«Все детство я смотрел на вечно пьяных санитарочек»

Евгений, 35 лет, Красноярск:

Мать оставила меня в роддоме: я инвалид с рождения, у меня ДЦП. До пяти лет я воспитывался в доме малютки. Потом перевели в специализированный дом-интернат для детей с психическими отклонениями, хотя я психически здоров. В 90-е было тяжело всем, не только детдомовцам. Государство почти не обеспечивало. Санитаркам, которые должны были следить за нами, было все равно, ведь им не платили зарплату. Они ходили на работу бухать. Все свое детство и юность я смотрел на вечно пьяных санитарочек. За малышами следили старшие дети — «старшаки» или «академики», как их называли санитарки. Им надо было подчиняться беспрекословно. Старшие были нашими богами.

Мой детдом находился в центре жилого комплекса. Городские дети лазили к нам через забор, чтобы поглумиться. Мы иногда давали отпор, стрелки забивали: тайком убегали из детдома к озеру и там решали проблемы. Среди городских были и дети, с которыми мы дружили, с некоторыми общаемся по сей день.

Я иногда бываю в детдомах, привожу подарки. По сравнению с тем, что было раньше, — небо и земля. Сейчас ребенку подзатыльник дадут — сразу шумиха поднимается. А меня в детстве не просто били. Мне санитарка сломала ногу в двух местах, когда я случайно уронил стол с одеялами. Никакой ответственности за это она не понесла и еще долго работала в детдоме. Но жизнь ее потом все равно наказала: она пьяная сгорела в собственном доме.

Иногда к нам попадали дети, которые до десяти лет жили с родителями. Для них это становилось серьезной психологической травмой. Я слышал, как они плакали по ночам. Если бы я знал другую жизнь, может быть, у меня и была бы обида на мир, но детдом был моим единственным домом.

Фото из личного архива

Как и любому ребенку, мне хотелось, чтобы у меня была мама, братья, сестры. К другим детям иногда приходили родители, приносили гостинцы. Я завидовал, потому что ко мне никто не приходил. Я искал маму несколько лет, но тщетно. Мне помогал наш врач, хороший мужик. Однажды по телевизору я увидел рекламу справочной службы: «Мы найдем любой номер телефона». Я решил попробовать. Позвонил туда, назвал полностью Ф. И. О. родителей. Оператор нашла только номер отца. Я позвонил ему и соврал, что я одноклассник его жены и ищу ее, чтобы пригласить на встречу выпускников. Не знаю, почему не признался, побоялся, наверное. Отец дал мне телефон. Мамы не было дома, трубку взяла моя старшая сестра. Попросил передать маме, что ее ищет Евгений.

Вскоре мне позвонил директор детдома: «Пришла женщина, говорит, что она твоя мама». Так в 22 года я с ней и познакомился. Мама узнала меня сразу: я очень похож на своего отца. По ее словам, она от меня не отказывалась, в роддоме ей сказали, что я умер при рождении. Но мне кажется, ей просто было стыдно, что у нее родился ребенок-инвалид. Она тогда занимала руководящую должность и была не последним человеком в городе.

Мы стали общаться. Я ждал направления в психоневрологический интернат или дом престарелых (в то время туда отправляли и молодых) — куда «путевка» придет, но мама забрала меня домой. Мы прожили вместе год. Младшая сестра меня сразу не приняла, старшая — более-менее. Я тогда наивный был: думал, у меня теперь семья, люди, которые обо мне позаботятся и о которых буду заботиться я. А они, видимо, привыкли жить каждый сам для себя. Начались ссоры. Мы так и не поняли друг друга, наши пути разошлись. Своего жилья у меня не было, родные не помогли, поэтому обратился в соцзащиту, и меня отправили в дом престарелых, где я живу вот уже десять лет.

Первый год у меня была жуткая депрессия, но люди, с которыми я тут познакомился, сказали, что так нельзя и надо жить дальше. Они помогли мне выбраться из этой ямы. Вскоре я узнал, что по документам я недееспособен. Вот так мне детдом подгадил. Я три года через суд доказывал свою дееспособность.

С родными не общаюсь, а всем детдомовцам, которые пытаются найти родственников, говорю, что не стоит. Будет только одно разочарование

Пришлось полежать в психушке месяц на освидетельствовании. Я воспринимаю это как приключение. Охранник, который вел меня в палату, сказал, что соседи у меня уголовники: двое насильников, убийца и наркоман со стажем. Захожу в палату, а там здоровый мужик сидит: «Ты кто по жизни?» Я не растерялся, вспомнил, что в одном фильме герой на этот вопрос ответил «мужик». И я так ответил. «Раз мужик, иди с нами в карты играть».

