«…Счастье не в счастье, а лишь в его достижении».
«…Объясните ваше направление, ваши убеждения, объясните: что вы за человек и как осмелились объявить «Дневник писателя?».
С трепетом, а то и… с недоверием я вчитываюсь в эти строки, уже давно ушедшего в небытие Достоевского. Когда Фёдор Михайлович задумал свой «Дневник», то был уже великим писателем, но ещё… не легендой.
«Что же касается до того, какой я человек, то я бы так о себе выразился: «Я человек счастливый, но — кое-чем недовольный…».
Идея выпускать «Дневник писателя» возникает в 1873 году и она воплощается в жизнь в рамках журнала князя В. П. Мещерского «Гражданин». Но «тесный» формат еженедельника и зависимость от издателя в некоторой степени ограничивали свободу Достоевского (так и напрашивается аналогия с ЖЖ). С 1876 года, уже не прибегая к услугам редакционных и издательских посредников, Фёдор Михайлович выпускает «Дневник писателя» уже как самостоятельное издание (почти стандалон (автономный) блог! хе-хе!).
В петербургских газетах Достоевский разъясняет: «Это будет дневник в буквальном смысле слова, отчет о действительно выжитых в каждый месяц впечатлениях, отчёт о виденном, слышанном и прочитанном».
Уже с первых глав «Дневника писателя» захватывает внимание читателя, и продолжает бередить душу себе и нам, не давая нашим сердцам затвердеть. Читаешь и восхищаешься, какую потрясающую вселенную создал писатель, в которую поместился весь духовный мир человека, наш мир.
«Всегда говорят, что действительность скучна, однообразна; чтобы развлечь себя, прибегают к искусству, к фантазии, читают романы. Для меня, напротив: что может быть фантастичнее и неожиданнее действительности? Что может быть даже невероятнее иногда действительности? Никогда романисту не представить таких невозможностей, как те, которые действительность представляет нам каждый день тысячами, в виде самых обыкновенных вещей. Иного даже вовсе и не выдумать никакой фантазии».
Достоевский испытывал жажду говорить напрямую с современниками, теперь уже и с нами: «…Ведь мы все хорошие люди, ну, разумеется, кроме дурных. Но вот что замечу к слову: у нас, может быть, дурных-то людей и совсем нет, а есть разве только дрянные. До дурных мы не доросли. Не смейтесь надо мной, а подумайте: мы ведь до того доходили, что за неимением своих дурных людей (опять-таки при обилии всяких дрянных) готовы были, например, чрезвычайно ценить, в свое время, разных дурных человечков, появлявшихся в литературных наших типах и заимствованных большею частию с иностранного. Мало того, что ценили, — рабски старались подражать им в действительной жизни, копировали их и в этом смысле даже из кожи лезли».
С удивлением обнаруживаешь полное сходство характеров людей эпохи Достоевского с ныне живущими. Так и хочется воскликнуть: да это же про нас с вами! «Нынче все с полным спокойствием. Спокойны и, может быть, даже счастливы. Вряд ли кто даёт себе отчет, всякий действует «просто», а это уже полное счастье. Нынче, как и прежде, все проедены самолюбием, но прежнее самолюбие входило робко, оглядывалось лихорадочно, вглядывалось в физиономии: «Так ли я вошел? Так ли я сказал?» Нынче же всякий и прежде всего уверен, входя куда-нибудь, что всё принадлежит ему одному».
Ещё в молодости, стремительно ворвавшись на литературный олимп с романом «Бедные люди», он уже всегда проявляет своё постоянное беспокойство о человеке. В нём он старается увидеть и выявить индивидуальность, исследовать каждую потаенную чёрточку души человеческой; человек для него исключителен в каждом своём переживании.
Вспоминает о писателе его современник, друг: «До ареста Федор Михайлович больших писем не любил, а если иногда и писал к кому-нибудь, то укладывал всё на маленьких лоскутках бумаги. Изо всех записок, мною полученных от Федора Михайловича, в особенности интересна была одна, в которой он из Парголова уведомлял меня, проживавшего в Павловске, о том, что теперь ему не до кондрашки, так как он сильно занят сбором денег по подписке в пользу одного несчастного пропойцы, который, не имея на что выпить, а потом напиться и, наконец, опохмелиться, ходит по дачам и предлагает себя посечься за деньги. Рассказ Федора Михайловича был верх совершенства в художественном отношении; в нём было столько гуманности, столько участия к бедному пропойце, что невольно слеза прошибала, но было не мало и того юмора и той преследующей зло беспощадности, которые были в таланте Федора Михайловича».
