Экзюпери цитадель

Книга написана от первого лица. Экзюпери посвятил её одному из своих коллег-лётчиков — Анри Гийоме.

Человек раскрывается в борьбе с препятствиями. Пилот подобен крестьянину, который возделывает землю и тем самым исторгает у природы некоторые из её тайн. Столь же плодотворна работа лётчика. Первый полет над Аргентиной был незабываемым: внизу мерцали огоньки, и каждый из них говорил о чуде человеческого сознания — о мечтах, надеждах, любви.

Экзюпери стал работать на линии Тулуза — Дакар в 1926 г. Опытные лётчики держались несколько отчуждённо, но в их отрывистых рассказах возникал сказочный мир горных хребтов с западнями, провалами и вихрями. «Старички» искусно поддерживали преклонение, которое лишь возрастало, когда один из них не возвращался из полёта. И вот наступил черёд Экзюпери: ночью он отправился на аэродром в стареньком автобусе и, подобно многим своим товарищам, ощутил, как в нем рождается властелин — человек, ответственный за испанскую и африканскую почту. Сидевшие рядом чиновники говорили о болезнях, деньгах, мелких домашних заботах — эти люди добровольно заключили себя в тюрьму мещанского благополучия, и никогда уже не проснётся в их заскорузлых душах музыкант, поэт или астроном. Иное дело пилот, которому предстоит вступить в спор с грозой, горами и океаном — никто не пожалел о своём выборе, хотя для многих этот автобус стал последним земным приютом.

Продолжение после рекламы:

Из товарищей своих Экзюпери выделяет прежде всего Мермоза — одного из основателей французской авиалинии Касабланка — Дакар и первооткрывателя южноамериканской линии. Мермоз «вёл разведку» для других и, освоив Анды, передал этот участок Гийоме, а сам взялся за приручение ночи. Он покорил пески, горы и море, которые, в свою очередь, не раз поглощали его — однако он всегда выбирался из плена. И вот после двенадцати лет работы, во время очередного рейса через Южную Атлантику, он коротко сообщил о том, что выключает правый задний мотор. Все радиостанции от Парижа до Буэнос-Айреса встали на тоскливую вахту, но больше вестей от Мермоза не было. Почив на дне океана, он завершил дело своей жизни.

Погибших никто не заменит. И величайшее счастье испытывают пилоты, когда вдруг воскресает тот, кого уже мысленно похоронили. Так произошло с Гийоме, который исчез во время рейса над Андами. Пять дней товарищи безуспешно искали его, и уже не оставалось сомнений, что он погиб — либо при падении, либо от холода. Но Гийоме сотворил чудо собственного спасения, пройдя через снега и льды. Он сказал потом, что вынес то, чего не вынесло бы ни одно животное — нет ничего благороднее этих слов, показывающих меру величия человека, определяющих истинное место его в природе.

Брифли существует благодаря рекламе:

Пилот мыслит масштабами Вселенной и по-новому перечитывает историю. Цивилизация — всего лишь хрупкая позолота. Люди забывают, что под их ногами не существует глубокого слоя земли. Ничтожный пруд, окружённый домами и деревьями, подвержен действию приливов и отливов. Под тонким слоем травы и цветов происходят удивительные превращения — только благодаря самолёту их иногда удаётся разглядеть. Ещё одно волшебное свойство самолёта состоит в том, что он переносит пилота в сердцевину чудесного. С Экзюпери это случилось в Аргентине. Он приземлился на каком-то поле, не подозревая, что попадёт в сказочный дом и встретит двух юных фей, друживших с дикими травами и змеями. Эти принцессы-дикарки жили в ладу со Вселенной. Что сталось с ними? Переход от девичества к состоянию замужней женщины чреват роковыми ошибками — быть может, какой-нибудь дурак уже увёл принцессу в рабство.

В пустыне такие встречи невозможны — здесь пилоты становятся узниками песков. Присутствие повстанцев делало Сахару ещё более враждебной. Экзюпери познал тягость пустыни с первого же рейса; когда его самолёт потерпел аварию возле небольшого форта в Западной Африке, старый сержант принял пилотов, как посланцев неба — он заплакал, услышав их голоса.

