© Издательство «ДАРЪ», 2017

© ООО ТД «Белый город», 2017

Предисловие

Хоть убей следа не видно;

Сбились мы. Что делать нам!..

Пушкин

Эта книга написана для идущих, для тех, кто еще не «имеет», но хочет «иметь», хочет – глубоко и искренно. Эта книга написана для сомневающихся; – не ироническим, разъедающим и, в сущности говоря, уже отрицающим сомнением, но вопрошающим, творческим сомнением, идущим из глубины сердца. Таким сомнением в свое время сомневались Сократ, Блаженный Августин и Декарт, и сомнение их нашло себе творческое преображение и привело их к очевидности.

Наше время ни в чем так не нуждается, как в духовной очевидности. Ибо «сбились мы» и «следа» нам не видно. Но след, ведущий к духовному обновлению и возрождению, найти необходимо и возможно. И мы найдем его.

Каким способом?

Естественным, который вообще дан человеку: углублением в себя. Не в свою личную, чисто субъективную жизнь, не в свои колеблющиеся, беспредметные «настроения», не в праздную, гложущую и разлагающую рефлексию. Но в свое сверхличное, предметно-насыщенное, духовное достояние. Пусть оно будет невелико, пусть оно будет подобно искре. Но в искре есть уже сила искренности, ибо искра есть пылинка вечного, божественного пламени…

Нельзя сомневаться «во всем», даже в самом сомнении своем. Это уже смерть и тление. Сомнение, если оно есть, – испытывается остро, оно подлинно, оно несомненно, оно есть воля к истине, рожденная любовью и жаждою уверенности. Кто так сомневается в Боге и в правде, тот уже любит Бога и правду; и любовью он их найдет, ибо их вообще можно найти только любовью. Такое сомнение – духовно, оно уже есть живой дух, и человеку, который так сомневается, духовный опыт уже открыт и доступен.

Итак, эта книга написана для сомневающихся, для тех, в ком живет такое сомнение. Она пытается указать им путь. Не пройти этот путь за них или с ними, а лишь указать. Идти человек может только сам, в своем внутреннем духовном опыте, который неизбежно приведет его к внешним поступкам; ибо настоящий и зрелый духовный опыт всегда выражается и заканчивается в целостных и творческих делах. Ни жить, ни творить «за других» нельзя. Жить и творить должен каждый сам. И это удастся ему тем больше и тем лучше, чем глубже он укоренится в своем собственном, выстраданном и вымоленном духовном опыте…

Эта книга пытается указать только путь. Она скромна по своим задачам. Она ни по одному вопросу не высказывает всего, что хотелось бы высказать; и каждая глава ее таит в себе целое исследование, иногда даже не одно; опытный и зоркий глаз увидит это сразу. Здесь изложено только то необходимое, путеводное, без него нельзя начинать, что прежде всего надо довести в себе до очевидности, до полной и окончательной, непоколебимой и не угасающей уверенности – только те основы духовности, без которых нельзя начинать самую борьбу за родину. Это первые, фундаментальные вопросы, вопросы бытия. Мало прочесть «о них», прочтя, надо решить их для себя. Они выдвинуты здесь в противовес и в отпор мировому соблазну нашего времени. Но решив их с силою очевидности, нельзя надеяться на свои силы при встрече с этим соблазном.

Этот соблазн дан нам нашей эпохой. Но «человек не должен жаловаться на свое время: из этого ничего не выйдет; время плохое, ну что же, на то человек живет, чтобы сделать его лучше»…

«Начинай же! Только этим ты сделаешь невозможное возможным» (Карлейль).

Современный мир переживает глубокий кризис— религиозный, духовный и национальный. Из него необходимо найти выход. Этот выход надо каждому из нас найти прежде всего в самом себе, творчески создать его, убедиться и удостовериться в его верности. И только потом можно будет указать его другим. Надо самому начать быть по-новому. Обновленные люди, одолевающие соблазн, найдут друг друга. Найдя, они заткут новую ткань духовного бытия. Это единственный путь. Иного нет.

Задача моей книги – указать на этот путь и утвердить его верность.

Автор

Глава первая О вере

Прежде всего снимай с очей ума твоего покровы, содержащие его в ослеплении.

