Начало повести о том, как даровал бог победу государю великому князю Дмитрию Ивановичу за Доном над поганым Мамаем и как молитвами пречистой богородицы и русских чудотворцев православное христианство — Русскую землю бог возвысил, а безбожных агарян посрамил.

Князь восточной страны Мамай, язычник и злой преследователь христиан, решает по наущению дьявола идти на Русскую землю. Князь Олег Рязанский, ставленник Мамая, и князь Ольгерд Литовский, также присягавший Мамаю, узнав об этом, отправляют к Мамаю послов с богатыми дарами и заявляют о своей готовности присоединиться к его войску, ибо они надеются, что Мамай отдаст Ольгерду Москву и близлежащие города, а Олегу Рязанскому Коломну, Владимир и Муром. Олег и Ольгерд уверены в том, что князь Дмитрий Иванович Московский не решится выступить против Мамая и убежит из Москвы, оставив свои земли неприятелю. Прослышав о том, что Мамай с бесчисленным войском надвигается на Русь, князь Дмитрий посылает в Боровск за своим братом, князем Владимиром Андреевичем, а также за всеми русскими князьями, воеводами и служилыми людьми. Князь Дмитрий рассказывает митрополиту Киприану, что ни в чём не провинился перед Мамаем и выплатил ему дань, как следовало по уговору и даже сверх того. Киприан же советует князю смириться и послать Мамаю столько золота, сколько есть, а если Мамай и после этого пойдёт на Русь войной, то его поразит сам Господь, который дерзким противится, а смиренным помогает.

Продолжение после рекламы:

Князь Дмитрий слушается совета и посылает навстречу Мамаю Захария Тютчева, дав ему много золота. Однако Захарий, добравшись до Рязани, узнаёт, что князья Олег Рязанский и Ольгерд Литовский присоединились к Мамаю, и тайно посылает к Дмитрию гонца с этой вестью. Князь сообщает обо всём митрополиту Киприану и призывает к себе на службу воинов со всей Русской земли, чтобы они прибыли в Коломну на Успение святой Богородицы. Сам же князь Дмитрий вместе с братом и всеми русскими князьями отправляется к живоначальной Троице, к своему духовному отцу преподобному старцу Сергию. Тот окропляет его водой, освящённой с мощей святых мучеников Флора и Лавра, и говорит ему так, чтобы никто не слышал, что князь победит врага. По просьбе князя игумен Сергий даёт ему двух воинов из монашеской братии — Александра Пересвета и Андрея Ослябю.

Князь возвращается в Москву и, представ перед митрополитом Киприаном, тайно сообщает ему, что старец Сергий предрёк ему победу над врагом и благословил всё православное воинство. Благословив князя на поход против татар, митрополит посылает богосвященный собор с крестами, святыми иконами и освящённой водой во Фроловские, Никольские и Константино-Еленинские ворота, чтобы каждый воин вышел из них благословенным и окроплённым святой водой.

Брифли существует благодаря рекламе:

Добравшись до Коломны, князь распределяет полки, назначает им воевод и, взяв благословение от архиепископа коломенского Геронтия, переходит через Оку со всем войском, в молитве призывая на помощь своих родственников, святых страстотерпцев Бориса и Глеба. Князья же Олег Рязанский и Ольгерд Литовский, узнав о том, что князь Дмитрий с большим войском идёт к Дону против Мамая, начинают сомневаться в успехе похода Мамая: они не спешат присоединиться к его войску и выжидают исхода сражения. В то же время князья Андрей Полоцкий и Дмитрий Брянский, Ольгердовичи, нелюбимые своим отцом из-за их мачехи и принявшие святое крещение, узнают о том, что татары идут на Русь и решают присоединиться к православному воинству князя Дмитрия.

Князь, возрадовавшись, посылает в Москву митрополиту Киприану весть о том, что Ольгердовичи пришли к нему со своими войсками, а отца своего оставили. Князь Дмитрий советуется с братом Владимиром и с Ольгердовичами, переходить ли ему Дон или нет. Те убеждают его, что если он хочет твёрдого войска, то необходимо перейти Дон, ибо тогда ни у кого не будет мысли об отступлении. Русское войско переправляется через Дон, а разведчики сообщают, что татары уже близко и знают о том, что князь Дмитрий собрал против них большие силы. Князь ездит по полкам с воеводами и призывает воинов постоять за Русь и православную веру, не щадя жизни.

Продолжение после рекламы:

В ночь светоносного праздника Рождества пресвятой Богородицы Фома Кацибей, разбойник, которого князь Дмитрий за мужество отличил и поставил на реке Чурове для охраны от татар, удостаивается дивного видения. Бог, желая исправить Фому, показывает ему, как с востока движется большое облако, словно какие-то войска идут на запад, а с юга приходят двое юношей в светлых багряницах, с сияющими ликами и держат в руках острые мечи. Юноши грозно требуют ответа от предводителей войска, спрашивая их, кто позволил им нападать на их отечество, и всех их рубят мечами, так что ни один недруг не спасается. Фома наутро рассказывает о своём видении князю и с тех пор становится благоразумным и верует в Бога.

Князь Дмитрий отсылает своего брата князя Владимира вместе с Дмитрием Волынцем вверх по Дону в дубраву, чтобы они затаились там со своими полками. А в восьмой день сентября, в праздник Рождества пресвятой Богородицы, на рассвете, оба войска, русское и татарское, встают друг против друга на поле Куликовом. Земля страшно стонет, предрекая грозу, и поле Куликово прогибается, а реки выступают из берегов, ибо никогда не было в том месте такого несметного числа людей. Посланник от преподобного старца Сергия передаёт князю грамоты с благословением и хлебец пречистой Богородицы, и князь громогласно возносит молитву ко святой Троице и к Богородице и просит их помощи и заступничества. Потом князь, вопреки всем уговорам, садится на коня и встаёт впереди своих ратников, чтобы биться в первых рядах. На ступает третий час дня.

Брифли существует благодаря рекламе:

Из татарского войска выезжает злой печенег пяти сажен ростом, а с русской стороны, по велению игумена Сергия, выходит монах Александр Пересвет, вооружённый схимой. Они бросаются друг на друга, ударяются копьями и оба падают с коней замертво. Князь Дмитрий призывает своих воинов показать свою храбрость, и оба войска сходятся и начинается битва.

В седьмом часу татары начинают одолевать. Князь Владимир, затаившийся со своими воинами в дубраве, порывается выйти брату на подмогу, но Дмитрий Волынец удерживает его, говоря, что ещё не время. Когда же наступает восьмой час, их свежие силы нападают на татар, и те не выдерживают натиска и бегут с поля боя. Мамай призывает своих богов: Перуна, Салавата, Раклия, Хорса и своего пособника Магомета, но нет ему от них помощи. Он убегает, и ему удаётся уйти от погони.

Так победил татар князь Дмитрий милостью Бога и пречистой Божьей матери и помощью святых Бориса и Глеба, которых видел Фома Кацибей. Князя Дмитрия находят в дубраве, избитого и израненного, и он повелевает воинам похоронить товарищей, чтобы тела христианские не стали добычей диких зверей.

