Взаимодействие индивидов и институтов. Обсуждение понятия института, его соотношения с понятием нормы (правила), а также других общих вопросов, связанных с ролью институтов в детерминации экономического поведения, позволяет перейти к характеристике всей совокупности институтов в рамках экономической системы в целом. Для решения этой задачи представляется полезным взять за основу трехуровневую схему анализа, предложенную О. Уильямсоном, некоторым образом модифицировав ее трактовку (рис. 1.2). Эта схема в наглядной форме представляет взаимодействие индивидов (первый уровень) и институтов разных типов: тех, которые представляют собой институциональные соглашения (второй уровень), и тех, которые являются составляющими институциональной среды (третий уровень)

В соответствии с терминологией, предложенной Д. Нортом и Л. Дэвисом, институциональные соглашения — это договоренности между индивидами и (или) их группами, определяющие способы кооперации и конкуренции. Примерами институциональных соглашений выступают прежде всего контракты — добровольно установленные экономическими агентами правила обмена, правила функционирования экономических и политических рынков, правила взаимодействия внутри иерархических структур (организаций), а также различные гибридные формы институциональных соглашений, сочетающие в себе признаки рыночных и иерархических взаимодействий.

Институциональная среда — совокупность основополагающих социальных, политических, юридических и экономических правил, определяющих рамки человеческого поведения. Составляющими институциональной среды выступают правила социальной жизни общества, функционирования его политической сферы, базовые правовые нормы — конституция, конституционные и иные законы и т. п Рассмотрим основные связи между блоками схемы, обозначенные на упомянутом рисунке цифрами.

В качестве общего замечания ко всем характеризуемым далее типам воздействий следует подчеркнуть, что все влияния, воздействия и т.п. в экономике, строго говоря, осуществляют, согласно принципу методологического индивидуализма только индивиды. Это означает, что, когда мы говорим, например, о влиянии институциональных соглашений друг на друга (см. ниже п. 2), это выражение имеет по существу метафорический характер и используется просто для краткости. Используя строгий язык, здесь следовало бы говорить о воздействии индивидов, заключивших одно институциональное соглашение, на других индивидов, при формировании между ними какого-то иного институционального соглашения.

Воздействие индивидов на институциональные соглашения.

Поскольку институциональные соглашения, по определению, представляют собой добровольные договоренности, предпочтения и интересы индивидов играют решающую роль в возникновении (создании) тех или иных институциональных соглашений (разумеется, в рамках, определяемых институциональной средой).

В зависимости оттого, какие поведенческие предпосылки принимает исследователь, т.е. в зависимости от того, как трактуется исследователем экономический агент, различными будут и объяснения наблюдаемых институциональных соглашений. Например, если полагать, что индивиды обладают полнотой всей информации, необходимой для принятия решений, включая совершенное предвидение будущих событий, а также совершенной способностью осуществлять логический вывод и проводить оптимизацион­ные расчеты, невозможно объяснить существование многих видов контрактов. Непонятным становится, зачем индивиды расходуют время и ресурсы на их подготовку, если упомянутое полное знание должно изначально дать им ответ, стоит осуществлять некоторый длительный обмен или не стоит. Если же полагать, что знание не полно, а вычислительные возможности не совершенны, роль контрактов становится вполне понятной — подобные (временно устанавливаемые) правила вносят определенность в неизвестное будущее, упорядочивают будущие взаимодействия экономических агентов.

2. Влияние институциональных соглашений друг на друга.

Содержание данного типа взаимоотношений достаточно разнообразно: поведение отдельных организаций влияет на характер изменяющегося рынка (скажем, выстраивание барьеров входа может приблизить рынок к монополистическому), объемлющие договоренности предопределяют типы более частных контрактов, правила действий гарантов контрактов влияют на выбор экономическими агентами типов заключаемых договоров, а характер рынка (например, его сегментация) — на структуру фирмы и т.д.

3. Влияние институциональной среды на институциональные соглашения.

Содержание данной связи непосредственно вытекает из определений институциональной среды и институциональных соглашений: правила, входящие в состав институциональной среды, определяют несовпадающие издержки заключения различных институциональных соглашений. Если какой-то их тип запрещен общими правилами, то издержки индивидов, решивших, несмотря на запрет, все же заключить такое соглашение, возрастают (добавляются, например, затраты на сокрытие информации); сокращаются также ожидаемые выгоды от такого соглашения, поскольку уменьшается вероятность достижения успеха, и т.д.

4.Влияние институциональных соглашений на индивидуальное поведение

Хотя институциональные соглашения и заключаются экономическими агентами добровольно, непредвиденные обстоятельства могут так поменять ситуацию принятия решений, что следование, например, ранее заключенному контракту может оказаться для индивида невыгодным. Однако разрыв контракта одной стороной может принести убытки другой стороне, причем в размерах, превышающих выгоды первого (например, если вторая сторона осуществила уже непереключаемые инвестиции). В этих условиях существование механизма принуждения контракта к исполнению (например, судебного) явно воздействует на решение первой стороны, предотвращая, тем самым, возникновение неоправданных социальных потерь.

5. Влияние институциональных соглашений на институциональную среду.

Наиболее типичный способ такого воздействия тесно связан с распределительными эффектами институтов: институциональное соглашение, обеспечивающее ощутимые выгоды своим участникам, может сформировать так называемую группу специальных интересов — совокупность индивидов, заинтересованных в сохранении и увеличении получаемых выгод. Для этой цели при определенных обстоятельствах такая группа способна повлиять, например, на законодательный процесс с тем, чтобы добиться принятия закона, закрепляющего получаемые преимущества путем формализации предшествующего частного соглашения. В экономической теории такой способ действий относится к ренто-ориентированному поведению, анализу которого большое внимание уделяли такие известные экономисты, как Дж. Бьюкенен, Г. Таллок и Р. Аккерман

6. Влияние институциональной среды на индивидуальное поведение.

Такое воздействие оказывается основополагающими правилами как непосредственно (например, Конституция Российской Федерации — закон прямого действия, т.е. гражданин может непосредственно обратиться в суд, если будет полагать, что кто-то нарушает его гарантированные Конституцией права), так и через институциональные соглашения, также формирующиеся, как отмечалось выше, под влиянием институциональной среды.

7. Влияние индивида на институциональную среду.

Индивиды воздействуют на институциональную среду двумя основными способами: во-первых, через участие в выборах законодательных органов государства, принимающих законы, а во-вторых, через заключение институциональных соглашений, содержание которых, как было отмечено выше, также способно воздействовать на институциональную среду.

Не все из рассмотренных взаимодействий изучены в настоящее время в экономической теории в одинаковой степени. Вместе с тем описанная схема представляет собой полезное средство для системного представления институтов и их взаимодействий через индивидуальное поведение. Фактически мы будем сталкиваться с намеченными в ней соотношениями на протяжении всего изложения содержания основ новой институциональной экономической теории

Трехуровневая структура, в наглядной форме отражает иерархический характер взаимоотношений социально защищенных правил, действующих в обществе и экономике. Вместе с тем деление всей совокупности институтов на институциональную среду и институциональные соглашения является лишь первым приближением к действительному соотношению упомянутых правил по соподчиненности, степени влияния друг на друга и жесткости детерминации поведения экономических агентов. В рамках институциональной среды можно вычленить надконституционные, конституционные и экономические правила. Это деление предложил Д. Норт. В соответствии с его идеями иерархию правил можно доопределить

Представление о соподчиненности (субординации) правил дает соотношение любого закона и нормативных актов, принимаемых на его основе органами исполнительной власти, или подзаконных актов: закон определяет принципы, стратегии поведения, в то время как подзаконные акты конкретизируют эти принципы в алгоритмы действий. Например, законодательство о налогообложении определяет ставку налога на прибыль, а инструкция фиксирует правила расчета величины налогооблагаемой прибыли, увязанные с конкретными бухгалтерскими формами, счетами и т.п. Долгосрочный контракт, заключенный двумя фирмами относительно их взаимодействия в области научно-исследовательских разработок, фиксирует, что фирмы будут проводить совместно исследования, в которых они заинтересованы; в то же время для каждого конкретного исследовательского проекта заключается специальное соглашение, фиксирующее такие моменты, как предмет и цель проекта, формы участия сторон, объемы финансирования, распределение авторских прав и т.д.

