М.В. Дмитриев:

Наш сегодняшний круглый стол, как и большинство других, ставит практическую цель: помочь введению научных знаний об апофатических особенностях православной теологии (и катафатических – западной) в наши университетские учебные будни. Как именно можно и следует говорить о апофатической и катафатической теологиях в университетских курсах? Что вводить, что не вводить, какие будут принципиальные оговорки тогда, когда речь идет о гипотезе, что различия между апофатическим и катафатическим стилями богословствования имеют большое культуросозидающее значение…? В моем преподавании соответствующих курсов я бы отказался от чрезмерной осторожности в постановке тезисов, гипотез, вопросов, в формулировке главных идей. Я поставил бы (и ставлю) акцент нарочито грубо на той гипотезе, что именно специфически восточнохристианские особенности византийской теологии очень заметно повлияли на византийский и византийско-славянский мир – в частности, апофатические особенности этой теологии. Это гипотеза, говорю и говорил бы я моим студентам, — но за этой гипотезой стоит ряд аргументов, много наблюдений над конкретными источниками, историографическая традиция. Специалисты (как католики, так и православные и протестанты, как агностики так и верующие), показали ориентацию византийской патристики на апофатическую традицию. Этот акцент хорошо виден. За ним стоит другое, чем на Западе, понимание статуса Библии, природы и трансмиссии Предания, авторитета священных книг. И лучшие разъяснения на русском языке по этому поводу даны о. И. Мейендорфом, В.Н. Лосским и С.С. Аверинцевым (я имею в виду его книгу о поэтике ранневизантийской литературы). Соответственно, их труды могут быть успешно использованы при подготовке соответствующих курсов и «модулей».

Далее я сказал бы, что это надо трактовать в строго историческом ключе – то есть с точки зрения того, как «апофактика» отразилась в голове конкретных людей, в конкретные эпохи, в конкретных регионах. Я привёл бы аргументы pro et contra, обсуждая главный тезис о значительном влиянии апофатики на культуру восточных славян в Средние века и позднее (часть из них представлена в помещенном на сайте «модуле»). Тут я предложил бы следующую схему рассуждений. В восточноправославном мире действительно есть рационалистические подходы, «позитивное», «утвердительное» богословие присутствует наряду с «апофатическим», и усиливается в период западноевропейских влияний, но с познавательной точки зрения нас интересует именно апофатическая тенденция в православной теологии и выращенной ею ментальности. На Западе апофатика замкнута в толстых монастырских стенах, в то время как на Востоке она много более центральна, чем другая, рационалистическая тенденция. В Московской Руси до определённого времени доминирует одна (словно говоря, мистико-апофатическая) тенденция, в то время как на Украине и в Белоруссии развиваются две (рационалистическая и мистическая). Вместе с приходом могилянского духовенства эта раздвоенность передается в Москву. Трансформация элитарной культуры была насколько глубокой, что официальная православная культура в 18-20 вв. оказалась в противоречии с православием Средних веков. Этот раскол, неорганичность российской культуры 18-19 вв. отмечена многими.

Последний вопрос, который я бы поставил – это вопрос о долговременных последствиях присутствия специфической византийской традиции в культуре России. Отвечая на него, я бы рискнул утверждать (и приводить аргументы), что это влияние можно увидеть весьма убедительно в ценностях и ориентирах российской высокой культуры. Взяв характерные произведения Достоевского, Толстого и даже Чехова, можно попробовать это показать.

Приблизительно так я построил бы ряд объяснений в моих курсах.

Д.И. Полывянный:

Все зависит от того, какой предмет мы имеем в виду, в рамках какой специальности и кому мы его преподаем. Что касается исследований текстологического и исторического характера, то существует проблема, которая обладает массовым материалом и подается элементарному расчету. Существует византийская святоотеческая литература, существует значительно более узкий и избирательный церковнославянский корпус. Не каждый из славянских народов в рамках этого корпуса обособил себе определенную часть. Возьмите полный список гомилий Иоанна Златоуста и сравните его со списком церковнославянских переводов этих гомилий до 19 в. включительно. Мы увидим, как эта избирательность работала. Кстати, это также путь к тому, чтобы посмотреть на связь библейского слова с проповедью. В славянском мире все проповедники – это последователи Иоанна Златоуста.