Здоровяка этого за убийство судили. Он дачи охранял и грабителей поймал, завязалась драка, ну и вот… Наркоману было лет сорок, он с гордостью рассказывал о своих 30 годах стажа, анекдоты травил. А вот насильники были действительно психопатами. Меня здоровяк под охрану взял, но по ночам все равно было страшно. После психушки я некоторое время с ним общался. Хороший мужик. Как-то позвонил и сказал, что уезжает и что ему приятно было со мной познакомиться. Я так понял, его оправдали.

В свое время я не учился, но в доме престарелых окончил вечернюю школу, а потом колледж по специальности «социальный работник». Сейчас получаю высшее образование, защита диплома в следующем году. Работаю в этом же доме престарелых, занимаюсь разными социальными проектами. В этом году отвозили в детдом игрушки, носки и кофточки, которые связали обитатели нашего дома.

С родными не общаюсь, а всем детдомовцам, которые пытаются найти родственников, говорю, что не стоит. Будет только одно разочарование.

«Люблю ворон, мы с ними прошли много помоек»

Юнира, 53 года, Салават:

Когда умерла моя мама, мне было полтора года. Отец сразу бросил нас, а 13-летний брат не мог меня воспитывать. Так я попала в детдом. 14 лет я ждала, когда обо мне вспомнят и заберут. Стоя у решетчатых ворот детдома, я в каждом прохожем видела маму, бабушку, но все проходили мимо.

Я выживала как могла. Было жестко: голод, холод, побои и безразличие воспитателей. Всегда думала: вот вырасту, куплю много-много сахара. Иногда на улице находила огрызок яблока или черствую корку хлеба — ничего вкуснее не было. До сих пор помню этот вкус и даже сейчас ночью ем хлеб и прячу его под подушку. Я любила и люблю всякую живность, особенно ворон, с ними я прошла через много помоек. Сбегала из детдома несколько раз с одной мыслью — найти маму. Через несколько лет меня разыскал старший брат, который на тот момент служил в армии. Он сделал запрос и приехал в детдом, привез вкусностей, которых мы почти не видели.

В 14 лет — это был конец 70-х — мне дали девять рублей — и вперед, во взрослую жизнь! Еле поступила в училище на швею: характеристику в детдоме не ахти какую написали, зато дали комнату в общежитии. Детдомовские привычки остались: чувство голода, страх, недоверие к миру. Я старалась никому не говорить о прошлом. В 19 лет родила дочь, одна, без мужа. Страшное дело. Годы в детдоме казались раем по сравнению с тем, через что пришлось пройти потом. Председатель профкома отправляла меня на аборт, но я отказалась. Когда я пришла из роддома в общежитие с ребенком на руках, заведующая меня не пускала. После родов я весила 38 кг, молоко пропало. Добрые люди помогали едой и одеждой.

Воспитывала дочь с сожителем, но замуж так и не вышла: слишком много боли причиняют мужчины, а, может, это моя судьба — так жить

Свою дочь я хотела растить в нормальных условиях, сытой в первую очередь. Я хотела, чтобы у нее было все, чего не было у меня. Когда дочери исполнилось полтора месяца, я вышла на работу: мыла полы в общежитии. Руки опускались, когда не хватало еды, денег, но я заставляла себя бороться. Стыдно признаться, я несколько раз воровала у семейных — то картошку, то еще что-нибудь. Я стояла в очереди на квартиру, меня постоянно отодвигали назад, тогда, по совету одной женщины, я написала письмо в Москву, Терешковой. Все наладилось: через месяц мне дали квартиру. Через несколько лет я устроилась на свою самую любимую работу, в кинологию: 13 лет была вожатой служебных собак. Родила вторую дочь. Воспитывала ее с сожителем, но замуж так и не вышла: слишком много боли причиняют мужчины, а, может, это моя судьба — так жить.

Брат тоже хлебнул горя. Рано начал пить. Живет в деревне, где я родилась. Недавно ездила к нему, ходили на могилу к матери, ревели в голос вдвоем.

Жизнь меня закалила. Все говорят: ты что так материшься, такая взрывная, тебе больше всех надо? Я такая, по-другому не могу. Скоро мне исполнится 54 года, у меня двое внуков. Работаю дворником — опять собаки, опять вороны.

«Мы живем в бараке: на одной половине — я, двое детей и муж, на другой — брат и дядя, которые спиваются»

Надежда, 33 года, Екатеринбург:

Я росла без отца: мама забеременела от женатого мужчины. Жизнь с мамой помню смутно.

Когда мне было два года, мама родила брата. Рожала дома, пьяная, роды принимала соседка. Это была середина 80-х. Мама торговала вином, ну, и сама много пила.

Когда мне было пять лет, нас с братом забрали в детский дом. Что бы кто ни говорил, но нас там кормили, одевали, обували. И я не помню, чтобы нас били. Через полтора года нас с братом отправили в разные интернаты учиться. Раз в месяц приезжала воспитательница из детского дома и привозила вареную сгущенку. Каждое лето нас отправляли в загородные пионерлагеря. В старших классах ездили в Ейск на все лето. Во всех группах воспитывали по-разному: кого-то и били, и едой наказывали. Но мне везло. Единственный раз воспитательница меня не ударила, но швырнула, когда застукала с сигаретой.