Соподчиненность правил представляет собой, как следует из приведенных примеров, широко распространенное явление, имеющее место как внутри институциональной среды, так и в совокупности институциональных соглашений. Приведенные примеры демонстрируют также общий принцип содержательной упорядоченности правил: норма более низкого порядка уточняет и раскрывает содержание нормы более высокого порядка. Последние, более общие, очерчивают те рамки, детали внутри которых регу­лируют более частные нормы, и в этом смысле являются конституционными или надконституционными.

Разумеется, далеко не все правила связаны между собой подобными содержательно-логическими соотношениями. Значительная их часть в этом плане вообще никак не соотносится друг с другом, т.е. относительно их пар нельзя сказать, что одно правило имеет более или менее общий характер, чем другое. Скажем, правила дорожного движения и правила расчета подоходного налога не сопоставимы в рамках принципа содержательно-логической упорядоченности. Однако любые правила становятся сравнимыми, если в качестве основы для сопоставления выбрать такую их характеристику, как издержки введения (или изменения) правила, понимая под издержками не только денежные затраты, но и всю совокупность усилий экономических агентов, включающую и психологические издержки, а также необходимые для введения или изменения института затраты времени1.

При таком подходе более общими, стоящими выше по иерархической лестнице, являются правила, издержки изменения или введения которых больше, чем у сравниваемых с ними правил.

«Экономическая» иерархия правил сильно коррелирует с их содержательной иерархией (разумеется, если последняя существует). Так, очевидно, что издержки разработки и принятия конституции через референдум выше, чем соответствующие издержки для законов, которые, в свою очередь, выше, чем аналогичные издержки для подзаконных актов. Поэтому удобство экономической иерархии правил состоит прежде всего в том, что она позволяет сравнивать и упорядочивать такие правила, между содержанием которых нет смысловой связи.

Теперь, исходя из деления всей совокупности правил на те, которые образуют институциональную среду, и те, которые представляют собой институциональные соглашения, а также из введенных представлений о иерархии правил, рассмотрим более подробно содержание институциональной среды и институциональных соглашений.

Надконституционные правила.

Все компоненты институциональной среды представляют собой правила, определяющие порядок и содержание «нижестоящих» правил. Подобные «метаправила» могут иметь как формальный, так и неформальный характер. Наиболее общие и трудно изменяемые неформальные правила, имеющие глубокие исторические корни в жизни различных народов, тесно связанные с преобладающими стереотипами поведения, религиозными представлениями и т.п., и зачастую не осознающиеся индивидами, т.е. перешедшие в разряд стереотипов поведения больших групп населения, называются надконституционными правилами. Они определяют иерархию ценностей, разделяемых широкими слоями общества, отношение людей к власти, массовые психологические установки на кооперацию или противостояние, и т.д.

Надконституционные правила относятся к числу наименее изученных, как в теоретическом, так и в эмпирическом отношении. В данном случае затраты времени не обязательно коррелируют с денежными издержками, поскольку на изменения правил поведения влияет и естественное забывание информации, не сопряженное со специально осуществляемыми для этого издержками.

Фактически относительно них имеются только отдельные умозрительные конструкции и разрозненные фактические наблюдения исследователей (преимущественно философов и социологов), не позволяющие осуществить строгую логическую реконструкцию данного слоя институциональной среды.

Вероятно, первой (во всяком случае, наиболее известной) работой, посвященной по существу изучению надконституционных правил, была книга Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма», в которой этот немецкий социолог убедительно показал влияние религиозных поведенческих установок и моральных ценностей, присущих протестантизму, на взаимоотношения и правила взаимодействия экономических агентов и их отношение к труду, т.е. правила трудового поведения.

Конституционные правила.

Эти правила, во-первых, устанавливают иерархическую структуру государства; во-вторых, определяют правила принятия решений по формированию государственных органов власти (министерств, ведомств, агентств и т.п.), например, правила голосования в демократических государствах, правила наследования в монархиях и т.п.; в-третьих, определяют формы и правила контроля действий государства со стороны об­щества.

Конституционные правила могут иметь как формальный, так и неформальный характер. Скажем, правила наследования власти в монархиях могут иметь форму неписаного обычая или традиции, в то время как правила голосования при выборах законодательного органа государства — форму тщательно прописанного закона. Конституционные правила как особый слой институциональной среды могут выделяться не только на уровне государства, но и на уровне других организаций, фирм, корпораций, некоммерческих фондов и т.п. Их функцию в них выполняют прежде всего уставы, а также различные корпоративные кодексы, формулировки миссий и т.п. Отождествление таких локальных, внутриорганизационных правил с конституционными возможно на базе функционального понимания последних, поскольку с юридической точки зрения соответствующие документы не имеют, разумеется, ничего общего с конституцией как основным законом государства.

В этой связи необходимо привлечь внимание к существенному различию между экономическим и юридическим пониманием конституционных правил, препятствующему установлению взаимопонимания между представителями соответствующих отраслей науки.

Если, как следует из изложенного выше, экономическое понимание конституционных правил весьма широко и никак не связано с формой представления соответствующих правил (напомним, они могут быть и неформальными), то юридическое понимание конституции имеет гораздо более строгий и узкий смысл. Например, упоминавшиеся выше правила наследования власти в монархиях, имеющие формы обычая или традиции, с точки зрения юридической не имеют отношения к конституции, равно как и внутрифирменные кодексы, формулировки миссий некоммерческих организаций и т.п. Это различие необходимо иметь в виду экономистам при чтении юридических исследований, затрагивающих вопросы конституционного права.

Экономические правила.

Экономическими называются правила, непосредственно определяющие формы организации хозяйственной деятельности, в рамках которых экономические агенты формируют институциональные соглашения и принимают решения об использовании ресурсов. Например, к экономическим правилам относятся квоты на импорт или экспорт той или иной продукции, запреты на использование некоторых видов контрактов, законодательно установленные предельные сроки действия патентов на изобретения и т.п.

Правила и права.

Любое право индивида (или организации) — это возможность беспрепятственно осуществлять некоторые действия, в частности действия с тем или иным объектом (имуществом). Такая возможность есть прямое логическое следствие правила, в соответствии с которым подобные действия не подвергаются санкциям со стороны гаранта этого правила. Действия же, наказываемые в рамках принуждения правила к исполнению, не составляют содержания чьего-либо права.

Когда индивид действует в соответствии с правилом, т.е. становится его адресатом, он автоматически приобретает права, присущие этой роли. Это означает, что, совершая разрешенные правилом действия, он не встретит какого-либо противодействия и, следовательно, не должен будет нести издержки, необходимые для защиты от такого противодействия1. Это означает, что с экономической точки зрения права являются средствами экономии ресурсов в процессе осуществления действий.

1. Если, конечно, данное правило не противоречит какому-то другому правилу, разделяемому индивидом, также претендующим на блага, с которыми действует первый индивид. См. выше о соотношении формальных и неформальных правил.

Разумеется, индивиды могут совершать действия, на которые у них нет прав. Однако при этом, как отмечалось выше, они могут подвергнуться санкциям и понести убытки. Следовательно, ожидаемые выгоды от совершения такого действия будут меньше, чем если бы индивид имел соответствующее право.

