Ничто так не разобщается общество, как восприятие отсутствия справедливости. Ну, прежде всего, несправедливость задевает любого. Даже обезьян, ха-ха! Классический пример: одна из обезьян получает за свою работу огурец, другая за ту же работу — сливу. Видя это безобразие, это чудовищное издевательство над правами человека примата, обезъяна, получившая огурец, отказывается от вознаграждения и демонстрирует протест! Но, кроме того, ученые зафиксировали неприятие несправедливости и второго рода: обезьяна со сливой, видя то, что второй дают огурец, тоже отказывается от вознаграждения!
Дальше, именно несправедливость приковывает внимание к таким сериалам, как «Игра престолов» (о, боже, он гасит их всех!!) и шоу «Пусть говорят». Именно тонны несправедливости с первых страниц делают популярными такие книги, как «Шантарам» («море людского страдания резануло меня по глазам, я словно напоролся на нож»), эту смесь Ремарка и Коэльо.
Посмотрите интернет, темы несправедливости — самые горячие темы для кликбейта на ютьюбе. Этим все пользуются, создавая холивары и комментируемость своих постов\роликов. Стоит создать провокационную тему, ФБ сразу поднимет её до высот, т.к. комментируемость — самый значимый критерий интереса для их робота.
Но ведь именно это и разъединяет людей на стороны. Несправедливость заставляет одного энергично, с пеной у рта, что-то доказывать другому. Люди делятся на лагеря. А в большем масштабе несправедливость толкает на протест, на революцию, на войну, разжигая рознь и вражду. Но почему так? Почему у всех своя справедливость? Почему нельзя добиться справедливого общества?
Ну вы поняли, я не зря подчеркнул слово «восприятие». У каждого «своя» воспринимаемая справедливость и как мы помним: «Ситуации, воспринимаемые как реальные — реальны по своим последствиям». Иначе говоря, неважно была ли справедливость или нет, важно воспринимает ли её наличие человек или нет. А как манипулируют восприятием справедливости хорошо можно посмотреть на примере того же кинематографа.
Например, сериал «Карточный домик», где за счет манипуляций (например, приём «разрушения четвертой стены» доказал своё влияние на восприятие, а именно, вызывает эмпатию к герою), зритель сопереживает главному герою мерзавцу и ублюдку, считая, что для него будет справедливым — достичь цели, стать президентом, а не получить наказание. Ирония в том, что с актером (Кевин Спейси) проделали тоже самое, но только, наоборот, раздули массовое мнение до того, чтобы его полностью вычекрунть из жизни, как будто его и не было. Тоже прекрасный пример, как восприятием справедливости можно манипулировать, и как следствие, люди поддерживают примат мнения толпы над правом.
Так что да, это всё весело и приятно смотреть на экране, читать, переживать за героев. Но не так приятно в жизни, а люди всегда искажают восприятие справедливости в свою сторону, будь это конфликт с супругой\супругом, выложенный на суд имени друзей, или же международный вопрос. Везде одно и тоже. Особенно проявляется это тогда, когда очень тяжело подтвердить подлинную справедливость того или иного события, когда ситуация сложная и многогранная. Кевин Спейси — это один человек, а Ливия — целая страна, всех жителей которой приговорили ради чей-то «справедливости».
А ещё, хороший пример, обсуждение сталинских репрессий. Обычно говорят про массовость, но массовость — это количественный критерий, а не качественный. По этому количественному критерию, сегодня в США репрессированных больше. Именно из-за невозможности конструктивно говорить о качественном критерии, о реальной справедливости, подменяют на количественный критерий, отводя в сторону. Не манипуляция? А вторая манипуляция, это использование слова «репрессия» вместо «наказание», по смыслу одинаковые, а по воспринимаемому значению разные (см. готтентотская этика). Первое изначально ассоциируется с несправедливостью, а второе со справедливостью. Но по факту репрессивный аппарат существует везде, не существует государства без репрессивного аппарата. Вопрос в том, какая задача стоит перед этим аппаратом (традиционная задача — защита государства). И таких вопросов, где больше подмен и манипуляций, чем реальных фактов и всестороннего анализа — большинство.
Это наше общество сейчас — общество манипулируемой справедливости в угоду своего шкурного интереса.
В общем-то, теперь понятно, что для того, чтобы общество было целостным, объединенным, оно должно быть не только реально справедливым, но важно и наличие воспринимаемой справедливости.
Безусловно, плохо, когда государство заботится только о втором, когда пытается сохранить лицо при плохой игре. Но не думать о воспринимаемой справедливости тоже нельзя. Ведь наш мир, как мы видим, — это не рай, где все вокруг честные, здесь каждый не преминет воспользоваться неопределенностью в своих целях.
И на первый взгляд, кажется, что от этого есть только одна прививка — тотальная прозрачность информации вокруг событий в обществе и принимаемых правительством и судом решений (вся полнота объяснений, вплоть до подробных объяснений разных уровней сложностей), чтобы не оставалось ни малейшей возможности разночтений и непонимания причин.
Но, на самом деле, не всё так просто. Немаловажно, что люди физически не могут и не хотят досконально разобраться во всех вопросах, но это ещё можно преодолеть выстраиванием прочных скалярных цепей доверия с людьми, которые способны выполнить эту функцию перепроверки для общества (власть\суды —> журналисты\блогеры\аналитики). Другой вопрос, который упирается опять-таки в «восприятие», в то, что у каждого «своя» справедливость — более существенный (покажу на примере ниже). И здесь, конечно, чтобы реализовать синхронизацию всех имеет значение только зрелость общества, его уровень развития, способность слушать, воспринимать и убеждаться (когда аргументы убедительные), а не вставать в позу.
(Небольшое отсутспление: ещё в психологии известен эффект подкрепления открытием информации девиантного поведения: когда социальные доказательства указывают, что нежелательное поведение происходит с огорчительно высокой частотой, обнародование этой информации приводит к увеличение ущерба, у Чалдини и дургих читал)
Давай-те для начала сформулируем, что вообще такое справедливость? Вот в экономике говорят — равенство, даже символ есть такой «весы». На равенстве все сейчас так помешаны, что тут надо чётко понимать, какое равенство имеется в виду. Сама справедливость — это как раз никакое не равенство, а наоборот, предметно-обоснованное неравенство. Например, ребенок не равен взрослому, именно это дает ему справедливые послабления перед законом. Аффективный не равен трезвомыслящему, что опять же компенсируется в законодательстве. Слабого надо щадить, а глупого и злого провокатора наказывать. В детстве у нас этот принцип выражался просто — «Не будь чмом и не будут чмырить». Кстати, помните, в детстве справедливость всегда остро ощущалась. Да и вообще, для человека естественно быть чувствительным к справедливости, нарушение толерантности к ней не меньшая угроза жизни, чем диабет. И нарушение это происходит так же, как и с диабетом, при чрезмерном употребление «сладостей», простых «углеводов».
Короче говоря, равенство должно быть перед самим этим законом справедливости, законом справедливого распределения благ и наказаний. Вот какое равенство имеется в виду. Но это равенство часто подменяют другим, когда говорят о меньшинствах и феминизме.
И тут два чётких механизма: механизм выработки законодательной базы (и он должен быть справедлив прежде всего в своих законах и предметно-обоснованных неравенствах) и механизм распределения благ и наказаний (и он должен быть справедлив прежде всего в обеспечении равенства перед законом).
Основные требования к первому — это максимальное отражение всего многообразия предметно-обоснованных неравенств, которые только есть. Только тогда можно говорить об абсолютной справедливости. Иначе всегда будет кто-то, кто скажет — а вот моё это качество общество не учло, закон не справедлив!
Но в реальности это недостижимо, законы никогда не будут идеальными. Прежде всего потому, что нельзя измерить всё. Например, честному и искреннему надо оказывать больше доверия. Но как измерить честность и искренность? Усталость, конечно, должна приниматься во внимание работодателя, но как объективно измерить усталость? Как понять, что человек не симулирует? Ребенка мы определяем по возрасту при рассмотрении преступлений, но по факту, возраст может быть куда менее значимым критерием в конкретном деле. Поэтому, беря критерий «возраста» мы имеем грубый закон, мы как бы принимаем то, что в большинстве случаев это справедливо, но иногда это не будет справедливо, а юный злодей будет удобно прикрываться тем, что спасает других. Тут просто нельзя идеализировать мир.
А иногда вообще справедливо будет и нарушить закон (хотя этот вопрос тонкий, ведь отходя от закона ради общего блага, где гарантия — что мы правы? Закон в этом смысле, хотя бы снимает ответственность. США нарушает международный закон, руководствоясь «общим благом» или личным шкурным интересом?). Но представим добросовестный случай, когда конкретно в данном моменте этот закон мешает реализации общего блага (спасти жизнь человека, например), закон же не идеальный, не учитывает все варианты. И вот чем дальше в сложные процессы мироустройства — тем сложнее применить общие правила и законы, тем чаще приходится нарушать, и тем чаще этим могут воспользоваться оппоненты в политической игре.
