Ст. 1-3 О идоложертвенных яствах мы знаем, потому что мы все имеем знание; но знание надмевает, а любовь назидает. Кто думает, что он знает что-нибудь, тот ничего еще не знает так, как должно знать. Но кто любит Бога, тому дано знание от Него

Нужно наперед сказать, что здесь имеет в виду (апостол), тогда и будет понятна нам речь его. Кто видит кого-нибудь обвиняемым и не узнает наперед свойства вины его, тот не может понять сказанного. В чем же (апостол) обвиняет здесь коринфян? В преступлении великом и причинявшем множество зол. В каком же именно? Многие из них, зная, что «не… входящее… оскверняет человека, а исходящее» (Мф.15:17–18), и что идолы, т. е. деревья, камни, демоны, не могут ни вредить, ни приносить пользу, употребляли такое совершенное знание неблагоразумно, ко вреду другим и себе. Они входили в капища, участвовали там в трапезах, и таким образом производили большую гибель. Те, которые еще боялись идолов, не научились презирать их и принимали участие в этого рода вечерях, видя, что и совершеннейшие делают то же, получали от того великий вред (так как они касались предлагаемого не с таким расположением, с каким совершенные, но как идоложертвенного, чем и поддерживалось идолослужение); вместе с тем и сами совершенные впадали в немаловажный грех, пользуясь бесовскими трапезами. Вот в чем состояла вина (коринфян)!

Блаженный (апостол), желая исправить это, не вдруг употребляет слова обличения; происходившее у них было следствием более неразумия, нежели развращения, а потому нужно было вначале употребить более увещание, нежели сильное и гневное обличение. И смотри, с каким благоразумием он тотчас же начинает увещание. «О идоложертвенных яствах мы знаем, потому что мы все имеем знание». Оставив слабых, как он всегда делает, наперед обращает речь свою к сильным. То же самое он делает и в послании к Римлянам, когда говорит: «а ты что осуждаешь брата твоего?» (Рим.14:10). Такой (человек) удобнее может принять внушение. Также он поступает и здесь: сперва низлагает гордость их, замечая, что совершенное знание, которое они считали своим особенным преимуществом, принадлежит всем вообще. «Мы знаем, – говорит, – потому что мы все имеем знание». Если бы он оставил без внимания их высокомерие и стал наперед доказывать, что поведение их причиняет вред другим, то не столько принес бы пользы, сколько повредил бы. Душа честолюбивая, гордясь чем-нибудь, хотя это и соединено со вредом для других, не смиряется, пока тщеславие владеет ею. Потому Павел наперед раскрывает дело само по себе, как он прежде поступил и с мирской мудростью, когда решительно отвергал ее. Но там он справедливо мог поступить так, потому что все в ней было достойно полного осуждения и весьма легко было доказать, что она не только излишня, но и противна проповеди. А здесь нельзя было поступить так же, потому что предметом речи было знание и притом совершенное знание. Отвергать это знание было не безопасно, а с другой стороны нельзя было иначе низложить гордость, которая происходила отсюда. Что же он делает? Показывает наперед, что то (знание) принадлежит всем вообще, и тем смиряет гордость их, потому что обладающие чем-нибудь великим и прекрасным, обладая одни, более превозносятся, а когда обнаружат, что и другие имеют то же самое, то уже не столько превозносятся. Потому, во-первых, он обобщает то, что коринфяне присвояли себе одним; и обобщив, не представляет себя самого участником знания, чтобы они оттого не возгордились еще более, потому что как имеющий что-нибудь один превозносится, так превозносится и тот, у кого один или два соучастника из людей знатных. Потому он не указывает на себя самого, а на всех; не говорит: и я имею знание, но: «мы знаем, потому что мы все имеем знание».

