзя опускаться.

Чтобы аргументация с помощью образца или антиобразца была убедительна, требуется определенное поведение со стороны того, кто прибегает к ней.

Аргументация к образцу типична для художественной литературы. Здесь она носит обычно непрямой характер: образец предстоит выбрать читателю по косвенным указаниям автора.

Обращение к образцу играет важную роль в психологии личности, в моральных рассуждениях, в обучении и т.д. В сущности, аргументация к образцу присутствует почти везде, где речь идет о поведении человека: образцы — одна из форм создания и закрепления традиции, которой по преимуществу определяется поведение.

Выше понятие образца употреблялось для обозначения идеала — такого поведения отдельного лица или группы лиц, которому надлежит следовать. Наряду с образцами действий имеются также образцы, которые можно назвать стандартами — образцы иных вещей: предметов, событий, ситуаций, процессов и т.д.

Для всего, с чем регулярно сталкивается человек, будь то топоры, часы, пожары, церемонии и т.д., существуют свои стандарты, говорящие о том, какими должны быть объекты данного рода. Ссылка на эти стандарты — частый прием аргументации в поддержку оценок.

Оценочные термины «хороший», «плохой», «лучший», «худший» и т.п. нередко характеризуют отношение оцениваемых вещей к определенным образцам, или стандартам. В этих складывающихся стихийно стандартах фиксируются совокупности эмпирических свойств, которые, как считается, должны быть присущи вещам. Для вещей разных типов существуют разные стандарты: свойства, требуемые от хороших молотков, не совпадают со свойствами, ожидаемыми от хороших полководцев, и т.п. Стандартные представления о том, какими должны быть вещи определенного типа, изменяются с течением времени: хороший римский военачальник вполне мог бы оказаться плохим современным полководцем, и наоборот.

Для отдельных типов вещей имеются очень четкие стандарты. Это позволяет однозначно указать, какие именно свойства должна иметь вещь данного типа, чтобы ее можно было назвать хорошей. Для других вещей стандарты расплывчаты и трудно определить, какие именно эмпирические свойства приписываются этим вещам, когда утверждается, что они хороши.

Например, легко сказать, какие свойства имеет хороший нож для разделки мяса или хорошая корова; сложнее определить, что человек понимает иод хорошим домом или хорошим автомобилем, и совсем трудно вне контекста решить, какой смысл вкладывается в выражения «хороший поступок», «хорошая шутка».

Для некоторых вещей вообще не существует сколько-нибудь определенных стандартов.

Например, с ножами, адвокатами, докторами и шутками приходится сталкиваться довольно часто, поэтому их функции сравнительно ясны и сложились устойчивые представления о том, чего следует ожидать от хорошего ножа, доктора и т.д. Хороший нож — это такой нож, каким он должен быть. Для пояснения того, каким должен быть нож, можно назвать несколько свойств из числа входящих в устоявшееся представление о хорошем ноже. Но что представляет собой хорошая планета? Сказать, что это такая планета, какой она должна быть, значит ничего не сказать. Для планет не существует стандарта или образца, сопоставление с которым помогло бы решить, является ли рассматриваемая планета хорошей или нет.

Понятие образца как стандарта почти не исследовано. Можно отметить, что стандарт, касающийся предметов определенного типа, обычно учитывает характерную функцию этих предметов. Помимо функциональных свойств, стандарт может включать также некоторые морфологические признаки. Например, никакой молоток не может быть назван хорошим, если с его помощью нельзя забивать гвозди, т.е. если он не способен справиться с одной из тех задач, ради выполнения которых он был создан. Молоток также не будет хорошим, если он, позволяя забивать гвозди, не имеет рукоятки. Стандарты для вещей других типов могут не содержать морфологических характеристик (таковы, в частности, стандарты, имеющиеся для врачей, адвокатов и т.п.).

Риторические приемы, такие как использование образов, сравнений, метафор, повторов, аллегории и других, позволяют максимально полно раскрыть тему речи, сделать выступление живым, понятным и интересным для аудитории. Таких приемов существует довольно много, однако далеко не все из них используются в публичных выступлениях часто и активно.

Еще Цицерон говорил, что нет красноречия, если нет восхищения слушателей. Для этого нужны, в том числе, образы, нужны картины: пусть оратор своей речью сделает дело очевидным, представит его образно.

Великий английский адвокат 19 века Р.Гаррис писал: «Впечатление, сохраняющееся в представлении слушателей после настоящей ораторской речи, есть ряд образов. Люди не столько слушают большую речь, сколько видят и чувствуют ее. Слова, не вызывающие образов, утомляют их. Ребенок, перелистывающий книгу без картинок, — это то же, что слушатель перед человеком, способным только к словоизвержению».