По логике вещей, такое несовершенство закона, несовершенство первого механизма, должно компенсироваться вторым механизмом, где у судьи, у человека, есть право маневра в принятии окончательного решения. Но обратная сторона в том же, что второй механизм, который призван сгладить неидеальность и грубость первого, может быть скомпрометирован и усугубить несправедливость ещё больше. И он был бы вообще не нужен, если бы закон отражал бы абсолютно все варианты.
Давайте рассмотрим простой пример — распределение премий на работе. Например, сверху заложено, что распределяется по результатам работы. Но в жизни куда больше критериев, которые принимает во внимание руководитель на месте. Это не только результаты работы, это и формальный статус\репутация (например, репутация хорошая, а сейчас «сдал»), способности (видно большой потенциал, нужно толкнуть), затраченные усилия (наличие объективных обстоятельств, которые помешали добиться цели), потребности (появился ребёнок, например). Вот честно, какой коллектив будет более справедлив для вас, где начальник строго следует правилу «добился KPI — получил премию» или принимает во внимание всё многообразие критериев*, на какое он способен? Вот только честно?
(*Интересно, что в примере с бизнесом, все многообразие критериев прописать помешает не только техническая ограниченность, но и стереотипы. Некоторые критерии будут противоречить стереотипному духу бизнеса (как можно прописать, что будут выдавать премии в том числе по потребностям? Это демотивирует. И на уровне государства так же. Конституция должна быть идеалистической, как символ, как идеал, её нельзя портить реальностью.)
А это очень простой пример. И тот, кто подсиживает руководителя, может начать «стучать» на него, выкручивать ситуацию так, что, дескать, он не просто «нарушает закон», а больше даёт «своим», «любимчикам» (тем более, если он действительно имел любимчиков, что естественно для человека). Понимаете? Не просто нарушил закон из благих соображений, а именно злодей. И его вышестоящее руководство может действительно привлечь к «закону».
Но ведь вопрос в мотивах человека, надо о них задумываться. А они скрыты, в этом и состоит первая фундаментальная проблема судейства — нельзя узнать истинный мотив человек, а люди врут и манипулируют восприятием других. Поэтому восприятием справедливости легко можно манипулировать. Человечество решило это проблему пока так — строгое следование букве закона. Т.е. даже если закон не идеальный, и человек нарушил его из очевидно благих намерений, он должен быть наказан, как, например, наказали европейца, который в условиях дороговизны жизненноважного для него лекраства в Италии, съездил в Китай, смог купить в 30 раз дешевле, привез обратно, и по закону — сел. Конкретные примеры могут быть плачевны, но в общем, такая система лучше всех снижает уровень несправедливости сейчас.
Теперь, возвращаемся к ситуации и тому пункту, где я говорил про прозрачность. Допустим, наш руководитель очень грамотно и справедливо распределяет деньги, просто предположим, что он делает это практически идеально, так, как это сделал бы идеальный судья. И пока никто не знает о деньгах другого, а только о своих, он напрямую воспринимает справедливое отношение к себе. Но как только появляется полная прозрачность, то это легко может нарушиться. Особенно в творческих коллективах. Именно поэтому в Студии Лебедева за разглашение своей зп — увольнение (и это правило работает). Ведь как только люди узнают о результатах механизма распределения благ для других, то они сразу начинают сравнивать и судить в свою пользу, вскрывая не только неидеальность руководителя, как судьи, но и искажая реальность под себя — «А он работал меньше меня» (хотя может он дома пахал ещё?), «А он учился меньше меня» (может он стесняется говорить о том, что учился много?) и т.д.
И это вторая фундаментальная проблема судейства — это принцип эгоизма, который порождает фундаментальную ошибку атрибуции, субъективность, пристратность и ограниченность восприятия самого по себе, когда дело касается лично тебя. Люди врут сами себе ввиду слабости и несовершенства. Даже в условиях отсутствия манипуляции их восприятием, сами себе рады его искажать в свою, комфортную для их психики, пользу. Решается проблема — привлечением не ангажированных судей, стремлением обеспечить независимость суда.
Речь даже не о том, что критерии справедливости отдельно взятого человека могут не совпадать с идеальными критериями руководителя. Мы как раз представили ситуации, где каждый чувствует справедливое отношение к себе, но — узнав как обращаются с другими — включается уже другой механизм.
И не о том, что если бы подчиненный обладал той же полнотой информации, что и наш руководитель, он бы не смог себя обмануть. Даже тогда бы он бы искажал, так как был бы вовлеченным личностно, имел бы мотив искажать. Иначе говоря, для многих есть один критерий справедливости: мне всё, другим — ничего.
Вспомните, когда-то рабство было справедливым для большинства. Потом выгоднее стали машины, и рабство вдруг резко стало несправедливостью. Люди, когда им надо было, легко себя убедили в ущербности одних людей по отношению к другим, и соответственно с чистой совестью считали, что ущербные достойны меньшего, гораздо меньшего.
В 1776 американская декларация независимости провозглосила равенство всех людей: «Мы считаем самоочевидной истину, что все люди сотворены равными и Творец наделил их неотчуждаемыми правами на жизнь, свободу и стремление к счастью». Замечательные слова, под которыми тогда подписались замечательные люди, по совместительству — рабовладельцы. После подписания декларации они и не подумали дать своим рабам свободу, и не считали при этом себя лицемерами. Просто тогда, с их точки зрения, к негру права белого человека не имели никакого отношения.
Сегодня расовой иерархии нет, но есть — иерархия богатых и бедных. Патриции и плебеи все ещё есть. Есть иерархия идеологичская (демократы или нет), если у вас авторитаризм, наши ракету идут к вам. Почему-то ни демократическую Индию, ни коммунистический Китай так не беспокоят режимы других стран, как это маниакально, до дрожи Псаки, беспокоит американцев.
Конечно искажать тяжело там, где все измеряется. Если творческая работа, там лучшим решением оказывается как у студии Лебедева, правило не раскрытия информации о своей зарплате. Если работа рутинная, то все сводится к часам. Но по существу, даже тут есть нюансы, кто-то работал с хорошим здоровьем, кто-то с плохим. У кого-то проблемы в семье, а он работал, а кто-то просто работал и т.д. С одаренного спрашивать больше — справедливо? А ему, может, нет. Он ведь не обязан. Прогрессивный налог — справедливо? Но не для всех тех, кто будет его платит. Кто-то может и так тратит много в экономику, а налог только мотивирует выводить капитал в другую страну.
И, напоследок, приведу слова опытного менеджера Максима Батырева из его ниги «45 татуировок менеджера»: «Справедливости нет. Люди с обостренным чувством вселенской несправедливости — самые серьезные разрушители в вашей компании. Справедливость — самая большая манипуляция, в коммерческих организациях справедливости быть не может. Хорошо зарабатывает тот, кто больше приносит бизнесу денег. С вашей компании справедливость — это вы, как руководитель, не объясняйтесь, люди все равно не поймут и не согласятсяс вами».
Жёстко, да? Люди часто критикуют власть за «закрытость», но, надо признать, со словами Максима трудно не согласиться.
Теперь, другой пример — это сериал House M.D., там все эти вопросы справедливости и поднимаются. Я же про то, что Хаус повсеместно нарушает правила, но показывает результат — спасает людей. Должно ли быть это отражено в правилах больницы «Спасаешь людей, прощается такое-то множество девиантного поведения?». Вопрос лишь в том, где грань. Если бы мы могли всегда знать, что даже если человек приносит вред своим поведением по отношению к другим, но окупает это в разы своей исключительной профессиональной деятельностью — в принципе было бы легко решить. Но кто знает, может быть он психологически ранит человека, который из-за этого не станет гениальным врачом и не спасет много жизней. Это, и есть третья фундаментальная проблема судейства — неопределенность, невозможность предсказать будущее.
В пределе: кто-то украл у тебя телефон и избил, из-за чего ты опоздал на рейс, который разбился. Поэтому преступника мы судим по мотиву и локальному контексту, а не масштабному. Тут мы обошли этот нюанс, разрушение в целом не может быть оправдано (см. теория окна в экономике), но тем не менее этот момент всё ещё остался. Он остался и в вопросах разрушения (правильно ли это бомбить Ливию) и в решениях правительства стран, куда вкладывать деньги? Тут тяжелее, так как мы судим, не зная, а что было бы, если бы было принято иное решение. Даже на счёт Ливии можно задуматься — может быть, действительно, не бомби, человечеству стало бы хуже. Может быть, если бы в первой мировой от Германии не оставили и следа, не было бы и второй? А если не было бы второй, то может быть не было бы долгого мира? Хотя лично я, строго придерживаюсь мнение, что любое разрушение не может быть оправдано, кроме того, что направлено против тех, кто нарушает закон.
А Хауса, конечно, в условиях неопределенности, по многим вопросам нужно было привлекать к ответственности.