Феофан Затворник

1 Мы все верим

Есть у нас довольно распространенное воззрение, будто люди могут прожить жизнь без всякой веры и будто «образование», а в особенности «научное образование», – несовместимо с верою. Образованный человек, думают люди, не может верить: он слишком много «знает» и «самое существенное» он уже «понял»; так, например, он знает, что все совершается по законам природы и что эти законы природы рано или поздно будут изучены, во что же ему еще «верить»? Сущность культуры и прогресса сводится к следующему: идет просвещение, а вера уступает и исчезает. Согласно этому, верить могут лишь те, кого еще не коснулось просвещение; но вот придет время – они будут просвещены и перестанут верить, ибо на самом деле всякая вера есть не что иное, как суеверие. Итак: будущее принадлежит просвещенному безверию и безбожию.

Тот, кто хочет зорко и верно видеть происходящее и, особенно, понять и одолеть переживаемый нами духовный кризис, – должен прежде всего вдумчиво отнестись к этому воззрению и критически разобраться в нем; ибо он укрывает в себе не одно роковое недоразумение или заблуждение.

Бесспорно, есть немало людей, которые не верят в Бога. Но это совсем не значит, что они ни во что не верят и что поэтому их можно причислить к людям, живущим без всякой веры. Ведь возможно, что они верят не в Бога, а во что-то другое… Во что же? В нечто такое, что они принимают за главное и существенное в жизни, что действительно для них и есть самое важное, чем они дорожат и чему они служат, что составляет предмет их желаний и стремлений. Такое отношение и есть отношение веры; и кто имеет такой предмет, тот верит в него.

Этим мы вскрыли первое недоразумение, первый предрассудок: люди обычно думают, что «верить» это то же самое, что «признавать истину». На самом деле это не так: вера есть нечто гораздо большее, более творческое и более жизненное. Мы все считаем «истиною» – таблицу умножения, геометрические теоремы, химические формулы, географические данные, установленные исторические факты, законы логики; мы совершенно уверены в том, что они верны, что мы спокойно можем пользоваться этими истинами и применять их в жизни. Мы это и делаем, и притом уверенно и успешно: высчитываем, путешествуем, строим, наблюдаем природу, спорим, доказываем, составляем и принимаем лекарства и т. д. И что же? Все выходит, удается, подтверждается. То, что мы признали в теории за истину, оказывается и на практике правильным и верным. И мы все это знаем, и согласно этому мы в жизни и действуем. Но о вере здесь нет еще и речи…

«Верить» – это гораздо больше, чем «признавать за истину». И так обстоит и в теории, и на практике. Есть холодные истины, к которым мы и относимся холодно; мы устанавливаем их и пользуемся ими равнодушно или, самое большее, с некоторым «уважительным» «интересом». Мы узнаем о них и признаем их, не воспринимая их глубиною нашей души; мы подтверждаем их и соглашаемся «опираться» на них теоретически и практически, отнюдь не отзываясь на них сердцем. Они дают нам известную уверенность, но только во второстепенных делах, не в главных и важнейших вопросах нашей жизни. Они светят нам наподобие уличных фонарей, без которых нам было бы и неудобно, и неуютно, но душу нашу они не согревают и не воспламеняют. Тысячу раз мы пройдем мимо них, или примем их во внимание, или даже воспользуемся ими без того, чтобы могучие и творческие источники нашей души пришли в движение; напротив – там все остается безразличным, молчаливым и неотзывчивым. Кто из нас начнет «верить» – в классификацию химических элементов, открытую Менделеевым, в таблицу логарифмов, в хронологический обзор событий XIX века, в горную карту Европы или Азии? И даже тот из нас, кто усомнится в этих «законах» или «истинах» и начнет критиковать их или опровергать – поколеблется не в вере, а только в познавательной уверенности.

О вере позволительно говорить только там, где истина воспринимается глубиной нашей души, где на нее отзываются могучие и творческие источники нашего духа, где говорит сердце, а на его голос отзывается и остальное существо человека, где снимается печать именно с этого водного ключа нашей души, так что воды его приходят в движение и текут в жизнь.

Человек верит в то, что он воспринимает и ощущает как самое главное в своей жизни. Скажи мне, что для тебя самое важное в жизни, и я скажу, во что ты веришь. Душа твоя прилепляется к тому, во что ты веришь, как бы живет и дышит им; ты желаешь предмета своей веры, ты ищешь его; он становится источником твоей радости и остается им даже тогда, когда тебе его не хватает. Здесь пребывают твои чувства и твое воображение. Словом, здесь реальный центр твоей жизни: тут твоя любовь, твое служение, тут ты идешь на жертвы. Здесь твое сокровище; а где сокровище твое, там и сердце твое; – там и вера твоя.

