22 марта 2020 года в Глазуновском благочинии состоялась исповедь служащих в благочинии духовенства.

Исповедь прошла в храме Рождества Пресвятой Богородицы поселка Глазуновка, на которой присутствовали благочинный протоиерей Леонид Мельник, настоятель храма Рождества Пресвятой Богородицы п. Глазуновка, протоиерей Петр Эрфанюк, настоятель храма пророка Илии с. Богородское, протоиерей Иоанн Кусик, настоятель храма Иоанна Богослова с. Ловчиково, диакон Александр Кордыш, протодиакон Михаил Михайлов.
Подобная практика для священнослужителей является давней традицией Русской Православной Церкви. Во время Великого поста духовенство всех благочиний епархии приступает к Таинству Покаяния для того, чтобы достойно продолжать нести свое послушание и с чистым сердцем встретить Светлое Христово Воскресение. Общая исповедь дает священникам приходов возможность очистить свою душу, а также поделиться своими проблемами и переживаниями с духовным наставником, чтобы получить от него мудрый совет. Молитвы перед Таинством Исповеди прочел благочинный митрофорный протоиерей Леонид Мельник.

Затем отец Леонид обратился к собравшимся священнослужителям с братским словом и призвал искренне раскаяться в прегрешениях, тем самым духовно очиститься и приблизиться к Господу.

По окончании Таинства все приняли участие в братской трапезе, за которой обсуждались вопросы приходской жизни храмов благочиния.

истории 06:00, 16 марта 2020

Шесть лет назад, накануне референдума о вхождении Крыма в состав России, у ворот украинских военных частей появлялись странные и довольно разнородные группы людей: кроме «зеленых человечков» без опознавательных знаков и казаков, украинских военных уговаривали сдаться новым властям священники Русской православной церкви (РПЦ). У них это получилось — и практически все украинские военные на полуострове восприняли проповеди о прекращении кровопролития и сложили оружие. Корреспондент отдела расследований «Медузы» Лилия Яппарова узнала подробности этой спецоперации, которая проводилась при участии российского Министерства обороны.

Батюшка, казаки, Евангелие

Рано утром 27 февраля на территории Крыма появились вооруженные группы российских военных — всего за несколько дней эти люди, так и не представившись и не надев знаков различия, заблокировали внутри воинских частей полуострова почти 20 тысяч украинских военных. Вскоре у ворот гарнизонов начали появляться неизвестные, которые называли себя «переговорщиками». В каждую часть они передали ультиматум: отказавшимся перейти «на сторону крымской власти» остается только сложить оружие — или будет штурм.

Год спустя, когда на новоселье одного из ветеранов спецподразделения «Вымпел» ФСБ участники крымских событий начнут за столом вспоминать о спецоперации, они вспомнят и о переговорщиках — в стихотворной форме.

«И распахивается дверь гарнизонная,

Входит в нее батюшка с крестом да кадилом,

Реклама

А за батюшкой стоят казачки нарядные… —

то есть прямо вот таким текстом! На мотив «Песни о купце Калашникове» Лермонтова, знаешь?» — говорит участник того застолья, на ходу вспоминая зачин поэмы о переговорщиках. Целиком она не сохранилась — ее запретили записывать. «Мне так понравились эти стихи! Я говорю: «Можно я запишу?» Мне в ответ: «Ты ку-ку, что ли?» Так что поржали и забыли», — сокрушается собеседник.

Корреспондент «Медузы» попросил вспомнить еще хотя бы несколько строчек — и продолжение стихотворения о том, как к оказавшимся в оцеплении украинским военным на переговоры пришли российский священник с казаками, оказалось не таким лирическим.

«Кто не откажется, тому рубль целковый,

А кто откажется, тому кадилом и нагайкою! —

кадилом по лбу, видимо», — смеется собеседник. И удивляется, узнав, что это были не просто стихи — как выяснила «Медуза», священники Русской православной церкви (РПЦ) действительно участвовали в спецоперации в Крыму — по приглашению Министерства обороны РФ.

Вести переговоры с украинскими воинскими частями могли и священники, и представители казачества или крымского ополчения, но курировали все процессы именно представители российского военного ведомства, соглашаются все собеседники «Медузы», в том числе осведомленный о событиях 2014 года украинский силовик. К началу крымских событий Россия имела на полуострове готовый плацдарм — военные объекты Черноморского флота, арендованные у Украины по соглашению 2010 года. Под предлогом «усиления охраны» этих объектов в Крым направлялись спецподразделения ГРУ, силы морской пехоты и десантников, позже разоружившие украинские воинские части.