Чувство юмора, безобидного и добродушного, было присуще Достоевскому. В своё время Менделеева удивило, что Достоевский одновременно будто верил в духов, но в то же время и сомневался. На что Фёдор Михайлович уже «официально» отреагировал в своём «Дневнике».
«Есть одна такая смешная тема, и, главное, она в моде: это — черти, тема о чертях, о спиритизме. Пишут мне, например, что молодой человек садится на кресло, поджав ноги, и кресло начинает скакать по комнате, — и это в Петербурге, в столице! Черти ли это? Нужно чтобы хоть кто-нибудь из учёных был в силах и имел возможность допустить существование чертей, хотя бы только в предположении. Но вряд ли между ними найдется хоть один, в чёрта верующий, несмотря даже на то, что ужасно много людей, не верующих в Бога, верят, однако же, чёрту с удовольствием и готовностью. …Я и сам никак не могу поверить в чертей, так что даже и жаль. …Дело в том, что я защищаю чертей: на этот раз на них нападают безвинно и считают их дураками. Не беспокойтесь, они своё дело знают; это-то я и хочу доказать.
…Пишут, что духи глупы (то есть черти, нечистая сила: какие же тут могут быть другие духи, кроме чертей?), — что когда их зовут и спрашивают (столоверчением), то они отвечают всё пустячки, не знают грамматики, не сообщили ни одной новой мысли, ни одного открытия. Так судить — чрезвычайная ошибка. Ну что вышло бы, например, если б черти сразу показали свое могущество и подавили бы человека открытиями?
Ну что, например… как черти схватят кого-нибудь, ну хоть самого г-на Менделеева, обличившего спиритизм на публичных лекциях, и вдруг разом уловят его в свои сети, — отведут его в сторонку, подымут его на пять минут на воздух, оматерьялизуют ему знакомых покойников, и всё в таком виде, что уже нельзя усумниться, — ну, что тогда произойдет? Как истинный учёный, он должен будет признать совершившийся факт — и это он, читавший лекции!».
В 1862 году Достоевский впервые путешествует по Западной Европе и по его признанию постоянно размышляет над вопросом: «Каким образом на нас в разное время отражалась Европа — и постепенно ломилась к нам с своей цивилизацией в гости, и насколько мы цивилизовались, и сколько именно нас счётом до сих пор отцивилизовалось?».
Впоследствии Достоевский не раз и глубоко писал на эту тему в своём «Дневнике Писателя». Достоевский не любил Европу, а Европа не любила нас: ни тогда, ни сейчас.
«Убеждение в бескорыстии России если придет когда-нибудь, то разом обновит и изменит весь лик Европы. Убеждение это непременно наконец воцарится, но не вследствие наших уверений: Европа не станет верить никаким уверениям нашим до самого конца и всё будет смотреть на нас враждебно. Трудно представить себе, до какой степени она нас боится. А если боится, то должна и ненавидеть. Нас замечательно не любит Европа и никогда не любила; никогда не считала она нас за своих, за европейцев, а всегда лишь за досадных пришельцев. Вот потому-то она очень любит утешать себя иногда мыслию, что Россия будто бы «пока бессильна».
Не правда ли — ничего не изменилось со времён Достоевского?!
С 1876 по 1881 годы (с двухлетним перерывом, занятым работой над последним уже романом «Братьями Карамазовыми») Достоевский продолжает выпускать «Дневник писателя». В этот период Достоевский воспринимается как проповедник и учитель. Его «Дневник» имеет успех грандиозный, потрясающий!
В первый год издания «Дневника» на него подписались 1982 подписчика (чем не «тысячник» по меркам ЖЖ, но зато какой — не чета нынешним!), в розничной же продаже каждый номер расходился в 2 000 — 2 500 экземплярах. Некоторые номера издавались повторно, а январский выходил трижды!
Неподдельный интерес читающей публики к столь необыкновенному изданию с каждым выпуском всё возрастал. И на следующий год число подписчиков выросло почти в два раза и около 3 000 экземпляров расходилось в розничной продаже.