Продолжение после рекламы:

Но точно так же были потрясены непокорные арабы пустыни, посетив незнакомую им Францию. Если в Сахаре вдруг выпадает дождь, начинается великое переселение — целые племена отправляются за триста лье на поиски травы. А в Савойе драгоценная влага хлестала, словно из дырявой цистерны. И старые вожди говорили потом, что французский бог гораздо щедрее к французам, чем бог арабов к арабам. Многие варвары поколебались в своей вере и почти покорились чужакам, но среди них по-прежнему есть те, кто внезапно бунтует, чтобы вернуть былое величие, — падший воин, ставший пастухом, не может забыть, как билось его сердце у ночного костра. Экзюпери вспоминает разговор с одним из таких кочевников — этот человек защищал не свободу (в пустыне все свободны) и не богатства (в пустыне их нет), а свой потаённый мир. Самих же арабов приводил в восхищение французский капитан Боннафус, совершавший смелые набеги на кочевья. Его существование украшало пески, ибо нет большей радости, чем убийство такого великолепного врага. Когда Боннафус уехал во Францию, пустыня словно бы утратила один из своих полюсов. Но арабы продолжали верить, что он вернётся за утраченным ощущением доблести — если это случится, непокорные племена получат весть в первую же ночь. Тогда воины молча поведут верблюдов к колодцу, приготовят запас ячменя и проверят затворы, а затем выступят в поход, ведомые странным чувством ненависти-любви.

Брифли существует благодаря рекламе:

Чувство достоинства может обрести даже раб, если он не утратил память. Всем невольникам арабы давали имя Барк, но один из них помнил, что его звали Мохаммедом и он был погонщиком скота в Марракеше. В конце концов Экзюпери удалось выкупить его. Поначалу Барк не знал, что делать с обретённой свободой. Старого негра разбудила улыбка ребёнка — он ощутил своё значение на земле, истратив почти все деньги на подарки детям. Его провожатый решил, что он сошёл с ума от радости. А им просто владела потребность стать человеком среди людей.

Теперь уже не осталось непокорных племён. Пески утеряли свою тайну. Но никогда не забудется пережитое. Однажды Экзюпери удалось подступиться к самому сердцу пустыни — это случилось в 1935 г., когда его самолёт врезался в землю у границ Ливии. Вместе с механиком Прево он провёл три бесконечных дня среди песков. Сахара едва не убила их: они страдали от жажды и одиночества, их рассудок изнемогал под тяжестью миражей. Почти полумёртвый пилот говорил себе, что не жалеет ни о чем: ему досталась самая лучшая доля, ибо он покинул город с его счетоводами и вернулся к крестьянской правде. Не опасности влекли его — он любил и любит жизнь.

Лётчиков спас бедуин, который показался им всемогущим божеством. Но истину трудно понять, даже когда соприкасаешься с ней. В момент высшего отчаяния человек обретает душевный покой — наверное, его познали Боннафус и Гийоме. Проснуться от душевной спячки может любой — для этого нужны случай, благоприятная почва или властное веление религии. На мадридском фронте Экзюпери встретил сержанта, который был когда-то маленьким счетоводом в Барселоне — время позвало его, и он ушёл в армию, ощутив в этом своё призвание. В ненависти к войне есть своя правда, но не торопитесь осуждать тех, кто сражается, ибо истина человека — это то, что делает его человеком. В мире, ставшем пустыней, человек жаждет найти товарищей — тех, с кем связывает общая цель. Счастливым можно стать, только осознав свою хотя бы и скромную роль. В вагонах третьего класса Экзюпери довелось увидеть польских рабочих, выселяемых из Франции. Целый народ возвращался к своим горестям и нищете. Люди эти были похожи на уродливые комья глины — так спрессовала их жизнь. Но лицо спящего ребёнка было прекрасным: он был похож на сказочного принца, на младенца Моцарта, обречённого пройти вслед за родителями через тот же штамповочный пресс. Эти люди совсем не страдали: за них мучился Экзюпери, сознавая, что в каждом, возможно, был убит Моцарт. Только Дух обращает глину в человека.