Русское войско стоит на поле брани восемь дней, пока воины хоронят своих ближних. А Мамай возвращается в свою землю, собирает оставшиеся силы и хочет снова идти на Русь войной, но узнаёт, что царь Тохтамыш с востока идёт на него. Тохтамыш разбивает войско Мамая на Калке, Мамай убегает в Кафу, утаив своё имя, но его опознают и убивают. Ольгерд, прослышав о славной победе князя Дмитрия, со стыдом возвращается в свои владения. Олег Рязанский, боясь, что князь Дмитрий пошлёт на него своё войско, убегает из своей вотчины, а когда рязанцы бьют челом великому князю, тот сажает в Рязани своих наместников.

У Полярного моря живёт тринадцатилетний мальчик Киш, вместе с матерью Айкигой. Братьев и сестёр у Киша нет, а его отец Бок погиб в схватке с полярным медведем, в которую он вступил, спасая людей от голодной смерти. Со временем люди забыли о подвиге храброго мужчины, как и про мать с мальчиком, живущих в самом бедном иглу.

В иглу вождя Клош-Квана собирается совет. Киш встаёт и говорит, что им с матерью достаётся положенная доля мяса, но зачастую оно старое и жёсткое. Своей речью мальчик ошеломляет всех, охотники поражены тем, что юнец говорит совсем как взрослый и бросает им в лицо такие дерзкие слова. Участники совета возмущены, они отправляют Киша спать со словами, что не может он учить взрослых мужчин. Тогда мальчик говорит своё последнее слово — он будет молчать на совете, пока его не попросят заговорить. Отныне он сам будет охотиться и делить мясо, и делёж его будет справедливым.

Продолжение после рекламы:

На следующий день Киш отправляется на охоту в одиночку. Проходит несколько дней, а его всё нет. Соплеменники уже считают его погибшим, а мать даже мажет лицо сажей в знак скорби, но он одним утром он объявляется, неся на плече часть туши убитого медведя. Он посылает мужчин по своему следу, и те находят на льду много мяса. Медведица с медвежатами оказалась не только убитой, но и освежёванной по всем правилам. У Киша появляется тайна.

Он ещё несколько раз выходит на охоту, не беря с собой никого, и возвращается с неизменным успехом. Делёж его неизменно справедлив. Киш просит людей, которые едят приносимое им мясо, выстроить ему новое иглу, попросторнее, что соплеменники и делают.

Суеверные люди начинают говорить о колдовстве. За Кишем посылают следить двух молодых охотников — Бима и Боуна. Они возвращаются через пять дней и рассказывают историю о том, как Киш встретился с медведем, злил его, привлекая внимание, но когда разъярённый хищник бросился к нему, он начал удирать и ронять на лёд маленькие шарики, которые медведь поедал. Через некоторое время медведь забыл про Киша, так как эти шарики наделали, по словам Боуна, много беды. Из-за боли медведь начал рвать себя когтями, пока не ослабел, после чего Киш добил копьём вконец измученного хищника.

Брифли существует благодаря рекламе:

По возвращении Киша за ним посылают гонца, приглашая на совет, но тот отвечает, что его иглу достаточно просторная, чтобы вместить всех. Любопытство мужчин так велико, что в дом к юному охотнику идут все во главе с вождём Клош-Кваном.

Киш объясняет, что придумал простой способ охоты. Он берёт китовый ус, заострённый с двух сторон как игла, скручивает его и заворачивает в шарики из тюленьего жира, которые выставляет на мороз, где они застывают. На охоте Киш бросает эти шарики медведям. Медведи проглатывают их, жир в желудке тает, а ус распрямляется, причиняет зверю страшную боль и изматывает его.

Так заканчивается повествование о Кише. Позже он становится вождём племени, и при его правлении у всех достаточно мяса.

Мамаево побоище

Выражение мамаево побоище не требует никаких дополнительных разъяснений – все понятно как татарский ятаган. Золотоордынский хан Мамай (1335-1381), не являясь прямым потомком Чингиз-хана, не мог претендовать на законную власть в Орде, но по своим личным заслугам был фактическим хозяином положения в западной части Орды.

При хане Бердибеке Мамай занимал должность беклярбека — одну из двух главных в администрации Золотой Орды. В его функции входило руководство армией, внешними делами и верховный суд. Был вынужден манипулировать претендентами на трон и всячески маневрировать. Пытался установить хорошие отношения с Генуей, Венецией, Литвой и даже Москве снижал подати.

В это время один из потомков Чингиз-хана Тохтамыш захватил власть в восточной части Орды. Он контролировал среднее и нижнее течение Волги, (его войска имели базы отдыха в Астрахани) Южный Урал, Западную Сибирь, Алтай, Монголию и Китай. Тохтамышу оставалось лишь устранить Мамая как реального военного конкурента, чтобы захватить власть над всей Золотой Ордой.

Вместо того, чтобы тщательно готовится к схватке с Тохтамышем, Мамай предпринял неподготовленный поход на Русь, где и был разбит хорошо подготовленными объединенными силами русских князей на Куликовом поле 8 сентября 1380 года. Эта битва, одна из самых кровопролитных и решающих в русской истории, получила в народе название «мамаево побоище». Выражение «мамаево побоище» передает смысл «страшная битва», «кровопролитное сражение» и тп.

Тохтамыш же додавил Мамая, сначала разбив его в поле, потом достал последнего в его резиденции в Крыму, убил и похоронил со всеми воинскими почестями.

Другие интересные выражения из русской речи:

Курить фимиам

Фимиам – это общее название благовоний, которые курили не только перед алтарями

Козёл отпущения

Интересное выражение – козел отпущения. Фраза недосказана, но все ее прекрасно

Купить кота в мешке

Интересное выражение – купить кота в мешке. Его можно отнести к разряду интуитивно

Курский соловей

Соловей – самая приятная певчая птица, живущая на просторах России. Почему из всех

Кузькина мать

Кузькина мать (или показать кузькину мать) – устойчивое словосочетание непрямого

Круговая порука

Выражение круговая порука – это выражение прямого значения, то есть означает то,

Кроколиловы слёзы

С древнейших времен у многих народов существует поверье, что крокодил плачет, когда

Крепкий орешек

Крепкий орешек – это выражение принято связывать со взятием Петром Первым шведской

Квасной патриотизм – что означает это выражение

Квасной патриотизм – короткое, бьющее точно в цель ироничное определение для

Великая Китайская Стена

Великая Китайская Стена – самое большое архитектурно-строительное произведение

Кесарю-кесарево – что означает это выражение

Выражение кесарю-кесарево библейского происхождения, как и многие другие

Как бросить курить некурящему?