К голосу Достоевского, который находился в зените своей духовной мощи и таланта, прислушивались представители всех слоёв русского общества. Его «Дневник», пробуждавший в соотечественниках чувства совести, чести, достоинства, воспринимался как пророческое слово.
А номер за август 1880 года и вовсе произвёл фурор, в котором была опубликована речь Достоевского о Пушкине: он был напечатан в 4 000 экземплярах и разошелся в несколько дней. Было опять сделано новое издание в 2 000 экземпляров и вновь разошлось без остатка.
В последний раз «Дневник» Достоевского вышел в 1881 году восьмитысячным тиражом (ещё до выхода январского номера на него подписались 1 074 подписчика). Все 8000 были распроданы в дни выноса и погребения. И повторное издание тиражом в 6 000 разошлось без остатка.
«Дневник» Достоевского побудил многих людей вступить в переписку с автором. «К концу первого года издания «Дневника», — вспоминает метранпаж М.А. Александров, — между Федором Михайловичем и его читателями возникло, а во втором году достигло больших размеров общение, беспримерное у нас на Руси: его засыпали письмами и визитами с изъявлениями благодарности за доставление прекрасной моральной пищи в виде «Дневника писателя». Некоторые говорили, что они читают его «Дневник» с благоговением, как Священное писание; на него смотрели одни как на духовного наставника, другие как на оракула и просили его разрешить их сомнения насчет некоторых жгучих вопросов времени».
Многие читатели увидели в Достоевском не только талантливого публициста, но и мудрого человека с чутким и отзывчивым сердцем, который помогал найти правильный ответ, а, возможно, и предостеречь от отчаянных поступков, да и просто согреть душу.
«Я скажу прямо, – писала ему революционерка-народница А. П. Корба, – что я жду от Вас помощи, не имея на то права, разве только право страждущего от боли; а у меня в течение долгих лет наболела душа, и если теперь я решаюсь беспокоить Вас стонами, то потому, что знаю, что лучшего врача не найду». Другая читательница, благодарная заступничеству писателя за незаслуженно обиженных детей, признавалась: «Если бы можно было сейчас, сию минуту очутиться возле Вас, с какой радостью я обняла бы Вас, Федор Михайлович, за Ваш февральский «Дневник». Я так славно поплакала над ним и, кончив, пришла в такое праздничное настроение, что спасибо Вам. Мать». А вот ещё одно трогательное признание, сделанное подростком: «Для чего я Вам пишу, не знаю, меня тянет как-то безотчетно Вам написать, и бывает всякий раз, как прочитаю Ваш «Дневник», – я чувствую Вас как бы родным, но высказать свои мысли – не умею».
«Дневник писателя» безраздельно покорил сердца и души тысяч людей, особенно у молодежи он пользовался громадной симпатией и любовью и она считала его учителем жизни. Фёдор Михайлович получал тысячи писем из разных уголков России. К примеру, дочь богатого купца писала Достоевскому: «…В ваших произведениях, а в «Дневнике» в особенности, сказалась такая святая, честная, чистая душа, что как-то невольно веришь Вам и симпатизируешь… Скажите же, что делать? Помогите, научите меня…».
Достоевский уже глубоко заглянул в человеческое нутро, как никто другой. Он уже оракул для своих современников, провидец, почти Бог, но ещё сам в поиске ответа на столь мучивший его вопрос, который он поднимает в своём романе «Братья Карамазовы»: «…Для чего познавать это чёртово добро и зло, когда это столького стоит? Да ведь весь мир познания не стоит тогда этих слёзок ребёночка к «боженьке».
«Наши дети воспитываются и взрастают, встречая отвратительные картины. Они видят, как мужик, наложив непомерно воз, сечёт свою завязшую в грязи клячу, его кормилицу, кнутом по глазам, «по кротким глазам».
Иван (Братья Карамазовы): «…И вот интеллигентный образованный господин и его дама секут собственную дочку, младенца семи лет, розгами. Папенька рад, что прутья с сучками, «садче будет», говорит он, и вот начинает «сажать» родную дочь. Я знаю наверно, есть такие секущие, которые разгорячаются с каждым ударом до сладострастия, до буквального сладострастия, с каждым последующим ударом всё больше и больше, всё прогрессивнее. Секут минуту, секут, наконец, пять минут, секут десять минут, дальше, больше, чаще, садче. Ребенок кричит, ребенок, наконец, не может кричать, задыхается «Папа, папа, папочка, папочка!».