Маму я видела, когда училась в первом классе, потом ее посадили за убийство. Класса с пятого я стала ездить к брату и бабушке. Выпустилась в 2000 году, отправили учиться в Березовский, общежитие предоставили, стипендию платили целых 120 рублей и кормили бесплатно, а все остальное — как хотите. Я не доучилась, бросила: жить в общежитии было невозможно — алкаши, наркоманы, полный беспредел.

Я стараюсь все делать сама, чтобы ни от кого не зависеть и никому не быть обязанной

Я вернулась в свою комнату в 20 квадратных метров в двухэтажном бараке. Бабушка лежала парализованная от пьянства. Через три дня она умерла. Я осталась абсолютно одна, без денег, без документов, без зимних вещей. Еще учась в интернате, мы бегали на рынок подхалтурить, поэтому я пошла торговать.

В 17 лет я забеременела. От отца ребенка никакой помощи не было, и мы расстались. К родам из тюрьмы освободилась моя мама. Первый год она не пила, держалась, а потом начала снова. Я очень боялась, что из-за нее у меня могут забрать ребенка, и выгнала ее из дома. Через полгода мама умерла.

К 29 годам я заведовала магазином детских товаров. К нам на склад пришел работать мой будущий муж. В тот день шеф попил мне крови, да еще сын что-то натворил, и я предложила новому коллеге выпить после работы бутылку подаренного коньяка. Через неделю мы подали заявление в ЗАГС.

Сейчас старшему сыну почти 15 лет, младшему — 10 месяцев. Мы до сих пор живем в той же комнате, но разделили ее на две половины: в одной — я, двое детей и муж, в другой — брат и дядя, которые спиваются. Они не буянят, побаиваются, что я могу вызывать полицию.

От государства я ничего не жду. Что я детдомовская, не скрываю, но и не кричу об этом на каждом шагу. У большинства стереотипы, что детдомовские очень агрессивные и всегда чего-то требуют. Я стараюсь все делать сама, чтобы ни от кого не зависеть и никому не быть обязанной.

«Мать присылала нам письма без обратного адреса»

Василий, 30 лет, Санкт-Петербург:

До девяти лет я с матерью, старшей сестрой и младшим братом жил в Иркутской области. Мать воспитывала нас одна. Однажды она привезла меня с сестрой к бабушке в Мордовию и уехала, пообещав, что разберется с делами и вернется с братом. И пропала. Сестра старше меня на два года, больше помнила маму и была на нее сильнее обижена, чем я. А я всегда мыслил рационально и не помню, чтобы испытывал к матери какие-то сильные негативные эмоции.

Бабушка жила в глухой деревне, до ближайшей школы — несколько десятков километров. Органы опеки забрали нас в реабилитационный центр, а через год отправили в детдом. Вполне нормальное место, никакого треша. Бабушка нас навещала, а мы ездили к ней на каникулы. Раз в два-три года бабушке приходило письмо от мамы в духе «как дела, что нового». На конверте не было обратного адреса. Я как-то написал письмо в «Жди меня», и мама узнала, что я ее ищу. Тогда она прислала в детдом письмо с извинениями. Она писала, что ей было тяжело в те годы, поэтому пришлось нас оставить, что ей стыдно за это и она сожалеет. Я написал ответное письмо, но больше ничего от нее я не получал.

По просьбе сестры я нашел нашего младшего брата и организовал встречу с ним и матерью в Москве. Мы погуляли, пообщались — и, собственно, все

В девятом классе я по экспериментальной программе попал в патронатную семью. Общаемся до сих пор. Мой мир перевернулся: живя в детдоме, я приходил из школы, делал уроки, смотрел телевизор и ложился спать, а тут появилось больше свободы. В десятом классе у меня появились новые одноклассники из городских. Я начал общаться, ходил вечером гулять. Это помогло мне немного адаптироваться к внешнему миру.

После школы уехал в Саранск поступать в университет, потом переехал в Петербург, где и живу до сих пор. Работаю программистом. По просьбе сестры я нашел нашего младшего брата и организовал встречу с ним и матерью в Москве. Мы погуляли, пообщались — и, собственно, все. Сестра прямо сказала, что это чужие люди, и больше с ними не общается. Раз в месяц я перекидываюсь с матерью парой слов в сети и присылаю фотографии. Вот и все общение.

«В детдоме мне было лучше, чем дома»

Ирина, 30 лет, Москва:

Мама отказалась от меня в роддоме. Не знаю почему. Отец отдал меня на воспитание бабушке с дедушкой: он работал дальнобойщиком, ему некогда было со мной возиться.