Пусть вас не смущает эта идиотская формулировка, составленная специально для

Китайские церемонии

Китайские церемонии – этот фразеологизм мы нередко используем в разговоре. Как

Колокола лить

По выражению лить колокола совершенно невозможно догадаться, какое еще значение

Коломенская верста

Верста – русская мера длины, существовавшая в России до введения метрической

Колосс на глиняных ногах

Колосс на глиняных ногах – это своего рода характеристика или оценка чего-то

Колумбово яйцо

Про происхождение выражения колумбово яйцо разные источники сообщают примерно

Пустить красного петуха

Если это выражение пустить красного петуха прочитает иностранец, изучающий

Костей не собрать

Выражение костей не собрать для нашего российского уха достаточно привычное. Его

Косая сажень

Издревле, еще до появления геометрии, люди привязывали меры длины к частям своего

На кривой козе не подъедешь

Казалось, известное всем выражение, на кривой козе не подъедешь . Означает оно тот

К шапочному разбору

Оказывается, возникновение этого фразеологизма напрямую связано с религией, точнее с

Как кур во щи

Попал как кур во щи говорят тогда, когда неожиданно попадают в крайне неприятную

Сирота казанская

Сирота казанская – очень интересное выражение. Сирота – понятно, но почему именно

Как с козла молока

Как от козла молока (получить) – говорят о человеке, от которого нет никакой пользы,

Калиф на час

Калиф на час говорят про руководителей или начальников, которые оказались у власти

Кануть в лету

Выражение кануть в лету знакомо и понятно всем. Означает оно – исчезнуть из памяти,

Карфаген должен быть разрушен

Название города-государства Карфаген известно нам еще из учебников истории

Таскать каштаны из огня

Таскать каштаны из огня – это выражение обретет полную ясность, если добавить к

Квадратура круга

Это выражение – квадратура круга, наверняка вам где-то встречалось. А вот что оно

Как в воду глядел

Как в воду глядел – выражение понятное по значению, но не сразу понятное по

Во всю ивановскую

Выражение во всю ивановскую, точнее, орать во всю ивановскую, известно очень

И на солнце есть пятна

Выражение, или словесный оборот и на солнце есть пятна подчеркивает, что в мире

И на старуху бывает проруха

Выражение и на старуху бывает проруха говорит само за себя. Согласно словарю

И ты, Брут!

И ты, Брут! – выражение знакомое практически каждому образованному человеку, даже

Иван, родства не помнящий

Иван, не помнящий родства – чисто русское выражение, уходящее корнями в нашу

Игра не стоит свеч

Слово свечи в русском языке имеет несколько значений: прежде всего это свечи для

Из мухи слона

Выражение делать из мухи слона совершенно понятно, не содержит каких-то

Избушка на курьих ножках

Выражение избушка на курьих ножках известно, наверное, каждому с детских лет.

Имя ему легион

Выражение имя ему легион (или им имя легион ) означает неопределенно большое

Избиение младенцев

Что означает выражение избиение младенцев ? Кто и каких младенцев избивает?

Прописать ижицу

Прописать ижицу — выражение из разряда ушедших из нашего обихода в прошлое. Но

Итальянская забастовка

Итальянская забастовка – это достаточно оригинальный вид протеста наемного

Еще интересные выражения

На буквы А, Б, В

Авгиевы конюшни Ахиллесова пята Нить Ариадны А король-то голый

Белены объелся Бить баклуши Не мечите бисера перед свиньями Остаться на бобах

Родиться в рубашке В три погибели Вальпугриева ночь Аршин проглотил

На букву Г

Ганнибалова клятва Гадание на кофейной гуще Геенна огненная Герострат

Гладко было на бумаге Геркулесовы столбы Глухая тетеря Ходить гоголем

Гомерический хохот Гол как сокол Голод не тетка Груши околачивать

Как с гуся вода Горе луковое При царе горохе

На букву Д

Индюк думал Днем с огнем Допотопный Древо познания Дары данайцев

Держать нос по ветру Джентльменское соглашение Дамоклов меч

Дело табак Дело в шляпе Двуликий Янус Держи карман шире

На буквы Е и Ж

Железная леди Желтая пресса Если гора не идет к Магомету…

Есть еще порох в пороховницах Еще одно, последнее сказанье

На букву «З»

За семью печатями Зарубить на носу Зеленая улица Зубы на полку

Знать на зубок Золотая середина Золотое руно Зуб за зуб

Зубы заговаривать Заткнуть за пояс Затрапезный вид Звезда первой величины

Злачное место Пригреть змею на груди Зарыть талант в землю

Заключительный аккорд Задний ум Душа нараспашку Забубённый

Загадка сфинкса

Задонщина. Лихачев

«Задонщина» в списке XVII в. была открыта в 1852 г. В. М. Ундольским и сразу была воспринята как литературное подражание «Слову о полку Игореве.

Дошла в 6ти списках, самый ранний из которых (список Ефросина) датируется 1470 – ми гг., а поздний концом 17 века. Задонщиной оно называется в списке Ефросина. В других списках – Словом о велико князе Данииле Ивановиче и брате его князе Владимире Андреевиче. Ефросиновский список – сокращенная переработка первоначального текста. В других списках текст с ошибками и искажениями (Ундольский и Ждановский списки).

Автор не ставил задачи описать в последовательности все события героической битвы за Доном. Он передает эмоциональную оценку произошедшего на поле Куликовом, выражает свои чувства и мысли. Свое автор характеризует свое поведение как жалость и похвалу князю Дмитрию. Жалость – плач погибшим. Похвала – слава мужеству воинской доблести.

От начала и до конца текст Задонщины связан с текстом Слова о полку Игореве – повторения. Подражание.

В «Слове о полку Игореве» грозные предзнаменования сопровождают поход русских войск: волки сулят грозу по оврагам, орлы клёкотом зовут зверей на кости русских, лисицы лают на щиты русских. В «Задонщине» те же зловещие знамения сопутствуют походу татарского войска: грядущая гибель татар заставляет птиц летать под облаками, часто граять воронов, говорить свою речь галок, клекотать орлов, грозно выть волков и брехать лисиц.

Итак, начало того исторического периода, с которого Русская земля «сидит невесела», автор «Задонщины» относит к битве на Каяле, в которой были разбиты войска Игоря Северского. «Задонщина» повествует, следовательно, о конце этой эпохи «туги и печали», о начале которой повествует «Слово о полку Игореве». Отсюда преднамеренное противопоставление в «Задонщине» конца — началу, битвы на Дону — битве на Каяле, победы — поражению и преднамеренное сопоставление Каялы с Калкой, половцев с татарами. Отсюда внешнее сходство произведений, проистекающее из исторических воззрений автора «Задонщины». Куликовская битва рассматривается, следовательно, в «Задонщине» как реванш за поражение, понесенное войсками Игоря Святославича на реке Каяле. Эта идея реванша имела глубоко народный характер.

В З. высокий поэтический стиль переплетается с образами, выражениями, фразами, носящими сухой прозаический, почти документальных характер

Внимание! Если вам нужна помощь в написании работы, то рекомендуем обратиться к профессионалам. Более 70 000 авторов готовы помочь вам прямо сейчас. Бесплатные корректировки и доработки. Узнайте стоимость своей работы.

Характерна логически – смысловая непоследовательность : забегает вперед, то возвращается назад, от частного к общему и наоборот.