Экономические правила являются условиями и предпосылками возникновения прав собственности: последние возникают там и тогда, где и когда в обществе формируются правила, регламентирующие выбор ими способов использования ограниченных благ (в том числе ресурсов). В этой связи можно сказать, что, изучая права собственности, мы исследуем экономические правила, и наоборот. Вероятно, одними из первых экономических правил, регламентировавших хозяйственную деятельность, были правила, определяющие границы территорий, на которых первобытные племена вели поиск и собирательство съедобных растений и животных. Это правило определяло права собственности племени на соответствующую территорию: внутри ее границ собирательство могло осуществляться беспрепятственно, в то время как за ее пределами член одного племени мог столкнуться с представителями другого, следствием чего был бы конфликт по поводу того, кому принадлежит найденное растение или пойманное животное. Подтверждением тому, что именно «правило территории» могло быть одним из первых экономических правил, служит тот факт, что многие животные, ведущие (относительно) оседлый образ жизни, располагают подобными территориями (этологи — специалисты, изучающие поведение животных, — называют их ревирами). Некоторые из животных (например, собаки, волки) определенным образом помечают границы своих ревиров, при этом метки служат сигналами для других особей того же биологического вида, что территория «занята», «принадлежит» кому-то из других особей.

Права собственности определяют те действия по отношению к объекту, которые разрешены и защищены от препятствий их осуществления со стороны других людей. С этой точки зрения можно говорить о том, что ситуации выбора определяются правами собственности.

Права собственности представляют собой такие разрешенные и защищенные от препятствий к их осуществлению возможные способы использования ограниченных ресурсов, которые являются исключительной прерогативой отдельных индивидов или групп.

В историческом плане можно выделить два подхода к определению и исследованию собственности: 1) как внутри себя нерасчлененное целое, абсолютное и неделимое; 2) как набор правомочий, которые представляют собой открытое множество. Первый подход основан на континентальной правовой традиции, представленной в Кодексе Наполеона. Второй подход реализован в рамках англосаксонской традиции. Значимость второго подхода обусловлена возможностью дифференцированного отношения к вещи эко­номических агентов в соответствии с их сравнительным преимуществом в ее использовании.

Следствиями развития континентальной традиции является рассмотрение собственности как вещи; формальная неделимость имущественных прав; ограниченные возможности использования принципов прецедентного права ввиду формальной неделимости собственности.

Для понимания англосаксонской традиции необходимо иметь в виду, что благо имеет множество измерений (по полезным свойствам), которые можно классифицировать по времени, месторасположению, форме. К физическим измерениям вещи следует добавить ее правовые характеристики, отражающие отношения между людьми. Многообразие характеристик и полезных свойств вещи обусловливает многогранность правовых отношений к ней других людей, принимающих форму правомочий.

В качестве возможного способа структуризации права собственности можно рассматривать следующие виды правомочий1 (С.Пейович):

1) право пользоваться вещью (usus);

2) право извлекать из использования данной вещи доход (usus fructus);

3) право изменять физическую форму и субстанцию вещи (abusus);

4) право передавать указанные правомочия другому лицу (дарить, завещать, продавать, передавать на время).

Наиболее рельефно англосаксонская правовая традиция воплощена в перечне А.Оноре, состоящем из одиннадцати правомочий.

Право владения, суть которого — в защищенной возможности осуществления физического контроля над вещью. Данное правомочие лежит в основе исключительности права собственности. Если отсутствует право владения (вне зависимости от того, кому оно принадлежит), то бессмысленным становится и сам термин «собственность».

2. Право пользования относится к вещам, обладающим как не­посредственной, так и косвенной полезностью.

3. Право управления включает в себя возможность определения направления, в котором может быть использована данная вещь, а также определение круга лиц и порядка доступа к ресурсу.

4. Право на доход, который может проистекать из непосредственного пользования вещью (имплицитный доход) или пользования вещью другими индивидами (доход в явной форме — денежной или натуральной).

5. Право на капитал (или капитальную стоимость), которое предполагает возможность дарения, продажи, изменения формы или уничтожения блага. Данное право включает временной аспект в отношения между людьми по поводу того или иного блага.

6. Право на безопасность, или иммунитет от экспроприации, которое предполагает защиту от вредного воздействия на поток доходов в виде экспроприации даже при условии наличия компенсационной системы.

7. Право на передачу вещи по наследству. Существование данного права обусловлено тем, что после смерти данная вещь пере­стает быть ценной для ее обладателя, однако интерес к ней как активу сохраняется для других. Раз это так, то данное правомочие может быть ценным для того, кто является завещателем, в той степени, в какой посредством его использования может быть осуществлен обмен правами.

8. Бессрочность, которая означает отсутствие каких-либо временных границ в осуществлении правомочий. Чем длиннее временной горизонт, тем выше ценность данного актива для его обладателя.

9. Запрет вредного использования. По сути, это «отрицательное» право, которое не позволяет использовать вещь таким образом, чтобы это было связано с вредом, наносимым имущественным объектам других агентов. Данное правомочие является основанием для проведения грани между исключительностью права и его абсолютностью.

10. Ответственность в виде взыскания. Это правомочие дает возможность отчуждать вещь в уплату долга. Данное правомочие также обладает ценностью, так как позволяет использовать имущество в качестве залога.

11. Конечные права являются следствием неопределенности и возникающей в связи с этим необходимости заполнять пробелы в уже заключенных соглашениях.

В связи с перечисленными правомочиями необходимо сделать несколько поясняющих замечаний.

1. Часть правомочий может выступать только в кластере (или пучке), т.е. являются взаимодополняемыми и не имеют ценности одно без другого. Например, право на доход бессмысленно, если не существует правомочия «безопасность», поскольку низкая вероятность получения дохода ввиду отсутствия безопасности означает фиктивность данного правомочия. Право пользования часто объединяется с правом на доход, особенно если трудно провести различие между явным и неявным доходом. Данное правомочие оказывается неотъемлемой частью права на капитальную стоимость, поскольку ценность последнего определяется через дисконтированный поток ожидаемых доходов.

2. Следует проводить различие между исключительными правами собственности и их передаваемостью. В частности, фермер может обладать исключительным правом на физический контроль по отношению к участку земли, однако продать или заложить его он не может.

3. Существует принципиальное различие между исключительным и абсолютным правом собственности. Исключительность права для данного человека может существовать при наличии девятого правомочия, тогда как именно данное правомочие не позволяет говорить о праве собственности как абсолютном.

4. В экономической литературе не существует единой, общепринятой классификации правомочий. Чем более дифференцированы отношения между людьми по поводу вещей, тем более полезными оказываются дробные классификации правомочий для более адекватного отражения характера отношений.

5. Как экономические правила могут быть формальными и неформальными, так и права собственности могут быть правами де-юре и де-факто. Данный подход позволяет объяснять, например, функционирование рынка земли как инструмента по передаче прав собственности в ситуациях, когда последние не специфицированы и не защищены государством.

Существенное значение для понимания прав собственности имеет, с одной стороны, их спецификация, а с другой — размывание. Спецификация права собственности — это создание режима исключительности для отдельного индивида или группы посредством определения субъекта права, объекта права, набора правомочий, которыми располагает данный субъект, а также механизма, обеспечивающего их соблюдение. Для понимания спецификации прав собственности важно, кто (какой именно гарант) ее обеспечивает и каким образом осуществляется передача права (если она вообще допускается).

Когда речь идет о формальных правах, то их, как правило, специфицирует государство. Вместе с тем внутри предприятия, например, те или иные формальные права собственности могут специфицироваться его руководством. Наряду с формальной возможна безличная спецификация, в основании которой лежит повседневная практика взаимодействия экономических агентов, т.е. гарантом выступает любой член группы, заметивший совершенное нарушение. Она относится обычно к неформальным правам собственности, выступающим как следствия существования неформальных правил.