Я прожила у них много лет. Потом бабушка погибла в аварии, и дедушка отдал меня отцу, потому что был уже слишком старый. Некоторое время я жила с отцом, мачехой и сводным братом. Отец много пил, пьяный мог меня избить или начинал приставать. Я очень боялась его. Меня почти не кормили, я часто ночевала у соседей. Однажды пожаловалась директору школы, что больше не могу так жить. Так в 12 лет я попала в детдом.

Детский дом — государство в государстве. Воспитатели не были нам родителями, просто следили, чтобы мы соблюдали распорядок дня и учили уроки. Дети были разные, многие дрались и матерились, но я человек миролюбивый и старалась не нарываться. Кормили хорошо, но денег на одежду и какие-то мелкие расходы у нас не было. Мы часто ездили на экскурсии, а как-то спонсоры выдали нам путевку в Геленджик — это был единственный раз, когда я увидела море. На лето меня забирала к себе наш бухгалтер, но не под опеку — у нее и так было трое приемных детей.

Домашним родители помогают с получением образования, а нас не спрашивают, интересна эта профессия или нет — просто посылают учиться туда, где есть свободные места

Мы учились в обычной общеобразовательной школе. Домашние дети не принимали нас в свою компанию, просто потому что мы жили в детдоме. С нами мало общались, мы держались обособленно.

После окончания 11-го класса меня отправили в педагогический колледж. Домашним родители помогают с получением образования, а нас не спрашивают, интересна эта профессия или нет — просто посылают учиться туда, где есть свободные места и дают койку в общежитии. Образование я так и не получила. Я не смогла работать с детьми, мне хотелось стать дизайнером. Меня отчислили. Тогда я взяла у знакомых взаймы немного денег и выучилась на парикмахера. В Ульяновске зарплаты низкие — 6000 рублей, поэтому я приехала на заработки в Москву. Первое время работала на кондитерской фабрике по 16 часов, потому что там давали бесплатное место в общежитии. Но там обманывали с деньгами. Мне удалось накопить на инструменты, и сейчас я работаю парикмахером. Снимаю койко-место в общежитии. Мечтаю получить высшее образование и сдать на права, но пока не могу себе это позволить. Конечно, мне хочется семью и ребенка, чтобы компенсировать то, чего у меня не было в детстве, но пока как-то не складывается.

Без родительской поддержки тяжело. Матери уже нет в живых, отец порезал кого-то в пьяной драке и сел в тюрьму. После выпуска из детдома меня не поставили в очередь на жилье. Я пытаюсь урегулировать этот вопрос через суд. Мне не на кого надеяться, кроме себя. Мне не хватает уверенности, я стараюсь скрывать свое прошлое, потому что к детдомовцам относятся по-разному, не всегда хорошо.

Для того, чтобы расставить точки над «I» предлагаем вниманию читателей обзорную статью, а также последние статистические данные о количестве сирот и детских домов в России, а также другую информацию, раскрывающую содержание проблемы.

Рюриковская Русь

В начальные периоды становления российской государственности забота о детях, оказавшихся без родительского надзора, находилась в руках частных лиц и, не являясь обязанностью государства, оставалась функцией семьи и ее близкого окружения. Крещение Руси в конце X в. и внедрение новой, православной, идеологии внесли изменения в традиционную систему отношений к нищим и страждущим, к детям, остающимся без присмотра и призора. Помощь нищим и забота о детях, которые нуждаются в особой помощи, идеологически обосновывается в православном подходе как акт благодеяния и искупления грехов, совершая который человек не просто получает прощение, но приближается к Богу.

Одним из первых образцов социального устройства детей, оставшихся без родителей, является появление скудельниц. Скудельница – это общая могила, в которой хоронили людей, умерших во время эпидемий, от голода, замерзших зимой и т.п. Там же, поблизости, сооружались сторожки, куда привозились сироты, подкидыши, «незаконно прижитые дети». Их воспитанием и призрением занимались старцы-скудельники, которые специально подбирались.

Дети содержались в этих сторожках за счет подаяний населения окрестных сел и деревень. Люди приносили одежду, продукты питания, игрушки. При всей своей примитивности такие «детские дома» являлись выражением народной заботы о детях, проявлением человеческого долга перед ними. Скудельники следили за физическим развитием своих воспитанников, давали им представления о правилах человеческого общежития.

В то же время и сама церковь стала институтом социального призрения и социальной работы с детьми, оставшимися без родительского присмотра. В отличие от западноевропейской церкви, которая видела свою основную благотворительную задачу в призрении нуждающихся, русская церковь взяла на себя три важнейшие функции: призрение, обучение и лечение. В России среди интенсивно создающихся монастырей и храмов не было таких, которые не содержали бы приюты. Основной контингент их воспитанников составляли незаконнорожденные и подкинутые дети.

Практически до середины XVI в. – времени очередного государственного переустройства России именно христианская модель призрения детей, остающихся без присмотра родителей, в той или иной степени обеспечивала решение этой проблемы.