Но у З . есть свои яркие образы и сравнения – воспеть славу великому князю московскому автор призывает жаворонка, а плач коломенских женщин связывает с жалобным пением птицы щура.

Характерные эпитеты : вещий Боян, храбрые полки, дружина, червленые щиты, кровавые зори и др. – как у Слова.

Принято считать, что автор Задонщины – Софоний Рязанец: он назван ее автором в заглавии двух списков. Однако в заглавии нескольких списков о Мамаевом побоище он обозначен как и автор этого произведения. Больше никаких сведений и упоминаний о Софонии Рязанце нет.

1380 год – Мамаево побоище.

План содержания.

1. Пир у Микулы. Известие о том, что Мамай у Дона.

2. Жалость и похвала.

3. Дмитрий и брат его в церкви – сбор дружины.

4. Орлы – всадники.

5. Все князья русские в Москву съехались. 8000

6. Татары – волки. Предзнаменования .

7. Загремели мечи булатные о шлемы хиновские.

8. В эту пору в Рязани запричитали жены по убитым, щуры поют жалобные песни в Коломне.

9. В тот же день в субботу на рождество Богородицы – победа.

10. Погоня за татарами. Ликованье по всей земле русской. Русские жены забряцали золотом татарским. Мамай бежит серым волком.

11. Осмотр поля после битвы князем.

Сказание о Мамаевом Побоище.

Написано в середине (конце) 15 века.

Новый тип воинской повести, связанный с фольклорными традициями. Было очень популярно у книжников. Так как несет подробное описание и носит ярко выраженный сюжетный характер. Не только само событие, но и судьба отдельных лиц заставляли читателя волноваться и сопереживать герою.

Сохранилось в 4ех основных редакциях и + 4 внутри. В 100 списках.

В Сказании есть подробное описание эпизодов, которых нет в Задонщине и в повести о Куликовской битве.

1. Собирание войск

2. Предыстория битвы: послание/переписка Мамая с Ольгердовичами и Олега Рязанского.

3. Подробное выведывание примет : слушают на границе приметы:

— Дм. Волынский прикладывает ухо к земле: татарских воинов много, но предвещает победу.

4. Князь с митрополитом Киприаном у Сергия Радонежского – он дает 2х воинов. (на самом деле Киприана не могло быть в это время в Москве, он был в Киеве) .

5. Плач Евдокии более подробный.

В жанровом плане:

1) Отсылка к библии

2) Больше и органичнее фольклор (эпические мотивы). Само название приближает к эпичности. Многие эпизоды носят эпический характер :

А) разведка в ночь накануне боя – испытание примет

Б) единоборство Пересвета как богатырский поединок – противник сравнивается с Голиафом – оба скончались.

Влияние устной поэзии просматривается и в выразительных средствах : битва – пир, врагов побивают, как траву косят, воины – соколы.

Герой выступает не как индивидуальная личность, а как идеальное воплощение тех черт, которыми он должен был обладать, как идеальный представитель своего класса.

Фома Кацибей видит Бориса и Глеба.

Летописная повесть о Куликовской битве.

Дошла до нас в двух видах: кратком и пространном. Краткая повесть входит в состав летописей, ведущих свое происхождение от летописного свода Киприана (Троицкой летописи). Пространная представлена Новгородской четвертой и Софийской первой летописями .

В краткой – написана не позже 1408 – 1409 гг. – передаются основные исторические сведения о Куликовской битве. Мамай разгневан за поражение на Воже и идет на Русь. Ему навстречу идет Дмитрий Иванович – кровопролитное сражение за Доном, продолжавшееся 1 день. Победа русских. Мамай спасается бегством. Мамай собирает остатки, но против него встает Тохтамыш – воцарение Тохтамыша.

Большая часть произведения посвящена тому, что происходило после Битвы. О самой битве сказано мало, общими формулами воинских повестей. Отношение автора выражается в кратких эпитетах – характеристиках русских и ордынцев.

В пространной – в несколько раз больше краткой. Текст краткой вошел с текстуальными изменениями в начальной часть и в дословном повторении второй, основной части. Появляется ряд новых данных исторического характера: сбор в Коломне, о приходе на помощь московскому князю Андрея и Дмитрия Ольгердовичей, переправа русских через Дон, более подробно описывается битва, говорится, что великий князь бился впереди всех и что доспехи его были разбиты и повреждены, но на теле не было ран. Однако увеличение текста не только из-за добавлений, но и по литературным причинам.

Автор пространной летописи включает обширные риторические рассуждения по поводу описываемых событий, пользуясь религиозными текстами. Усиливается роль Дм.Ивановича как защитника православия, резче и многословнее противопоставление русского войска как христианского войскам «нечестивых татар». Расширяется описание божественной помощи русским войскам – помощь ангелов в битве.

Почти все дополнительные данные пространной летописи находят себе соответствие в Сказании о Мамаевом побоище. Принято считать, что Сказание было создано на основе пространной летописной повести и, следовательно, возникло позже, чем была написана эта повесть.

Получить выполненную работу или консультацию специалиста по вашему учебному проекту Узнать стоимость

Глава VI. Сказание о Мамаевом побоище

«Сказание о Мамаевом побоище» формально не подходит под определение агиографического жанра, оно ближе к древнерусским воинским повестям, но, с другой стороны, это произведение создано, без сомнения, церковным писателем, содержит чудесный элемент, поэтому может быть рассмотрено в рамках настоящей работы. Кроме того, «Сказание» представляет развитие на историческом материале известного сюжета о благословении Сергием Радонежским Дмитрия Донского перед сражением на Куликовом поле, входящего во все известные редакции Жития Сергия Радонежского.

В вопросе о датировке «Сказания о Мамаевом побоище» до сих пор нет установившегося мнения. Авторитетный исследователь памятника Л. А. Дмитриев в обобщающей статье, посвященной истории изучения «Сказания», следующим образом сформулировал свое отношение к проблеме: верхней границей создания «Сказания» является рубеж XV—XVI вв., а наиболее вероятным временем — первая четверть XV в., вскоре после Едигеева нашествия. Однако многочисленные анахронизмы и неточности изложения вызывали у многих специалистов сомнение в раннем происхождении «Сказания». Наиболее обоснованно эти сомнения выразил В. А. Кучкин. Исследователь подметил, что упоминание в «Сказании» Константино–Еленинских ворот Московского Кремля (ранее называвшихся Тимофеевскими) связано со строительством новых кремлевских стен после 1485 г. — следовательно, памятник не мог быть написан ранее 1485 г. Кроме того, проявляющуюся в «Сказании» антикатолическую тенденцию В. А. Кучкин связал с практикой перехода на московскую сторону православных князей, недовольных католическим засильем в Литовском великом княжестве, и отнес составление «Сказания о Мамаевом побоище» к началу XVI в. Врочем, последний довод не представляется бесспорным: случаи перехода западнорусских правителей на сторону Московского князя наблюдались и ранее.