Тут некоторое отступление по поводу первых двух проблем, которые сводятся к одной общей — человеческая способность лгать. В чём же корень раздора человечества? По факту только в не соответствии слов и мыслей. Ведь если бы мы всегда говорили то, что думаем, не скрывали бы свои мотивы от себя и других, не пытались бы себя обелить, представить в лучшем свете, уйти от ответственности, то не существовало бы фундаментальной проблемы судейства. Все бы данные были, оставалось только загнать в компьютер и тут бы в обеспечении справедливости справился ИИ даже текущего уровня. Была бы справедливость и было бы сплоченное общество (если, конечно, не заскучает :)) Так и получается, что самый страшный грех, от которого страдает само человечество — это лицемерие. Лицемерие — корень раздора человечества. Задумайтесь, а бывает ли ложь во благо вообще?
Теперь, интересно, что человечество в целом-то неплохо преуспело в судействе. Мы постоянно обвиняем суд, и не только в России, зайдите на американский интернет, там точно так же недовольны судейством в своей стране, но тем не менее справедливости в мире становится больше. Мир становится более стабильным, это видно по количеству конфликтов. И первая фундаментальная проблема всё лучше решается — полиграф, расследования, аналитика, ответственность людей, камеры видеонаблюдения, больше оцифрованных показателей поведения. И не надо бояться системы социального рейтинга в Китае, ужасноть которой сильно преувеличивают. Если покопаете тему, увидите, что там все не так страшно, не так, как в черном зеркале придумали. А наоборот, реальная справедливость в обществе повышается. Честность и искренность в глазах государства уже грубо можно измерять — по возврату долгов, по сдерживанию своих обещаний и т.д. Бизнес тоже стремится к разветвленной и сложной системе измерения разных показателей и системе поощрения в зависимости от этих показателей.
Вторая фундаментальная проблема тоже решается — работой с предубеждениями, их нейтрализация, синронизацией восприятия справедливости, повышение уровня и охвата образования, повышение самосознания граждан, создание двух факторных технологий судейства и возможности коррекции неправильного решения (циклы подстраховки), учёт всё больших ценностей участников и групп, презумпция невиновности и т.д.
Также увеличение благосостояния и уменьшение неравенства в обществе лишает человека эгоистичного мотива. Нормы восприятия отражают наше самосознание и уровень развития. Чем дальше, тем они человечнее. Согласитесь, человечным быть легко в достатке (помним про рабство, да?). А когда голодаешь сам, то точно не до других инвалидов.
Но можно ли сделать ещё лучше? Да, бывают люди, которые удивительным образом интуитивно неплохо справляются с судейством, на таких людях держались когда-то цивилизации, о них мы читаем и смотрим сейчас фильмы, как про Царя Давида, например. Но ведь мы все стремимся к системе, не зависящей от личных качеств людей, чтобы исключить появления у власти и судейства совсем уж отморозков. Исключить эти колебания, рецессии, когда грамотного человека просто не находится.
И в идеале, мы приходим только к ИИ. Во-первых, цифровизация всей жизнедеятельности людей, даст ему доступ ко всей объективной информации. Пусть мысли человека останутся с ним, но для расследования и анализа, достаточно обладать внешней информацией поведения человека. Во-вторых, ИИ безусловно непредвзят, чем потенциально вызывает доверие общества, здесь и гарантия равенства перед ним, гарантия одинаковой включенности ИИ в каждое дело, и отсутствие усталости, эмоций, пристрастия. И я тут вспоминаю судейство по гимнастике и открытие тачек в каршеринге Яндекса. Недовольные в инстаграме Яндекса есть, но они не могут возразить, что-то противопоставить, большинство признает справедливость такого подхода. В-третьих, ИИ, обладая куда большей способностью анализа большого количества данных одновременно, куда лучше прогнозирует.
Вопрос упирается только в совершенстование этой технологии, я уверен, мы все больше и больше будем делегировать компам судейство, так же, как это сейчас в гиманстике или каршеринге. Всё это немного напоминает то, что Бог создал нас, а мы теперь, создаём его. Microsoft говорит о следующем принципе справедливости ИИ: схожие решения для схожих группы людей в схожих ситуациях. Т.е. чуть более тонкое судейство, идеал же — это уникальное решение для уникального человека в уникальной ситуации. И надо сказать, что в условиях того же каршеринга Яндекса, где робот решает — открыть тачку или нет, при увеличении критериев до 1000, уже возникают ситуации, когда ты в такой ситуации (лист дерева решений) будешь один.
А теперь, основная мысль, к которой я шёл — абсолютной справедливости нам, конечно, не достичь, мы лишь будем проближаться, благоадря технологическому развитию, но может быть она уже и так есть? Не думали об этом? Чем больше я живу, тем больше я вижу, что есть какой-то закон справедливости. Многие не всегда хотят признавать это относительно себя ввиду той же второй фундаментальной ошибки судейства. И не всегда мы можем учесть все факторы, чтобы сопоставить свои оценки с оценками жизни. Но в целом-то, мир крайне справедлив. Нам кажется, что мы живем не в очень-то справедливом мире, но что это, если не отражение нашего уровня справедливости — по отношению к другим, к миру вообще?
Tags: лонгрид, отношения
И. И. Андриановская
И. И. Андриановская *
КРИТЕРИИ СПРАВЕДЛИВОСТИ В ПРАВЕ
-Ф-
Исследование категории «справедливость» проводится в различных областях знаний. На протяжении не одной сотни лет исследователи предпринимают попытки определить справедливость, выделить ее признаки, выявить пути ее достижения в различных сферах жизни. Так, в результате научных изысканий разработаны и даны многочисленные определения справедливости в философии.1 Мы не ставим цели проанализировать все определения справедливости в философии, отметим лишь, что общая основа справедливости выработана в философии и представлена как некая мера, или критерий для соотношения, соизмерения явлений, происходящих в обществе. Этой основой мы воспользуемся для исследования и выявления признаков (критериев) справедливости в праве.
Справедливость — весьма своеобразная категория, поскольку определение ее в праве достаточно сложно, ведь этимологически слова «справедливость» и «право» близки. В этой связи уместно подчеркнуть то, что еще в XIX веке, объясняя толкование слов «справедливость», «правосудие», «право», в смысловом отношении ученые представляли эти категории как идентичные. Так, например, В. И. Даль интуитивно выделяет общую основу прав — в словах справедливость, право, правосудие, правый и т. п.2 Так же и в истории этических учений справедливость часто рассматривалась как сугубо правовая категория.3 Соотношение справедливости и права весьма сложно и неоднозначно на различных этапах развития общества и государства. В настоящее время изменяется представление о справедливости, возобновляется исследование самой категории справедливости, ее признаков, путей достижения, поскольку «как свидетельствует исторический опыт, вопросы равенства и справедливости всегда актуализируются в переломные периоды развития общества и государства».4
*Кандидат юридических наук, доцент, зав. кафедрой трудового и административного права Юридического института Сахалинского государственного университета.
2 Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1990. Т. 3. С. 377—379.
4 Бондарь Н. С. Власть и свобода на весах конституционного правосудия: защита прав человека Конституционным Судом Российской Федерации. М., 2005. С. 233.
Следует отметить, что в свое время, рассматривая соотношение справедливости и права, С. А. Муромцев подчеркивал, что право и справедливость представляются нашему сознанию именно как два понятия, противоположных одно дру-гому.1 Он прослеживал процесс стремления права к справедливости как идеалу и отмечал, что «когда идеальное становится реальным, противоположение справедливости и права теряет свое значение; вместо двух борющихся противоположностей получается одно право, гармонирующее с требованиями вчерашней справедливости».2
В современный период категории «справедливость» и «право», как правило, не противопоставляются. В философии права, например, справедливость рассматривается как основная правовая ценность.3 В этой связи представляется возможным говорить о справедливости как об объективной основе права. И в этом смысле в большинстве случаев справедливость в сфере права можно рассматривать как особое качество (в т. ч. ценность) и как принцип права. Иными словами, наблюдается совмещение (в какой-то мере объединение) справедливости и права.
Совершенно очевидно, что справедливость не может существовать как чисто правовая категория и вряд ли возможно дать определение ее как исключительно правовой категории, но вполне естественно, что она проявляется в праве, как и в других областях. Поэтому, на наш взгляд, допускается неточность при выделении в качестве отдельной категории «социальной справедливости» или аналогичным образом «правовой» и «экономической» справедливости и т. п. Представляется, что справедливость находит свое выражение в праве, как и в экономике, политике, социальной сфере и т. п. Но, поскольку в праве концентрируются экономические, социальные предпосылки (и результаты) развития общества (государства), постольку (с точки зрения закрепления в праве этих предпосылок и результатов) именно право чаще всего анализируется (оценивается) обществом с позиции справедливости. Конечно, справедливость внутренне присуща праву и в первую очередь она проявляется в качестве определенной меры (критерия, масштаба), при которой требование и воздаяние согласуются, соизмеряются, выражая как оптимальное сочетание интересов индивидов, коллективов (групп), общества (государства), так и степень их защищенности в праве.