На Стоглавом соборе Иван Грозный высказал идею о том, что в каждом городе необходимо выявлять детей, нуждающихся в общественном надзоре, строить специальные богадельни, где им был бы обеспечен приют и уход.

Романовская Россия

Первые сведения о мерах, принимавшихся Российским государством к воспитанию таких детей, относятся к ХVII в. (по терминологии той эпохи, понятием «безнадзорные дети» охватывались дети нищенствующие, беспризорные, бродяжничающие, а также вставшие на преступный путь).

Социальные катаклизмы влекли за собой неустроенность взрослых, разрушение внутрисемейных отношений и самих семей. Все это порождало детское сиротство, бродяжничество, нищенство, проституцию и преступность. Дети, потерявшие семьи, не могли выжить самостоятельно, а потому устремлялись туда, где легче было существовать – в города. Чем крупнее был город, тем больше оказывалось в нем безнадзорных детей, они стали настоящим бедствием даже для Москвы.

Именно столице и принадлежит первенство в попытках разрешения проблем воспитания безнадзорных детей. Еще при царе Федоре Алексеевиче были учреждены так называемые приюты-дворы для обучения их грамоте и ремеслам, однако существенных результатов это не принесло. Поскольку в те далекие времена сиротами при живых родителях чаще становились «незаконно прижитые дети», незаконные связи преследовались самым жесточайшим образом, и прежде всего — церковью. Она приписывала суровое наказание незаконному отцу ребенка.

В правление Петра I была создана государственная система призрения детей, выделены категории нуждающихся в попечении, были введены превентивные меры борьбы с социальными пороками, урегулирована частная благотворительность. Все эти нововведения были закреплены в законах.

Впервые при Петре I детство и сиротство стали объектом внимания государства. В 1706 г. открылись приюты для «зазорных младенцев», куда приказано было брать незаконнорожденных детей, соблюдая тайну их происхождения. В то время в России практиковался «тайный прием».

Устраивались «гошпитали» около церковных оград с таким расчетом, чтобы оставалось неизвестным лицо, подбрасывающее ребенка, от которого хотели освободиться. Из казны выделялись средства на содержание воспитанников и оплату обслуживающего персонала. Когда дети подрастали, их отдавали в богадельни или приемным родителям. Мальчиков старше десяти лет отдавали в матросы.

Одновременно Петр I вел борьбу с нищенством, которое порождало рост численности бездомных детей. Малолетних нищих били батогами и посылали работать.

Все попытки как-то упорядочить выявление детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, не принесли ощутимых результатов, поэтому предпринимались поиски путей оказания помощи нуждающимся матерям. На смену «тайному приему» приходит «явный», для которого характерно предъявление действительной материальной несостоятельности женщины. Если она нуждалась, то, принося ребенка в приют, могла получить помощь: деньги на дорогу, покупку молока, пособие и т.д. То есть ей оказывалась такая поддержка, которая снимала проблему устройства ее ребенка в приют. Нередко мать принималась в приют вместе с ребенком и служила в нем кормилицей. Со временем, когда она уходила со своим ребенком из приюта, она продолжала получать от него пособие в течение двух лет.

Особое место в истории оказания помощи осиротевшим детям занимали создаваемые Екатериной II воспитательные дома.

В генеральном плане Московского воспитательного дома, составленном И.И. Бецким и подписанном Екатериной II, утверждалась важность гуманного отношения к детям, запрещались телесные наказания, обращалось внимание на физическое воспитание, поддержание бодрого, жизнерадостного настроения. В качестве основных методов воспитания рекомендовались игры, забавы с учетом возрастных особенностей детей, воспитателям вменялось в обязанность учитывать индивидуальные склонности воспитанников. В Петербургском воспитательном доме так же, как и в Московском, большое внимание уделялось подготовке детей к дальнейшей трудовой деятельности. В мастерских готовили лекарей, сельских учителей, повивальных бабок, нянь, телеграфистов, объездчиков и шкиперов для торгового флота. Выпускники воспитательных домов имели привилегии, и «они, и их потомки оставались вольными». Воспитательный дом рассматривался как самостоятельное ведомство, он находился под «особливым монаршим покровительством и призрением». Московский и Петербургский воспитательные дома, как и другие, основанные в провинциальных городах по частной инициативе благотворителей, получали от государства значительные денежные средства, а также различные льготы. Однако в большинстве воспитательных домов, созданных по примеру Московского и Петербургского, царили казарменный режим, нищета и казнокрадство.

Попытка внедрения общегосударственного подхода в социальное устройство и воспитание детей-сирот завершилась печальным итогом. Смертность и заболеваемость детей тяжелыми недугами распространялись в воспитательных домах столь стремительно, что, по некоторым оценкам (Л.В. Бадя), в результате эксперимента выжило не более 15% воспитанников. В то же время смертность при воспитании брошенных детей в церковных учреждениях и крестьянских семьях не превышала показателей смертности детей в семьях, воспитывающих собственных детей.