Антуан де Сент-Экзюпери

Цитадель{1}

…Ибо слишком часто я видел жалость, которая заблуждается, но нас поставили над людьми. Мы не вправе тратить себя на то, чем можно пренебречь. Мы должны смотреть в глубь человеческого сердца. Я отказываю в сочувствии ранам, выставленным напоказ, — они трогают сердца женщин, — отказываю умирающим и мёртвым. И знаю почему.

Были времена в моей юности, когда я, видя гнойные язвы нищих, жалел их, нанимал им целителей, покупал притирания и мази. Караваны везли ко мне золотой бальзам с дальних островов.

Но потом я увидел, что нищие расковыривают свои болячки, смачивают их навозной жижей, — так садовник унавоживает землю, выпрашивая у неё багряный цветок, — и понял: смрад и зловоние — сокровище попрошаек. Нищие гордились друг перед другом своими язвами, бахвалились выручкой, и тот, кто получал больше других, возвышался в собственных глазах, чувствуя себя верховным жрецом при самой прекрасной из кумирен. Только из тщеславия приходили нищие к моему целителю, предвкушая, как поразится он обилию их зловонных язв. Защищая своё место под солнцем, они трясли изъязвлёнными обрубками, попечение о себе почитали почестями, примочки — поклонением. Но выздоровев, ощущали себя ненужными, не питая собой болезнь, — бесполезными, и во что бы то ни стало стремились вернуть себе свои язвы. И вновь сочась гноем, самодовольные и никчёмные, выстраивались они с плошками вдоль караванных дорог, обирая путников во имя своего зловонного бога.

Во времена моей юности я сочувствовал и умирающим. Мне казалось, осуждённый мною на смерть в пустыне угасает, изнемогая от безнадёжного одиночества. Я не знал ещё, что в смертный час нет одиноких. Не знал и о снисходительности умирающих. Хотя видел, как себялюбец или скупец, прежде громко бранившийся из-за каждого гроша, собирает в свой последний час домочадцев и с безразличием справедливости оделяет их, как детей побрякушками, нажитым добром. Видел, как трус, который при малейшей опасности истошно звал на помощь, получив смертельную рану, молчал, заботясь не о себе — о товарищах. Мы восхищаемся: «Какая самоотверженность!» Но я заметил в ней и затаённое пренебрежение. И догадался, почему иссыхающий от жажды отдал последний глоток соседу, а умирающий с голоду отказался от корки хлеба. Они успели отстраниться от телесного и с королевским безразличием отодвинули от себя кость, в которую жадно вгрызутся другие.

Я видел женщин, они жалели погибших на поле боя. Жалели, потому что мы слишком много врали. Ты же знаешь, как возвращаются с войны уцелевшие, сколько они занимают места, как громко похваляются подвигами, какой ужасной изображают смерть. Ещё бы! Они тоже могли погибнуть. Но вернулись и гибелью товарищей устрашают теперь всех вокруг. В юности и я любил окружать себя ореолом сабельных ударов, от которых погибли мои друзья. Я приходил с войны, потрясая безвыходным отчаянием тех, кого разлучили с жизнью. Но правду о себе смерть открывает только своим избранникам; рот их полон крови, они зажимают распоротый живот и знают: умереть не страшно. Собственное тело для них — инструмент, он пришёл в негодность, сломался, стал бесполезным, и, значит, настало время его отбросить. Испорченный, ни на что не годный инструмент. Когда телу хочется пить, умирающий видит: тело томится жаждой, и рад избавиться от тела. Еда, одежда, удовольствия не нужны тому, для кого и тело незначительная частица обширного имения, вроде осла на привязи во дворе. А потом наступает агония: прилив, отлив, — волны памяти бередят сознание, омывают пережитым, вздымаются, опадают, приносят и уносят камешки воспоминаний, звучащие раковины голосов. Дотянулись, раскачали сердце, и, словно нити водорослей, ожили сердечные привязанности. Но равноденствие уже приготовило последний отлив, пустеет сердце, и волна пережитого отходит к Господу.