Исходя из вышесказанного, полагаем, что было бы более правильным выделить критерии справедливости, присутствующие в праве, и определить с учетом последних наличие справедливости в праве, отражая особенности проявления справедливости в правовой материи. В каждой отрасли права этот критерий (мера, масштаб) является предметом поиска, выявления и воплощения в нормах конкретной отрасли права (трудового, гражданского, уголовного и др.). Поэто-
С. 8.
1 Муромцев С. А. Право и справедливость: сб. правоведения и общественных знаний. СПб., 1893.
2 Там же. С. 9.
3 Философия права I Под ред. О. Г. Данильяна. М., 2005. С. 268—273.
И. И. Андриановская
му в разных отраслях права (как материальных, так и процессуальных) этот критерий не может быть одинаковым. К примеру, в тех отраслях права, где в большей степени происходит регламентация отношений, связанных с ответственностью субъектов правоотношений (уголовное, административное право и др.), в основном справедливость будет наблюдаться при правовом регулировании отношений, связанных с соизмерением проступка (преступления) и наказания. Представляется, что в трудовом праве соразмерность обязательно должна быть при установлении:
— меры труда и меры оплаты (вознаграждения за труд);
— неблагоприятных условий труда (подземные, горячие цеха, сложные климатические условия) и льгот, компенсаций, предусмотренных государством в данных случаях;
— трудовых заслуг работника и поощрений за них;
— дисциплинарного проступка и меры дисциплинарного взыскания;
— ущерба и меры материальной ответственности за ущерб, причиненный предприятию и в других случаях.
Иными словами, в правовом регулировании труда в целях обеспечения справедливости должно прослеживаться оптимальное соответствие (соотношение) между названными правовыми явлениями. С точки зрения интересов общества, государства, индивида (групп, коллектива и т. п.), учитывается и экономическое, и социальное, а в современных условиях, вполне возможно, и политическое обоснование устанавливаемого соотношения.
Мы уже отмечали, что справедливость выступает как масштаб для соизмерения различных правовых явлений и этот критерий в разных отраслях права не одинаков. Тем не менее общие критерии, отличительные признаки справедливости в праве в целом, независимо от отраслевых особенностей, должны проявляться при современном уровне правового регулирования отношений в России. Если исходить из того, что «критерий — отличительный признак, на основании которого дается оценка какого-либо явления, действия, идеи»,1 то нам представляется возможным определить (выявить) критерии, на основании которых можно будет констатировать, справедливо ли право в России в целом (и в частности) или нет, и какие критерии (отличительные признаки) могут свидетельствовать о справедливости современного российского права, отдельных его положений.
По нашему мнению, такими критериями могут выступать по меньшей мере следующие четыре признака:
— адекватность норм права сложившемуся уровню развития отношений;
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
— согласованность норм права;
— закрепление в праве оптимального соотношения интересов субъектов, участвующих в различного рода правоотношениях;
— защищенность прав, свобод и интересов субъектов правоотношений.
1 Локшина С. М. Краткий словарь иностранных слов. 9-е изд., испр. М., 1987. С. 264—265.
Предлагаем рассмотреть их на примере некоторых норм трудового права и практики их применения в представленной последовательности:
1. В первую очередь справедливость нормы любой отрасли права определяется тем, адекватна ли она сложившемуся уровню общественных отношений. Первый критерий свидетельствует не только о соответствии действующих норм, но и о соответствии новых, вводимых в правовую материю норм сложившемуся уровню общественных отношений. Ведь насколько норма права будет соответствовать сложившимся в государстве отношениям, адекватно выражать экономические, политические, социальные реалии в государстве, настолько эта норма будет справедливой (или нет) в данных экономических и политических условиях. Иногда неадекватная норма права может повлечь различное толкование этих норм, различные варианты правоприменения, что в конечном итоге может повлечь несправедливость как в основе правового регулирования, так и в правоприменении и впоследствии необходима будет отмена таковых норм. В этой связи целесообразно обратить внимание на то обстоятельство, что в различное время (исторический период) одна и та же норма права будет соответствовать (или нет) сложившемуся уровню отношений. В подтверждение сказанного обратим внимание на некоторые случаи, когда на основе одной и той же нормы в разное время правоприменителями были приняты различные решения: справедливые для одних субъектов и несправедливые для других. Например, в 1986 г. в КЗоТ РФ было введено такое основание прекращения трудового договора по инициативе администрации, как совершение по месту работы хищения (в том числе мелкого) государственного или общественного имущества. На тот период времени (времени борьбы с хищениями социалистической собственности) это основание было вполне оправдано. Можно отметить, что оно соответствовало сложившемуся уровню общественных отношений собственности в государстве. Впоследствии как в теории трудового права неоднократно высказывалось предположение о несоответствии формулировки п. 8 ст. 33 КЗоТ современному уровню правового регулирования труда, так и на практике применение указанного пункта вызывало затруднение. Затруднение в применении было обусловлено следующей частью в формулировке п. 8 ст. 33 КЗоТ РФ: «хищение государственного и общественного имущества», в то время как помимо государственной и общественной собственности появились и иные формы собственности и формы хозяйственной деятельности. Так, рассматривая иск Тарасова, уволенного 26 февраля 1997 г. по п. 8 ст. 33 КЗоТ, к АО «Удмуртнефть» о восстановлении на работе, Президиум Верховного Суда Удмуртской Республики признал увольнение законным в силу того, что в Российской Федерации признаются и защищаются равным образом частная, государственная, муниципальная и иные формы собственности (ч. 2 ст. 8 Конституции РФ). Приведенный вывод судебная коллегия по гражданским делам Верховного Суда Российской Федерации признала ошибочным. В обоснование этого было отмечено, что «расторжение трудового договора (контракта) по инициативе администрации за хищение имущества, находящегося в собственности хозяйственных товариществ или обществ п. 8 ст. 33 КЗоТ РФ не преду-
-Ф-
И. И. Андриановская
-Ф-
смотрено». Названная конституционная норма не наделяет суд правом самостоятельно устанавливать способы защиты права собственности и расширять перечень предусмотренных законом оснований расторжения трудового договора за хищение государственного или общественного имущества, распространяя его на случаи хищения имущества, относящегося к иным формам собственно-сти.1 Отсюда следует, что позиции высших судебных органов по одному и тому же вопросу противоположны уже на то время (спустя 10 лет после принятия основания увольнения, закрепленного в п. 8 ст. 33 КЗоТ РФ).
Полагаем, в этой связи уместно будет привести позицию Конституционного Суда РФ, сформированную по рассматриваемому основанию прекращения трудового договора в связи с обращением ряда предприятий. Конституционный Суд РФ 8 февраля 2001 г. вынес определение по жалобам ОАО «Дятьковский хрусталь», ОАО «Курский холодильник» и ОАО «Черепетская ГРЭС» на нарушение конституционных прав и свобод п. 8 ч. 1 ст. 33 КЗоТ, в котором установил, что рассматриваемая норма была введена в целях усиления ответственности работников за сохранность имущества предприятия и, исходя из конституционноправового смысла п. 8 ст. 33 КЗоТ, подлежит применению к работникам акционерного общества, как и другого предприятия. В связи с данной позицией Конституционного Суда РФ небезынтересны особое мнение судьи Конституционного суда РФ Г. А. Жилина, который выразил несогласие с исправлением недостатков нормы п. 8 ч. 1 ст. 33 КЗоТ путем расширительного толкования и распространения дисциплинарной ответственности в виде увольнения на более широкий круг субъектов и особое мнение судьи Конституционного суда РФ О. С. Хохряковой, которая отметила, в частности, что вопрос о расширении сферы действия пункта 8 части первой статьи 33 КЗоТ Российской Федерации и распространении предусмотренного им основания увольнения на случаи хищения имущества, являющегося частной собственностью, относится к компетенции законодателя, а не Конституционного суда Российской Федерации.2
Современная трактовка пункта 8 ч. 1 ст. 33 КЗоТ РФ (теперь это — п. 6 «г» ст. 81 ТК РФ) предусматривает в качестве объекта хищения чужое имущество, не называя конкретных форм собственности, что позволяет как избежать недоразумений на практике, так и устранить несправедливую основу в регулировании рассматриваемой группы отношений.
2. Согласованность норм права в качестве критерия справедливости предполагает согласованность норм права внутри правового института, отрасли права, между отраслями, в рамках правового поля России и в международно-правовой сфере в целом.
Обратим внимание на некоторые моменты. Так, отметим, что на протяжении длительного времени в трудовом праве достаточно четко прослеживается сле-
1 Бюллетень Верховного Суда Российской Федерации 1999, № 10. С. 19.
2 Вестник Конституционного Суда. 2001. № 3. С. 70—74.