Именно на базе Черноморского флота был организован координационный центр по работе с украинскими воинскими частями, утверждает военный эксперт Владислав Шурыгин. «Части были разбросаны по всему Крыму — центр по работе с ними был при штабе ВМФ», — говорит Шурыгин. Как писали СМИ, некоторые переговорщики действительно представлялись офицерами Черноморского флота России. Об их работе по разоружению украинских военных рассказал «Медузе» и пророссийский активист Михаил Онуфриенко — участник событий в Крыму, лично знакомый с двумя представителями Минобороны, занятыми в переговорном процессе.

Кто вел переговоры в Крыму

«Позвонили и сказали: у нас ситуация в Крыму, ты нужен, приезжай», — рассказывает «Медузе» ветеран спецназа ГРУ, принимавший участие в переговорах с украинскими военными. В марте к налаживанию диалога подключили священников РПЦ, вспоминает собеседник — только из одного Западного военного округа военные «выписали двух батюшек». «Было принято решение вызвать из Питера отца Димитрия — и мы с ним начали объезжать пока что еще украинские воинские части», — продолжает собеседник.

По воинским частям отец Димитрий ходил в окружении казаков — прямо как в поэме. Казаков вызвали из Красноярска специально ради этой операции. Такая пестрая группа вызывала у украинских военных гораздо меньше отторжения, чем просто россияне в камуфляже, вспоминает в беседе с «Медузой» ветеран спецназа. «Ворота частей открывались из-за священника, — говорит собеседник. — Иначе нас бы выкинули просто из части. А казаки обеспечивали кипеж: если уж появляется куча каких-то непонятных российских граждан, то уже нужно что-то делать» (об участии казаков в переговорах с украинскими военными неоднократно писали СМИ).

Задачей максимум, утверждает организатор группы, было добиться мирного разоружения частей. «Мы просто заламывались в часть, на грани фола — те такие: «Стрелять будем!» Мы им: «Ну давай, стреляй». И вот представь: батюшка, казаки, Евангелие. «Жить хотите? Давайте договариваться», — описывает переговорный процесс собеседник. — Они же сами боялись, им тоже было страшно. Говоришь им: «Мужики, оно нам надо — убивать друг друга?» Они нам: «Вообще не хотелось бы»».

Переговоры велись с позиции силы: крымские воинские части к тому моменту уже были взяты в окружение российскими спецподразделениями и пророссийскими военизированными группами. Готовность украинских военных разговаривать со священником организатор группы объясняет тяжелым психологическим состоянием солдат, не получавших четких приказов из Киева. «Мы застали их в состоянии запредельного, адского стресса. Они все были абсолютно «разобранные» — все, кого я там видел. Кто-то звонил в Киев — из Киева ответа не было», — говорит собеседник. Помогало и то, что с казаками и отцом Димитрием ходили «два автоматчика», признает он — как удалось выяснить «Медузе», вооружены были и другие переговорщики.

Вот, например, как была устроена осада базы морской пехоты под Феодосией. «По периметру базы были выставлены пикеты из казаков, которые никого не подпускали к ограде, — сообщал корреспондент BBC. — Перед воротами стояли несколько сот местных жителей, за спинами которых располагались два бронетранспортера, очевидно, российской армии. Это выглядело как слоеный пирог: военные с БТР, большая толпа мирных жителей, цепочка казаков, метров десять пустого пространства и ворота части, через которые с интересом за происходящим наблюдали украинские солдаты. <…> Украинские военные, которые находились в феодосийской части, пребывали в очевидном замешательстве».

«Такие странные переговоры, конечно: к тебе приходит человек невооруженный, но за воротами у тебя стоят люди в зеленой форме с оружием, — вспоминает журналист Тимур Олевский, наблюдавший за ходом переговорного процесса. — У ворот части стоит мичман с пулеметом Калашникова — ржавым, но боеспособным, наизготовку. Как в последнем бою стоит: держит этот пулемет, как будто «кто подойдет — я ***** просто». А перед ним сидят два «зеленых человечка» русских, без опознавательных знаков. И офицеры украинские, которые тут же, говорят мне: «Они тут просто сидят, не заходят, но мы знаем, что они нас будут штурмовать»».