Есть другой аспект, не упомянутый Михаилом Владимировичем. Это насыщенность библейскими реалиями художественного языка, политической практики, образования. Здесь сложно делать какие-то выводы. Я бы ставил вопрос позитивистского толка: как? В наших учебниках до сих пор за уши притягивается существование системы образования, которое восходит к Кассиодору, Бенедикту Нурсийскому, что наши монастыри – это учебные заведения, что при них существуют школы, что в этих школах чему-то учат. За исключением некоторых конкретных примеров, относящихся уже к Позднему Средневековью, эти рассуждения неисторичны и должны быть заменены другими. Банальное выражение, что книга есть источник знания полностью применимо к православному миру, который на протяжении всего Средневековья не знал ни учебников в прямом смысле этого слова, ни организованного учебного процесса (до школы в Остроге), ни каких-либо институциональных оформлений. Это своего рода апофасис, образование, которое пытается выстроить прямой путь к богопознанию, не отягощенный ни посредниками, ни какими-либо учебными процедурами.

Я также не забывал бы о цели. Апофасис – это не цель, это средство обожения, теозиса. Главное, что отличает восточное христианство от западного – это то, что православный человек сказал бы: «Верность к халкидонским традициям», а я как преподаватель — учение о Богочеловеке, теозис, как центральная идея любой человеческой деятельности. С этой точки зрения, апофатический путь дает возможность для предположения культурологического плана. Вместе с тем с позиций жесткой исторической науки многие вещи будут приблизительны. Я сожалею, что не прозвучала тема библейских ключей. В свое время я был увлечен работой Р. Пиккио об интерпретации текстов, в которых есть скрытые и прямые библейские цитаты. Сам Пиккио использовал свой метод для Жития Кирилла-философа, а если говорить более точно, то для прочтения одной главы. Однако затем этот метод стал применяться как кувалда, подобно тому, как человек, увидевший, что кувалдой можно починить табуретку, начинает использовать кувалду для починки телефонов, телевизоров и лампочек. Методологический аспект здесь очень важен. Многие из нас несут в себе библейское слово, несмотря на времена безбожия и на свое светское образование. Сам этот факт в виде саморефлексии очень интересен. Когда закатывают глаза и произносят «духовность», лучше задуматься, что на самом деле есть духовность, апофаcис и теозис…

Л.В. Тимошенко:

Что касается университетских курсов, то одно дело – религиоведение… другие дело – спецкурсы… Магистральная линия – использование всего комплекса источников… Мне было важно услышать о таком источнике как проповедь. Есть издание малоизвестных проповедей Петра Скарги. Можно также обратиться к сборнику проповедей Ипатия Потея… Это благодатные материалы для сравнения подхода и черт различных культур.

В качестве примера использования библейских цитат могу привести постановления церковных соборов, возродившихся в западнорусской церкви в конце 16 в. Еще один источник – богатая предшествующая Брестской унии переписка.

Обращаю внимание на такой распространенный источник как светские и духовные завещания (известно завещание митрополита Ипатия Потея). Кирилл Терлецкий оставил три завещания. Их можно сравнить. На них можно изучать уровень образованности и знания Священного писания. И для этих целей давать их студентам.

А.Ю. Михайлов:

Меня как раз терзает скепсис. В рамках каких курсов говорить об апофатике и катафатике? Это базовые курсы или спецкурсы? Я думаю, это может быть хорошим материалом для спецкурсов по истории интеллектуальной традиции. И это самый верный вариант.

М.В. Дмитриев:

Я думаю об этом надо говорить не только на спецкурсах, но и на общих курсах, поскольку материал абсолютно недооценен, а в нём очень ярко видна специфика византийского подхода к проблемам религиозного знания….В нём мы найдем ключ к пониманию многих вещей в культурах незападного христианства..

Т.И. Хижая:

Сама я не представляю себе преподавания религиозной антропологии без освещения проблем апофатики и катафатики.

В. Савченков:

В рамках общего курса эта тематика не пройдет, а в рамках спецкурса вполне. На спецсеминары придут заинтересованные студенты, которые могут понять нашу богословскую тематику и на основе источников с ней разбираться.

Н.С. Поляков:

Тематику апофатики и катафатики надо давать на курсах по христианской теологии… но историкам и философам на общих курсах рассказывать об этом, я думаю, не стоит.