В настоящее время имеется возможность уточнить датировку «Сказания о Мамаевом побоище». Начнем с анализа верхней хронологической границы. Бытующее в литературе мнение, что «Сказание» входило в Первую редакцию Вологодско–Пермской летописи, на самом деле неправомерно. Наш памятник содержится среди дополнительных статей Лондонского списка, но его нет, например, в списке Беловского. Сам Лондонский список (далее: Л) достаточно поздний (второй половины XVI в.), и поэтому не известно, на каком этапе истории Вологодско–Пермской летописи «Сказание» было присоединено к ее Первой редакции. Характерно, что Вторая редакция летописи (20–х годов XVI в.) его не содержит и только в Третьей редакции «Сказание» уже в переработанном виде было включено в основной текст летописи — следовательно, не ранее 30–х годов XVI в.

Поэтому при определении верхней границы времени создания «Сказания» следует ориентироваться на датировку старших его списков.

Старшим и лучшим списком «Сказания о Мамаевом побоище» справедливо считается список О (РНБ, О. IV.22). Сборник принадлежал некогда П. М. Строеву: на л. I рукой археографа записано: «Библиотеки П. Строева. Октября 1. 1817». Представляет собой конволют из двух рукописей (л. 1—18 и 19—90), «Сказание» расположено на л. 19— 90. В литературе список О датировался неопределенно второй четвертью XVI в., но теперь мы можем уточнить время создания списка и выяснить его происхождение. Текст на л. 19—90 писан одним почерком. Сами л. 19—90 составляют 9 тетрадей (по 8 листов в каждой), причем видна старая нумерация тетрадей: первая тетрадь имеет номер 9, вторая — 10, на других тетрадях номера срезаны при переплетении. Очевидно, л. 19—90 списка О ранее составляли часть некоторой рукописи, и искомую рукопись удалось определить: это сборник РГБ, ф. 113 (Собр. Иосифо–Волоколамского монастыря), № 661.

Происхождение Основного списка «Сказания о Мамаевом побоище» теперь проясняется: список скопирован в конце 20–х — начале 30–х годов XVI в. в Иосифо–Волоколамском монастыре (см. сноску 6) или в Павловой пустыни (см. сноску 9) для князя–инока Дионисия Звенигородского. В 1538 г., после кончины Дионисия, сборник со «Сказанием» поступил в библиотеку Иосифо–Волоколамского монастыря. В 1817 г. археограф П. М. Строев, описывая рукописи монастырской библиотеки, вырезал листы со «Сказанием» и составил из них новый сборник, который в начале 1820–х годов в числе прочих манускриптов был продан графу Ф. А. Толстому (теперь это сборник РНБ, О. IV.22).

Другие старшие списки «Сказания о Мамаевом побоище» датируются близким временем. Оригинал Никоновской летописи (список Оболенского), в которой «Сказание» получило новую редакцию и было переработано с привлечением Пространной летописной повести, создан в 1526—1530 гг. 30–ми годами XVI в. датируется список У (РГБ, ф. 310, № 578). Таким образом, можно считать, что в первой четверти XVI века «Сказание о Мамаевом побоище» уже существовало.

Для определения датировки снизу необходимо выяснить, какой летописный текст был использован в качестве источника «Сказания». Рядом исследователей высказывалась мысль, что в «Сказании» была использована Пространная повесть о Куликовской битве, известная по Софийской I и Новгородской IV летописям, но наиболее квалифицированно этот тезис был развит в статье М. А. Салминой. Л. А. Дмитриев, признавая, что в «Сказании» и Летописной повести действительно много общего в освещении и интерпретации фактов, однако пришел к выводу, что попытки доказать текстуальную зависимость между обоими памятниками являются неубедительными.

И все–таки следует согласиться с М. А. Салминой, что перекличка образов, композиционной структуры, отдельных фрагментов текста «Сказания» и Летописной повести настолько бросается в глаза, что предполагать их независимое происхождение невозможно. Важно поэтому определить близость текста «Сказания» к той или иной летописной традиции. В этом смысле имеют значение следующие примеры:

Сказание Софийская I летопись И посла по брата своего по князя Владимера Андреевичя … и по все князи русские … и по вся воеводы местныа (О(28), У(л. 340), Распр.(77)); И посла по брата своего князя Володимера Андреевича и по всех князей русьскых и по великыя воеводы .., опроче князей русьскых и воевод местных. И посла по брата своего князя Володимера Андреевича … и по вся воеводы и по местныа князи (Л(330), Печ.(106)).

Источником «Сказания» не могла быть Новгородская IV летопись, так как в ней сообщение читается несколько иначе: «И посла по брата своего Володимера и по всех князей руских и по великиа воеводы» (РНБ, F.IV.603, л. 362 об.). Близость же «Сказания» к Софийской первой летописи несомненна.

Следующий пример позволяет уточнить извод Софийской I летописи, с которым может быть сближен текст «Сказания»:

Сказание Софийская I летопись въсходящу солнцу, бывши же утра того мгла велика (Л(338)); Въсходящу солнцю и бысть тма велика по всей земли, и мьгляно беше было утро восходящу солнцу бысть же того утра мгла (Печ.(119)); въсходящу солнцу, бысть же утро мгляно сущи (У(л. 394 об.)); въсходящу солнцу, мгляну утру сущу (О(41)); восходящу солнцу, бывшу утру мгляну (Распр.(96)).

Различные списки «Сказания» по–разному передают текст источника. Однако чтение «того утра» Лондонского списка и Печатного варианта сближают источник «Сказания» со старшим изводом Софийской I летописи, поскольку «утро» читается в списках младшего извода, а в старшем изводе — «того утра» (РНБ, Q.IV.298, л. 445; так же в Никано–ровской летописи; в списке Оболенского — дефект).

Но влияние летописных источников на «Сказание о Мамаевом побоище» не ограничивается статьей 1380 г. о Куликовской битве. Можно также отметить параллели со «Словом о житии великого князя Дмитрия Ивановича», читающимся в летописях под 1389 г.:

Сказание Московский свод 1479 г. Князь великий . пригнув руце к персем своим, источник слез проливающи (О(31), У (л. 359 об.), Л(332), Распр.(83), Печ.(109)); конечное целование дав им .., и пригнув руце свои к персем .., слезы от очию яко быстрины речныя испущающи. отдаша своим мужем конечное целование (О(33), У(л. 363), Л(333), Распр.(84), Печ.(111); Княгини же великаа . слезы льющи, аки речьную быстрину .., приложыв руце свои к персем (О(33), У(л. 364 об.), Л(333), Распр.(85), Печ. (111))

Наличие таких ярких параллелей, причем на минимальном пространстве текста, свидетельствует о зависимости «Сказания» от Московского свода 1479 г., потому что именно в этом своде переделывается чтение Софийской I и Новгородской IV летописей «огненыя слезы от очию испущающе» на фразу «слезы от очию яко быстрины речныяиспущающи», которая и отразилась в тексте «Сказания».