И вот, сколько бы мы ни искали, мы не найдем такого человека, который ни во что не верил бы. Чем глубже заглянем мы в человеческую душу, тем скорее мы убедимся, что человек без веры вообще не может жить; ибо вера есть не что иное, как главное и ведущее тяготение человека, определяющее его жизнь, его воззрения, его стремления и поступки.

Правда, не всегда легко установить, к чему прилепляется и тянется тот или другой человек… Иными словами: где бодрствует его душа? где она загорается? что для нее выше всего? в чем сокровище его жизни? где он способен жертвовать? Может быть и так, что он и сам этого не знает; или еще так, что, по-видимому, он в течение всей своей жизни «ни во что не верит»: явно относится ко всему безразлично, оставался тепло-прохладным; он как бы прозябал всю свою жизнь, не имея никакого реального центра, ни от чего не зажигался; нигде душа его не вела интенсивной жизни, не было у него сокровища, ничему он не служил и не жертвовал. Однако жизненные наблюдения заставляют нас установить, что такие люди, такие безразличные, «проблематические» натуры, являются обычно людьми с дремлющею верою. Пока над водами жизни царит безветрие, кажется, что их душа пребывает в тихой дремоте: мертвенно повисли паруса, малые волны повседневной жизни катятся мимо них без цели и смысла, ни воли, ни свершений, ни судьбы. Но жизненная буря может изменить всю эту картину. Потрясенная, возмущенная, может быть, раненая, душа пробуждается ото сна, собирается с силами, отличает главное от не главного, приемлет важнейшее и священное, совершает свой выбор, решение следует за решением, поступок за поступком – и жизненный корабль, руководимый верою, плывет на всех парусах. И если присмотреться к человеку в такой жизненный час, то всегда обнаружится, что процесс внутреннего отбора и оформления совершался уже давно – но в глубине, сокрытой от глаз, и как бы в некоторой медлительности. Где-то там, в таинственной тишине, уже возникала «твердь среди воды» и «свет» уже отделялся от «тьмы»… Но вот настал час страдания и воззвал голос великой беды; и что же? – все сложилось и созрело в кратчайшее время так, как если бы оно только и ожидало этого часа и этого голоса. Можно было бы сказать: знамя уже развевалось – но мрак царил, и его не было видно; и исповедание уже сложилось – но пребывало в безмолвии; и выбор был уже совершен, и путь был предначертан – и оставалось только пойти поэтому пути…

Жить на свете – значит выбирать и стремиться; кто выбирает и стремится, тот служит некоторой ценности, в которую он верит. Все люди верят: и образованные и необразованные, и умные и глупые, и сильные и слабые. Одни сознают, что они верят, другие верят, не сознавая этого. Одни знают и то, что они верят, и то, во что они верят, а может быть, и то, на каком основании они верят. Другие верят просто, не зная этого за собою и, может быть, ни разу в жизни не подумав, во что же это они, собственно говоря, верят и есть ли у них какие-нибудь основания для этой веры. Но вера всегда остается первичной силой человеческой жизни – совершенно независимо от того, понимают люди это или нет. Человеку дана возможность дорожить своей верой, беречь ее, укреплять, очищать и углублять, как бы строить ее и воздвигать на ее основе свое миросозерцание и свой характер, формировать ее содержание в виде догмата и символа веры, создавать на этом фундаменте церковь и богослужение, превращать ее во всеохватывающую целокупность жизни и смерти. Однако человек имеет и другую возможность: пренебрегать своею верою, оставлять ее на произвол случайностей, пронизывать ее предрассудками и суевериями, превращать ее в слепой и разрушительный фанатизм или же отводить ей один уголок своей души, и притом самый трусливый и лицемерный. Человек может заблуждаться в своей вере и идти по ложным путям; он может разочаровываться в своей прежней вере и отходить от нее; хуже того, он может изменять своей вере по расчету и «продавать» ее. Но в одном человеку отказано, одного он не может: именно – жить без веры.

Осинцева Я.А., воспитатель МБУ Центр «Аистёнок»

на методическом семинаре «Подготовка воспитанников

к проживанию в замещающей семье»

апрель 2018г.

Вечна педагогическая истина: сколь значимы семейные отношения в воспитании. Чтобы семья стала педагогически эффективным фактором воспитания, детям необходимо видеть и чувствовать взаимную родительскую любовь и уважение. Отсутствие нормальных взаимоотношений между родителями дети чутко и безошибочно подмечают. В этом случае им приходится постоянно становиться то на одну, то на другую сторону. А это не может не травмировать их психику, их характер. Ссоры родителей, их равнодушие к детям неизбежно вызывают в них чувство одиночества.