Все, кто живы, — я знаю, — боятся умереть. Они заранее напуганы предстоящей встречей. Но поверьте, я ни разу не видел, чтобы умереть боялся умирающий. Так за что же мне жалеть его? О чём плакать у его изголовья?

Мне известно и преимущество мёртвых.

Легка была кончина юной пленницы. Мне было шестнадцать, и её смерть стала для меня откровением. Когда её принесли, она уже умирала, кашляла в платок и, как загнанная газель, прерывисто, часто дышала. Но не смерть занимала её, ей хотелось одного — улыбнуться. Улыбка веяла возле её губ, как ветерок над водой, мановение мечты, белоснежная лебедь. День ото дня улыбка становилась всё явственней, всё драгоценней, и, когда наконец обозначилась, лебедь улетела в небо, оставив след, полумесяц губ.

А мой отец? Смерть завершила его и уподобила изваянию из гранита. Убийца поседел. Его раздавило величие, которым исполнилась земная бренная оболочка, прободённая его кинжалом. Не жертва — царственный саркофаг каменел перед ним, и безмолвие, причиной которого сам он сам, поймало его в ловушку, обессилило и сковало. На заре в царской опочивальне слуги нашли убийцу: он стоял на коленях перед мёртвым царём.

Цареубийца переместил моего отца в вечность, оборвал дыхание, и на целых три дня затаили дыхание и мы. Даже после того, как мы похоронили его, плечи у нас не расправились и нам не захотелось говорить. Царя не было с нами, он нами не правил, но мы по-прежнему нуждались в нём и, опуская гроб на скрипучих верёвках в землю, знали, что заботливо укрываем накопленное, а не хороним покойника. Тяжесть его была тяжестью краеугольного камня храма. Мы не погребали, мы укрепляли землёй опору, которой он был и остался для нас. От отца я узнал, что такое смерть. Он рано заставил меня взглянуть ей в лицо, и сам перед ней не опускал глаз. Кровь орла текла в его жилах.

Случилось это в проклятый год, который назвали потом годом «солнечных пиршеств». Пируя, солнце раздвигало пустыню. На слепящем глаза раскалённом песке седела верблюжья трава, чернела колючка, белели скелеты, шуршали прозрачные шкурки ящериц. Солнце, к которому прежде тянулись слабые стебли цветов, губило свои творенья и, как ребёнок сломанными игрушками, любовалось раскиданными повсюду останками.

Дотянулось оно и до подземных вод, выпило редкие колодцы, высосало желтизну песков, и за мертвенный серебряный блеск мы прозвали эти пески «зеркалом». Ибо и зеркала бесплодны, а мелькающие в них отражения бестелесны и мимолётны. Ибо и зеркала иногда больно слепят глаза, будто солончаки.

Сбившись с тропы, караваны попадали в плен зеркала. Зеркало никогда не выпускало своей добычи, но откуда им было знать об этом? Вокруг ничего не менялось, только жизнь превращалась в призрак, в тень, отброшенную беспощадным солнцем. Караван тонул в белом мертвенном блеске, но верил, что движется; переселялся в вечность, но считал, что живёт. Погонщики погоняли верблюдов, но разве сладить им с бесконечностью? Они торопились к колодцу, которого нет, и радовались вечерней прохладе. Они не знали, что прохлада — только отсрочка, которая ничем не поможет. А они, простодушные дети, верно, жаловались, что долго ждать ночи… Нет, ночи реяли над ними, как быстрые взмахи ресниц. Они гортанно негодовали на мелкие трогательные несправедливости, не ведая, что последняя справедливость уже воздана им.

Тебе кажется, караван идёт? Вернись посмотреть на него через двадцать столетий!..

Отец посадил меня к себе в седло. Он хотел показать мне смерть. И я увидел, что осталось от тех, кого выпило зеркало: время рассеяло призраки, от них остался — песок.

— Здесь, — сказал мне отец, — был когда-то колодец.

Так глубок был этот колодец, что вмещал в себя только одну звезду. Но грязь закаменела в колодце, и звезда в нём погасла. Смерть звезды на пути каравана губит его вернее, чем вражеская засада.