Можно убедиться, далее, что литературным образцом для описания сцены молитвенных обращений Дмитрия Донского к Кремлевским святыням послужили аналогичные действия Ивана III в 1471 г. при отправлении в Новгородский поход (текст читается в Московских сводах 1477 и 1479 гг.). Начальный фрагмент еще соответствует Летописной повести о Куликовской битве, но вводится новый элемент — упоминание иконы Нерукотворного образа Спаса:

Сказание Летописная повесть и ста в церкви Святыа Богородица пред образом Господним, пригнув руце к персем своим, источник слез проливающи, моляся, и рече: Господи Боже наш, Владыко страшный и крепкый, въистинну Ты еси царь славы .., Твоею бо рукою създани есмы (О(31–32)) иде к соборной церкви Матери Божии Богородици и пролья слезы и рече: Господи, Ты всемогий, всесилный и крепкий в бранех, въистину еси царь славы, сътворивый небо и землю (РНБ, F.IV.603, л. 362 об.).

Слова о «пролитии слез» переработаны, как мы убедились выше, на основании «Слова о житии великого князя Дмитрия Ивановича», а вот введение в повествование иконы Нерукотворного образа Спаса следует отнести к творчеству самого автора «Сказания о Мамаевом побоище». Еще ранее он описал сцену моления великого князя в «ложнице своей» перед «иконою Господня образа, еже в возъглавии его стояше» (У (л. 339), О(28)). Другую молитву произносит князь на коленях перед изображением Нерукотворного Спаса на главном боевом знамени (О(39)). Таким образом, Нерукотворный образ Спаса — отнюдь не случайный элемент повествования, а объект особого почитания для автора «Сказания».

Сравним теперь последовательность молений великого князя в «Сказании» и Летописной повести 1471 г.:

Сказание Московский свод 1479 г. и ста в церкви Святыа Богородица … и пакы приступи к чюдотворному образу Госпожы Царици, юже Лука евангелист, жыв сый, написа, и рече (О(32)); В соборную же церковь Пресвятыа Владычица нашеа Богородица приснодевы Мариа князь велики вшед к чюдотворной иконе Пречистыа Богородица Владимерьскиа и многа молениа съвръши и слезы доволно излиа (287); И пакы прииде к гробу блаженнаго чюдотворца Петра митрополита, любезно к нему припадаа, и рече (О(32)); Посем же приходит ко гробу иже въ святых отца нашего Петра митрополита чюдотворца, молебнаа съвръшаа и слезы изливаа, прося помощи и заступленья (287); Князь же великий поиде в церковь небеснаго въеводы архистратига Михаила и бьеть челом святому образу его. И потом приступи к гробом православных князей прародителей своих и тако слезно рекуще: Истиннии хранители, русскыа князи, православныа веры христианскыа поборьници, родителие наши . . , ныне помолитеся о нашем унынии … и ныне подвизайтеся с нами (О(32)); И потом паки приходит в церковь архистратига Михаила, честнаго събора его и прочих бесплотных, и тако же моленье совръшает, прося помощи и заступлениа от них. Приходит же паки в той же церкви к гробом прародитель своих . . , моля их и глаголя: Аще духом далече есте отсюду, но молитвою помозите ми на отступающих православьа дръжавы вашеа (287); И скончав молитву, поклонися преосвященному митрополиту Киприану. Архиепископ же благослови его и отпусти поити противу поганых татар и дасть ему Христово знамение, крест на челе, и посла богосвященный събор свой с кресты и съ святыми иконами и съ священною водою . . , да всяк въин благословен изыдеть и священною водою кроплен (О(32)). По сем же паки приходить и к отцю своему Филиппу митрополиту всеа Руси, прося благословениа и прощениа. Святитель же огражает его крестом и молитвою въоружает его и благословяет его на противныа и вся воа его. Князь же велики Иван Васильевичь, прием благословение от отца своего Филиппа митрополита .., исходить с Москвы .., въоружився на противныа, яко же и прадед его благоверный велики князь Дмитрей Ивановичь на безбожнаго Мамая и на богомерзкое того воиньство татарьское (287).

Совпадения текста «Сказания» с летописями различного происхождения могут быть удовлетворительно объяснены только влиянием этих летописей на «Сказание», конечно, при условии, что все рассмотренные летописные источники были доступны автору «Сказания». Оказывается, такой летописный свод, включавший в качестве составляющих Софийскую I летопись старшего извода, тексты свода 1477 г. и свода 1479 г., существовал: именно на этих компонентах построена общерусская основа Вологодско–Пермской летописи. Самое удивительное состоит в том, что бытовали выборки из указанной общерусской основы Вологодско–Пермской летописи в виде, как раз подходящем для использования в «Сказании». Например, рукопись РГБ, ф. 178, № 3271 (кон. XV — нач. XVI в.) содержит отдельные большие повести (извлеченные из Софийской I летописи и Московского свода 1479 г.) и связное летописное изложение, доходящее лишь до 1452 г., затем статью о Новгородском походе Ивана III в 1471 г.(!) и, наконец, статью о «Стоянии на Угре» в 1480 г. О параллелях в тексте «Сказания» и Повестях о Куликовской битве и Новгородском походе 1471 г. я уже упомянул, но в «Сказании» имеется также след знакомства его автора со статьей о «Стоянии на Угре» как раз в варианте Вологодско–Пермской летописи. Имею в виду рассказ об обычае посылать Ордынскому хану в качестве подарка «тешь»: в отмеченном Музейном летописце и Вологодско–Пермской летописи говорится, что Иван III послал «царю тешь велику» (Муз., № 3271, л. 255 об.), в «Сказании» Ольгерд посылает Мамаю «с великыми дары и с многою тешью царьскою» (О(27)).

Общерусская основа Вологодско–Пермской летописи сложилась в конце XV в. при дворе Сарского епископа, поскольку имя епископа Прохора упоминается здесь наиболее часто. Можно предполагать, что автору «Сказания» общерусская компиляция была доступна в виде извлеченных из летописи больших повестей, среди которых находились Повесть о Куликовской битве, Слово о житии великого князя Дмитрия Ивановича, Повесть о Новгородском походе 1471 г. и Повесть о стоянии на Угре в 1480 г. В любом случае летописная компиляция, послужившая источником для «Сказания», сформировалась только в конце XV в., следовательно, ранее этого времени само «Сказание» создано быть не могло.

Вывод об использовании в «Сказании» летописного источника типа Муз., № 3271 позволяет объяснить ошибку в имени Коломенского епископа, благословившего Дмитрия Донского на сражение. В 1380 г. епископом в Коломне был Герасим, но в «Сказании» назван «архиепископ Геронтий» (О(34)). Вызывает недоумение не только имя Коломенского епископа, но и его титул — «архиепископ». Разгадку содержит текст все той же статьи о Новгородском походе 1471 г., в конце которой помещено известие о поставлении Рязанского епископа Феодосия. Здесь перечисляются владыки, участвовавшие в церемонии: «архиепископ Ростовский Васьян, Суздальский епископ Евфимей, Коломенский Геронтей, Сарский Прохор, Пермьский Филофей». При прочтении летописного известия (может быть, еще в протографе?), вероятно, была пропущена часть текста и получился «архиепископ Коломенский Геронтий», а поскольку статья о Новгородском походе в Музейном летописце не имеет годовой даты, автор «Сказания» предположил, что Геронтий был Коломенским епископом и во времена Дмитрия Донского. Характерно, что при составлении того вида «Сказания», который отразился в Лондонском списке, Распространенной редакции, Печатном варианте и некоторых списках варианта Ундольского, была произведена сверка с той же самой указанной статьей и имя Коломенского епископа теперь прочли так: «епископ Евфимей Коломенской» — в результате чего на страницах «Сказания» стал действовать «епископ Евфимей» (Л(243), Распр.(85), Печ.(112)).