Одинокий в своих чувствах и думах ребенок, одинокий среди самых близких ему людей, среди своих родителей – что может быть трагичнее для маленького ребенка! Ребенок вне общения с одним из родителей, а иногда с обоими, — это противоестественное состояние его бытия.

Нельзя ожидать положительных результатов в воспитании детей при семейных неурядицах. Это знают все родители. Но знать истину – это еще не значит следовать истине. Чтобы следовать по пути истины, нужны глубокие и устойчивые педагогические убеждения, твердое стремление к их практической реализации. А это требует от родителей чувства долга и ответственности перед детьми и обществом за судьбы детей, определенной педагогической культуры. Но и этого недостаточно. Ведь воспитание детей – это чрезвычайно трудное дело, требующее знаний, мастерства, характера, времени, сил и энергии.

Первые впечатления ребенок получает в семье. Они постоянны, обыденны, семья действует незаметно, «укрепляет или отравляет дух человеческий, как воздух, которым мы дышим». В семье происходит социальное развитие ребенка, семейные впечатления служат нередко единственным источником чувств и мыслей в том возрасте, когда ребенок наиболее восприимчив, впечатления остаются на всю жизнь. Именно в семье под воздействием родителей, их поведения, их отношений ребенок учится любить одно и ненавидеть другое, быть безразличным к третьему, привыкает к труду или праздности, усваивает первые уроки нравственности, понятия о добре и зле, наконец, формируются навыки и привычки того или иного поведения. Именно в семье закладываются основы последующего формирования интересов, симпатий, отношений; усиленно развивается интеллектуальная и эмоциональная сфера личности, ее способности и характер.

Уяснение важности семейного, особенно первоначального воспитания в формировании личности еще не обеспечивает его педагогической эффективности. Необходима педагогическая культура родителей. Важнейшее ее требование – не допускать произвола и чрезмерной опеки при воспитании детей, проявлять уважительное отношение к ним, не забывая об их человеческом достоинстве.

Педагогическая культура включает в себя культуру общения, вне которого невозможно нравственное становление личности. Необходимо разумно организовать быт семьи, жизнь и деятельность детей, привлечь их как равноправных членов семьи к активному участию в повседневной жизни. Это наиболее верный способ установления нравственных связей. Пусть дети знают, что все, что их окружает, что они имеют, — все создается трудом родителей, взрослых, что и они, дети, по мере сил своих и возможностей участники создания материальных ценностей. Только при этом условии малыш будет бережно относиться к игрушкам, книгам, личным вещам, к хлебу, к окружающей нас природе.

Положительный пример родителей и старших – важнейшее средство нравственного воспитания детей. Прописная педагогическая истина. «Воспитывать, — писал психолог Острогорский, — не значит говорить детям хорошие слова, наставлять и назидать их, а, прежде всего, самому жить по-человечески. Кто хочет исполнять свой долг относительно детей, оставить в них по себе добрую память, которая служила бы потомству заветом как жить, тот должен начать воспитание с самого себя».

По лицу ребенка можно определить, когда родители сердятся или конфликтуют. Маленький ребенок не понимает, почему родители ругаются. Но обстановка напряжения, недовольства и ссоры передается маленьким детям, вызывая у них беспокойство.

Если цвет глаз, волос, форма носа передается по наследству, то «выражение лица – это то, что воспитывается в семье», считает МасаруИбука. Какое оно: радостное, угрюмое, напряженное, нервное, спокойное – результат взаимоотношений между родителями и детьми. Доктор ШиничиСузуки порекомендовал родителям и воспитателям, приходя домой, всматриваться в лица своих детей. Вы увидите и прочтете в них всю историю своих супружеских взаимоотношений. И с этой точки зрения самое лучшее развитие получает ребенок, в доме которого благоприятная психологическая атмосфера.

Все, что есть в ребенке, — и хорошее, и плохое – это от родителей, от взаимоотношений с ними.

Хотя значительная часть родителей с этим не согласится, потому что многие считают, что хорошее – это от них, а плохое пришло откуда-то с улицы, из детского сада, школы, от другого родителя, бабушки, дедушки и т.д.

Если в семье присутствует постоянная нервозность из-за того, что мать эксцентричная, очень впечатлительна и раздражительна, можно сказать, что эта нервозность заражает детей. А если у матери мрачный и неразговорчивый характер, то, скорее всего, ребенок тоже будет мрачным.