И в словах Ивана Карамазова звучит уже голос самого Достоевского, его собственная страстная идея: «В окончательном результате я мира этого Божьего — не принимаю, и хоть и знаю, что он существует, да не допускаю его вовсе. Я не Бога не принимаю, я мира им созданного, мира-то Божьего не принимаю и не могу согласиться принять».
Ох, не стоит мир Божий, не стоит он слезинки даже одного загубленного ребёнка, который бил себя кулачонком в грудь и молился в своей зловонной конуре, неискуплёнными слёзками своими к «боженьке»!
Иван (Братья Карамазовы): «Но о детках есть у меня и ещё получше, у меня очень, очень много собрано о русских детках, Алёша. Девчоночку маленькую, пятилетнюю возненавидели отец и мать, «почтеннейшие и чиновные люди, образованные и воспитанные». Эту бедную пятилетнюю девочку эти образованные родители подвергали всевозможным истязаниям. Они били, секли, пинали её ногами, не зная сами за что, обратили всё тело её в синяки; наконец дошли и до высшей утонченности: в холод, в мороз запирали её на всю ночь в отхожее место, и за то, что она не просилась ночью (как будто пятилетний ребенок, спящий своим ангельским крепким сном, ещё может в эти лета научиться проситься), — за это обмазывали ей всё лицо её калом и заставляли её есть этот кал, и это мать, мать заставляла! И эта мать могла спать, когда ночью слышались стоны бедного ребёночка, запертого в подлом месте! Понимаешь ли ты это, когда маленькое существо, ещё не умеющее даже осмыслить, что с ней делается, бьёт себя в подлом месте, в темноте и в холоде, крошечным своим кулачком в надорванную грудку и плачет своими кровавыми, незлобивыми, кроткими слёзками к «боженьке», чтобы тот защитил его, — понимаешь ли ты эту ахинею, друг мой и брат мой, послушник ты мой божий и смиренный, понимаешь ли ты, для чего эта ахинея так нужна и создана! Без неё, говорят, и пробыть бы не мог человек на земле, ибо не познал бы добра и зла…».
Достоевский отвечает Ивану Карамазову уже со страниц своего «Дневника»: «Слушайте: мы не должны превозноситься над детьми, мы их хуже. И если мы учим их чему-нибудь, чтоб сделать их лучшими, то и они нас учат многому и тоже делают нас лучшими уже одним только нашим соприкосновением с ними. Они очеловечивают нашу душу одним только своим появлением между нами. А потому мы их должны уважать и подходить к ним с уважением к их лику ангельскому (хотя бы и имели их научить чему)».
В романе «Идиот» Достоевский восклицает устами князя Мышкина: «Мир спасёт красота!». Красота духовная, красота души… «В нашей женщине всё более и более замечается искренность, настойчивость, серьёзность и честь, искание правды и жертва; да и всегда в русской женщине всё это было выше, чем у мужчин. Это несомненно, несмотря на все даже теперешние уклонения. Женщина настойчивее, терпеливее в деле; она серьезнее, чем мужчина, хочет дела для самого дела, а не для того лишь, чтоб казаться. Уж не в самом ли деле нам отсюда ждать большой помощи?».
Как же существовать сию минуту конкретной личности, которая посетила этот мир на отмеренный ей срок, как быть с её жизнью, с её страданиями, какую дать ей отраду? Когда-нибудь, но неизбежно наступит минута, когда человек возмутиться всеми фибрами своей души против призрачных идеалов и потребует особенного отношения к своей кратковременной жизни.
Достоевский страстно мечтал, чтобы все люди могли бы искренне и простодушно обняться. «Выше этой мысли обняться ничего нет», — отмечено у него в записных книжках. Но Фёдор Михайлович отчётливо сознавал, что ещё предстоит преодолеть неимоверные препятствия на пути к этой светлой мечте: «Я всего только хотел бы, чтоб все мы стали немного получше. Желание самое скромное, но, увы, и самое идеальное».
Здравствуйте!