И.И. Лыман: :

Названия, конечно, отпугивают. Обсуждая эту тематику, я бы поставил еще вопрос о религиозности населения в Средние века и более близкий к нам период. В основе мировоззрения лежала религия, всю жизнь человека сопровождал приходской священник. Люди, далекие от религии, в обыденной жизни говорили на библейские темы. Язык обычного человека, за исключением хозяйственной жизни, был связан с библейскими сюжетами: хотя бы раз в неделю прихожане посещали церковь. Наши информанты, старожилы, вспоминали церковные проповеди и рассматривали их как сказки, но эти сказки были составляющим элементом их повседневной жизни.

О.В. Безносова: :

Не надо забывать, что самоидентификация человека до 20 в. во многом шла по религиозному принципу. Само слово «крестьяне» происходит от «христиан»; крестьяне отвечали, что они православные. Особенно это проявилось в этно-контактных зонах, когда людям надо было противопоставлять себя татарам.

С.В. Силова: :

В богословских заведениях тематика религиозной истории изучается весьма углубленно. Но есть и светские ВУЗы. В наших аудиториях сидят студенты-католики с хорошим домашним воспитанием, с завернутыми в фольгу завтраками. Вполне вероятно, все эти сложные философские и богословские термины вводить не надо. Но тем не менее, я надеюсь, что нашим студентам изучение сравнительной проблематики будет интересно. Можно давать им одни и те же тексты, и они будут делать разные выводы.

А.И. Филюшкин: :

Я поддержу две вещи. Нет таких вещей, которым нельзя научить. Весь вопрос, как это делать? Эйнштейн говорил, что если ученый не может объяснить, чем он занимается моющей пол в его лаборатории уборщице, то он сам не знает, чем занимается. Говорить об этой тематике можно только на семинарах. На слух в лекционной форме – это занятие безнадежное…

Ф. Дорофеев: :

Я уже вижу, какую часть информации можно вводить в общие лекционные курсы. Например, о Иоанне Дамаскине. Мне представляется, что специфика христианских традиций напрашивается в первую лекцию, в которой мы говорим о религиоведении как научной дисциплине, о доказательствах бытия Бога, теоретических ответвлениях. Я не разводил бы, как предлагает Михаил Владимирович, христианские традиции на две ветви, и не стал бы говорить о том, что на Востоке одно, а на Западе другое. Я буду говорить о двух очень связанных между собой традициях.

Е.С. Петриковская:

В общем базовом курсе о религиоведении мы должны указать, что несмотря на то, что есть общее христианство, единое христианство (и был ли оно на самом деле общим?), мы означаем спектр конкретных христианств. Мы говорим, что христианство – это не схема, а жизнь, мировоззрение. Развилку между христианствами можно найти еще во время Римской империи. Эти истоки различия надо искать в Риме и Константинополе. И это было бы правильно. Но на стереотипы восприятия, язык, не хватает времени. В этом отношении мне симпатичен С.С. Аверинцев. У нас есть предвзятое отношение к патристике, как к навязанной культуре. Но в действительности можно показать, что Иоанн Златоуст и Максим Исповедник – это фигуры актуальные и сегодня. Это можно сделать.

С. Алексеев:

Я не согласен, что апофатика – это сложно. Объяснить можно, нужно и важно. И Владимир Лосский всё это толково объясняет. Для преподавателей тем более все это несложно. При этом я не считаю, что апофатика – это ядро восточнохристианской богословской традиции. Я не согласен с Михаилом Владимировичем с его взглядом на роль мистической традиции в православной традиции. Апофатические и катафатичские методы в ней присутствуют на равных. Как правильно сказал Дмитрий Игоревич, ядром является не апофатика, которая является способом говорения (в данном случае отрицательного говорения) о богословских истинах, а ядром является теозис. Характерные в этом отношении споры между исихастами круга Григория Паламы и Варлаама Калабрийского. Варлаам Калабрийский, человек, на которого серьезное влияние оказал итальянский гуманизм, опирался именно на апофатическую традицию Дионисия Ареопагита. Варлаам отрицал выводы, которая пыталась проводить паламисткая партия, которая шла дальше апофатики; она не отрицала, она утверждала. Спор шел о вопросе разделения божественной сущности и энергии. Палама шел дальше и, по сути, его язык был уже катафатический, язык говорения, а не умолчания…

А. Любая:

Я – историк и преподаю исторические дисциплины историкам. Говорить о специфике христианских традиций надо, но эту специфику не следует абсолютизировать. На украинско-белорусском материале мы можем найти много примеров взаимовлияний и взаимопроникновений. И это будет важней. я думаю будет непросто говорить о специфике православного мышления на протяжении долгого исторического времени. Тактичней показывать эволюцию и развитие. Это мой способ говорить об этой тематике.