дующая общая позиция законодателя: за нарушение трудовой дисциплины (неисполнение или ненадлежащее исполнение трудовых обязанностей) руководитель вправе уволить работника по основаниям, предусмотренным ст. 81 ТК РФ, а ранее ст. 33 КЗоТ. Между тем ст. 170 КЗоТ содержала общий запрет на увольнение беременных женщин, женщин, имеющих детей в возрасте до трех лет, одиноких матерей <.. .> по инициативе работодателя (администрации), за исключением случая ликвидации предприятия. В то же время, пользуясь этой нормой, недобросовестные работницы могли беспрепятственно нарушать трудовую дисциплину, не опасаясь увольнения, а работодатель был лишен права их уволить. На наш взгляд, дифференциация в данном случае была совершенно не обоснована, несправедлива, ухудшала качество самого трудового права. Эта норма существовала до принятия нового Трудового кодекса. В настоящее время указанная несогласованность норм трудового права устранена: в соответствии с ч. 3 ст. 261 ТК женщины, имеющие детей в возрасте до 3-х лет, одинокие матери могут быть уволены при наличии достаточных к тому оснований по пп. 1, 3 «а», 5—8, 10, 11 ст. 81 ТК РФ. В отношении беременных женщин законодатель все же придерживается установленного ранее запрета, его позиция вполне понятна и обоснованна.
Можно отметить несогласованность правовых предписаний разных отраслей права, в частности административного и трудового права, что не может свидетельствовать о справедливой основе в правовом регулировании трудовых отношений. Так, в административном праве предусмотрена дисквалификация как мера ответственности, а в трудовом не закреплено увольнение или перевод в связи с дисквалификацией работника, которая может быть установлена судом от шести месяцев до трех лет. Иными словами, в Трудовом кодексе РФ (ст. 81 ТК РФ) не предусмотрено право руководителя уволить (или перевести в соответствии со ст. 72 ТК РФ) по своей инициативе лиц, которые состоят в трудовых отношениях, дисквалифицированы и не могут впоследствии длительное время выполнять работу (точнее — обусловленную трудовым договором трудовую функцию), в реализации которой заинтересован работодатель. Это порождает несправедливый подход в правовом регулировании отношений, связанных с прекращением трудового договора.
3. Сложнее всего, на наш взгляд, отразить в праве интересы всех субъектов, участвующих в правоотношениях. Но тем не менее это одна из важнейших мер для достижения справедливости в праве. И именно данный критерий, полагаем, свидетельствует в большей степени о справедливости в праве. Не случайно в трудовом законодательстве впервые в качестве одной из основных задач закреплено создание правовых условий для достижения оптимального согласования интересов сторон трудовых отношений, интересов государства.
Такое соразмерное соотношение, то есть согласованное представление интересов названных субъектов, будет соответствовать, на наш взгляд, справедливости в сфере правового регулирования труда.
-Ф-
И. И. Андриановская
-Ф-
Истории трудового права известны случаи принятия несправедливых норм, в которых не были учтены интересы государства и индивида, не было установлено их оптимальное сочетание. В данном случае уместно привести пример, связанный с введением в 1988 г. пункта 1 ст. 33 КЗоТ РСФСР, который предусматривал возможность увольнения работника в связи с достижением им пенсионного возраста при наличии права на полную пенсию по возрасту. Введенное основание увольнения, с точки зрения справедливости, вряд ли могло считаться таковым, так как оно не учитывало интересы работника, работодателя, государства, подрывало идею о социальной защищенности личности в трудовом праве, являлось дискриминационным (по возрастному признаку), нарушало право на труд отдельной группы работников. Все это впоследствии послужило основанием для отмены данного основания увольнения. Между тем, следует отметить, что указанная несправедливая норма трудового права все же некоторое время действовала и применение ее на практике повлекло несправедливость в отношениях, связанных с прекращением трудового договора по данному основанию (по п. 11 ст. 33 КЗоТ РФ).
Также можно привести пример аналогичного характера из зарубежной практики правового регулирования труда. Обратим внимание на известные события, которые произошли в феврале—марте 2006 г. во Франции. Эти события вызвали социальный, экономический, политический резонанс и связаны были с повсеместным введением «договора первого найма». По сообщениями СМИ, новый трудовой договор касается в первую очередь небольших компаний на территории Франции. Он является частью «Экстренного плана по борьбе с безработицей». Новый вид трудовых контрактов официально направлен на трудоустройство молодежи, от 23 до 40 % которой в настоящее время охвачено безработицей. Новый вид контрактов позволяет предпринимателям без объяснений и предварительных предупреждений (уведомлений) увольнять молодых работников в возрасте до 26 лет. Здесь явно наблюдается несовпадение (несогласованность) интересов государства и работников (профсоюзов и студенческих организаций).
Президент Франции Жак Ширак отметил, что Конституционный Совет Франции признал этот закон соответствующим интересам государства. Тем не менее две трети французов выступают за отмену подготовленного правительством и недавно принятого парламентом закона, предусматривающего повсеместное введение «договора первого найма». В итоге конфликт вышел за рамки социального, в Национальной ассамблее уже возникли серьезные разногласия. В рассматриваемом законе интересы государства и значительной части граждан Франции, отдельных работников не только не согласованы, но и не учтены, что породило явную несправедливость. Это и повлекло конфликтную ситуацию в социальной, экономической и политической сфере, что свидетельствует о невозможности закрепления данного положения в трудовом праве Франции. Но, по высказываниям многих политиков Франции, после уступок закон «первого найма» станет не таким жестким, если вообще не потеряет суть. А если потеряет суть,
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
-ф-
то вряд ли этот закон будет действенным. Тогда отпадет необходимость в его принятии.
4. Четвертый признак справедливости в праве выражается в том, что права, интересы и свободы граждан должны быть защищены настолько, насколько это возможно в государстве с политических, экономических и правовых позиций. В свете вопроса о защищенности граждан в России с точки зрения восстановления нарушенных прав (в самом широком смысле слова) в суде (также и в Конституционном Суде РФ) обратим внимание на слова судьи Конституционного Суда РФ, доктора юридических наук, профессора Н. С. Бондаря: «Практически в каждом рассматриваемом Конституционным Судом деле приходится в той или иной мере сталкиваться с проблемами справедливости и равенства».1
В современный период развития России одной из задач государства является защита прав и свобод граждан России, защита прав и интересов юридических и физических лиц в предпринимательской деятельности, сторон, участвующих в процессуальных отношениях, работников и работодателей — в трудовых отношениях, иных субъектов, участвующих в различных правоотношениях, с точки зрения обеспечения объективной основы справедливости в праве. Поэтому, учитывая предыдущий критерий справедливости, в праве равным образом должны быть представлены, согласованы и защищены интересы различных субъектов. Если в связи с вышеизложенным взять для анализа сферу применения труда, то следует отметить, что на современном этапе развития общественных отношений необходимо защитить права, интересы, свободы и работника, и работодателя. Учитывая экономически неравное положение этих субъектов, право должно защитить их интересы (свободы) таким образом, чтобы не ущемлять (не умалять роли) прав, интересов, свобод другой стороны.
Полагаем, что в свое время совершенно правильным был отказ от «трехступенчатой» процедуры рассмотрения индивидуальных трудовых споров (КТС — профком — суд). Да и практикой подтверждена правильность рассматриваемого отказа. В целях усиления защищенности работников законодатель, по нашему мнению, должен отказаться и от ныне существующей «двухступенчатой» процедуры (в общем порядке) рассмотрения индивидуальных трудовых споров (КТС — суд), оставив только судебные органы, рассматривающие трудовые споры. В защиту высказанного суждения можно привести по меньшей мере три аргумента: 1) в настоящее время введен институт мировых судей, в компетенцию которых входит рассмотрение достаточно широкого круга трудовых споров (почти всех), и в связи с этим отпадет надобность в КТС как органе, рассматривающем трудовые споры; 2) в настоящее время законодатель не представляет КТС в качестве обязательной инстанции рассмотрения индивидуальных трудовых споров (как это было раньше); 3) более того, если обратить внимание на содержание ста-
1 Бондарь Н. С. Власть и свобода на весах конституционного правосудия: защита прав человека Конституционным Судом Российской Федерации. М., 2005. С. 234.