В результате детей из воспитательных домов передали на кормление в крестьянские семьи, и тем самым была поставлена точка в дискуссии об эффективности государственного вмешательства в процессы непосредственного устройства беспризорников. Фактически вплоть до XX столетия государственная политика отношения к детям, оставшимся без родительского присмотра, была направлена на создание и обеспечение условий их проживания и воспитания в приемных семьях, частных приютах, под опекой общественных благотворителей и церковных инстанций.

В то же время контингент детей, нуждающихся в помощи государства и общества, объективно расширяется и к концу XVIII в. включает следующие категории:

• сироты;
• все внебрачные дети, матери которых нуждаются в помощи;
• дети грудного возраста, чьи матери не имеют личных средств или больны;
• доставляемые полицией подкидыши.

Данный перечень свидетельствует, что предметом особого внимания становятся малолетние дети, только что начинающие жизнь. Для оказания помощи и с целью выявления малолетних бродяг открываются приюты.

Первая в России земледельческая колония для малолетних бродяг была открыта в 1819 г. в Гомельском имении графа Я. Румянцева. Государство и общество все больше осознавали необходимость проведения работы по предупреждению безнадзорности, когда воспитательное воздействие на детей со стороны родителей ослаблялось из-за их занятости на заработках. В 1837 г. был открыт первый светский приют в России при Демидовском доме «призрения трудящихся» для дневного надзора за детьми, «оставляемыми матерями, идущими на заработки».

В 1842 г. в Москве был создан опекунский совет детских приютов. Первоначально его деятельность также была сосредоточена на организации свободного времени бедных детей, остающихся в дневное время без присмотра родителей. К концу XIX в. открываются специальные приюты, предназначенные для несовершеннолетних, «впавших в пороки и преступления».

Обязательным условием воспитания детей в этих заведениях была учеба. Труд никогда не рассматривался и не применялся в качестве наказания, но воспитанниками выполнялись все работы по самообслуживанию. Большое внимание уделялось самообразованию. Неотъемлемой частью системы перевоспитания был патронат. Не получив содействия в его организации со стороны властей, организаторы приютов брали на себя поддержку своих бывших воспитанников: заботились об их устройстве на работу, оказывали материальную и моральную помощь, предоставляли кров подросткам, которым некуда было деться по выходе из приюта или колонии.

Конечная цель, которую видели перед собой практики, заключалась в воспитании ответственного гражданина: религиозного, высоконравственного человека, грамотного работника.

Рост количества безнадзорных детей, являвшихся потенциальным источником преступности, заставил специалистов уточнить цели, стоявшие перед заведениями для несовершеннолетних: к ним относились призрение и воспитание малолетних нищенствующих, бесприютных и сирот, а также исправление несовершеннолетних «впавших в пороки и преступления».

Российские дореволюционные заведения для несовершеннолетних сочетали в себе функции мест заключения, специальных воспитательных учреждений и сиротских домов. По характеру деятельности многие из них являлись воспитательными, что обеспечивалось активной общественной поддержкой и участием в делах заведений.

Как и в Западной Европе, в России постепенно формировалась сеть благотворительных заведений, совершенствовались механизмы помощи, которой охватывался все более широкий круг детей с разными социальными проблемами: болезни, сиротство, бродяжничество, безнадзорность и т.п. В 1893 г. в рамках деятельности общества попечения о бедных и больных детях «Синий крест», которым руководила великая княгиня Елизавета, появилось отделение защиты детей от жестокого обращения: убежище и общежитие с мастерскими.

Во второй половине XIX в. в практике призрения детей, нуждающихся в особой помощи, доминирует общественный подход, связанный с рядом факторов:

• с одной стороны, церковь как важнейший институт российского общества, продолжая помогать безнадзорным детям, уступает функции непосредственной организации социальной работы с ними общественным и общественно-государственным организациям;
• с другой стороны, государство создает определенные правовые и идеологические условия для делегирования функции призрения за детьми, нуждающимися в особой помощи, общественным, негосударственным, частным благотворительным инициативам, в том числе органам низового местного самоуправления — земствам;
• и, наконец, негосударственные благотворители и организации накопили столь значительный опыт социальной работы с детьми, что в определенном смысле начали объективно выполнять функцию государственного заказа на организацию подобной работы в широких масштабах, о чем свидетельствует статистика развития негосударственных служб и учреждений для различных групп детей в конце ХIX в. (Л.В. Бадя).

Таким образом, система общественно-государственного выявления и призрения безнадзорных детей в России в конце XIX в. представляла собой разветвленную сеть благотворительных обществ и учреждений, деятельность которых опередила становление профессиональной социальной работы в Европе.

В 1910 и 1914 гг. в России состоялись I и II съезды деятелей социальной сферы. Одним из важнейших направлений деятельности ученых и практиков в это время было оказание помощи в построении системы воспитательных учреждений, куда попадали нищие и беспризорные дети.