Таким образом, этим первым доводом он сильно поразил их гордость, а вторым еще сильнее. Каким же? Тем, что самое знание не только не полно, но и весьма не совершенно, и не только не совершенно, но и вредно, если с ним не будет соединено нечто другое. Сказав: «потому что мы все имеем знание», он присовокупляет: «но знание надмевает, а любовь назидает»; если знание не соединено с любовию, то оно производит гордость. Но, скажешь, и любовь без знания не приносит никакой пользы. Не об этом он говорит; оставляя это, как всем известное, он доказывает, что знание имеет великую нужду в любви. Кто любит, тот, как исполняющий главнейшую из всех заповедей, хотя бы и имел какие-нибудь недостатки, при помощи любви скоро может приобрести знание, подобно Корнилию и многим другим; а кто имеет знание, не имея любви, тот не только ничего не приобретет, но часто теряет и то, что имеет, впадая в гордость. Таким образом знание не производит любви, а напротив удаляет ее от человека невнимательного, порождая в нем гордость и надменность. Гордость производит разделения; а любовь соединяет и ведет к знанию. Это выражает (апостол), когда говорит: «но кто любит Бога, тому дано знание от Него» (1Кор.8:3). Я не запрещаю, говорит, иметь совершенное знание, но заповедую иметь его вместе с любовью; (иначе) оно не только бесполезно, но даже вредно.

Видишь ли, как он уже предначинает речь о любви? Так как все зло происходило не от совершенного знания, а от недостатка любви и снисхождения к ближним; так как от этого происходили у них разделения, надменность и все прочее, в чем он обличал их и прежде и после, – то он непрестанно старается внушить им (любовь, как) источник благ. Что вы, говорит, гордитесь знанием? Если не будете иметь любви, то оно принесет вам вред, – ведь что хуже гордости? Если же будете иметь любовь, то и знание будет надежно; когда знаешь более ближнего и любишь его, то не станешь превозноситься, но и ему сообщишь то же. Потому сказав: «знание надмевает», он присовокупляет: «а любовь назидает». Не сказал: смиряет, а выразил нечто гораздо важнейшее и полезнейшее; знание не только надмевает, но и производит разделение, – потому противопоставил одно другому.

Далее представляет и третий (довод), который мог смирить их. Какой же? Тот, что наше знание, хотя бы и соединено было с любовью, однако и тогда несовершенно: «кто думает, – продолжает он, – что он знает что-нибудь, тот ничего еще не знает так, как должно знать» (1Кор.8:2). Сильный довод! Я уже не говорю, внушает он, что знание принадлежит всем вообще; не говорю, что, ненавидя ближнего и надмеваясь, ты причиняешь великий вред себе самому; хотя бы ты один владел знанием, хотя бы не гордился, хотя бы и любил брата, – и в таком случае знание твое несовершенно, потому что ты еще не знаешь ничего, как должно знать. Если же мы ни о чем не имеем точного познания, то как некоторые дошли до такого безумия, что говорят, будто они со всей точностью знают Бога? Хотя бы мы имели точное познание обо всем другом, и тогда не можем иметь такого познания (о Боге), потому что невозможно выразить, как велико расстояние между Ним и всем прочим. И смотри, как он низложил гордость их. Не сказал: вы не имеете надлежащего познания о предложенных (предметах), но – обо всем вообще; не сказал: вы, но: всякий, Петр ли, Павел, или кто бы то ни было. Этим он превосходно и утешил и смирил их. «Но кто любит Бога, тому дано знание от Него» ­- не сказал: познал Его, но: познан Им (1Кор.8:3), потому что не мы познали Бога, а Он познал нас. Потому и Христос говорит: «не вы Меня избрали, а Я вас избрал» (Ин.15:16). И Павел в другом месте: «тогда познаю, подобно как я познан» (1Кор.13:12). Заметь же, сколькими доводами он низложил гордость их: во-первых, показал, что не одни они знают то, что знают: «все мы, – говорит, – имеем знание», во-вторых, – что знание без любви вредно: «разум, – говорит, – кичит»; в-третьих, – что и соединенное с любовью не бывает полно и совершенно: «кто думает, – говорит, – что он знает что-нибудь, тот ничего еще не знает так, как должно знать» притом, это (знание) они имеют не от себя, а от Бога, даровавшего им, потому что не сказал: познал Бога, но: познан Им; и еще, это (знание) зависит от любви, которой они не имеют столько, сколько нужно: «но кто, – говорит, – любит Бога, тому дано знание от Него».

Гомилия 20 на 1-е послание к Коринфянам.