Думаю, мало кто не видел фильм «Дневник свободных писателей» («Писатели свободы»). И, если верить статистике моего блога, то многие находятся в активном поиске книги, которая легла в основу этой кинокартины.
Где скачать «Дневник свободных писателей» Эрин Грувелл? О чём эта книга? Чем отличается от фильма? Почему я советую её купить? — На все эти вопросы я отвечу в этом отзыве.
СЮЖЕТ
Эрин Грувелл — молодая выпускница колледжа, которая пришла работать в школу. В одном из её классов обучаются подростки с нелёгкой судьбой — в их мире правит преступность, насилие, расизм. Эта книга рассказывает о нескольких годах из жизни этих детей. Формат подачи — дневниковые записи. Вместе с учениками Мисс Грувелл вы пройдёте через победы и поражения, через серьёзные трудности и муки выбора.
ФИЛЬМ ИЛИ КНИГА?
Фильм не затрагивает и десятой доли того, что свалилось на героев этой истории. Кино вышло хорошим, вдохновляющим и даже цепляющим. Но после того, как я познакомилась с книгой, оно показалось мне слишком развлекательным. Если говорить об основных различиях, то:
— При экранизации создатели сфокусировались лишь на нескольких персонажах, тогда как в книге нет центрального героя;
— В первоисточнике дети встречались не с женщиной, которая прятала Анну Франк, а со Златой Филипович (это не спойлер!), что, как по мне, в корне меняет восприятие этой истории.
Так что фильм хорош для какой-то мотивации и веры в лучшее, но только книга открывает глаза на реальные проблемы.
ОБЩЕЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ
Это очень сильная вещь. Её влияние на меня обосновано тем, что все те ужасы, которые здесь описаны, были на самом деле. Конечно, эта книга не только о плохом, но просто именно негативные истории сильнее запали мне в память. Вместе с учениками школы Уилсон вы будете ходить в музеи, слушать потрясающих людей, ездить в поездки. Вы будете радоваться за них и грустить. Эта книга вызывает самые разные эмоции.
Также мне нравится сама идея подачи. Книга поделена на 4 части, к каждой из которых есть вступление от самой Эрин Грувелл. А потом сплошным потоком идут анонимные дневники. Все они отсортированы в хронологическом порядке, так что несмотря на то, что все они написаны разными людьми, вы без проблем понимаете ход событий истории. Интерес книги состоит в том, что параллельно с основной сюжетной линией этого класса идут вставки личных историй учеников, их переживания, трагедии и победы. В одной книге вы получаете множество историй — и вдохновляющих, и радостных, и грустных, и ужасающих…
Если говорить о том, как история написана, то меня всё устраивает. Я не знаю, сколько редакторов трудилось на тем, чтобы довести записи подростков до ума, но вышло очень хорошо. При чтении (в моём случае при прослушивании) не возникает ощущения, что это мысли детей. Вообще, после прочтения книги я в очередной раз порадовалась тому, в каких условиях росла я сама, хотя было время, когда денег не хватало даже на хлеб. Зато была любящая семья и никакого криминала вокруг — у многих «свободных писателей» не было даже такого.
КАК СКАЧАТЬ КНИГУ «ДНЕВНИК СВОБОДНЫХ ПИСАТЕЛЕЙ»
По Интернету гуляет один файл на английском языке с 3-4 главами. Его можно найти даже в вк. Но если вы хотите полную версию и с самого начала — заплатите деньги на Амазоне или на официальном сайте этой книги.
И всё же в аудиформате историю можно найти бесплатно, зарегистрировавшись на одном из сервисов Амазона — Audible. Первая аудиокнига там даётся в подарок, так я и получила свою копию. Да, она на английском. На русском эта книга никогда не выходила и вряд ли будет. Если у вас неплохо шло аудирование на уроках английского, то с аудиформатом «Свободных писателей» вы справитесь.
ЗАЧЕМ ПОКУПАТЬ?
Участники этих событий основали целый фонд в защиту толерантности. Деньги с продажи книги поступают туда, поэтому считаю это благим делом. К сожалению, доставка из США в Россию обойдётся в несколько раз дороже книги, поэтому я ловлю момент, когда кто-нибудь из друзей сможет мне её привезти из поездки бесплатно. Я очень и очень хочу себе печатный вариант, потому что надеюсь поскорее прочитать, а не только прослушать.