Важнейшей функцией процесса спецификации прав собственности является придание последним свойства исключительности. Правомочие собственности называется исключительным, если его субъект в состоянии эффективно исключить других экономических агентов из процесса принятия решения относительно использования данного правомочия. Исключительность того или иного права собственности не означает, что оно принадлежит индивиду, т.е. частному лицу. Исключительными правами может обладать группа людей, хозяйственная организация (юридическое лицо), наконец, государство. Исключительность права собственности экономически важна потому, что именно она создает стимулы к эффективному исполь­зованию ресурсов: если права собственности субъекта на результат использования его ресурсов не являются исключительными, у него нет стимулов максимизировать этот результат, поскольку весь он или его любая часть могут достаться другому. Например, если земледельцы какого-то оседлого племени регулярно подвергаются набегам кочевников, отбирающих большую часть урожая и оставляющих столько зерна, чтобы земледельцы лишь не умерли с голода, у последних нет стимулов к усилиям, нацеленным на максимизацию продуктивности земли. Они будут стремиться выращивать лишь необходимый минимум зерна, расходуя «высвободив­шиеся» ресурсы на иные цели, например, на спецификацию своих прав посредством найма вооруженной защиты или просто проводя время в праздности.

В известном смысле обратным к процессу спецификации является размывание прав собственности. Этим термином обозначается практика нарушения исключительности прав, приводящая к снижению ценности объекта права для субъекта, так как поток ожидаемых доходов должен дисконтироваться по более высокой ставке процента (учитывающей риск экспроприации). Регулярные набеги кочевников, фигурировавшие в предыдущем примере, как раз представляют собой форму размывания прав собственности земледельцев на урожай. Таким образом, фактический уровень исключительности того или иного правомочия собственности — это функция от процессов спецификации/размывания права собственности.

Заключение. Содержание данной лекции, посвященной базовым понятиям новой институциональной экономической теории, разумеется, не исчерпывает всей связанной с ними проблематики. Целый ряд важных, но более «тонких» вопросов остался за ее рамками. К ним относятся, например, вопросы разнообразия форм описания институтов и их сравнительных преимуществ для решения различных теоретических и прикладных проблем, проблематика объяснения происхождения институтов и предсказания появления новых институтов и т.д. Многие из таких проблем только обсуждаются в текущих научных исследованиях, по ним отсутствуют сколько-нибудь общепризнанные решения.

«Канонично то, что полезно для Церкви»
В. В. Болотов. выдающийся церковный историк и ученый XIX века

«Канон» (по-русски — правило) — это практическая норма христианской жизни.

Слово «канон» (κανων) в буквальном, вещественном смысле означает инструмент для проведения прямых линий, строительный отвес. Но это слово получило также обозначение «образца, правила». В Новом Завете оно употребляется в смысле «правила» христианской жизни: «Тем, которые поступают по сему правилу» (κανων), «мир им и милость, и Израилю Божию» (Гал. 6:16); «Впрочем, до чего мы достигли, так и должны мыслить и по тому правилу» (κανων) «жить» (Флп. 3:16).

Каноны (греч. κανωνες) следует отличать как от оросов (греч. ορος) – догматических определений Соборов, так и от законов (греч. νομοι), изданных гражданской властью.

В античности и в Средние века все три составляющих — каноны, оросы и номосы — выполняли свои функции в регулировании церковной веры и жизни. Оросы описывали так называемое «правило веры», то есть вероучение, теорию. Каноны служили ориентирами, конкретизирующими догматические принципы в практическом смысле. Государственные законы в первую очередь регулировали отношения государства с церковью, но также во многом касались и внутренней жизни церкви, поскольку как в христианской Римской империи, так и в Византии православие было государственной религией.
Со временем, когда канонов и гражданских законов накопилось очень много, в практику церкви стали входить так называемые «Номоканоны», то есть сборники актуальных канонов и гражданских законов, касающихся церкви. Наиболее авторитетный из них — «Номоканон», составленный патриархом Константинопольским святым Фотием.

В церковном лексиконе слово «канон» стало одним из самых многозначных. Оно обозначает и перечень Священных Книг, и список клириков, и особый литургический жанр. Предметом нашей науки являются каноны в смысле дисциплинарных постановлений – правил апостольских, соборных, и святоотеческих. Во 2-м правиле Трулльского Собора сказано: «Прекрасным и крайняго тщания достойным признал сей Святый Собор и то, чтобы отныне, ко исцелению душ и ко уврачеванию страстей, тверды и ненарушимы пребывали приятыя и утвержденныя бывшими прежде нас Святыми и Блаженными Отцами, а также и нам преданныя, именем святых и славных апостолов, 85 правил)… Согласием нашим запечатлеваем и все прочия священныя правила, изложенныя от Святых и Блаженных Отец наших…».

Как Тело Христово Церковь бесконечно превосходит все земное и никаким земным законам не подлежит, но как человеческое общество она подчиняется общим условиям земного порядка: вступает в те или иные отношения с государствами, другими общественными образованиями. Уже одно это обстоятельство вводит ее в область права. Однако область права касается не только указанных отношений Церкви. Она охватывает и внутрицерковную жизнь, устройство Церкви, взаимоотношения между церковными общинами и институтами, а также между отдельными членами Церкви.

Нормы и правила, регулирующие как внутреннюю жизнь Церкви, в ее общинно-институциональном аспекте, так и ее отношения с другими общественными союзами, религиозного или политического характера, составляют церковное право. Этими нормами, правилами, законами Церковь оберегает свой богозданный строй.

Имея Божественное основание в Откровении и руководимая Духом святым Церковь имеет вечную и неизменную природу, в которой укоренены возвещаемые ею идеалы, истины веры и подлинный опыт богообщения в таинствах. Поэтому, например, однажды сформулированные догматы веры – неизменны без того, чтобы не нанести ущерба церковному единству и спасению её чад.

Однако, основанная ради спасения людей (в идеале – всех людей) Церковь вынуждена облекать опыт в веры в доступные человеческому восприятию исторические и культурные формы, способствуя приобщению людей различных языков и культур к единому опыту Христа. Так, в разные времена и по различным поводам, рождались в том числе и каноны – правила, дающие совет как поступать в конкретных спорных ситуациях, не входя в противоречие с верой Церкви и христианской совестью. Таким образом, временные каноны или правила Церкви, в отличие от вневременных истин веры-догматов, носят практическое применение и имеют вполне конкретный исторический контекст, а потому не могут пониматься как неизменные истины на все века. Ввиду своего практического характера польза канонов определяется их действенностью или пользой для Церкви. Поскольку же многовековая история богословских споров доказала, что любой текст зависит от воли комментаторов, поэтому свою позицию редко когда можно считать единственно правильной.

Каноны облекают догматическое учение в форму норм, которым должна следовать церковная жизнь, чтобы соответствовать догматическому учению. Каноны являются своего рода канонической интерпретацией догматов в определенный момент исторического бытия Церкви. Они, действительно, являются образцом, правилом, формой жизни церковного общества. Они выражают истину о порядке церковной жизни, но выражают ее не в абсолютной форме, а применительно к историческому бытию.

В зависимости от того, идет ли речь о праве, регулирующем внутреннюю жизнь Церкви или ее отношения с иными общественными и политическими образованиями, прежде всего, государством, различают внутреннее и внешнее церковное право. Церковное право разделяют также на писаное, когда известные законы были изданы, утверждены и письменно изложены компетентной законодательной властью, и обычное, или неписаное, если оно хранилось в Церкви путем предания и обычая.

Кроме того, существует общее и частное церковное право. Первое подразумевает основные законы, обязательные для Вселенской Церкви, второе же составляют законодательные акты, действующие в отдельных поместных Церквах.

Обычай представляет собой наиболее подверженный неверному пониманию или применению способ регулирования как внутренней, так и внешней церковной деятельности. Обычаи, как известно, бывают как хорошие, так и плохие.

Догмат – канон — обычай

Соотношение между собой по важности догмата веры, канона и обычая для жизни всей Церкви, а значит спасения, можно видеть следующим образом:

Догмат – истина веры (отвечает на вопрос «Что?»)