И. И. Андриановская
-ф-
тей 383—389, то КТС как орган рассмотрения индивидуальных трудовых споров в основном предусмотрен для работника, следовательно, для работодателя способ восстановления нарушенных прав только судебный. Следует отметить, что в юридической литературе неоднократно высказывались мнения о неэффективности работы КТС.1 В этой связи считаем, что, в рамках общего порядка рассмотрения, трудовые споры должны разрешаться в суде, исключая их рассмотрение в таких органах, как КТС, государственная инспекция труда.2
Завершая рассмотрение представленных в настоящей статье критериев справедливости, отметим, что мы не претендуем на исключительность высказанных суждений. Полагаем, возможность обособленного выделения по меньшей мере четырех указанных критериев обусловлена исследовательским подходом, т. к. в некоторых случаях, и даже в приведенных примерах, можно проследить проявление всех четырех или почти всех названных критериев. Таким образом, справедливость должна быть объективной основой правового регулирования отношений, т. е. справедливость имманентна праву. И если содержанию норм права в России будет изначально присуще качество (свойство) справедливости в целом, то сущность справедливого правового регулирования будет видна и в существующей правовой материи. Справедливость норм права, с точки зрения его содержания, его сущности повышает ценность права в целом и выражает его направленность на справедливое правовое регулирование. Представляется, что в рассматриваемом случае речь идет только об объективной стороне справедливости в праве. Поэтому мы зачастую отмечаем: справедливая основа в праве или основа справедливости в праве. То есть речь идет о справедливости, которая уже заложена в нормы права, которая является особым качеством, присущим праву, и благодаря которой оптимальным образом согласованы и защищены интересы всех субъектов, участвующих в различного рода правоотношениях. Рассматриваемые нормы права при этом согласованы в праве и адекватны сложившемуся уровню общественных отношений. Субъективная сторона справедливости остается за рамками настоящего исследования.
-Ф-
2 В юридической литературе неоднократно обращалось внимание на нецелесообразность в установлении правомочий по рассмотрению трудовых споров, предоставленных государственным инспекциям по труду. См.: Нуртдинова А. Ф. Защита трудовых прав работников II Хозяйство и право. 2002. № 12. С. 5; Абрамова О. В. Защита трудовых прав работников II Трудовое право. 2004. №9 6. С. 33—34, и др.
УДК 17.01
ОПРЕДЕЛЕНИЯ И ТИПОЛОГИИ СПРАВЕДЛИВОСТИ В ИСТОРИИ ЗАПАДНОЙ ЭТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ
А.В. Прокофьев
Реконструирована история изменения определений и типологий справедливости в западной философской традиции. Она определяется противостоянием двух типологических моделей, предложенных Аристотелем и Цицероном. Первая совмещает справедливое распределение, справедливое воздаяние и справедливый обмен. Вторая вытесняет процесс распределения за пределы сферы действия принципов справедливости. В античный период обе модели сохраняют свое значение для философской мысли. В средневековье господствует аристотелевская модель. В новоевропейский период происходит сужение нормативного содержания справедливости в духе цицероновской модели. И лишь формирование идеи социальной справедливости в XIX в. возвращает этической категории «справедливость» ее дистрибутивное измерение.
Ключевые слова: история философии, этика, определение справедливости, виды справедливости, социальная справедливость.
Античные истоки
Проблема определения понятия «справедливость», а тем более проблема создания типологии (классификации видов) справедливости часто воспринимаются как сугубо формальные, относящиеся исключительно к способам представления и внутренней организации идейного содержания той или иной социально-этической теории. Однако анализ реальных определений и типологий справедливости, возникших в истории этики, показывает, что они имеют не только аналитическое, но и отчетливо выраженное нормативное значение. Устанавливая границы между справедливостью и другими добродетелями, а также между разными типами справедливости, философы морали задают сферу действия тех или иных этических принципов в общественном пространстве. Это обстоятельство превращает исследование смены определений и типологий справедливости в перспективный способ реконструкции самых общих тенденций исторической динамики представлений о справедливости в целом. Стремление ключевых для развития моральной теории персоналий сменить устойчивую классификационную модель, как правило, свидетельствует о том, что меняются сами способы постановки социально-этических проблем. А характер обновленной классификации указывает на то, как именно они изменяются. В данной статье делается попытка обрисовать историческую динамику определений и типологий справедливости в западной философии на фоне социально-исторического контекста.
Исходной точкой в этом процессе стали классификационные модели Аристотеля и Цицерона. Как известно, Аристотель подразделяет частную справедливость на два вида: «распределительную» и «направительную». Аристотелевская «распределительная» справедливость (или, вернее, «рас-
пределительное право» и «правосудие в распределении») построена по принципу «геометрической» пропорции. Она приводит в соответствие «достоинство» отдельных людей и распределяемые между ними доли тех или иных благ. Распределение будет справедливым, если соотношение между достоинством двух людей будет равно соотношению между полученными ими долями имущества, почестей или тягот . Существует несколько вопросов, ответы на которые позволяют наполнить эту формальную схему более определенным содержанием. Во-первых, каковы критерии достоинства? Аристотель упоминает четыре критерия, требующих приведения в оптимальное соотношение: свободу (в смысле «свободнорожден-ности»), богатство, благородное происхождение и добродетель . Во-вторых, что именно подлежит распределению между достойными, в особенности когда речь идет об имуществе? Скорее всего, Аристотель подразумевает не все ресурсы, имеющиеся в определенном полисе, а лишь то, что находится в общем владении или неожиданно поступило в него. Серьезным дополнительным аргументом в пользу этой позиции служит наличие богатства среди критериев распределения. Этот факт прямо указывает на то, что «распределительная» справедливость не создает структуру собственности в полисе, а лишь накладывается на нее. В-третьих, какие механизмы обеспечивают распределение благ по «достоинству»? У Аристотеля таким механизмом являются понуждающие институты полиса, в том числе суды .
«Направительная» справедливость характеризуется Аристотелем через понятие «арифметической пропорции». Она регулирует сферу обменов и предписывает обращаться с людьми как с равными, то есть игнорирует различия в их личном достоинстве. В общем массиве обменов, в которые вступают люди, Аристотель выделяет «произвольные» (купля, продажа, ссуда, залог, заём, задаток, платёж) и «непроизвольные», в том числе осуществляющиеся «тайком» (кража, блуд, опаивание приворотным зельем, сводничество, переманивание рабов, убийство исподтишка, лжесвидетельство) и «подневольно» (посрамление, пленение, умерщвление, ограбление, увечение, брань, унижение) . Задача судьи при реализации «направительной» справедливости состоит в том, чтобы с помощью убытка нарушителю (и компенсации пострадавшему) восстановить равенство . Особым статусом у Аристотеля обладает «расплата» (в русском переводе «Политики» — «взаимное воздаяние») . Она задает параметры справедливого обмена благами в рамках рыночных отношений. Пропорциональность такому обмену придает равенство между качеством и количеством работы, создавшей обмениваемую вещь, и качеством и количеством работы, создавшей вещь приобретаемую .
Модель Цицерона, в отличие от модели Аристотеля, имела отчетливо выраженную антидистрибутивистскую направленность. Добродетели, охватывающие «общность жизни» людей, делятся у него надвое: «на
справедливость… и на связанную с ней готовность творить добро, которую тоже дозволяется называть либо добротой, либо щедростью». Справедливость по Цицерону противостоит двум основным типам безнравственного поведения: насилию и обману и реализует себя по отношению к двум основным предметам: к личности другого человека («не наносить вреда, если только тебя на это не вызвали противозаконием») и к коллективной и индивидуальной собственности («пользоваться общественной как общественной, а частной — как своей») . Доброта занимает место «распределительной» справедливости Аристотеля, но вместе с тем дублирует такую аристотелевскую добродетель, как «щедрость». Она включает возможность морально мотивированной передачи материальных благ другому человеку и предполагает осуществление этой передачи по достоинству («по заслугам»). Однако проявления «доброты» не являются обязательными в смысле возможности внешнего принуждения к их исполнению . Кроме того, «доброта», в отличие от «распределительной» справедливости, проявляется преимущественно за счет личных усилий частного лица и за счет его собственности. Есть основания полагать, что цицероновская типология определяется особенностями римской культурной традиции и социальной этики стоиков, в которых присутствовали сильные «протокапиталистические элементы» (термин Э. Лонга).
Новоевропейские трансформации В период античности и средневековья аристотелевская модель была доминирующей, а модель Цицерона имела гораздо меньшее влияние и распространение. В новоевропейской этике происходит очевидная маргинализация распределительной составляющей справедливости, что изменяет соотношение этих моделей. В целом можно говорить о трех реакциях на преобладавшую ранее модель классификации. Во-первых, сохранение аристотелевского деления типов справедливости, которое сопровождается проявлением антидистрибутивистской установки в других разделах социально-этического учения. Примером может быть С. Пуфендорф . Во-вторых, вариант придания понятию «дистрибутивная справедливость» сугубо технического, вспомогательного смысла. Примером может быть Т. Гоббс, который под «дистрибутивной (распределительной) справедливостью» понимает распределение наказаний и компенсаций, возникающее в результате нарушения правил справедливости «коммутативной» (схоластической наследницы «направительной» справедливости Аристотеля) . Наконец, в-третьих, и это самый распространенный вариант, — наполнение базового аристотелевского разграничения цицероновским содержанием либо полный переход к модели Цицерона. Хорошим примером может быть Г. Гроций. У него «исполнительная справедливость» (justitia expletrix), или справедливость в собственном смысле слова, обеспечивает защиту неприкосновенности личности и собственности, а
также выполнение договорных обязательств с помощью легитимного принуждения, а «наделяющая справедливость» (]ш1:Ша аИпЪШлх) регулирует сугубо добровольную передачу благ собственником другому человеку в соответствии с теми свойствами, которые делают другого достойным обладания этими благами . Впрочем, Гроций сохраняет половинчатую позицию, поскольку все-таки использует обозначение «справедливость» по отношению к тем императивам, которые довольно далеко отстоят от основного смысла данного термина.