Вооруженные переговоры

В разговоре с «Медузой» сам отец Димитрий признал, что «был в Крыму по линии Минобороны», но отказался об этом говорить, а успех спецоперации объяснил божественным вмешательством. «А что это, как не чудо Божие? Господь не допустил кровопролития», — сказал петербургский священник. В своей епархии Димитрий Василенков ведет работу с казачеством и активно окормляет силовиков: помимо десятков командировок на Кавказ и в Южную Осетию, протоиерей возглавляет приходы при Росгвардии и ФСИН. Корреспондент «Медузы» застала его в третьем месте, где он служит, — строящемся при поддержке «Боевого братства» храме Покрова Пресвятой Богородицы — Покровительницы воинства российского.

Отец Димитрий на фоне бронеавтомобиля «Тигр». Март 2014 года

Страница Димитрия Василенкова во «ВКонтакте»

О том, что он «как военный священник побывал в воинских подразделениях в Крыму», Василенков рассказывал в интервью мая 2014 года, не уточняя даты поездки. Как выяснила «Медуза», петербургский протоиерей мог успеть принять участие в последних двух неделях переговоров, которые продолжались вплоть до 24 марта. Согласно данным перелетов, в Крыму Василенков мог оказаться уже 13 марта, в день своего приземления в Анапе — в те даты паром оттуда оставался едва ли не единственным способом добраться до Крыма из России. В разговоре с «Медузой» священник признал, что оказался на полуострове не позднее 16 марта, дня референдума, — и даже описал, как вели себя в тот день военные. «Мило улыбались, кричали «Ура!» — я все это видел», — вспоминает Василенков. О датах окончания командировки отца Димитрия точной информации нет, но еще 23 марта 2014 года он публиковал на своей странице «ВКонтакте» фотографии с подписью: «У вежливых людей — вежливые духовники». На снимке протоиерей позирует вместе с вооруженным мужчиной на фоне бронеавтомобиля «Тигр» — собеседник «Медузы» среди переговорщиков утверждает, что фотография сделана на территории украинской воинской части.

Возможно Западный военный округ привлек к спецоперации в Крыму и Александра Назарова — помощника настоятеля петербургского подворья монастыря Оптина пустынь. (Монастырь не ответил на запрос «Медузы».) Он и Василенков вместе работали в Чечне: возили в республику гуманитарную помощь, окропляли святой водой личный состав, освящали военную технику и крестили разведчиков. Назаров, как и Василенков, в 2015 году был награжден орденом Дружбы одним и тем же президентским указом («За работу в Крыму», утверждает собеседник «Медузы» среди переговорщиков). Согласно данным перелетов, они оба летели одним рейсом из Москвы в Анапу 13 марта 2014 года.

Священник в самоволке

Василенков с Назаровым были не единственными представителями РПЦ, прибывшими из России, чтобы принять участие в крымской спецоперации. «Желающих было много, — вспоминает бывший силовик, чей знакомый священник поехал в Крым, чтобы влиться в ряды переговорщиков. — Там дивиденды же в виде заслуг: засчитывается, что «такой-то такой-то — был в Крыму». Вот они за наградами и едут — эти цацки у священнослужителей очень высоко ценятся».

Награды за спецоперацию священники действительно получали — и не только ордена Дружбы, как Василенков с Назаровым. Конкуренция за место в крымских событиях была столь высока, что принять участие в переговорах российскому священнику тогда не помогла даже рекомендация от военных. «К этим мероприятиям чужих не допускают: все обговорено. Там едва ли не тендер устраивают, кто будет участвовать. Каждая епархия своего тянет — а он тут с нахрапа . И пролетел, — смеется знакомый священника. — Я, как узнал, немножко посмеялся над ним».

Об участии российских священников в переговорах с воинскими частями рассказали «Медузе» и собеседник среди ветеранов ВС Украины, и архиепископ Симферопольский и Крымский Климент, управляющий Крымской епархией Украинской православной церкви Киевского патриархата (УПЦ КП). «Все они ехали через Керченскую переправу с казаками: автобусы формировались на территории Краснодарского края, а потом приезжали на территорию Крыма», — вспоминает Климент. О появлении у ворот гарнизонов «московских священников» знает и представитель УПЦ КП Иван Катькало. «Батюшки в основном из Питера и Подмосковья», — вспоминает информированный о событиях член «Союза добровольцев Донбасса». Подключали и прибывшее из России исламское духовенство.