К узкому жерлу, как к пуповине, тесно прильнули верблюды и люди, тщетно надеясь на животворную влагу земного чрева. Нашлись смельчаки и добрались до дна колодезной бездны, но что толку царапать заскорузлую корку? Бабочка на булавке блекнет, осыпав шелковистое золото пыльцы, выцвел и караван, пригвождённый к земле пустотою колодца: истлела упряжь, развалилась кладь, алмазы рассыпались речной галькой, булыжниками — золотые слитки, и всё это припорошил песок.

вернуться

{1}

В основу первого издания книги был положен текст, напечатанный машинисткой по диктофонным записям Сент-Экзюпери (985 машинописных страниц). В этом издании было много неточностей, кроме того, в нём не учитывались рукописи: ведь Сент-Экзюпери купил диктофон в США только в 1941 г. Вторая, более полная, версия книги вышла 20 апреля 1959 г. в издательстве «Клоб де Либрер де Франс». Именно этот текст был положен в основу двух изданий собрания сочинений Сент-Экзюпери в серии «Плеяда», последующих французских переизданий и перевода на русский язык.

Большая часть книги была наговорена на диктофон во время последнего пребывания Сент-Экзюпери в США, в Алжире и на Корсике (1941–1944).

Первоначальное название книги «Каид» явно перекликалось с «Так говорил Заратустра», в нём уже звучала индивидуалистическая тема «сверхчеловека». С самых первых страниц, написанных ещё в 1936 г., определяется место действия — пустыня и главный герой — берберский вождь. Новое название «Цитадель» раскрывает общегуманистическую и мистическую направленность книги. С одной стороны, «Крепость моя, я построю тебя в человеческом сердце» (буквально: «Цитадель, я построю…»). С другой стороны, сама идея цитадели восходит к средневековой мистике града Божьего, Божественной обители, Божественного дома.

На русском языке отрывки из «Цитадели» были опубликованы в переводе Л. Лунгиной в 1978 г. и М. Ваксмахера — 1986 г. Целиком книга вышла в 1994 г. в переводе М. Кожевниковой, которая затем переработала свой перевод для издания 2000 г. Именно эта версия перевода и представлена в настоящем издании.

«Цитадель» Антуан де Сент-Экзюпери

«Цитадель» — незаконченное произведение Сент-Экзюпери. По структуре представляет собой сборник философских притч, не объединенных ни общим сюжетом, ни общими героями. Условно, общей конвой романа можно считать пространство и время повествования, что-то вроде — наша эра, планета Земля. Хотя эра может быть и не наша и планета, в принципе, не важна.
Притчи рассказаны неким Правителем некоего Царства, расположенным в пустыне. В Царстве есть воины, идут завоевательные набеги на оазисы. Есть выход к морю, потому что есть кораблестроение. Есть горы, потому что люди постоянно на них взбираются. Растут кедры и апельсиновые деревья (самые частые аллегории романа). Форма правления авторитарная, скорее всего, монархия. Есть жандармы, социальное расслоение и прочие признаки государственности.
В этих обстоятельствах достаточно разрозненно и зачастую с повторами изложены многочисленные краеугольные вопросы философии. Человек и Царство — общее у Экзюпери давлеет над частным. К вопросу смысла жизни сведены почти все притчи — смысл в постоянном росте, восхождении, преодолении (кедру вырасти, человеку взобраться на гору). Оценка истины — «мы во власти очевидности, и тебе, например, очевидна необходимость подниматься вот на эту гору, но помни: твой сосед тоже во власти очевидности, когда старательно карабкается на свою». И многие другие.
С удовольствием после прочтения романа ознакомилась со статьей Цендровского «Философия Антуана де Сент-Экзюпери: опыт реконструкции», в ней основной анализ опирается именно на «Цитадель», как ключевой философский труд писателя.
О такой книге сложно сказать, понравилась она или нет. Тяжело читается, тяжело воспринимается и уже тем более тяжело осмысляется. Однако такие книги как «Цитадель», безусловно, должны быть в читательской копилке.