Преобладающей тенденцией в новоевропейской социальной этике было развитие гроциева подхода. Самые яркие проявления этой тенденции можно обнаружить у Дж. Локка, Д. Юма и А. Смита. Так, для Локка справедливость представляет собой эффективную защиту собственности на основе уважения к ней со стороны моральных субъектов и на основе применения власти (силы) в том случае, если такое уважение отсутствует. Понятие «собственности» носит у Локка расширенный характер. Им обозначаются не только «владения», но и «жизнь» и «свободы» определенного человека . Однако сама по себе связь справедливости и собственности на уровне определения позволяет Локку поставить под вопрос распределительные импликации этики справедливости. Другой способ достижения этой цели — отказ от компромиссов с аристотелианско-томисткой традицией словоупотребления. Локк расстается с гроциевой «наделяющей справедливостью». Ее место занимает добродетель «благотворительности» . Наконец, трудовая теория собственности, разработанная Локком, также является способом теоретического обоснования антидистрибутивист-ского понимания справедливости.
Впрочем социальная этика Локка не совсем свободна от доновоевро-пейских структур мысли. Это проявляется в его интерпретации благотворительности, которая включает в себя некоторые рудименты аристотелевской распределительной справедливости (или, напротив, — зародышевые формы распределительной справедливости в ее более позднем понимании). Так в параграфе 42 четвертой главы первого из трактатов «О правлении» Локк характеризует благотворительность в условиях «крайней нужды» в категориях «права» или даже «права собственности» нуждающегося на «излишек» благ, принадлежащих другому человеку. Справедливость, защищающая трудовую или наследуемую собственность, не имеет в этом случае ни абсолютного приоритета над благотворительностью, ни монопольной связи с принуждением . Некоторые исследователи философии Локка утверждают на этой основе, что он создал такую концепцию частной собственности, в рамках которой ее способность к исключению части человечества из системы использования общего достояния является «самоограничивающейся» . Однако это мнение нельзя считать достаточно обоснованным в связи с бедностью практических выводов Локка, соответствующих параграфу 42 . Рукописный отрывок 1695 г. «Продажа» (УепёШо) и доклад, получивший позднее наименование
«Опыт о законе о бедных» (1697), свидетельствуют об этом очень ярко. Хотя Локк фиксирует строгую обязанность торговца зерном не допускать гибель от голода своих потенциальных покупателей, находящихся в условиях крайней нужды, он не предлагает никаких институциональных мер для того, чтобы обеспечить исполнение такой обязанности . Схожим образом Локк ведет речь о необходимости обеспечить «жизнь с удобствами» трудившимся всю жизнь беднякам, однако его практические предложения оказываются продиктованы исключительно соображениями экономии общественных фондов .
Юм вводит некоторые дополнительные спецификации в определение справедливости, которые исключают сохранение такой ее составляющей, как справедливое распределение ресурсов. Прежде всего, он сужает локковское понимание собственности до имущества, рассматривая именно создание устойчивой системы индивидуализированного владения материальными предметами в качестве основной задачи справедливого общества . Любое обсуждение распределительной справедливости является для него результатом недопонимания основ социального порядка и нормативного содержания самой категории «справедливость». Способом выражения этой мысли у Юма является демонстрация того факта, что справедливость есть «искусственная добродетель», то есть добродетель, сформированная исключительно потребностями социального целого, а не естественными переживаниями непосредственного сострадания другим людям. Тезис об искусственности справедливости не является сугубо объяснительным. Он имеет непосредственную нормативную силу, поскольку предполагает, что в сферу искусственной добродетели недопустимо вторжение естественных моральных импульсов. Юм обсуждает два возможных способа неправомерного соединения справедливости и естественной добродетели. Требования последней могут быть инкорпорированы в нормативную систему справедливости в качестве исключений из правил, защищающих собственность, или претендовать на полную замену действующих правил владения собственностью или ее передачи . Но в любом случае это грозит итоговым обрушением этой системы.
В отличие от Локка и Юма, А. Смит прямо откликается на предшествующие классификации справедливости, включающие такой ее тип, который предполагает централизованную распределительную деятельность общества. В этой связи наиболее существенны два обстоятельства. Во-первых, Смит не рассматривает в качестве антитезы «коммутативной» справедливости «дистрибутивную» справедливость аритотелианско-томистской традиции. На этом месте у него находится «наделяющая справедливость» Гроция и соответствующая ей по нормативному содержанию «дистрибутивная справедливость» других, не названных им «писателей». «Распределительную справедливость Аристотеля», которая есть «правильное распределение вознаграждения из общественных запасов», Смит упоминает лишь в специальной сноске как находящуюся вне имеющих широ-
кого распространения и требующих специального анализа значений слова «справедливость» . Во-вторых, Смит указывает, что справедливость, практически выражающаяся в правильном использовании своего имущества при проявлении щедрости и благотворительности, является таковой лишь в «метафорическом» смысле .
Вокруг социальной справедливости
В дальнейшем развитии социальной этики мы наблюдаем возникновение нового представления о справедливости и ее типах. В определенном смысле оно является возвратом к аристотелевской типологии, поскольку включает честное распределение ресурсов в число отношений, регулируемых правилами справедливости, однако по другим параметрам, представляет собой подлинную новацию. Новые отправные посылки сводятся к следующему набору пунктов. 1. Общество в целом имеет нравственную обязанность обеспечить каждому своему члену высокий уровень материального благосостояния. Эта обязанность может артикулироваться в категориях равной доли ресурсов (равного доступа к ним) или в категориях гарантированного минимума, обеспечивающего полноценное существование. 2. Общество должно использовать для решения этой задачи все находящиеся в его распоряжении материальные и организационные средства. Статус частной собственности, условия обладания ею, та или иная широта сферы рыночных обменов определяются потребностями справедливого распределения. 3. Уменьшение гарантированного уровня благосостояния может получить моральную санкцию только в случае принятия членом общества безответственных решений (таких, как нарушение закона, безрассудное инвестирование, отказ от труда и т.д.) Но и в этом случае его благосостояние находится под защитой общества, определяющего пределы допустимого уменьшения обеспеченности благами. 4. Несоответствие реального состояния общества идеалу справедливости, как правило, предполагает существование групп, в пользу которых смещен распределительный баланс и которые поддерживают это смещение. Справедливость требует изменения их общественного положения (при более радикальном понимании истоков несправедливости — прямого воздаяния им) ).
Эти тезисы наиболее очевидно выразились в коммунистической и социалистической идеологии. Позднее, за исключением последнего пункта, они станут основанием идеологии ревизионисткого, или социального либерализма, породившего идею «государства всеобщего благосостояния» («социального государства»). Уже к началу революций 1848 г. возникают первые определения справедливости, соответствующие ее новому пониманию. Одной из самых известных ранних артикуляций данного подхода является формулировка Дж.С. Милля, содержащаяся в пятой главе трактата «Ути-литарианизм» (1861). Новое понимание справедливости требовало специального терминологического оформления, которое и было осуществлено путем создания такой языковой конструкции, как «социальная справедливость».
Это словосочетание также содержится в упомянутом миллевском трактате и неразрывно связано в нем с понятием «распределение» .
В отношении аристотелевско-томистской двойственной типологии новый подход означал полное подчинение «направительной» («коммутативной») справедливости «распределительной» справедливости («дистрибутивной»), по крайней мере, в экономической сфере. В его рамках первая существует на условиях последней, а при определенном понимании социальных и экономических законов полностью исчезает вместе с отношениями, создающими ее предмет (собственностью и рынком). В связи с этим у мыслителей, разъясняющих смысл понятия «социальная справедливость», появляется потребность продемонстрировать не только ошибочность новоевропейской парадигмы, но и ограниченность парадигмы антично-средневековой (очень ярко — у автора первой работы с названием «Социальная справедливость» У. Уиллоуби) .