Основанный на Божественном Откровении, выражает существо христианской веры и опыта богообщения, будучи однажды сформулирован и принят, как правило на Вселенском соборе, догмат не подлежит пересмотру или внесению изменений. Будучи общецерковно-доказанным, отказ от признание церковного догмата, свидетельствует об искажении в понимании веры, и квалифицируется как ересь, ведущая к отлучению от церковного общения (т.н. «анафема», не путать с церковным проклятием).

Канон – выражение истины (отвечает на вопрос: «Как?»)

Полученный в рамках Церковного Предания, сформулированный Вселенским или Поместным церковным собором или даже отдельным святым отцом Церкви, канон предписывает решение или варианты решения конкретной спорной ситуации в административном устройстве или жизни Церкви в свете Священного Писания и духе Церковного предания. Канон направлен на решения практического вопроса и потому может применяться или не применятся в зависимости от целого ряда условий. Канон может истолковываться уполномоченными на это представителями церковной власти, с целью восстановления настоящего контекста его применения. Каноны применяются ситуативно, имеющей на это формальное право церковной властью. Не подчинение канонам может расцениваться церковной судебной инстанцией как нарушение церковной дисциплины и караться соответствующими прещениями. Неподчинение решениям церковной судебной инстанции может вести к возникновению т.н. схизмы или расколу. Ввиду неоднозначности понимания ряда канонов, решения принятые на их основании могут пересматриваться вышестоящей, уполномоченной на то церковной инстанцией (например, в разных контекстах главой Поместной церкви, Вселенским патриархом или соборами архиереев разного уровня).

Обычай — практическое применение истины в жизни (не отвечает ни на один конкретный вопрос)

Обычай отражает преломление истин веры в понимании отдельного христианина или целой общины верующих. Обычай наследуется в рамках полученного воспитания и носит ярко-выраженный этнический и культурный оттенок. Поэтому т.н. православные обычаи могут разниться у разных народов и в разных православных Поместных церквях. Обычаи могут отражать учение Церкви и преломлять веру на практике как верно (т.н. «добрый обычай»), так и неверно (т.н. «суеверие»). Обычай может играть важную роль в деле христианского воспитания, как это было, например в так называемых «традиционных обществах», где преемственность религиозного самосознания, ценностей и идеалов от родителей к детям гарантировалась самим укладом жизни. Однако, вырванный из своего культурно-религиозного контекста, обычай может служить отрыву от подлинно христианских ценностей и опыта Христа.

Состав канонического свода

В состав канонического свода входят Правила Святых Апостолов, каноны 6-ти Вселенских и 10-ти Поместных Соборов и правила 13 Отцов. Включение в Канонический корпус правил Вселенских Соборов не нуждается в пояснении. Эти Соборы – орган вселенского епископата, носителя высшей церковной власти. Вселенские Соборы, по учению Церкви, непогрешимы. Их непогрешимость вытекает из догмата о непогрешимости Церкви.

В отношении церковных предписаний следует разделять понятия непогрешимости и неизменяемости. Совершенно непогрешимое, боговдохновенное правило, принятое применительно к конкретной обстановке, может утратить характер действующей нормы ввиду изменения обстоятельств, продиктовавших его принятие. Так, признание канонов непогрешимыми не ставит барьера для церковного правотворчества в той области, которая уже регулирована правилами Соборов.

Включение в свод канонов десяти Поместных Соборов, основано на авторитете признании их Вселенскими Соборами (2-е правило Трулльского Собора). В принципе, законотворчество Поместного собора распространяется, естественно, лишь на соответствующую Поместную церковь, а не на Вселенскую Церковь. Поэтому, хотя Поместных соборов в истории Церкви были тысячи, но правила лишь десяти из них вошли в Канонический корпус Православной церкви.

То же самое относится и к правилам Отцов. Авторитет этих правил покоится не на одной только законодательной власти Отцов как епископов, ибо эта власть распространяется лишь на пределы одной епархии, и даже не на святости Отцов (в Канонический свод входят правила Тимофея и Филофея Александрийских, которые не были прославлены в лике святых), а на признании Отеческих правил Вселенскими Соборами. Кафолический епископат, с согласия церковного народа, может выражать свою законодательную власть и помимо Вселенских Соборов через признание общецерковной обязательности правовых актов, изданных первоначально для одной поместной Церкви или даже одной епархии. На рецепции – общецерковном признании – покоится вселенский авторитет канонов Константинопольских Соборов 861 и 879 гг. и канонического Послания святого Тарасия, которые по хронологическим причинам уже не рассматривались Вселенскими Соборами.

Частное церковное законодательство. Статуарное право

Церковное законодательство и в древности не исчерпывалось канонами; его развитие не прекратилось и после того, как сложился основной Канонический корпус. Но законодательные акты, изданные высшей властью поместных Церквей или епархиальными архиереями, не имеют уже общецерковного авторитета. Применение их ограничено границами епархий или автокефальных Церквей.

Низшей из законодательных инстанций в Церкви является епископ. Свои особые правила, уставы, статусы издавали также некоторые монастыри, церковные братства и общества. Однако законодательное творчество этих и подобных им институтов, подчиненных епископу или непосредственно высшей власти поместной Церкви, осуществляется не в силу прав, принадлежащих им самим по себе, а по полномочию церковных инстанций, имеющих самостоятельную законодательную власть. Право корпораций, не обладающих самостоятельной законодательной властью, называется статуарным.

Мнения авторитетных канонистов

Вспомогательным источником церковного права служат труды известных канонистов по церковно-юридическим вопросам. Их сочинения, в виде ответов на вопросы, канонических трактатов или толкований на каноны, стали включаться в церковно-законодательные сборники.

Особым авторитетом в православном церковном праве пользуются великие византийские канонисты XII века: Алексий Аристин, Иоанн Зонара и Антиохийский Патриарх Феодор Вальсамон, а также канонист, живший в XIV столетии, иеромонах Матфей Властарь.

Иерархия правовых норм

Матфею Властарю принадлежит точное описание иерархии правовых норм в зависимости от их материальных источников. В «Алфавитной Синтагме» он пишет: «О чем нет писаного закона, в том следует соблюдать обычай и согласную с ним практику, а коли нет и его, нужно следовать тому, что имеет более сходства с тем, что мы ищем, а если нет и этого, то должны иметь силу мнения мудрых, и при том большинства». Таким образом, иерархия правовых норм такова: писаный закон, обычай и судебный прецедент, аналогия с существующим законом, мнения авторитетных канонистов. Но высшим критерием, разумеется, являются нормы, непосредственно исходящие из Первоисточника церковного права – Божественной воли.

Каноны в ситуации церковного конфликта

Любой спор и любой конфликт должен решаться на основе однозначно толкуемых кодексов и прозрачных юридических процедур. А для этого нужен свод законов, на которые можно опираться. Но в церковной жизни эта привычная схема перестает работать. И дело здесь не в чьей-то злонамеренности, а в том, что свод церковных законов очень плохо соотносится с современными реалиями. Законодательные акты, на которые ссылаются участники дискуссий, если не противоречат друг другу, то полностью рассогласованы.

В Православной церкви нет и никогда не было единого кодекса канонического права. Одновременно действуют как древние византийские каноны, так и более поздние правила. Их никто и никогда не кодифицировал, не собирал и не устранял между ними противоречия. Поэтому в Православном мире возможна ситуация, когда одни каноны признают, а другие игнорируют.

Канонический свод не представляет собой продуманную, внутренне-непротиворечивую систему законов, а набор решений по случаю. Соборы решали вопросы, которые были актуальны именно в тот момент, поэтому многие законоположения уже никак не связаны с современной реальностью.