Архиепископ УПЦ КП Климент у ворот воинской части в Перевальном. 2 марта 2014 года

Иван Секретарев / AP / Scanpix / LETA

Архиепископ Климент и отец Иван убеждены, что Русская православная церковь принимала непосредственное участие в крымской спецоперации. «Священники выполняли задания, которые ставятся на высшем уровне», — говорит Климент. Однако роль РПЦ не стоит преувеличивать, соглашаются все остальные собеседники «Медузы»: группы переговорщиков контролировало российское Министерство обороны. Официально епархии остались непричастны к поездкам своих священников в Крым: по примеру российских военных, на полуостров ехали батюшки-«отпускники», не оформившие официальную командировку. Отец Димитрий, например, и вовсе «ушел в самоволку», не согласовывая свое решение с церковным руководством, рассказывает близкий к священнику собеседник.

Министерство обороны и Московский патриархат не ответили на запрос «Медузы».

Подрывная проповедь

Помогали российским силам в Крыму не только прибывшие на полуостров представители РПЦ, но и местные священники — представители Украинской православной церкви Московского патриархата, которая формально автономна, но все-таки подчиняется Москве. (На момент 2014 года она, например, окормляла российский флот.) «Формально Крым — это часть украинской Церкви, но реальная, конечно, тут власть Москвы, — говорит протодиакон Андрей Кураев. — И когда они увидели и уверенные действия «вежливых людей», и растерянность украинской стороны, то просто переобулись в воздухе». «Отец Владимир, отец Вячеслав, отец Ярослав вошли в состав ополчения и окормляли нас», — вспоминает поддержавших пророссийское ополчение местных священников участник «Самообороны Крыма» екатеринбуржец Владимир Лобанов.

Участвовали крымские священники Московского патриархата и в переговорах с воинскими частями — «Медузе» назвали двоих. » отец Петр Чайковский лично в Бахчисарае заходил в сложные воинские части и разговаривал», — вспоминает пророссийский активист и участник событий в Крыму Константин Кнырик (сам отец Петр это отрицает. «Я участвовал только в молитве святителю Луке — политических выступлений с моей стороны не было, потому что это было время поста, время сугубой молитвы», — говорит священник). » Димитрий Коротков активно занимался захватами украинских частей», — вспоминает архиепископ Климент.

Проповедь, которую вели крымские священники Московского патриархата в воинских частях, архиепископ Климент называет «идеологической подрывной работой». «Когда настал час икс, священники Московского патриархата оказались на территории частей с проповедями о любви и дружбе: «Вы не имеете права стрелять, потому что перед вами ваши русские братья и на вас окажется их кровь», — говорит Климент. — По сути, они откровенно склоняли солдат к предательству и деморализовали своими проповедями украинскую армию». (20 декабря 2018 года Верховная рада проголосовала за закон, согласно которому представители Московского патриархата не смогут больше окормлять военнослужащих Украины.)

Симферопольская и Крымская епархия Московского патриархата на просьбу поговорить о крымских событиях ответила односложно. «Священнослужители… молились о мире на Крымском полуострове и на Украине», — сообщили «Медузе» в пресс-службе.

Склад оружия на территории храма

Некоторые крымские храмы Московского патриархата в дни противостояния превращались в казармы и даже оружейные склады. «Медузе» назвали шесть храмов, которые принимали на постой заходящие с территории России в Крым казачьи формирования. (Симферопольская и Крымская епархия УПЦ МП не стала это комментировать.)

«Когда казаки заезжали , в Керчи и Феодосии им предоставляли возможность переночевать священники. В храме Андрея Первозванного их, например, приютили. Чтобы они могли там собраться все вместе, отдохнуть — и потом сделать марш-бросок на границу», — рассказывает Валерий Кауров, в 2014 году объявивший о создании «республики Новороссия» в Одессе. «Старинный храм в Грушевке — там принимал батюшка казаков на постой», — подтверждает ополченец Сергей Здрилюк; о том же рассказывает и участник «Самообороны Крыма» Владимир Лобанов.

Сопровождавшие Димитрия Василенкова красноярские казаки, рассказал «Медузе» участник группы переговорщиков, «жили у отца Михаила Сытенко, в храме Всех Святых в Феодосии». «Казаки останавливались и в Симферополе в храме Петра и Павла, — вспоминает священник УПЦ КП Иван Катькало. — Когда священники дают возможность прийти в храм военным с оружием, это перестает быть церковью и становится структурой, которая подчиняется светской власти».