Действие происходит в 1920–1930-е гг. в Великобритании. В маленький шахтёрский городок Блэнелли приезжает молодой врач Эндрю Мэнсон — новый помощник врача, доктора Пейджа. Приехав, он узнает, что его патрон парализован и ему придётся нести двойную нагрузку. Жена Пейджа Блодуэа, неблагодарная и жадная особа, держится недружелюбно и постоянно пытается сэкономить на Мэнсоне.

В первый же свой визит к больному Мэнсон не может поставить точный диагноз, и помогает ему лишь встреча с Филиппом Денни, помощником другого врача. Тот, правда, держится вызывающе (в дальнейшем намекается, что в это забытое Богом место его заставили переехать неурядицы в семье), но подсказывает Мэнсону, что это тиф. Действительно, из-за проржавевшей канализационной трубы в городе начинается эпидемия тифа. Отчаявшись добиться от местных властей решения этой проблемы, Мэнсон с Денни взрывают её.

Продолжение после рекламы:

Однажды Мэнсон приходит в многодетную семью, где один из детей болен корью, и узнает, что младший ребёнок пошёл в школу. Желая отчитать учительницу за то, что та не соблюдает карантина, Мэнсон идёт в школу. Там он встречает мисс Кристин Бэрлоу. У неё непростая судьба: в пятнадцать лет она лишилась матери, а через пять лет из-за аварии в шахте погибли отец, управляющий Портским рудником, и брат, горный инженер. Постепенно девушка все больше начинает занимать мысли Мэнсона. Между тем репутация Мэнсона как врача в городе растёт: он излечивает от «помешательства» Имриса Хьюза; благодаря его усилиям выживает новорождённый ребёнок ранее бесплодной сорокатрехлетней женщины. Мэнсон полон благородных устремлений, и его больно ранят рассуждения однокашника Фредди Хемсона, с которым он встречается в Кардиффе на ежегодном съезде Британского союза медиков, — тот думает только о престиже и деньгах, а не о медицине и больных.

Руководство шахты, на жалованье у которой состоит доктор Пейдж, по заслугам оценивает Мэнсона, предлагая ему место врача, но из этических соображений он отказывается, чтобы не повредить доктору Пейджу. Вскоре после этого он получает чек на пять гиней от мужа сорокатрехлетней роженицы и кладёт деньги в банк. Директор банка, состоящий в близких отношениях с миссис Пейдж, доносит ей о вкладе Мэнсона, и женщина обвиняет молодого врача в том, что он украл эти деньги у доктора Пейджа. Мэнсон опровергает все обвинения, заставляя миссис Пейдж извиниться перед ним, но после этого инцидента он вынужден искать другую работу.

Брифли существует благодаря рекламе:

Через некоторое время он находит место врача в другом шахтёрском городке, Эберло, и делает Кристин предложение, чтобы начать там совместную жизнь. Но едва Мэнсон приступает к работе, как между ним и рабочими на шахте возникает конфликт: он отказывается выдавать им больничные листы без веских на то причин. Однако вскоре все налаживается, и они с Кристин даже попадают в высшее общество — становятся друзьями владельца всех предприятий в Эберло Ричарда Воона. На этот же период приходится знакомство Мэнсона с дантистом Коном Болендом, оптимистом и весельчаком, отцом пятерых детей. Заручившись поддержкой Боленда, Мэнсон пытается подбить врачей на то, чтобы отказаться платить главному врачу города Луэллину дань в размере пяти процентов от их доходов, но его затея проваливается.

Горя желанием усовершенствовать систему здравоохранения, Мэнсон начинает с себя. Он напряжённо учится, а затем успешно сдаёт экзамен на докторскую степень. Его интересует влияние угольной пыли на развитие лёгочных заболеваний у шахтёров; он увлечён своими научными изысканиями.

Вскоре выясняется, что Кристин ждёт ребёнка, но этому счастью не суждено сбыться: оступившись на сломанном мостике, она навсегда лишается возможности иметь детей. Мэнсон продолжает исследовательскую работу, но над головой его сгущаются тучи. Группа его недругов из числа рабочих выдвигает против него обвинение в жестоком обращении с животными, поскольку в своих опытах он использовал морских свинок. Его приглашают на собрание рабочего комитета, чтобы отстранить от должности, но он показывает им свидетельство о присуждении ему докторской степени и сам подаёт в отставку.