Классический пример: В 13-м правиле святого Василия Великого недвусмысленно сказано, что убивающие на войне «как имеющие нечистые руки, три года удержалися от приобщения токмо Святых Таин». То есть воина, уничтожающего на поле битвы своего врага, три года положено не допускать до причастия. Но в наше время этот канон предпочитают не замечать, хотя его никто не отменял.

Сегодня, ввиду изменений в гражданском законодательстве, не все византийские законы могут быть применены в церкви (а те, которые могут быть применены, должны применяться — например, постановления императора Юстиниана о том, как должны жить монахи). Однако, по мнению большинства канонистов, «Номоканоны» играют определяющую роль в истолковании тех или иных канонических казусов. Характерно, что все важнейшие канонические сборники, действующие в православии, составлялись в рамках Константинопольского патриархата.

Кто решает — нарушены каноны или нет?

Церковь — богочеловеческий организм, не совсем земная организация, поэтому сложные церковные вопросы решает сама церковь под водительством, действующего в ней Святого Духа. Формы такого решения могут быть различными и осуществляться не мгновенно, а спустя какое-то время. Есть случаи, когда решение канонического вопроса длилось несколько поколений.

Для практических целей церковные власти выпускают разного рода указы, инструкции, разъяснения. Если следовать современным правилам и инструкциям, то проблем не возникает. Но архаичные законы, несоотносимые с реальностью, однако и неотмененные, легко могут превратить церковное судопроизводство в игру без правил.

Межцерковный суд

Межцерковный суд в церкви есть: это соборный суд четырех древних патриархатов, возглавляемый патриархом Константинопольским. Либо, в расширенном виде, собор всех поместных церквей, который также возглавляет предстоятель Константинопольского патриархата.

На уровне отдельной епархии вся судебная власть принадлежит исключительно правящему архиерею. Когда речь идет о суде над архиереями, то здесь действует тот принцип, что один архиерей не вправе судить другого, поэтому на уровне Поместной церкви и на уровне межцерковных отношений действует суд собора архиереев, возглавляемого первенствующим иерархом. Как патриарх Московский может судить архиереев Русской Православной церкви лишь в составе первенствующего члена синода РПЦ, а не лично, так и на уровне межцерковных отношений судить того или иного патриарха может собор четырех патриархатов (или в расширенном виде собор всех поместных православных церквей), созываемый и возглавляемый первенствующим иерархом Вселенского православия, патриархом Константинопольским.

Вселенский патриархат в вопросах межцерковных отношений должен исходить из принципа соборного решения четырех древних патриархатов, как минимум. Но это касается отношений между соборно подтвержденными поместными церквями; например, сейчас есть конфликт между Иерусалимским патриархатом и Антиохийским патриархатом по поводу юрисдикционной принадлежности Катара. И в этот вопрос Константинополь не может вмешаться в одностороннем порядке, так как это — межцерковная проблема, возникшая между двумя древними патриархатами. В церковном праве различаются древние автокефалии, установленные на Вселенских соборах, и новейшие автокефалии, дарованные Константинополем (часто вынужденно, во избежание раскола), иногда с одобрения других патриархатов.

Систематизация существующего канонического корпуса

Проблему отсутствия стройной системы церковного права осознали уже очень давно, и призывы к кодификации канонов звучат постоянно. Но, как именно следует действовать, никто не знает. Всеправославный собор созвать невозможно. О его созыве заговорили в начале XX века, но похвастаться особыми успехами на этом направлении нельзя и сегодня. В 1923 году такой собор попытались созвать в Константинополе, однако собрать всех представителей православного мира не удалось, и мероприятие получило маловразумительное название Всеправославного конгресса. В 1930 году был подготовлен список вопросов, на которые следует дать ответ. В течение последующих десятилетий этот список много раз корректировался и уточнялся. Однако созвать достаточно представительный собор, который бы мог ответить на уже давно назревшие вопросы, никак не удается.

Последняя попытка была предпринята летом 2016 года, но и она оказалась неудачной, поскольку не все Поместные православные церкви согласились принять участие в работе собора и признать его решения. В Византии подобная акция подпадала под действие светских законов, предусматривающих не различные формы отлучения от Церкви, а телесные наказания, цепи и тюремные камеры.

До принципиального решения проблемы систематизации канонического наследия времён Византийской империи и его адаптации к современной действительности Всеправославным собором основным остаётся вопрос, как сделать так, чтобы существующие каноны помогали людям жить церковной жизнью, а не мешали им. В этом смысл церковного права — помогать решать вопросы, а не запутывать их еще больше.

Текст: д. Владимир Сократилин

ТЕОРИЯ И ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА И ПРАВА

УДК 34(470+57)(091)»1832/1917″

И. В. Ботанцов

Соотношение источников светского и церковного права в Российской империи 1832-1917 гг.

В статье анализируются источники права, регулировавшие правовое положение Русской православной церкви, статус духовенства и православных подданных Российской империи в период с 1832 по 1917 гг., исследуется вопрос их разграничения с источниками светского права. Автор дает понятия каноническому праву, божественному праву, церковному праву и разграничивает их. Исследуя вопрос иерархии источников церковного права по юридической силе, автор приходит к выводу, что светское право имело первостепенное значение и при возникновении коллизий ограничивало действие права канонического. Исключение составляли правоотношения с участием духовных лиц — в таких случаях каноническое право использовалось в качестве основного. Отдельно рассматривается вопрос систематизации церковного права, анализируются рукописи кодификационных проектов, свидетельствующих о стремлении государственной власти контролировать церковь, которая, опасаясь окончательного сращивания со светскими институтами, пыталась обособить свою систему источников права от государства.

Ключевые слова: источник права, церковное право, каноническое право, божественное право, систематизация права.

Key words: source of law, church law, canon law, divine law, systematization of law.

© Ботанцов И. В., 2016

Отношения Русской православной церкви и Российского государства имеют длительную и непростую историю. Право, санкционируемое государством, и церковный канон являются важнейшими социальными регуляторами в любом развитом обществе. В клерикальном государстве значение религии особенно высоко, что порождает, с одной стороны, неизбежное столкновение между государством и церковью за первенство в регулировании общественной жизни, а с другой стороны — постепенное сращивание этих институтов. Поэтому, по мере того, как менялось соотношение церкви и светской власти в борьбе за власть, менялось и соотношение издаваемых ими нормативных предписаний.

К началу XIX в. церковь оказалась включена в систему государственной власти: высший орган церковного управления — Святейший Правительствующий синод (далее — Синод) являлся одним из высших органов государства, непосредственно подотчетных императору. В его ведении остались вопросы церковного управления, частично решавшиеся на местах епископами, а также законоположения, относящиеся к области семейного, наследственного, некоторых других отраслей права. Вместе с тем издаваемые им указы и определения становились законами только после высочайшего утверждения, как и акты других государственных органов.

В руках императора были сосредоточены все ветви власти, в том числе законодательная и церковная: в соответствии со Сводом законов Российской империи (далее — Свод), «Император яко Христианский Государь, есть верховный законодатель и хранитель догматов господней веры, и блюститель правоверия и всякого в церкви благочиния» . В Акте о престолона-следовании 1797 г. император назван главою Церкви . В то же время, «в управлении церковном Самодержавная Власть действует посредством Святейшего Правительствующего Синода, Ею учрежденного» , т. е. царь предоставлял возможность церковного управления Синоду, при этом санкционируя его решения. Таким образом, закон формально определялся как основной источник права — это положение было подтверждено в Своде, изданном в 1832 г.