Кстати, в силу своего выборочного характера летописный источник «Сказания» мог не содержать известия о смерти Ольгерда в 1377 г., поэтому составитель посчитал, что Ольгерд был жив в 1380 г. и вставил его имя в свое повествование.

Уточнить датировку «Сказания о Мамаевом побоище» помогает одно место в его тексте, где по существу делается попытка прославить род Сабуровых. Речь идет об эпизоде, в котором рассказывается о поиске великого князя Дмитрия Ивановича после окончания сражения. Князь Владимир Андреевич Серпуховской произносит такие слова: «Братиа и друзи, русскыа сынове, аще кто жыва брата моего обрящет, тъй поистинне пръвый будеть у наю» (О(46)). Находят великого князя два воина, Федор Сабур и Григорий Холопищев, но с радостной вестью отправляется к князю Владимиру один Федор Сабур. Претензии о каком–то «первенстве» Сабуровых могли возникнуть только после 1505 г., когда Василий III женился на Соломонии Сабуровой и, тем самым, Сабуровы породнились с великокняжеской семьей. Этот брак был расторгнут в 1525 г., а Соломония пострижена в монахини. Таким образом, «Сказание о Мамаевом побоище», тенденциозно прославляющее род Сабуровых, могло быть создано только в промежутке между 1505 и 1525 г.

Теперь, исходя из характерных признаков текста «Сказания о Мамаевом побоище», попробуем сформулировать данные о его авторе.

1) Автора «Сказания» следует искать среди книжных людей конца XV—начала XVI в. Судя по несомненным литературным достоинствам памятника, его автором могли быть созданы и другие произведения.

2) Автор «Сказания» являлся постриженником Троице–Сергиева монастыря или имел к нему непосредственное отношение. Такое предположение следует из того предпочтения, которое оказывается в тексте памятника личности преподобного Сергия Радонежского: перед походом великий князь со всем воинством отправляется в Троице–Сергиев монастырь за благословением, Сергий предсказывает победу князю Дмитрию и дает ему двух воинов от «своего полка» — Пересвета и Ослябю; Олег Рязанский впадает в уныние, узнав, что великого князя Дмитрия вооружил своей молитвой прозорливый Сергий Радонежский; перед самым сражением Сергий присылает благословенную грамоту и «богородичный хлебец»; с именем Сергия на устах начинает свой поединок Пересвет.

Кроме того, в «Сказании» отразились монастырские документы, с которыми могли быть знакомы только или монах Троице–Сергиевой обители или достаточно авторитетное лицо, допущенное к Троицкому архиву. В первую очередь это связано с той путаницей, которая касается имени княгини Владимира Андреевича Серпуховского. Известно, что супругой князя Владимира была Елена Ольгердовна, но в «Сказании» она названа Марией. Объяснение этому находим в записи Троицкой Кормовой книги: «Род князя Ондрея Радонежского: князя Владимера, князя Андрея, княгиню Марию, княжну Ульяну, Афонасья. Дал князь Андрей село Княжо под монастырем, да село Офонасьево, да село Клемянтьево, а на их земле монастырь стоит, и кормы кормити середние». Но Мария Кормового синодика — на самом деле мать князя Владимира, которую автор «Сказания» принял за его супругу.

С Троице–Сергиевым монастырем связаны многие потомки тех лиц, которые записаны в «Сказании» как участники Куликовской битвы. Так, в «Сказании» упомянуты не известные по другим источникам князь Андрей Кемский, князь Глеб Каргопольский, князья Андомские и князья Ярославские: Андрей Ярославский, Роман Прозоровский, Лев Курбский, Дмитрий Ростовский (О(30)). Скорее всего, эти сведения были сообщены потомками перечисленных лиц, жившими во второй половине XV — начале XVI в. и записанными в Троицком пергаменном синодике (РГБ, ф. 304 III, № 25), где значатся: князь Борис Ярославский (л. 52), князь Андрей Андомский (л. 58), князь Иона Андомский (л. 63), князь Андрей Ярославский (л. 65 об.), князь Андрей Прозоровский (л. 67), Алексей и Герасим — князья Ростовские (л. 106), князь Давыд Кемский (л. 113), князь Александр Ярославский (л. 116), князь Софроний Андомский (л. 151 об.). С Троицким монастырем связано также большинство купеческих родов, основатели которых упомянуты среди лиц, якобы сопровождавших Дмитрия Донского в его походе (см. О(34)). Чудо с исцелением Семена Антонова в Троице–Сергиевом монастыре описано Пахомием Сербом в его редакциях Жития Сергия; по легенде, рождение Семена Антонова было предсказано самим Сергием Радонежским. В Троицком пергаменном синодике записаны имена потомков перечисленных в «Сказании» и других гостей–сурожан: Иоанна Саларева (л. 43), Владимира Ховрина и его сородичей (л. 60, 112 об., 116), Федора Черного (л. 67), Нестора Саларева (л. 67 об.), Гаврилы Саларева (л. 129, 133 об.); род Олферьевых (л. 121 об.), род Вепревых (л. 131, 174), род Антона Черного (л. 139).

3) Автор «Сказания» какое–то время должен был проживать в Москве, поскольку хорошо был осведомлен о башнях Московского Кремля и о дорогах, ведущих из города в сторону Коломны. Более того, можно предполагать, что автору были доступны великокняжеские покои: он точно указывает место, где сидела княгиня Евдокия, провожая «конечным зрением» великого князя, он знал семейную легенду о иконе Спаса, находившейся в «възглавии» великого князя Дмитрия Ивановича.

4) Как отмечалось выше, автор «Сказания» имел особое пристрастие к Нерукотворному образу Спаса.

5) Автору «Сказания» должна быть хорошо известна Коломна с ее окрестностями, а также пути, связывавшие Коломну с Москвой. В «Сказании» указана река Северка (рядом с Коломной), поле около Девичья монастыря, сад Панфилов (О(34)).

6) Исходя из того, что автору «Сказания» были доступны летописные материалы Сарской епископии, можно прийти к заключению, что он был одним из иерархов Русской церкви. К этому же выводу приводит полная ортодоксальность его взглядов и компетентное знание архиерейского священнодействия.

На основании приведенных данных личность автора «Сказания о Мамаевом побоище» определяется однозначно: это был Митрофан, епископ Коломенский (1507—1518), до этого являвшийся архимандритом Московского Андроникова монастыря и великокняжеским духовником.