Эстетическое наслаждение Шопенгауэр рассматривает как состояние чистого созерцания и безвольного познания вне времени и иных отношений. Эта мысль, как правило, смутно воспринимается. Однако за тем автор объясняет: «Тогда уже все равно, из-за тюремной решетки или из окон дворца смотреть на заходящее солнце». После пояснения определение автора становится ярким, понятным и запоминающимся.

Миль, сравнивая духовную неудовлетворённость и материализм, говорит, что лучше быть неудовлетворенным человеком, чем удовлетворенной свиньей.

Ниже представлен список самых распространенных и эффективных риторических оборотов, умение пользоваться которыми будет крайне полезно каждому оратору.

Сравнение и метафора

Сравнение – это один из главнейших приемов ораторского искусства, используемый настолько часто, что многие даже не задумываются о нем как о какой-то особой фигуре речи. Этот прием позволяет представить абстрактное наглядно, что бывает особенно полезно, когда необходимо донести до слушателя числовую информацию. Например, если сообщить кому-то, что одна из самых крупных во Вселенной звезд VY Большого Пса имеет диаметр в два миллиарда километров, вряд ли обычный человек сможет представить, насколько это много. Совсем другое дело, если сравнить эту величину с чем-нибудь понятным и всем известным – например, горой Эверест. Так, если принять размер звезды за размер Эвереста, то Земля окажется не больше мячика для гольфа. И то, и другое может представить себе каждый.

Под сравнением также подразумевается и более простой прием уподобления одного предмета или явления другому по общему признаку с использованием сравнительных оборотов или союзов будто, словно, точно, как. Довольно близок к сравнению такой риторический оборот, как метафора, заключающийся в употреблении слов в переносном значении на основе аналогии, сходства или сравнения. Метафоры широко используются в литературе. Пример: «Это не человек, а какие-то погребальные дроги (И.Бунин)»; «Любовь – пьянящее вино (Пушкин)».

Повтор

Повтор – еще один распространенный ораторский прием, широко используемый в публичных выступлениях.

Часто бывает так, что слушатель даже ненадолго отвлекся, вспомнил о доме, о незаконченных делах, о девушке, о чем-то еще, и в этом момент может прозвучать важная, возможно даже одна из ключевых мыслей, без которой все остальные рассуждения оратора останутся не вполне понятными. Поэтому наиболее важные положения желательно так или иначе повторять. Мысли, повторенная дважды, намного лучше усваивается, даже если никто не отвлекался. Кроме того, повторение какой-либо мысли способствует ее закреплению в сознании слушателей, позволяет при правильном использовании сделать речь оратора более убедительной.

Повторы могут быть дословными, варьируемыми, расширенными и частичными. Дословные повторы применяются относительно редко – в основном для цитирования и акцентирования внимания на какой-либо фразе. Чаще встречаются варьируемые повторы, когда сказанное ранее повторяется другими словами, а также расширенные – когда при повторении мысль развивается. Противоположность расширенного повтора – частичный повтор, или обобщение, позволяющий подытожить сказанное ранее.

Очень часто в результате использования не дословных повторов психологически кажется, что оратор смог в подтверждение своего тезиса привести несколько аргументов (хотя с логической точки зрения – аргумент был один:).

Риторический вопрос

Риторический вопрос – это вопрос, ответ на который известен заранее или же дается самим спросившим. Использовать данный оборот следует только тогда, когда аудитория полностью разделяет мнение выступающего, иначе эффект будет лишь негативным.

Помимо риторического вопроса, также существует риторическое восклицание и риторическое обращение.

Существуют и так называемые цепляющие вопросы, когда оратор задает какой-нибудь вопрос аудитории или конкретному слушателю и затем ждет – ответят ему или нет. Здесь важно не давить на слушателей, не обижаться на то, что, по мнению оратора, слушатели какие-то не активные. Ответят на вопрос – хорошо. Не ответят – ничего страшного (к такому варианту развития событий оратор готов и не испытывает каких-либо недобрых чувств или эмоций к своим слушателям). В этом случае оратор сам на него спокойно, без тени смущения отвечает. Так завязывается общение со слушателями, которое намного лучше, чем простое озвучивание текста выступления.

Аллегория

Представляет собой выражение отвлеченного понятия через конкретный образ. Например, в животном эпосе ягненок служит олицетворением кротости, муравей – трудолюбия, осел – упрямства и т.п. В риторике аллегория – это довольно сложный прием, требующий от оратора мастерства и хорошей подготовки.