Ю. Шаповал:

Апофатика лежит в основе православной традиции и это правильно, это многое дает. Это дает душу культуры, а не только ее внешние стороны. Душа культуры – это символы, понимание времени и пространства, специфика организации социального и государственного пространства.

По поводу сравнительной истории, то у нас есть курс «Мистические учения Востока». А теперь начались исследования в области сравнения ислама и православия. У нас распространен ханафитский ислам. Ислам в Казахстан вообще приносили суфии, к которым сейчас традиционный ислам относится с подозрением. И в этом аспекте мы можем рассмотреть мистические традиции православия (апофатику, исихазм) и суфизм, его учение о тарикате. Я думаю, это даст почву для совместных исследований.

И. Ларионов:

Тематика различий христианских традиций должна быть знакома философам-религиоведам. Апофатика разрабатывается в курсах по средневековой философии. Но я также буду говорить об этом в курсах по религиозной антропологии. Это можно вводить как метод; апофатика и катафатика – это методы познания Бога. Во-вторых, это тема отношения к познанию Бога. Третий момент – антропологические основания для апофатики и катафатики. Кто эти люди, которые отрицают и признают познание Бога, его сущности, атрибуты и проявления в мире? Я бы также выделил две частные темы: теория двойственной истины, а также проблема речи, поскольку апофатика и катафатика – это не только проблемы гнозиса, гносеологии.

С. Головащенко:

Говорить о апофатике и катафатике стоило бы, конечно, на специальных предназначенных для этого курсах, например, на интеллектуальной истории христианства, или религиоведческих аспектах средневековой философии. Есть и другие интересные срезы. Возможно, стоит говорить о предистории различения апофатического и катафатического методов в базовом курсе по истории христианства, когда мы говорим о становлении христианской догматики, описываем период Вселенских соборов, указываем на особенности мыслительной презентации догматов, их реализации на грекоязычной и латиноязычной почвах и в практической и теоретической плоскостях, когда велась маркировка базовых и существенных различий, наконец, когда мы говорим о религиозной практике на Западе и Востоке христианства. Здесь мы можем выделить базовые отличия догматического и адогматического аксиологического мышления. Мы приоткрываем для себя тайны появления «ересей», они перестают быть феноменами, обозначенными некоей оценочной категорией, а становятся чем-то объективным. Таким образом, сам рассказ о том, как языковая, мыслительная и практическая репрезентация догматов влияла на особенности западного и восточного христианства, закладывает основания, на которых позже можно будет говорить об апофатическом и катафатическом мышлении и их особенностях на Западе и Востоке христианства.

Н. Лёмэтр:

На Западе ситуация, на самом деле, бывала разной. Если лидером той или иной группы был человек, который был склонен к апофатическому богословию, то в сфере его влияния апофатика будет преобладать и наоборот. Если мы обращаемся к истории университетов, светской образованности и образованности вообще, то видно доминирование рационализма и логики; если мы интересуемся историей монашества, то на первый план часто выходят апофатические особенности богословия. В преподавании надо учитывать присутствие в культуре Запада обеих тенденций…

По поводу курсов общих и специализированных… На мой взгляд, такая проблематика нужна и в тех, и в других курсах, поскольку если мы не расскажем студентам (в меньшем или большем объеме) о специфике христианских традиций, мы не сможет двинуться вперед. Введение этой тематики в общие курсы поможет преодолению стереотипов, которые существуют в восприятии верующих неверующими, католиков православными и т.д. Я хотела бы подчеркнуть, что даже вводные, обзорные курсы должны научить людей быть скептическими в отношении существующих стереотипов и сделать их сознание открытым к новым вопросам, которые возникают в этой области знания. Первая наша задача – подтолкнуть студентов к тому, чтобы у них возникли вопросы об особенностях двух традиций. С другой стороны совершенно очевидно, что затем надо скрупулёзно работать с теми студентами, которые углубляются в проблематику религиозной истории…

В секуляризованной Франции мы стараемся четко разделить то, что касается исторических и теологических методов анализа. Когда я преподаю в Сорбонне, я использую теологию для того, чтобы прояснить студентам историю, когда я прихожу в Католический институт, я обращаюсь к истории для того, чтобы студенты-католики лучше понимали и теологию, и историю. В результате одни и те же тексты освещаются с разных точек зрения.