Первые известия о Митрофане относятся к 1504 г. в связи с сообщением о его строительной деятельности в Андрониковом монастыре. Тем же годом датируется послание Иосифа Волоцкого, в котором Волоколамский игумен обращается к Митрофану как к великокняжескому духовнику. То обстоятельство, что Митрофан был архимандритом Андроникова монастыря, посвященного Нерукотворному образу Спаса, позволяет понять его пристрастие к иконам и изображениям Нерукотворного Спаса, а исполнение им должности духовника Ивана III объясняет его хорошее знание Московского Кремля и расположения великокняжеских покоев, осведомленность в родовых преданиях великокняжеской семьи.

С 1507 по 1518 г. Митрофан возглавлял Коломенскую епархию и, естественно, знал достопримечательности как Коломны, так и ее окрестностей. При этом он часто бывал в Москве (участвовал в заседаниях собора 1509 г., осудившего Новгородского архиепископа Серапиона, в августе 1511 г. присутствовал на избрании митрополита Варлаама, и, по–видимому, тогда же его видели в митрополичьих полатах беседующим с Варлаамом и Вассианом Патрикеевым), поэтому хорошо представлял себе пути, связывавшие Москву с Коломной.

1 июня 1518 г. Митрофан оставил по «немощи» владычную кафедру в Коломне и удалился в Троице–Сергиев монастырь. Митрофан давно был связан с Троицким монастырем: так, в декабре 1513 г. владыка вместе с игуменом Памвой освящал в монастыре надвратную церковь в честь преподобного Сергия (РГБ, ф. 304 I, № 647, л. 4 об.). Однако составители «Списка погребенных в Троицкой Сергиевой лавре» ошибаются, считая, что Митрофан был и погребен в Сергиевой обители. На самом деле, по сообщению Троицкого летописца, Митрофан скончался в 7030 (1521 22) г. в Павловой пустыни.

Митрофан, без сомнения, являлся человеком книжным. При нем (около 1513 г.) была составлена записка о чудотворениях от иконы Николы Заразского, посланная в Москву к Василию III, после чего великий князь повелел воздвигнуть каменный храм в Коломне во имя святителя Николая. Около 1515 г. написана уже настоящая повесть о чудесах, происходивших в Коломне от иконы Николы Заразского, причем центральным героем выведен сам епископ Митрофан.

Итак, Митрофан Коломенский абсолютно по всем признакам может быть признан автором «Сказания о Мамаевом побоище». В таком случае время создания памятника ограничивается периодом нахождения Митрофана на Коломенской епархии (1507—1518 гг.) и последующего пребывания в Троице–Сергиевом монастыре и Павловой пустыни (1518—1522 гг.).

Более вероятным для написания «Сказания» можно считать второй период (1518—1522 гг.). Во–первых, находясь в 1518 г. в обители преподобного Сергия, Митрофан мог более обстоятельно познакомиться с монастырскими архивами и легендами, связанными с Сергием Радонежским. Во–вторых, если бы в 1518 г. «Сказание» уже существовало, то троицкие монахи наверняка сделали бы копию произведения, прославляющего Радонежского игумена; между тем ни одного списка «Сказания» в библиотеке Лавры не обнаружено. А вот в Павловой пустыни явно находилась рукопись «Сказания»: сборник Вол., № 661, содержавший Основной список «Сказания», несет на себе признак соприкосновения с письменностью далекого северного монастыря, основанного учеником Сергия Радонежского (в сборник включена Повесть о смерти старца Антония в Павловой пустыни). И, наконец, противо–ордынская направленность «Сказания» и резкие антирязанские выпады более уместны в обстановке потери самостоятельности Рязанского княжества (ок. 1520 г.) и опустошительного набега крымских татар на Русь в 1521 г. Итак, «Сказание о Мамаевом побоище» создано в период 1519–1522 гг.

Существует другой признак, позволяющий датировать «Сказание о Мамаевом побоище» точно 1521 г. В тексте памятника упоминаются несколько дат, сопровождающихся указанием на день недели: 18 августа (воскресенье), 27 августа (четверг), 28 августа (суббота), 8 сентября (пятница). Эти числа не только не соответствуют действительным дням 1380 г., но и не согласованы даже между собой. Очевидно, при календарных расчетах автор испытывал определенные трудности. Тогда возникает преположение: одну из дат Митрофан сопроводил указанием на день недели, исходя из текущей реальности, а остальные попытался вычислить самостоятельно (при этом — неудачно). Так вот: ни одна из перечисленных дат не могла состояться в 1519—1522 гг., кроме исходной — 18 августа падает на воскресенье в 1521 г.!

Если епископ Митрофан писал «Сказание о Мамаевом побоище» в 1521 г., то это был год печального по своим последствиям набега крымского хана Мухаммед–Гирея, и поэтому понятен патриотический пафос «Сказания», посвященного славной победе русского оружия над Ордой. Но автор уже усвоил теорию, что Русь становится центром православного христианства, и соответствующая терминология насытила ткань повествования. Поэтому для Митрофана «православное христианство» и «Русская земля» — неразделимые понятия (О(25)), великий князь Дмитрий Иванович выступает со «всеми православными христианами» (О(25)); Владимирская церковь златоверхая теперь определяется как «вселенская» (О(25), У(л. 238 об.)); Дмитрий Иванович молится у гробов «православных князей, прародителей своих» и обращается к ним: «истиннии хранители … православным в?ры» (О(32)). О чудотворной иконе Владимирской Богоматери сообщается — «юже Лука евангелистъ, жывъ сый, написа» (О(32), У(л. 360)), и прослеженная в Главе II эволюция текста Повести о Темир–Аксаке подтверждает, что «Сказание о Мамаевом побоище» написано в любом случае не ранее 80–х годов XV века, когда утвердилось понимание «вселенской» значимости главной Русской святыни.

Таким образом, «Сказание о Мамаевом побоище» органично включается в круг памятников письменности, в которых утверждалось мировое значение Русского государства. В связи с этим нельзя не провести параллели с одновременным (1522 г.!) высказыванием составителя Русского хронографа о том, что все благочестивые христианские царства пали, а Российская земля «младеет и возвышается».

«Сказание о Мамаевом побоище» выдержало множество редакций, но еще никто не допускал существования среди них авторских. Теперь такое предположение можно выдвинуть: например, группа списков, в которых имя Коломенского епископа Геронтия заменено на Евфимия, как указывалось выше, вполне могла отражать авторское вмешательство. И уже без всяких колебаний считаем авторской переработкой ту редакцию, которая в литературе получила название варианта Ундольского. В данном варианте текст продолжен описанием возвращения с поля сражения русских полков, причем акцент сделан на четырехдневном пребывании великого князя в Коломне и, что особенно важно, на остановке всего войска на берегу Яузы перед Андрониковым монастырем. Здесь великого князя встретил сам митрополит, а Дмитрий Иванович пожелал слушать литургию и произнес молитву перед Нерукотворным образом Спаса. В этих добавлениях пристрастия Митрофана Коломенского проявились ярче, чем даже в основном тексте памятника.