Казаки в Симферополе. 8 марта 2014 года

Vadim Ghirda / AP / Scanpix / LETA

Священник благословляет украинских пограничников в Алексеевке. 21 марта 2014 года

Сергей Гриц / AP / Scanpix / LETA

О том, что казаки останавливались в крымских храмах, знает и архиепископ Климент. «То же самое было и с Успенским монастырем в Бахчисарае, который тоже служил оплотом пророссийских сил. Но самый яркий эпизод — это бахчисарайский храм иеромонаха Каллиника, который сейчас стал епископом. Его храм служил храмом-базой: там было и оружие, и средства защиты, и продовольствие, и казарма», — вспоминает Климент. (В СМИ сохранились упоминания, как в 2014 году Каллиник «разместил склад оружия для «Самообороны Крыма» на территории храма Святого пророка Иоанна Крестителя».)

Епископ Каллиник — архиерей Украинской православной церкви, получивший медаль «За защиту Крыма» и попавший на сайт «Миротворец». Участие в спецоперации обеспечило монаху карьерный рост, убежден Климент. Уже в 2015 году Калинник был назначен игуменом популярного у паломников Инкерманского пещерного монастыря, а четыре года спустя стал епископом — украинские СМИ тогда писали, что «структура Московского патриархата в Украине возвела в епископы крымского священника-сепаратиста». Причем рукополагать Калинника в епископы пришлось тайно, чтобы избежать скандала в Киеве и плохого пиара для УПЦ.

Храм в горячей точке

2 марта 2014 года. Священник в полном облачении направляется к воротам воинской части в крымском селе Перевальном. Следом спешит прихожанин, несущий в руках пластиковую ванночку со святой водой. Мимо группы тяжело вооруженных людей в балаклавах процессия проходит молча. Завидев украинских военных, священник останавливается посреди дороги и с усилием, против сильного ветра, окропляет их. Прихожанин подносит ванночку; военнослужащие послушно снимают головные уборы и поспешно крестятся.

К тому моменту часть уже была оцеплена российскими войсками. Проследовав дальше, к запертым воротам 36-й бригады морской береговой обороны, отец Иван Катькало окропляет украинских солдат прямо через решетку: встав к ней вплотную, они молчат. Через две недели большая их часть примет решение перейти на службу в Вооруженные силы России. В разговоре с «Медузой» священник вспомнит, как солдаты жаловались ему, что им никак не дадут приказа действовать.

Храм отца Ивана, построенный прямо возле КПП воинской части в Перевальном, относился к Украинской православной церкви Киевского патриархата (УПЦ КП). Эта не зависящая от Москвы структура существовала в Крыму параллельно с приходами Московского патриархата, а в 2014 году одной из первых осудила агрессию России, благословив военнослужащих «твердо стоять на защите независимости Украины».

В недели противостояния священники УПЦ КП вели свои переговоры с крымскими военнослужащими. «У меня была прямая связь с министром обороны Украины Игорем Тенюхом, и через Министерство обороны у меня были телефоны офицеров, с которыми я должен был общаться — и я пытался проводить эти встречи, — рассказывает управляющий Крымской епархией УПЦ КП архиепископ Климент. — Те, с кем удалось поговорить, постарались вывести подразделения с территории Крыма, сохранили знамена своих частей. А все, кто избегал контакта, приняли решение остаться в российской армии. Немногие шли на контакт».

Такая работа священников Киевского патриархата с военными вызвала агрессию у пророссийских сил, утверждает Климент. И ее первыми целями стали именно храмы, находившиеся, как храм в Перевальном, у воинских частей. «Из-за блокады на территорию частей нельзя было зайти, а наши священники имели возможность идти к украинским солдатам и быть возле них, — объясняет архиепископ. — Так что первый удар был нанесен по общине в селе Перевальном и по севастопольскому приходу Священномученика Климента — оба располагались на территории украинских воинских частей и первыми прекратили свое существование, когда российские войска зашли на территорию Крыма».

Отец Иван Катькало в Перевальном. 2 марта 2014 года

Евгений Савилов / AFP / Scanpix / LETA

Реклама

2 марта 2014 года храм отца Ивана в Перевальном оказался в оцеплении вместе с частью. «Чтобы попасть в него, нужно было прорываться через блокпост и казаков, а вокруг самой церкви стояли «зеленые человечки»!» — говорит присутствовавший на месте событий архиепископ Климент. В течение следующих двух недель — вплоть до референдума — активность окруживших приход ополченцев и местных только росла. «»Самооборона» разбила палатки прямо у церкви, казаки выходили нас пикетировать. Священники Московского патриархата не светились в толпе, но были организаторами этого всего», — вспоминает отец Иван. В итоге храм — после нескольких попыток — будет захвачен только в июне; священника угрозами вынудят уехать из Крыма; приход передадут Москве; Киевский и Московский патриархаты обменяются по поводу ситуации в Перевальном официальными заявлениями.