В Москве при Городской думе действовали Благотворительный совет и образованная им специальная Детская комиссия, которая осуществляла сбор статистических данных о детях, исключенных из школы или выгнанных из приютов за плохое поведение, контролировала условия содержания малолетних преступников, оказывала содействие в открытии детских приютов.

В начале XX в. в России действовали 19 108 попечительских советов, распоряжавшихся довольно значительными денежными средствами, которые шли на создание учебно-воспитательных учреждений, содержание домов для бедных детей, ночных приютов для бродяжек и народных столовых. В обществе укреплялось устойчивое положительное отношение к заботе о нуждающихся детях, в частности, к благотворительности. Оптимальной мерой для улучшения положения обездоленных детей считалась «передача в семью брошенного родителями ребенка», тем более, как показывали расчеты тех лет, содержание одного подкидыша обходилось в 10 раз дороже, чем предоставление матери своевременного пособия.

Послереволюционный период

После 1917 г. большевики осудили благотворительность как буржуазный пережиток, официально она была запрещена. Отделение церкви от государства и ее фактическое репрессирование закрыло путь участию церкви в оказании помощи безнадзорным.

Уничтожив существовавшие ранее формы реальной помощи нуждающимся детям, социалистическое государство взяло на себя заботу о социально обездоленных, число которых в результате острейших социальных катаклизмов (Первой мировой войны, трех революций и Гражданской войны) резко возросло. Если в 1910 г. в царской России насчитывалось до 2,5 млн. беспризорных детей, то в результате голода, разрухи и других тяжелых последствий войн и революций их число к концу 1921 г. возросло до 4,5 млн. Сиротство, безнадзорность, правонарушения среди подростков были острейшими проблемами, требовавшими решения.

Советское правительство начало борьбу с детской беспризорностью и ее причинами. Этими вопросами занимались специальные отделы социального воспитания, имевшиеся при органах власти всех уровней. Были созданы и учреждения по социально-правовой охране несовершеннолетних (СПОН), одной из задач которых было выявление и воспитание беспризорных детей.

Была законодательно оформлена государственная система социально-правовой защиты несовершеннолетних, создана система взаимосвязанных органов и учреждений, способных вести одновременно борьбу с беспризорностью и осуществлять ее профилактику.

В 1919 г. был основан Государственный совет защиты детей. В него вошли представители наркоматов социального обеспечения, просвещения, здравоохранения, продовольствия и труда. Он решал вопросы организации питания, материального снабжения детей. В 1921 г. начала работу Комиссия по улучшению жизни детей, которая объединила деятельность всех ведомств в борьбе с беспризорностью.

Выявлением беспризорных детей, основную часть которых составляли сироты, занимались все ведомства с привлечением общественности. Беспризорного ребенка направляли в стационарное детское учреждение: детский дом, городок, колонию и коммуну; на приемно-распределительный пункт для оказания первой помощи. Также их возвращали родителям и родственникам либо трудоустраивали, либо передавали на усыновление.

Следует заметить, что государство, несмотря на тяжелые условия, расходовало на проводимую работу по ликвидации беспризорности, большие средства. В 1922 г. для борьбы с детской беспризорностью, нищенством создается детская социальная инспекция. Социальные инспектора не только дежурили в публичных местах, но и посещали мастерские, где работали несовершеннолетние, семьи, где отмечались случаи нарушения интересов ребенка.

К 1935 г. была ликвидирована детская беспризорность, чему способствовало улучшение материального положения трудящихся города и деревни, создание сети специализированных детских учреждений, активное участие общественности, организация досуговой деятельности детей, организованное определение на работу, устройство в профессиональные школы и техникумы.

Послевоенный период

Новые социальные потрясения, связанные с Великой Отечественной войной (1941-1945 гг.), вновь обострили положение детей. «Теперь, когда тысячи советских детей лишились родных и остались без крова, — писала газета «Правда», — их нужды должны быть приравнены к нуждам Фронта».

Изменилось отношение общественности к социально обездоленным детям – к ним стали относиться как к жертвам войны. Государство пыталось решить их проблемы: создавались школы-интернаты для эвакуированных детей, увеличивалось количество детских домов для детей воинов и партизан, куда попадали и дети репрессированных родителей. В это время фактически возродилась благотворительность (хотя сам этот термин не употреблялся). Открывались специальные банковские счета и фонды, солдаты и офицеры перечисляли денежные средства детским домам, население передавало личные сбережения на нужды осиротевших детей.

В решении проблемы сиротства значительную роль играли административные учреждения системы Министерства внутренних дел. Одной из первоочередных мер по учету и ликвидации безнадзорности стала организация при районных отделениях внутренних дел, а также отделениях милиции на железнодорожном и водном транспорте специальных детских комнат, куда доставлялись безнадзорные дети, беглецы и даже маленькие подкидыши.