Любая раздражительность имеет свое происхождение, и задача родителей не подавлять ее, а устранять причину. Если родители будут ругать ребенка только за то, что он раздражается и гневается, игнорируя причину этих переживаний, то ясно, что ребенок будет нервничать еще больше. Необходимо понять, что происходит, а для этого обязательно нужно объясниться с ним, и уже затем что-то показывать и рассказывать.

Родители никогда не должны забывать о том, что у их детей есть свои права. Основное их законное право – быть детьми. Отсюда обязанность родителей: не лишать детей самого дорогого для них – детства. В этой простой формуле заключена вся трудность ее практической реализации. Взрослые дети – аттестация нашей родительской деятельности, воплотившей в себя нашу разумную любовь к ним и наш педагогический профессионализм, наше семейное счастье.

Библиографический список:

Педагогическая система Ильина – преподавание литературы как предмета, формирующего человека. Учитель литературы 84-й СШ г. Санкт-Петербурга Е.Н. Ильин создал оригинальную концепцию преподавания литературы как искусства и нравственно – этического курса, помогающего каждому уч-ся состояться Человеком. Он своим опытом доказал возможность и целесообразность построения учебного процесса на принципе обучающего воспитания. Е. Н. Ильин – педагог новатор, придававший особое значение педагогике общения.

Вот главные особенности организации и проведения учебного процесса в опыте Евгения Николаевича Ильина

1. Ведущей и определяющей особенностью является то, что обучение литературе Евгений Николаевич Ильин сознательно, планомерно и целенаправленно подчиняет формированию нравственных устоев школьников, воспитанию у них этических и эстетических взглядов и убеждений, гражданских чувств человека-патриота.

2. Основным средством, с помощью к-рого Евгений Николаевич Ильин осуществляет принцип обучающего воспитания, является постановка вопросов-проблем. Каждое художественное произведение, изучение которого входит в программу школьного курса литературы, содержит множество нравственных проблем, к-рые так или иначе в нем ставятся. Евгений Ильин, анализируя при подготовке к урокам эти книги, произведения, выявляет в них проблемы-вопросы, классифицирует их по степени интереса для уч-ся, значимости в современных условиях, по остроте постановки, необычности разрешения. Все эти вопросы-проблемы он записывает на отдельные карточки и постоянно их пополняет. Подбор вопроса-проблемы, постановка которого служит ядром урока, производится Е.Н. Ильиным так, чтобы:

а) этот вопрос являлся для современных уч-ся жгучим, злободневным, личностно значимым;

б) он был, по возможности, обращен не вообще к уч – ся, а именно к уч-ся данного класса, а еще лучше – к конкретному ученику (ученице) класса;

в) ответ на него, разрешение проблемы, содержащейся в этом вопросе, требовало тщательного изучения самого произведения, учебника и дополнительной литературы, ознакомления с историей изучаемого произведения, биографией его автора.

3. Для того чтобы вопросы-проблемы, их обсуждение и разрешение служило действенным средством нравственного воспитания, Е.Н. Ильин тщательно, систематически и глубоко изучает своих уч-ся, изучает всюду: на уроке, на экскурсии, в театре… изучает каждого и класс в целом. «Класс – это 30-40 лиц: разных, непохожих, и вместе о тем – одно лицо, разглядеть к-рое еще сложнее, чем лица. Знать своих учеников и знать то, что они знают и могут знать каждый в отдельности и все вместе, – значит быть учителем», – считает Евгений Николаевич Ильин.

Такое тщательное, вдумчивое научение своих учеников позволяет Е.Н. Ильину увидеть, что необходимо каждому из них для нравственного развития и совершенствования. И, ставя перед учеником – через класс – проблему-воп – рос, он добивается возникновения у него (но не только у него, а у всего класса как коллектива) явления катарсиса – эмоционального потрясения и внутреннего очищения, перерождения.

4. Ответ на поставленный вопрос-проблему, ее разрешение организуется (Е.Н. Ильиным в форме коллективного поиска, коллективного раскрепощенного обсуждения, дискуссии, когда каждый ученик может высказать свое мнение, может задать любой вопрос. Этому помогает своеобразная постановка вопроса: «Мой вопрос – особый. К себе самому. А решаю – с ребятами. Этим их поднимаю до себя, сам расту до них…

Что может быть яснее вопроса, заданного самому себе, и значительнее, когда он волнует всех» (Е.Н. Ильин, 1982). Е.Н. Ильин добивается того, чтобы поставленный жгучий вопрос не только воспитывал учеников как читателей, не только обеспечивал их познавательную активность на уроке, повышая тем самым его образовательную и воспитательную отдачу, но чтобы и обсуждение этого вопроса было для уч-ся незабываемым событием, т.к. знания, добытые в напряженном коллективном поиске, не останутся мертвым грузом, не будут мгновенно забыты, они обретут личностно значимый смысл, подлинную высоту, с к-рой откроются новые горизонты в литературе, в своей душе.