Но понятно все стало уже в день референдума, 16 марта 2014 года, когда в церковь пришел священник Московского патриархата из Севастополя, вспоминает Катькало. Начав инвентаризацию храма, гость деловито объяснил, указав на оцепивших местность российских военных: «Ну все, вы теперь молитесь за своих — а я за своих».

Исповедь анонимного священника
Нет, это не исповедь, а попытка осмысления. Кроме того, я не анонимен, не прячусь. Все, кто хотел, давно меня вычислили.
— Есть ли разница между Церковью, в которую ты пришел когда-то, и РПЦ, в которой оказался?
Постановка вопроса мне не нравится. Она подразумевает недовольство и осуждение. Не лежит моя душа к этому. Однако, все-таки попробую ответить.
Конечно эта разница присутствует. Но кто не меняется? Я тоже изменился. Крестившись сознательно в год тысячелетия крещения Руси, горел и полагал, что вопрос смысла жизни решён, осталось только довести дело до конца. Однако, чем дольше живу, тем больше открываю для себя новые и важные жизненные грани. Не помню кто из великих сказал нечто в таком смысле (не дословно): если в двадцать лет не хочешь изменить мир, то у тебя нет сердца, если хочешь это сделать в пятьдесят, то у тебя нет ума. Мне тоже уже не до мировых проблем, хватило бы сил на самого себя и земные труды. В конце восьмидесятых, начале девяностых многим казалось, что передовая жизни проложена через возрождение церкви и государства, сейчас линия обороны для меня сместилась внутрь — в то, о чем я думаю и как я поступаю.
Церковь конца восьмидесятых, начала девяностых, в большинстве своих членов неофитствующая и романтическая, ожидающая прихода антихриста и конца времён, конечно повзрослела и, если бы она и сейчас оставалась прежней, сегодняшний я первый бы от неё отвернулся.
Конечно церковь, в виде её земной организации, должна заботиться о своём временном бытии. Для этого, несомненно, нужна система, это, в конце концов, понимают даже самые упёртые романтики. Её, систему, начали создавать ещё апостолы, поначалу избрав недостающего в число двенадцати, затем рукополагая пресвитеров в поместных церквях.
Другое дело, как себя чувствует человек внутри организации. Предполагаю, что иной будет страдать, ощущая себя бездушной шестерёнкой, а другой может осознавать себя голосом в общем хоре и чувствовать гармонию.
Опытно зная многообразие человеческих характеров, уверен, что есть и внесистемные христиане, отделяющие себя от земной организации. Наверное, это своего рода современное одиночество (монашество), которое тоже достойно уважения.
Если выразиться образно, церковь периода тысячелетия крещения Руси — это время первой любви для многих приходящих, а сегодняшняя РПЦ ищет и осознаёт себя, переживая кризис среднего возраста.
— Что изменилось для тебя за последние 8 лет власти Патриарха Кирилла?
В 2005 году я был назначен настоятелем строящегося храма. Община не имела земельного участка. Сколько было написано писем, сделано согласований и экспертиз, проведено общественных слушаний, обито порогов разных кабинетов, невозможно сейчас посчитать. Нам много раз предлагались участки, но каждый раз власти не подписывали ими же предложенную землю, находя формальные причины и явно пуская нас по кругу. В конце концов, я даже отчаялся и разочаровался в своём бумажном настоятельстве. Однако с программой строительства храмов шаговой доступности всё изменилось. Землю нашей общине выделили в самом удобнейшем для нас месте. Префектура и управа деятельно отзываются на просьбы. Согласования проходят централизовано. Всё это крайне радует и облегчает жизнь. Понятно, что Патриарх Кирилл сумел наладить эффективное взаимодействие с государством в деле строительства новых храмов.
— Ощутил ли на себе последствия раздела епархий?
Я служу в столице, поэтому в прямом виде раздел епархий меня не коснулся. Но Москва сейчас поделена на викариатства, над каждым из которых поставлен свой епископ. Это, своего рода, Московский вариант реформы. Сейчас у нас уже второй викарий, с обоими у меня сложились хорошие отношения, я могу напрямую позвонить, посоветоваться и попросить. Мне пока ни разу не отказали ни в одной просьбе. Был случай, когда прежний викарий изменил своё решение, выслушав мои доводы. Мне очень приятно, что он, уже будучи митрополитом, даже сейчас присылает смски с поздравлениями на большие праздники.
— Какие проблемы видишь в епархиальной жизни?