Каковы же причины столь существенных изменений в дефинициях и типологиях справедливости в период с XVI по XX вв.? На наш взгляд, эти изменения могут объяснены основными социально-экономическими процессами, затронувшими новоевропейское общество. Становление коммерческого и мануфактурного, а затем и промышленного капитализма имело два основных следствия. С одной стороны, оно вело к невиданному росту производства и торговли, к увеличению мирового влияния тех стран, которые шли по капиталистическому пути развития. Однако, вместе с тем, началось массовое обезземелевание аграрного населения с последующей миграцией его части в города, а также распад системы городских корпораций, предоставлявших своим членам определенные гарантии материальной обеспеченности. Начало Нового времени в Европе охарактеризовалось возникновением качественно новой бедности — значительного слоя людей, который зависел от мизерного и нестабильного заработка, получаемого ими в качестве наемных работников. Европейские общества откликнулись на появление новой бедности целой системой мер по контролю над ней. Во-первых, запретом бродяжничества, репрессиями против бродяг и экономическим стимулированием оседлости бедняков. Во-вторых, введением лицензированного попрошайничества для тех бедных, которые не способны к труду. В-третьих, изоляцией некоторых категорий бедных в специальных заведениях, сопровождающейся предоставлением возможности трудиться и принуждением к труду. В-четвертых, формированием системы предоставления материальной помощи, не связанной с помещением в работные дома или госпитали. Она была минимальной и не была связана с идеалом имущественного равенства или идеей права человека на определенный уровень жизни.
Историю представлений о справедливости в ХШ1-ХХ вв. следует рассматривать как историю переноса акцентов с благотворных последствий развития капиталистической экономики на последствия негативные, а также как историю критического осмысления институтов, регулирующих
бедность. Ограничительное понимание справедливости, выводящее распределение за пределы последней или придающее распределению приниженный статус внутри сферы справедливости, тесно связано с акцентированием плюсов этого процесса, которые легко могут быть потеряны при вторжении распределительных соображений в общественный дискурс справедливости. В рамках этого подхода формируется особое отношение к бедности. Она воспринимается как негативная экстерналия экономического роста и процветания. Однако это такая экстерналия, которая является терпимой либо сама по себе, либо при наличии механизмов ее смягчения и нормализации. Кроме того, в отношении к бедному человеку (в особенности к нищему) действует презумпция общей моральной коррумпированности, лени и склонности к паразитизму.
На рубеже ХУШ-Х1Х вв. начала формироваться иная парадигма. Она акцентировала внимание на негативных следствиях экономического роста, обеспеченного развитием капитализма. Бедность рассматривалась при этом как самое важное из подобных следствий. В итоге, в центре размышлений философов, исследований экономистов и риторики значительного количества политиков оказался «социальный вопрос», под которым с первых десятилетий XIX в. подразумевалась проблема неравного распределения богатства, в общем, и проблема отношения труда к капиталу, в частности. При этом слово «вопрос» использовалось исключительно в единственном числе, что подчеркивало убеждение авторов, использующих это словосочетание, в существовании единой основы, порождающей в конечном итоге все политические и экономические конфликты эпохи. Этой основой была фундаментальная нечестность распределения богатств и доходов . Концентрация внимания на социальном вопросе неизбежно вела к необходимости выделения специального типа справедливости, отвечавшего этой проблеме.
Почему изменения в моральном статусе бедности произошли именно на рубеже ХУШ-Х1Х вв.? Этот факт нельзя объяснить одним лишь кумулятивным эффектом накопления проблем, хотя, конечно, промышленный переворот, относящийся к этому времени, умножил ряды бедных и усугубил их положение. Исторически преимущества и негативные следствия развития капитализма накапливались параллельно. Поэтому объяснение изменений должно учитывать и некоторые вспомогательные факторы. Такие как:
1) превращение бедных в мощную и организованную политическую силу, что отчетливо выявили европейские революции, начиная с Великой Французской;
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
2) формирование новой моральной чувствительности по отношению к бедности и беднякам, придание идее общечеловеческого равенства ярко выраженных антииерархических обертонов (родоначальниками этой тенденции являлись А. Смит и Ж.-Ж. Руссо);
3) неудача попыток реформировать новоевропейскую систему регулирования бедности и исчезновение даже видимости решения «социального вопроса» (наиболее яркий эпизод — провал Спинхемлендской системы и разработка новых законов о бедных в Англии).
Характеризуя динамику употребления базового термина, отражающего эти изменения, — термина «социальная справедливость», следует указать, что его систематическое употребление началось не в коммунистической и социалистической мысли, а в католической социальной этике. Первоначально оно было использовано не для выражения процесса дистрибу-тивизации представлений о справедливости, а, скорее, для его блокирования и смягчения. В 40-х гг. XIX вв. католический философ и публицист Л. Тапарелли предложил типологию справедливости, которая опиралась на ресурсы томистско-аристотелианской традиции. В ней термин «социальная справедливость» играл ту же роль, которую для Фомы Аквинского играло такое понятие как «законная (легальная) справедливость», восходящее, в свою очередь, к понятию «общая справедливость» из этики Аристотеля. Она стоит над обоими видами частной справедливости: «распределительной» («дистрибутивной») и «направительной» («коммутативной») и извне обеспечивает их равновесие, исключающее коммунистический и социалистический радикализм. Граница между отношениями обмена и распределения диктуется особым, комплексным и всесторонним, представлением об общественном благе. В этом значении понятие «социальная справедливость» продолжает использоваться в католической мысли и официальных идеологических манифестах католической церкви XX в. . Однако доминирующий сегодня смысл концепта сложился за счет его перехвата коммунистической, социалистической и особенно социально-либеральной мыслью.
Список литературы
1. Аристотель Никомахова этика // Аристотель. Сочинения: в 4 т. Т. 4. М.: Мысль, 1984. С. 53-294.
2. Аристотель Политика // Аристотель. Сочинения: в 4 т. Т. 4. М.: Мысль, 1984. С. 375-644.
3. Цицерон. Об обязанностях // Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях. М.: Наука, 1993. С. 58-158.
6. Гуго Гроций О праве войны и мира. М.: Ладомир, 1994. 868 с.
7. Локк Дж. Два трактата о правлении // Локк Дж. Сочинения: в 3 т. Т. 3. М.: Наука, 1988. С. 135-406.
8. Tully J. An Approach to Political Philosophy: Locke in Contexts. Cambridge: Cambridge University Press, 1993. 333 p.
10. Locke J. Venditio // Locke J. Political Essays. Cambridge: Cambridge University Press, 1997. P. 339-342.
11. Locke J. An Essay on the Poor Law // Locke J. Political Essays. Cambridge: Cambridge University Press, 1997. P. 182-200.
12. Юм Д. Исследование о принципах морали // Юм Д. Сочинения: в 2 т. Т.2. М.: Мысль, 1996. С. С. 171-314.
13. Юм Д. Трактат о человеческой природе // Юм Д. Сочинения: в 2 т. Т.1. М.: Мысль, 1996. C. 53-656.
14. Смит А. Теория нравственных чувств. М.: Республика, 1997.
359 c.
16. Fleischacker S. A Short History of Distributive Justice. Cambridge: Harvard University Press, 2004. 198 p.
17. Jackson B. The Conceptual History of Social Justice // Political Studies Review. 2005. Vol. 3. P. 356-373.
18. Stedman Jones G. An End to Poverty? A Historical Debate. L.: Profile, 2004. 278 p.
19. Милль Дж.С. Утилитарианизм. О свободе. СПб.: Издание книгопродавца И.П. Перевозникова, 1900. 236 c.
20. Willoughby W.W. Social Justice: A Critical Essay. New York: Macmillan, 1900. 385 p.
21. Schwartz H. On the Origin of the Phrase «Social Problems» // Social Problems. 1997. Vol. 44. № 2. P. 276-296.
DEFINITION AND TYPOLOGY OF JUSTICE IN THE HISTORY OF WESTERN ETHICAL THOUGHT
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
A.V. Prokofyev
Key words: history of philosophy, ethics, definition of justice, types of justice, social justice.
УДК 340.12
ФИЛОСОФСКО-ПРАВОВОЙ АНАЛИЗ РАЗВИТИЯ АСПЕКТОВ ПРАВА (НА ИСТОРИЧЕСКОМ МАТЕРИАЛЕ XVIII — XIX вв.)
И.Д. Назаров
Исследуется проблема развития норм и принципов правосудия в эпоху великих буржуазных революций. Правосудие рассматривается в качестве феномена, последовательное совершенствование которого способствует организации и упорядочению процессов социальной реальности. Изменяя правовую законодательную систему, общество, тем самым, изменяет себя.
Ключевые слова: право, правосудие, права человека и гражданина, судебная власть, социальное развитие.
Исследования в сфере философско-правовой проблематики никогда не теряют своей актуальности. По мнению выдающегося немецкого философа Г. В. Ф. Гегеля: «Философская наука о праве имеет своим предметом идею права — понятие права и его осуществление… Идея права есть свобода, и истинное её понимание достигается лишь тогда, когда она познаётся в её понятии и наличном бытии этого понятия» . Следует отметить, что исторический аспект придаёт большую глубину философско-правому исследованию.
Новое и Новейшее время в историческом плане характеризуется как эпоха великих буржуазных революций. Общественное напряжение, произвол представителей государственной власти послужили причиной коренного изменения представлений о содержании процесса отправления правосудия. Первым нормативно правовым актом, закрепившим новые принципы правосудия, стал принятый парламентом Англии Билль о правах 1689 года. Положения Билля для своего времени, безусловно,