Вместе с тем в Российской империи действовали и иные источники права, подчиненное положение которых по отношению к закону, далеко не всегда соблюдалось. Так, к моменту издания Свода, применялись: нормативные правовые акты, к которым относились все акты, утверждаемые императором (подразделялись на законы, т. е. непосредственно императорские указы в различных формах , акты Правительствующего сената, акты Синода, акты коллегий и впоследствии министерств ), правовые акты

местных властей (распоряжения губернаторов и отчасти законы, изданные на отдельных территориях до присоединения их к империи ), правовые обычаи , нормативные договоры (в форме международных договоров) , религиозные тексты (Закон Божий, апостольское и церковное предание) , правовая доктрина (в форме религиозных догматов, сочинений Отцов Церкви) . Таким образом, наряду с законами, бывшими порождением императорской воли, в том числе выраженной через иных представителей власти, действовали источники права, сформированные общественной волей, совместной волей императора и глав других государств или божественной волей, в том числе выраженной религиозными деятелями Русской православной церкви.

Вместе с тем, ввиду того, что целостная система права в Российской империи сформирована не была, система источников права не совпадала по своей структуре с формирующимися отраслями права. В частности, с одной стороны, вопросы, касающиеся статуса церквей, лиц духовного сословия, православных подданных, регулировались не только, и даже не столько религиозными нормами, сколько позитивным законодательством. С другой стороны, вопросы семейного, наследственного, уголовного и некоторых других отраслей права находились в совместном ведении государства и церкви.

В связи с этим дискуссионным являлся вопрос соотношения понятий церковного и канонического права. Законодательно этот вопрос урегулирован не был, не было единства мнений и в научно-практической среде. Так, известный цивилист Г.Ф. Шершеневич считал, что отождествление канонического права с церковным является неправильным. Церковное право, по его мнению, состоит из церковных по своему содержанию норм, вне зависимости от субъекта правотворчества, а каноническое — это не право вовсе, а совокупность социальных норм, «sui generis» . По мнению протоиерея М.И. Горчакова, каноническое право есть «правила, составленные Церковью и утвержденные соборами» . Современный исследователь церковного права России А.А. Дорская приходит к выводу, что каноническое право представляет собой совокупность норм, принимаемых церковными органами, которые переходят в разряд церковного права только после санкционирования их государством . Об этом же пишет известный юрист своего времени Л.Б. Дорн: «Церковное право — jus ecclesiasticum есть совокупность норм, которыми определяется положение церкви. Каноническое же право — jus cannonicum есть совокупность правил, исходящих от духовных властей и имеющих отношение не только к церкви, но и к гражданскому и уголовному праву и судопроизводству» .

Таким образом, церковное право является отраслью права и представляет собой совокупность высочайше утвержденных правовых норм, регулирующих правовое положение Русской православной церкви и других конфессий, статус духовенства, а также регламентирующих осуществление религиозных обрядов и актов гражданского состояния. При этом нормы церковного права могут быть приняты как органами церковного управления, так и органами государственной власти, но непременно должны быть утверждены императором.

Каноническое же право есть совокупность норм, устанавливаемых церковью. Та их часть, которая санкционирована государственной властью, входит в состав позитивного права, при этом не все из них входят в церковное право: к нему относятся только законоположения, касающиеся вопросов религиозного толка. Те же нормы канонического права, которые не получали законодательного закрепления, имели статус корпоративных норм подобно современным регламентам Русской православной церкви. Каноническое право применялось в судопроизводстве по отношению к мирянам субсидиарно, а в процессах с участием духовных лиц — использовалось в качестве основного .

В результате церковное право как отрасль права состояло из двух частей: государственных законов и узаконенных церковных канонов, которые были объединены общим предметом правового регулирования. Та часть церковного права, которая исходила непосредственно от церкви, часто именуется естественным или божественным правом. Известный современный исследователь данного вопроса В.А. Цыпин противопоставляет его положительному (позитивному) праву, основанному на актах самой церкви, т. е. он отождествляет божественное право с каноническим. Большую ясность в о отношение данных понятий вносит, на наш взгляд, определение божественного права, данное Н.К. Соколовым, который понимал под ним «совокупность содержащихся в Священном Писании установлений в той мере и в том смысле, в каком признавала, признает и объявляет их таковыми вселенская церковь, ее разум» . Такого же мнения придерживался и архимандрит Гавриил, считая, что «право божественное — это установления, изображенные в Священном Писании» . Отдельный пласт источников права, связанных с церковью, составляли религиозные тексты и догматика, в принципе не являющиеся нормативными правовыми актами, но в то же время имевшие место в правоприменительной практике. На примере приведенных высказываний мы видим, что в цивили-стической литературе XIX в. именно они чаще всего именовались боже-

ственным правом, которое разделялось с каноническим правом — нормативными актами церкви. Данная позиция представляется, на наш взгляд, более логичной.

Следует различать божественное право в юридическом смысле и как религиозно-нравственный закон. Так, к божественному праву могут быть отнесены только те положения Священного Писания, которые являются источниками права в юридическом смысле, с одной стороны, и которые не получили закрепления в законе — с другой. Наряду с нормами, содержащимися в Библии, представители юридического подхода к пониманию системы божественного права (в их числе Н.К. Соколов, архимандрит Гавриил, М.А. Остроумов, М.Е. Красножен, И.С. Бердников, А.С. Павлов, М.И. Горчаков) относили к нему доктринальную составляющую: сочинения Отцов Церкви, поучения святых, собственные толкования Священного Писания выдающихся деятелей церкви. В этих источниках, не вошедших в канон, проявлялась, по их мнению, сущность божественного права как преломления церковного предания через то, каким его «признает и объявляет <…> вселенская церковь» .

В то же время, содержание божественного права на практике понималось далеко не так однозначно. Даже в религиозных кругах соотношение Священного Писания, апостольского и церковного предания, древнего церковного канона и относительно современных доктринальных источников оставалось дискуссионным. Так, сторонники богословского подхода в науке церковного права не различали божественное право с каноническим и позитивным. Для них в основе всего церковного права лежали догмат, т. е. право, продиктованное церковью, и естественное право, данное Богом, в которое включались самые различные «естественные» права человека (право на жизнь, право на брак, право вероисповедания и пр.). Сторонниками данного подхода являлись митрополит Филарет, епископ Иоанн, М.И. Богославский, П.А. Лашкарев, А.И. Алмазов.

Кроме того, неоднозначным было отношение к применению Священного Писания. Значение этого источника и содержащихся в нем истин было неоспоримо, но вместе с тем многие конкретные заповеди и установления могли использоваться исключительно как религиозно-нравственные, но не правовые нормы. В частности, положения Ветхого Завета применялись исключительно субсидиарно, поскольку апостольским Собором было утверждено, что они «с большей точностью и ясностью раскрыты в канонах соборов и Святых Отцов» . Это было связано со значительным устареванием древних правил, которые было разумнее применять в том виде,

в котором они были адаптированы к относительно современным реалиям в доктринальных источниках. Изменениям с течением времени подверглись и многие нормативные положения Нового Завета. Например, «предание апостола предстоятелю эфесской церкви обличать согрешающих перед всеми могло применяться, только пока были практикуемы публичная исповедь и покаяние в церкви» . Рескрипты верховной церковной власти также со временем выходили из применения, в частности запрет митрополитам и епархиальным архиереям вершить духовный суд над московскими церковными чинами, проезжающими через подведомственные им территории , или необходимость получать церковное благословение и соответствующую жалованную грамоту при выезде за границу .

Признание церковных норм источниками права и вхождение Православной церкви в формирующуюся правовую систему России было возможно только благодаря тому, что церковь, идя на компромисс со светской властью, еще в петровское время отказалась от жесткого следования древнему канону в части, невозможной к исполнению всеми мирянами. В частности, поблажки были сделаны в отношении браков православных с иноверцами. Еще 23 июня 1721 г. Синодом был издан указ, по которому иностранцы, желающие перейти на русскую службу, получили право жениться на русских девках и вдовах при условии того, что они не будут принуждать своих жен к перемене веры, и дети в таком браке будут воспитываться согласно православной традиции.