Если считать проблемой то, что мешает мне, как настоятелю строящегося храма, то это больше мои личные проблемы, чем епархиальные. Конечно, легко пожаловаться, что достают постоянные отчеты, но, с другой стороны, как без них и, кроме того, лично я не пишу липовых отчетов, поэтому это требование заставляет наш приход вести реальную деятельность.
Структура нашего викариатства, на мой взгляд, заточена на то, чтобы помогать приходам развиваться и строиться. Если что-то мешает работе, то это больше личностные факторы в системе церковной бюрократии. Наблюдения показывают, что и над ними ведётся работа.
— Каковы твои взаимоотношения с настоятелем, с братьями-священниками, с архиереем?
Все мы люди со своими характерами и особенностями. Если подходить друг к другу с уважением, то и отношения строятся нормально.
Особенно с кем-то из отцов я близко не дружу. Может быть с двумя, но они мои старые мирские друзья ещё до рукоположения, один сейчас служит в другой епархии, второй в Москве, хотя и с ними мы очень редко переписываемся и практически не встречаемся. Есть несколько священников, к которым я могу обратиться в трудностях. Знаю, что не откажут.
С подобными мне настоятелями открыто общаюсь по «производственным» проблемам. Сокровенные личные беседы периодически веду с одним-двумя собратьями.
Врагов и недоброжелателей не знаю.
— Каковы отношения между священниками в твоей епархии?
Кажется нормальные. Группы межприходского общения отцов чаще всего делятся по возрасту или по должности.
— Как живет обычный священник день за днем, без прикрас, без слащавой картинки для православной публики?
Опять вопрос, подразумевающий осуждение. Мне неприятна такая постановка. Видимо, у автора анкеты есть какой-то свой личный негативный опыт, который он зачем-то обобщает. Если первый вопрос анкеты только намекал на ответ, то этот уже содержит его в себе.
Отвечу так: плохих людей я не встречал. Тем более слащавых на публике священников. Это кем-то придуманный миф так думать о священстве. Все, с кем я общался на приходе или на различных службах, всегда были людьми со своими достоинствами и недостатками, что легко читалось при общении. Может быть анкетологу не повезло в чём-то, если он так видит «картинку».
Что касается домашней обстановки, то я там конечно не такой, как на службе. Дома я расслабляюсь, отдыхаю, занимаюсь семейными вопросами, дома другие темы. Но в храме и дома я не два разных человека, это один и тот же человек в разных жизненных ситуациях.
Добавлю, знал пару отцов, на мой взгляд не адекватных, но сейчас они за штатом или под запретом.
— Как выглядит приходская жизнь глазами священника? Социальная, миссионерская, молодежная деятельность на твоем приходе, в твоей епархии – это реальность или фикция?
На моём приходе это реальность.
Мне достаточно долго пришлось быть в благочинии, а затем викариатстве ответственным за социальную работу. В обязанности входило, в частности, собирать отчеты с храмов, анализировать и отсылать выше. Да, у некоторых храмов были приписки, но они не определяли общего результата. Кроме того, сейчас отчеты проверяются, вопросы задаются так, что очень сложно слукавить. Лично я так устроен, что составлять отчёты для меня является труднейшим делом, но тут повезло с помощниками, а проверять и поправлять написанное уже гораздо легче.
И ещё. Вся эта деятельность лично для меня не является внешней, она больше внутренняя и является следствием моей христианской жизни. Некое несовершенство социальной, миссионерской и молодежной работы на своём приходе вижу как собственный недостаток.
— Как ты видишь прихожан, каковы ваши отношения?
Разные они, как и все люди.
С одной стороны, порой переживаешь в некоторых случаях о пассивности прихожан, а иногда не знаешь, как реагировать на излишнюю активность. Но не жалуюсь, потому что это и есть жизнь. Мне нравится, когда люди вокруг раскрываются в своих талантах, всегда любуюсь чужим творчеством и стараюсь ему способствовать. Главным принципом общения считаю уважение друг друга. В соответствии с этим, кого-то терплю, с кем-то соблюдаю баланс, кто-то мне очень интересен, с некоторыми регулярно встречаемся за рюмкой чая.
Последнее время с интересом общаюсь с людьми пришедшими к вере в девяностые-нулевые и уже пережившими неофитство. Обычно после периода новоначалия христианин вступает в состояние кризиса, пытается выработать в себе новые взгляды и формы, болезненно расставаясь с прежними. Другими глазами прочитывает Евангелие. Случается, таких людей уносит дымом в с сторону Докинза или они вступают в партию Кураказы, превращаясь из Павла в Савла.