М.В. Дмитриев:

Наша дискуссия завершается из-за пределов, поставленных нашим расписанием, но она может быть продолжена на сайте и во время очередных встреч. Я услышал много аргументов против мнения о существенности различий между восточнохристианской и западнохристианской традициями в области религиозного познания… Участников семинара я приглашаю продолжить обмен аргументами и опытом на сайте и уже теперь перенести всё это все в практическую плоскость, то есть в наши каждодневные преподавательские труды…

КАТАФАТИЧЕСКАЯ ТЕОЛОГИЯ (от греч. καταφατικός –утвердительный) – один из двух (наряду с апофатической теологией) путей Богопознания, который ведет к познанию божественных атрибутов. Хотя сущность Бога невыразима с помощью какого-либо понятия, Священное Писание именует Бога сущим, благим, любовью, премудростью и т.д. В трактате Псевдо-Дионисия Ареопагита «О Божественных именах» приписывание Богу позитивных атрибутов осмысляется как определенный способ Богопознания, отличный от эмфатического подхода и в то же время неразрывно связанный с ним, – это познание Бога по его разнообразным проявлениям и энергиям. Как отмечают отцы Церкви, в творениях, в промысле Бога о мире, как в зеркале видимы беспредельная благость, премудрость и сила Божества. Это откровение Бога доступно нашему уму и отчасти постижимо в своем таинственном содержании. Уразумевая смысл бытия тварных существ, можно восходить к созерцанию их Создателя.

В противоположность апофатическому пути, ведущему к мистическому единению с Богом, катафатическая теология открывает взору христианина лестницу богоявлений или богопроявлений в тварном мире. В определенном смысле и катафатическая, и апофатическая теология могут рассматриваться как один и тот же путь, но проходимый в противоположных направлениях: Бог нисходит к человеку в своих энергиях, человек восходит к нему посредством апофатически осмысляемых созерцаний, которые и открывают и скрывают божественную сущность. Совершеннейшее Богоявление – воплощение Бога-Слова. «В человечестве Христа, по Дионисию, Пресущественный явился в человеческой сущности, не переставая быть сокровенным после этого явления, или, если выразиться более божественным образом, не переставая быть сокровенным в самом этом явлении» (MPG, t. 3, col. 1069 В, пер. В.Н.Лосского). Тем более частичные богоявления, происходящие на низших ступенях, сокрывают Бога в том, что он есть, и являют его в том, что он не есть по своей природе. В катафатической теологии Божественные имена, извлеченные гл.о. из Священного Писания, есть ряд ступеней, служащих опорой созерцанию. Это не рациональные понятия, которые мы сами формулируем и которые сообщают нашим разумным способностям положительное знание о божественной природе, это – скорее образы или идеи, способствующие тому, чтобы направить и преобразовать нас к созерцанию того, что превосходит всякое разумение.

В.П.Гайденко

(от греч. apofatikos – отрицательный и katafatikos – положительный)– направления в теологии. А. трицает возможность каких-либо определений бога в силу его абсолютной трансцендентности, по существу рассматривая бога как божество. К. признает законность описания бога, определения его через предикаты, которые, однако, мыслятся метафорически, так как даются по принципу «аналогии бытия». Если при этом не проводится четкое различение бога и божества (а чаще всего так и происходит), то проводимое таким образом описание может результироваться в следующих вариантах. 1. Антропоморфное описание. 2. Символическое выражение переживаний по поводу присутствия Духа в душе (трансценденции в экзистенции). 3. Гипотетическое описание возможного «суперсубъекта». 4. Угадывание в описании Абсолюта свойств и отношений, присущих какому-либо конкретному процессу (диалектический материализм, например, видит в Гегелевской концепции Абсолюта описание пути человечекого познания).
Ист.: Сагатовский В.Н. Философия развивающейся гармонии в 3-х частях (философские оснвы мировоззрения) Ч. 2: Онтология. СПб. 1999. С. 156-189.