Даже экзамен Е.Н. Ильин рассматривает как такой урок, на к-ром «можно и додумать, и доспорить, и даже кое в чем со всей ответственностью не согласиться», ибо «…экзамен – это своеобразный нравственный отчет о том, что узнали, над чем думали, с чем согласились и что оспаривали».

5. Е.Н. Ильин широко использует в организации и проведении учебного процесса принцип ролевого участия школьников. Его уч-ся проверяют друг у друга тетради, сочинения, даже зачастую выставляют сами себе оценки, охотно выполняют роли консультантов, лаборантов, рецензентов. За каждым учеником младших классов закрепляется его опекун-старшеклассник, проверяющий его тетради, сочинения, помогающий ему. Е.Н. Ильин считает, что многие функции учителя можно и нужно передавать уч-ся, конечно, при постоянном контроле и помощи учителя. Для этого он разработал систему советов, как писать сочинения (эти советы постоянно висят в кабинете литературы), разработал особую таблицу проверочных знаков для рецензирования сочинений, к-рыми пользуются учащиеся-проверяющие. Во всей этой работе Е.Н. Ильин исходит из важнейшего положения: «Ведь ребята – не только цель и смысл нашей работы, но и наша главная опора».

Вся работа уч-ся строится на доверии учителя, ибо, как считает Е.Н. Ильин, «чувство ответственности и требовательности к себе рождается у школьников только доверием учителя». То новое, что внес Е.Н. Ильин в дидактику, видно будет лучше и нагляднее, если его методику сравнить с привычной методикой изучения литературы в традиционной школе.

Система подачи нового материала по литературе по традиционной схеме выглядит так: 1) излагается биография писателя, поэта; 2) изучается и анализируется его творчество по крупным разделам, напр., лирика, гражданская поэзия, сказки, исторические повести А.С. Пушкина или др. писателей, поэтов; 3) общие идеи иллюстрируются отрывками из произведений писателя, цитатами из стихов поэтов; 4) делаются выводы о художественных особенностях произведений, о вкладе писателя в историю литературы. Есть, конечно, и варианты. При этой системе учитель «дает» (транслирует) материал, а ученик его «берет», если есть желание «брать».

Очень часто у ученика не возникает интереса к чтению произведения. Не все ученики читают программную литературу. У Е.Н. Ильина читают все! Негативная сторона традиционного изучения литературы: на первом месте стоит познавательная задача, уж потом – воспитательная. В П.с. Е.Н. Ильина есть ряд находок в построении изучения темы, подаваемых «наоборот», в отличие от традиционного. Педагог-новатор главную цель преподавания литературы видит в ее воспитательной функции, а уже потом – в познавательной.

Отказавшись от пассивных методов обучения («Запоминай так, как сказано в учебнике!»), он разнообразными приемами побуждает уч-ся к активному поиску «своей истины», собственных взглядов и оценок обсуждаемых проблем. Постоянно используются приемы, рассчитанные на эмоциональное воздействие литературных и поэтических произведений на ученика. «В какой мере работа ума становится трудом души – вот критерий урока литературы», – подчеркивает педагог-новатор.

Е.Н. Ильин деталь считает жемчужиной текста. Особое внимание уделяется репликам, вопросам уч-ся на уроке. В них выражается поиск, спор, сомнение, возражение, стремление иметь свою точку зрения. Развивается любознательность, ученик тянется к литературе. И учитель не только учит, но и сам учится у школьников.

Е.Н. Ильин придает важное значение педагогической технике. Артистизм учителя он считает наивысшим учебным средством. Урок литературы – это искусство, и учитель – художник своего урока: он и сценарист, и режиссер, и исполнитель, и взыскательный критик, и литературовед. Если этого нет, утверждает Е.Н. Ильин, то учитель имеет дело с пресловутой «галереей образов», «фигур, персонажей, куда неожиданно попадает и словесник – академист как один из «типичных представителей» неживой, незримой литературы» (Ильин Е.Н. Шаги навстречу, 1986).