Таким образом, церковное право как отрасль права регулировалось следующими видами источников: божественное право (Закон Божий, Правила Святых Апостолов), каноническое право (решения Вселенских и Поместных соборов, «Кормчая книга», «Книга правил Святых Апостолов, святых соборов вселенских и поместных, и Святых Отцов» (далее — Книга правил), указы и определения Святейшего Правительствующего синода), государственное право (Свод законов Российской империи, императорские указы и иные нормативные правовые акты, исходившие от светских лиц), отчасти обычное право (церковные обычаи, определения разнопоместных соборов, не вошедшие в канон, постановления византийских императоров). В результате церковное право, оперировавшее самыми разнообразными видами источников, являлось к началу XIX в. наиболее неупорядоченной и хаотичной отраслью российского права.

В связи с этим, в период проведения всеобщей правовой кодификации, итогом которой стало издание Свода, велись работы по систематизации и церковного права. Первые подобные попытки предпринимались еще в XVIII в., когда был составлен «Сборник грамот и инструкций», включавший

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

в себя 39 инструкций Синода, однако он не прошел цензуру и опубликован не был . В XIX в. в Синод и другие высшие органы власти было представлено большое количество различных проектов кодификации канонического права, составлявшихся по собственной инициативе различными деятелями церкви. Одним из первых в 1808 г. был представлен в Синод «Памятник из духовных законов» , включавший в себя древние акты канонического права. Как источник права к публикации он принят не был, но вышло постановление Синода о сохранении и изучении памятников древности, и данное издание было использовано как опись, ценная для исторической науки . Позже на роль «церковных кодексов» претендовали «Алфавитный свод правил, содержащихся в духовном регламенте», составленный в 1835 и 1836 гг. , «Краткое извлечение святого Закона Господня старого и нового завета», написанное В. Зиновым в 1845 г. , «Алфавитный свод правил апостолов, содержащихся в Кормчей книге» от 1838 г. .

Наиболее значительным трудом по систематизации церковного права стало «Полное собрание духовных законов Апостольской Греко-Восточной Православной Всероссийской Святой церкви Господа Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа» (далее — Полное собрание духовных законов) , составленное епископом Августином в 15 томах, общим объемом более 26 тыс. страниц и содержавшее в себе около 5 тыс. узаконений. По своему содержанию данная работа соответствовала Полному собранию законов Российской империи, применительно к каноническим актам. Впервые Полное собрание духовных законов вышло в 1833 г., а также перевыпускалось в 1834, 1835 и 1836 гг. Епископом Августином с 1832 по 1839 гг. было составлено также «Полное собрание духовных законов Новозаветных Апостольской Греко-Восточной Православной Всероссийской Святой церкви Господа Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа» и Указатели к вышеупомянутым собраниям .

После издания Свода, началась официальная работа по кодификации церковного права. В 1834 г. было выпущено новое издание Кормчей книги, включавшее «сказания» о Вселенских и Поместных соборах — таким образом появилась тенденция обобщения различных источников церковного права в одном издании. После этого было решено включить церковное законодательство в Свод. В 1835 г. обер-прокурор Святейшего Правительствующего синода С.Д. Нечаев с высочайшего соизволения извлек из синодального архива и собрал воедино все узаконения, касающиеся управления в церкви. М.М. Сперанский поручил систематизацию этого материала А.П. Куницыну . К 1836 г. им был составлен Сборник духовных законов в 19 томах,

включавший в себя в отличие от Полного собрания духовных законов только действующие нормы . Новый обер-прокурор Н.А. Протасов посчитал работу полезной, однако «неудобной» для опубликования. М.М. Сперанский придерживался такого же мнения — в результате чего кодифицированный сборник церковного права так и не был издан.

В то же время, по поручению Н.А. Протасова Синод издавал важнейшие канонические постановления Православной церкви, в 1839 г. на смену Кормчей книге выходит Книга правил, которая вобрала в себя Правила Святых Апостолов, каноны, принятые решениями семи вселенских и десяти поместных соборов, правила 13 Святых Отцов. К 1840-м гг. идея детальной регламентации церковного права и включение его в единую систему права империи сходит на нет — в составе Свода церковное право так и не появляется. Вместо этого в 1841 г. издается Устав духовных консисторий, детально регламентирующий деятельность церкви. Таким образом, государство стремится контролировать церковь, которая, опасаясь окончательного сращивания со светскими институтами, пыталась обособить свою систему источников права от государства. С этой тенденцией был связан также отказ Святейшего Правительствующего синода от проекта преподавания церковного права светскими профессорами на юридических факультетах. В 1844 г., с изданием труда архимандрита Гавриила «Понятие о церковном праве и его история», оно становится предметом историко-юридического анализа .

Наконец, в 1865 г. уже сам Синод инициирует издание нового Свода церковных законов. Началась работа над проектом, в основу которого легли так и не опубликованные Полное собрание духовных законов, Сборник духовных законов А.П. Куницына и Предметный указатель, составленный диаконом Волобуевым. В 1901 г. было издано «Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания Российской империи» в десяти томах, включавшее законоположения, расположенные в хронологическом порядке, при этом значительная их часть была урезана. С этого момента церковь еще больше теряет самостоятельность как отдельный от государства социальный институт. В 1905 г. в Государственной думе активно обсуждался вопрос места церкви в правовом государстве. В результате применение источников права, не санкционированных государством, даже во внутрицерковных делах сходит на нет . Вместе с тем церковное право сохраняет самостоятельность как отдельная отрасль права.

Таким образом, в основе соотношения светского и церковного права лежало разделение их по предмету ведения. Так, правоотношения, связанные с религиозной деятельностью, регулировались церковным правом, остальные

же — в рамках других светских отраслей права. Например, порядок назначения церковных наказаний и замены ими в отдельных случаях уголовного преследования регулировался Уложением о наказаниях уголовных и исправительных (светское право), а порядок исполнения данных наказаний — в правилах святых Апостолов и других канонических источниках (церковное право). При этом источниками церковного права служили как божественное и каноническое право, так и государственное законодательство. В таком случае светское право имело первостепенное значение — именно светская власть могла придавать церковному канону силу закона и в случае возникновения коллизий ограничивала его действие. Исключение составляли правоотношения с участием духовных лиц — в таких случаях каноническое право использовалось в качестве основного. Применение норм из религиозных текстов и церковной доктрины напрямую носило субсидиарный характер. При этом новые, более актуальные трактовки Священного Писания признавались имеющими большую силу, в то время как в рамках канонического права действовало обратное правило — при возникновении разногласий применению подлежал более древний канон.

Список литературы

2. Грамота патриарха Иоакима Новгородскому митрополиту Корнилию // РГИА. — Ф. 834. — Оп. 3. — Д. 1886.

3. Дорская А.А. Государственное и церковное право Российской империи: проблемы взаимодействия и взаимовлияния: моногр. — СПб., 2004.

4. Дорская А.А. Церковное право в системе права Российской империи конца XVIII — начала XX в.: дис. … д-ра юрид. наук. — М., 2008.

5. Дорская А.А. Церковное право Российской империи XIX — начала XX в. как отрасль права // История гос-ва и права. — 2009. — № 9. — С. 34-38.

6. Дорская А.А., Честнов И.Л. Эволюция системы права России: теоретический и историко-правовой подходы: моногр. — СПб., 2010.

7. «Дума народного гнева». Избранные места из речей, произнесенных в первой русской Думе. — СПб., 1907.

8. Записки церковного права по лекциям, читанным профессором ИСПбУ протоиереем М.И. Горчаковым, изданные студентами университета в 1893-1894 гг. -СПб., 1894.

9. Свод законов Российской империи. — СПб., 1832.

10. Тесля А.А. Источники гражданского права Российской империи XIX -начала XX в. — Хабаровск, 2005.

11. Устав Духовных Консисторий от 27 марта 1841 года .

— URL: http://constitutions.ru/?p=5026 (дата обращения: 01.04.2016 г.).

12. Фирсов С. Л. Русская Церковь накануне перемен. (Конец 1890-х — 1918 гг.).