Вчера я в очередной раз был приглашен в прямой эфир радиостанции Русская служба новостей, чтобы продолжить эту «санту-барбару» общения с жаждущими исполнения мстительных ветхозаветных «духовных скреп» в XXI веке и на территория всея Российской Федерации. Тема – «Выпускать ли Пусси Райот?» Ну, вы можете себе представить, как это уже чудовищно скучно «обсуждать»: подсаженный ко мне в «оппоненты» председатель Союза православных граждан (очевидно, такого же «нерушимого», как и СССР) Валентин Лебедев завел изъеденную иглой «пластинку»: про то, что девушками из Пусси руководят с Запада (потому, как не доказано – напросился на статью УК), что с ними надо поступать по всей строгости государственного закона и «общественного мнения» (под этим «соусом» коллеги тов. «председателя» когда-то и распяли зачинателя их секты), затем демагогия про «нравственность» (я напомнил о «нравственном облике» того, кто нам тут установил культ древнееврейской мифологии – князе Владимире, который убил брата, изнасиловал его беременную жену, а потом вырезал новгородцев, которые не желали креститься – и при этом назван «святым» – на что реакция «председателя» была истеричной до предела) – ну, и дальше в том же духе.

Говорить о юриспруденции, о нарушениях в ходе процесса, о вообще средневековой сути этого кошмара, а так же вести серьезный диалог о науке (об эволюции, археологии, антропологии, астрономии, физике и прочем, что делает болтовню о разного рода «божественных сущностях» схожей с обсуждением функционирования центральной нервной системы фей, эльфов, дуболомов или о скелете и нейрофизиологии Страшилы) с таким «председателем», как вы понимаете, так же не представлялось возможным. Мои попытки обратить внимание на то, что беседа не должна пройти бессмысленно, что вот так просто болтать в теплых креслах в то время, как девчонки сидят в тюрьме, а бородатые неплательщики налогов с избыточным жиром сбивают людей на иномарках (кстати, один их них умудрился сбить насмерть двух человек, кажется, прямо в день оглашения приговора девушкам – и об этом, почему-то сильно не кричат как о «безнравственности), — все они не встретили особого энтузиазма со стороны неопытного ведущего и впадающего в истерику «председателя».

Чтобы хоть как-то побороть скуку, я решил «капнуть» товарища на предмет «грехов», «нравственности» и попадания в «гиену огненную». Я вспомнил, что когда-то очень любил подшучивать над особо «интеллектуальными» спорщиками, выдумывая некоего ученого или писателя, и спрашивая их мнение о нем. В ста случаях из ста собеседники говорили, что серьезно изучали этого (выдуманного!) персонажа, и даже умудрялись критиковать его (сохраняя при этом пиетет к его «вкладу в науку»). Недавно я вновь использовал такой ход, отвечая на вопросы слушателей после своей лекции, а потом на питерском Интернет-канале Невзоров опробовал этот метод глумления над лжецами и гордецами на еще одной «вехе» эволюции приматов, идеале вечной мужественности – Милонове. Милонов заявил Александру Глебовичу, что «преподобного отца Пигидия» читал — то есть задний отдел насекомых и вымерших трилобитов его в качестве «преподобного отца» вполне устраивает (лично моя Вера оскорблена до предела!). Но я все-таки эстет, и решил, что зад насекомых – это а) неэстетично, б) не мой масштаб (мелковато…). И вот, когда мне стало уже совсем скучно (во время прямого эфира), я и изобрел, что называется на ходу, «византийского богослова Апоптозия», с богословием которого, как выяснилось, тов. Лебедев так же знаком!!! Дело в том, дорогие друзья, что апоптоз – это смерть клеток, в том числе головного мозга. Апоптоз головного мозга – это, по всей вероятности, и есть причина ненависти «пациентов» к девушкам из Пусси, к Конституции РФ, к правам человека и к достижениям мировой науки.

Итак, председатель Союза православных граждан отныне и в соответствии с положениями столь чтимого им памятника древнееврейской литературы (которую он считает главным законом для всего населения современной РФ!) – обязан вечно гореть в аду, в «гиене огненной» — причем, вместе с ворами, «содомитами» и «чревоугодниками». Надеюсь, кто-то поставит это на контроль? Ведь как заявил сам «председатель», главное – это «неотвратимость наказания».