Следующим важным этапом в жизнеустройстве безнадзорных детей было создание в системе МВД детских приемников-распределителей, в которых они получали приют, питание, одежду, обувь. В военные годы значительную часть безнадзорных на территории России составляли дети — беженцы из Украины, из Белоруссии, из западных областей страны. Основным мотивом детской миграции в то время был поиск средств к существованию, а также стремление попасть на фронт. Большинство юных романтиков вместе с беспризорниками заполняли приемники-распределители и, детские дома. Там проводились учебные занятия, работали библиотеки, организовывались кружки художественной самодеятельности и спортивные секции. Большое значение придавалось проведению встреч с фронтовиками.

В послевоенные годы устройство детей-сирот, а также детей, находящихся в трудных жизненных условиях, осуществлялось, как и прежде, двумя путями: их устраивали в детские учреждения на полное государственное попечение или в семью (на усыновление, под опеку). Но первый способ устройства еще считался наиболее приемлемым, подходящим для осиротевшего ребенка, так как продолжала господствовать идея о незаменимости общественного воспитания, и все это «происходило на фоне дальнейшего отделения детей от родителей».

Постепенно менялся контингент воспитанников образовательных учреждений для детей-сирот. Они постоянно пополнялись детьми, «чьи родители не могли содержать и воспитывать детей по причине нужды, болезни, инвалидности или аморального образа жизни». Из 124 тыс. детей, прошедших через детский приемник-распределитель в Москве в 1954 г., большинство сами ушли из семьи: из-за недостатка внимания – 43 %; материальной необеспеченности – 17,2 %; любви к путешествиям — 14,5 %.

Так, на первый план вышли социальные источники сиротства. Если дети-сироты — это лица в возрасте до 18 лет, у которых умерли оба или единственный родитель, то социальный сирота — это ребенок, который имеет биологических родителей, но они по разным причинам не занимаются его воспитанием и не заботятся о нем. В этот период намечается постепенный рост «социального сиротства», масштабы и последствия которого так ощутимы в наше время. Однако в 60-е годы это явление не казалось таким угрожающим.

Провозглашенная в 20-е годы XX в. политика преимущества общественного воспитания над семейным, создание школ-интернатов, куда попадали дети из неблагополучных семей, отсутствие государственной помощи и поддержки семей группы риска, экономическое и политическое ре-формирование современного российского общества вызвало снижение жизненного уровня большинства населения, дезорганизацию жизни семей. Утрачивая возможность содержать детей, обеспечивать их полноценное воспитание, родители не только отказывают им в любви и заботе, но оставляют на улице, отводят в приюты, лишают жилья.

Сравним численность осиротевших детей в результате крупнейших социальных потрясений XX века: 1922 г. – 540,0 тыс. детей, 1945 г. – 678,0 тыс. детей, 2001 г. – 662,6 тыс. детей.

Современная Россия

На протяжении 2009-2012 годов количество образовательных учреждений для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, постепенно сокращается: в 2009 году – 1 468; в 2010 году – 1 399; в 2011 году – 1 355; в 2012 году – 1 287 учреждений.

Сокращается и численность детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, помещенных в такие учреждения: в 2009 году – 83,6 тыс. человек; в 2010 году – 78,6 тыс. человек; в 2011 году – 76,3 тыс. человек; в 2012 году – 71,4 тыс. человек.

Количество ежегодно выявляемых детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей: в 2010 году – 93,8 тыс. детей; в 2011 году – 82,2 тыс. детей; в 2012 году – 74,7 тыс. детей. При этом большинство из них по-прежнему составляют дети, оставшиеся без попечения родителей по «социальным» причинам: в 2010 году – 85,1%; в 2011 году – 83,8%; в 2012 году – 83,0%.

Численность детей, родители которых лишены родительских прав: в 2012 году численность детей, родители которых были лишены родительских прав, составила 52,2 тыс. человек, что на 11% меньше по сравнению с 2011 годом (58,8 тыс. человек) и на 19% меньше по сравнению с 2010 годом (64,6 тыс. человек).

Вместе с тем наблюдается рост числа родителей, ограниченных в родительских правах (в 2012 году – 6 899 родителей; в 2011 году – 6 622 родителя; в 2010 году – 6 044 родителей). Сложившуюся ситуацию можно расценивать как позитивную тенденцию – сокращение распространенности практики лишения родителей родительских прав, применение ограничения родительских прав как временной, предупредительной меры для обеспечения наилучших интересов детей. При этом на протяжении последних лет в отношении 16-18% родителей, ограниченных в родительских правах, указанные ограничения отменяются (в 2010 году – 18%; в 2011 году – 17%; в 2012 году – 16%).

В статье использованы материалы
из статьи «Социальная защита в России»,
опубликованной на сайте www.detskiydom.ru,
а также данные, приведенные в Государственном докладе
«О положении детей и семей, имеющих детей,
в Российской Федерации» 2012 года.

Продолжение актуальной темы в материале «Из истории сиротства на Урале».