Продолжение после рекламы:

На этот же период приходится заочное знакомство с Ричардом Стилменом, американским специалистом по лёгочным болезням, который в письме высоко отзывается о диссертации Мэнсона. Далее в судьбе Мэнсона происходит новый поворот: комитет патологии труда в угольных и металлорудных копях приглашает его на должность врача.

Мэнсон с женой переезжает в Лондон. Однако работа в комитете очень скоро разочаровывает Мэнсона, так как не даёт ему заниматься реальным делом. Потрясённый тем, что при наличии действительно острых проблем один из чиновников серьёзно обсуждает с ним размеры бинтов, которые должны находиться в аптечке первой помощи на шахтах, Мэнсон подаёт в отставку.

Начинаются мучительные поиски практики в Лондоне. На те шестьсот фунтов, что удалось скопить чете Мэнсонов, они могут купить лишь захолустную практику в бедном районе. Однако Мэнсону везёт: ему удаётся излечить от аллергической сыпи одну из служащих дорогого магазина Марту Крэмб, и она делает ему рекламу. Благодаря ей Мэнсон попадает в высший свет, знакомится с богатыми, преуспевающими бизнесменами — через их жён. Одна из этих дам, Фрэнсис Лоренс, со временем становится любовницей Мэнсона.

Доктор переживает духовное перерождение: столкновение с богатством развращает его, и он пополняет ряды врачей-хапуг, делающих ради денег бессмысленные, а порой и вредные процедуры. Кристин обеспокоена тем, что муж слишком полюбил деньги, она умоляет его не продавать себя, но жажда успеха в высшем свете делает Мэнсона все более жадным до денег. Он входит в сообщество врачей, которые направляют друг другу больных для консультации или хирургического вмешательства, а потом делятся доходами. Вскоре Мэнсон уже может позволить себе кабинет в самом престижном районе, его доходы неуклонно растут.

Брифли существует благодаря рекламе:

Между тем разлад с Кристин нарастает, Мэнсона раздражает её молчаливый укор, увлечение Библией, и он с радостью соглашается, чтобы она уехала на лето к миссис Воон. Во время отсутствия Кристин он впервые изменяет ей с Фрэнсис Лоренс.

Но вскоре судьба Мэнсона делает очередной крутой поворот: он присутствует при операции по удалению кисты, которую делает входящий в их сообщество преуспевающих врачей хирург Айвори, и с ужасом для себя убеждается, что тот не умеет оперировать. Простая операция, которую легко может сделать любой студент, приводит к смерти пациента на операционном столе. У Мэнсона словно открываются глаза: он понимает, насколько низко пал, и рвёт с этой жизнью.

Тут выясняется, что старшая дочь Боленда больна чахоткой, и Мэнсон, разочаровавшись в методах, которые применяются в лондонской больнице Виктории, перевозит её в недавно открытый санаторий Стилмена, где девушку полностью излечивают методом пневмоторакса.

Вернувшись домой, он застаёт жену радостной и счастливой: она весело накрывает на стол. Вдруг она вспоминает, что забыла купить мужу его любимый сыр, и срочно бежит в лавку через дорогу. На обратном пути её сбивает автобус.

Мэнсон тяжело переживает гибель жены, которая вновь стала ему духовно близка. Он продаёт практику и вместе с Денни уезжает в тихое аббатство, где постепенно приходит в себя. Они с Денни и доктором Гоупом, товарищем Мэнсона по работе в комитете патологии труда, давно решили создать где-нибудь в провинции сообщество врачей, каждый из которых специализировался бы в определённой области медицины. Это может поставить медицинскую помощь на качественно новый уровень. Друзья уже выбрали город и присмотрели подходящий для их целей дом, как вдруг Мэнсон получает известие, что его обвиняют в добровольной и сознательной помощи человеку, «не зарегистрированному в качестве лица медицинской профессии». Имеется в виду его участие в операции над Мэри Боленд, которую проводил Ричард Стилмен, не имеющий диплома врача. Жалобу на Мэнсона инициировал ославленный им доктор Айвори. Мэнсон должен предстать перед судом Медицинского совета. Если его осудят, он навсегда лишится права заниматься врачебной практикой.