Выход за прежние флажки, случается, раскрывает в них неожиданные таланты. Это всегда очень интересно наблюдать. В меру сил стараюсь делиться с ними своим опытом и взглядами.
Не воспринимаю прихожан как исключительно паству, сам многому у них учусь и кому-то пытаюсь подражать. На мой взгляд, среди них есть немало «не святых святых».
— Как выглядит финансовая жизнь обычного прихода, куда распределяются денежные потоки? Зарплаты, отпуска, больничные, пенсии, трудовая, весь соцпакет – как с этим обстоит?
Нормально у нас выглядит. Большая часть доходов, процентов 50- 100, в зависимости от месяца, уходит в зарплату, остальное на обустройство, развитие, мероприятия, различные епархиальные взносы. Особенным бальзамом для меня являются три стипендии, которые мы уже год выплачиваем успешным в учёбе детям из многодетных семей нашего прихода. Для присуждения этих стипендий в сентябре устраивается специальный конкурс и определяются победители. Иногда мне кажется, что эти стипендии главное, что я сделал в жизни.
Отпуска оплачиваем, больничные тоже, хотя за полтора года работы нашего храма пока никто не болел, оказываем также материальную помощь сотрудникам в трудных жизненных ситуациях. Соц. пакета пока нет, но есть намерение оплачивать медицинскую страховку и ежегодную диспансеризацию для сотрудников. Надеюсь, начнём что-то со следующего года.
Скоро предстоит строить большой храм и сейчас даже не хочу думать, чего это будет нам стоить.
— Как себя ощущает священник через 10 лет служения? Есть ли чувство правильного движения, духовного развития или регресс по сравнению с тобой, только что рукоположенным?
Я в священном сане 19 лет. Когда было десять, мне казалось , что ничего и не было. Сейчас же начинаю немного оценивать свой опыт.
В этом пункте две темы- переплетённые между собой-христианство и профессия. Это сплетение, нераздельное и неразлучное, наверное, можно назвать профессиональным христианством.
Ну, что же.
С одной стороны, всё моё осталось со мной, с другой, это же заставило во многом смириться и по другому смотреть на жизнь и служение.
Самые печальные и грустные события моей жизни через время оказались наиболее ценными и значимыми.
Что касается духовной стороны жизни, то центр тяжести, конечно, сместился. Большая часть жизни прожита, прежней ревности уже нет, но, пожалуй, я и не жалею об этом, всему своё время. Теперь я не шумлю, мало говорю, советы почти не даю, не возражаю, отношусь с доверием, даже когда … , ну вы поняли. Вроде почти все позади, но одолевает ощущение, что главное ещё впереди. Мне все больше нравится слушать, смотреть, наблюдать, любоваться. Все люди теперь стали хорошими, просто многие очень несчастны. Живу сейчас в каком-то эпицентре, которое можно назвать отчаянием в себе и доверием Богу.
— Если отмотать назад – пошел бы опять в священники?
Не знаю точно, несколько лет назад было, что жалел о своём выборе, но сейчас думаю, что пошёл бы. У меня два высших светских образования, МВТУ им. Баумана и Мехмат МГУ, плюс Бауманская аспирантура. В своё время я потерял интерес к точным наукам и без сожаления их оставил. Не смог разорваться в служении двум господам — науке и религии. Обратного интереса у меня пока не проявляется. Хотя, второй священник нашего храма, мой ровесник, уже будучи много лет в священном сане вернулся в науку и года три назад защитил кандидатскую по физике, сейчас он преподает курс науки и религии в Свято-Тихоновском.
Нет, думаю, что я не хочу ничего отматывать назад. Незачем.
— Нет ли желания уйти совсем: за штат, снять сан или в альтернативную церковь?
Нет. Иногда правда, когда сильно устаю, хочется уйти за штат и уехать жить к морю в южные страны, но потом это проходит.
— От чего больше всего устаешь?
От самого себя.
Из храмовых обязанностей больше всего сил отнимает исповедь.
-Есть ли разрыв между тобой-человеком и тобой-священником — насколько это разные люди?
И разный и одинаковый. Стараюсь быть честным перед собой. А так, не мне судить.
— Священство – благо для твоей семейной жизни или проблема?
Полагаю, что благо. Я чувствую ответственность. Супруга жалеет. Дочь любит.
— Каким видится будущее (собственное и РПЦ): ближайшее, лет через 10?
Не думаю об этом. Живу настоящим.