Реклама:

Адвокат не очень-то верит в успех дела. На суде он строит защиту на том, что Мэнсон нёс личную ответственность за жизнь дочери близкого друга, поэтому счёл нужным взять её лечение на себя. Да, говорит адвокат Гоппер, Мэнсон сделал ложный шаг, но в том не было ничего предумышленного и бесчестного. Адвокат призывает Мэнсона каяться во всем, но в своей пламенной речи Мэнсон обращается к истории, напоминая суду, что Луи Пастер тоже не имел медицинского образования, как не имели его и Эрлих, Хавкин и Мечников, внёсшие неоценимый вклад в развитие медицины. Мэнсон призывает медицинский суд покончить с предубеждённостью и смотреть не на диплом, а на реальный вклад человека в лечение больных. Суд оправдывает Мэнсона, указывая, что он действовал «с добрыми намерениями, искренне желая поступать в духе закона, требующего от врачей верности высоким идеалам их профессии». Перед отъездом к месту своей новой работы Мэнсон идёт на кладбище, словно желая получить от Кристин благословение в его новом благородном деле.

Антуан де Сент-Экзюпери. «Цитадель»

Антуан де Сент-Экзюпери

Наверное, большинство из тех, кто хоть раз прочёл «Маленького принца» Антуана де Сент-Экзюпери — неважно, в детстве или в зрелом возрасте — не могло до конца смириться с тем, что в финале повести главный герой, по всей вероятности, умирает. Вот почему когда впервые увидела свет «Цитадель» — труд всей жизни Экзюпери, яркое, мощное, ни на что не похожее и не вмещающееся ни в одни жанровые рамки произведение, — поклонники творчества писателя с восторгом разглядели в её главном герое, принце Пустыни — своего любимого Маленького принца. Только теперь — взрослого, мудрого, многое пережившего, но всё так же искренне ищущего ответы на главные вопросы бытия. И хотя сам Сент-Экзюпери ровным счётом ничего об этом тождестве не говорил, многие исследователи его творчества сходятся во мнении, что художественно и философски «Цитадель» действительно во многом наследует самому знаменитому произведению любимого во всём мире французского писателя.

На русском языке отрывки из «Цитадели» впервые появились в конце восьмидесятых, и уже тогда читателям стало понятно, с каким литературным феноменом они столкнулись. Позже в замечательном художественном переводе Марианны Кожевниковой «Цитадель» была издана целиком. Точнее, в том объёме, в котором она существовала в авторских рукописях, ибо сам Сент-Экзюпери свой монументальный труд завершить так и не успел. Но эта неоконченность, словно загадочное многоточие, пожалуй, только придала глубину и без того невероятно глубокому произведению.

Большая часть повествования ведётся от лица главного героя. Сын повелителя Пустыни размышляет о своей жизни, ищет своё место в ней, пытается осмыслить взаимосвязи человека с природой, человека с человеком и, наконец, человека с Богом…

Притчевый характер повествования делает книгу похожей на творения древних мудрецов. Здесь насыщено смыслом буквально каждое слово. Некоторые даже отмечают схожесть «Цитадели» с Библейской Книгой Екклесиаста по литературной форме. Необыкновенная поэтичность слога, созерцательность, но не отстранённость создают у читателя эффект соприкосновения с сакральным и таинственным.

«Цитадель» была составлена автором из разрозненных фрагментов дневников, записных книжек, записок на полях. Экзюпери погиб, так и не успев как следует обработать литературный материал для главной книги своей жизни, поэтому о целостности сюжета говорить не приходится. Зато читать её можно с любой страницы, и всё равно будет отчётливо слышен между строк постоянный призыв к Богу, поиск Бога и жажда единения с Ним. «Ты есть», — говорит Экзюпери устами своего героя.

«Протянув ладони, идём все мы к одному и тому же огню. И обретают наши ладони Тебя одного, Господи!» — пишет Сент-Экзюпери. А значит, убёждён он, люди имеют возможность стереть противоречия и примириться друг с другом, выстроив в своих сердцах надежную «Цитадель» веры и любви.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *