Молитва перед хирургическим действием уместна не только самому болящему, но также родным и близким людям, надеющимся испросить для болящего благоприятного исхода операции. В молитве перед операцией упоминается имя болящего а также имя оперирующего врача.

Владыко Вседержителю, Святый Царю, наказуяй и не умерщвляяй, утверждаяй низпадающия, и возводяй низверженныя, телесныя человеков скорби исправляяй, молимся Тебе, Боже наш, раба Твоего (имя) немощствующа посети милостию Твоею, прости ему (ей) всякое согрешение вольное и невольное. Ей, Господи, врачебную Твою силу с Небесе низпосли еже управити ум и руку раба Твоего лекаря (имя врача) да нуждную хирургию сотворит благополучно, яко телесному недугу болящего раба Твоего (имя) совершенно исцелитися, и всякому нашествию неприязненному далеко отгнану быти от него. Воздвигни его от одра болезненного и даруй его здрава душею и телом Церкви Твоей благоугождающа. Ты во еси Бог милостивый и Тебе Славу возсылаем Отцу, и Сыну, и Святому Духу, ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

А1. Значение какого слова меняется в зависимости от места ударения?

• атлас 2) низина 3) оптовый

Ответ: 1). Атлас.

А2. Какое слово имеет значение «исполненный трудностей, страданий, тяжелых переживаний»?

• тернистый 2) вакантный 3) скорбный

Ответ: 1). Тернистый.

АЗ. Укажите пример с ошибкой в образовании формы слова.

• несколько килограмм яблок
• нашествие варваров
• две пары резиновых сапог

Ответ: 1). Несколько килограммОВ яблок.

А4. Укажите грамматически правильное продолжение предложения. Благословляя своего избавителя,

• изменения к лучшему произошли в Галиче, из которого бежали венгры и поляки.
• жителями города было сделано много для его защиты.
• жители Галича называли Мстислава Храброго Красным Солнышком.

Ответ: 3) Благословляя своего избавителя, жители Галича называли Мстислава Храброго Красным Солнышком.

А5. Укажите предложение с синтаксической ошибкой,

• Старинный ритуал — надеть кольцо в день бракосочетания — означает желание и обязанность жить в мире и согласии со своим избранником.
• Многие дети говорят, что новый учитель более понятнее объясняет.
• Согласно инструкции, решено направить бракованный аппарат в отдел контроля.

Ответ: 2) Многие дети говорят, что новый учитель более понятнО объясняет.

А6. В каком слове пишется «нн»?

• балова..ый ребенок 2) моще,.ая дорога 3)конче..ый человек

Ответ: 1). БаловаННый ребёнок.

А7. В каком ряду в каждом слове пропущена буква «е»?

• св..тилище, оч..рк, гр. ланка
• гр..маса, д.лсовинка, расстелить
• д..шевле, биссектриса, бракосоч..тание

Ответ: 3). ДЕшевле, биссЕктриса, бракосочЕтание

А8. В каком ряду на месте пропуска во всех словах пишется «ъ»?

• Веехать, суб..ект, подъязычный
• с..езд, ВеЮга, меж..издательский
• с»емка, по..ездка, предъюбилейный

Ответ: 1). ВЪехать, субЪект, подЪязычный.

А9. В каком варианте ответа, пропущена буква «и»?

• затМеВать2) бушевать 3) прислуживать

Ответ: 3). ПрислужИвать

А10. В каком слове пишется «е»?

• виНеВатый 2) ноздреватый 3) век..вой

Ответ: 2). НоздрЕватый

А11. На месте какой (-их) цифры (цифр) пишется «ни»?

Дед уже давно н..(1) читал н..(2) книг, н..(3) газет и н..(4)с кем н..(5) обсуждал события, общественной жизни

• 1,5 2)2, 3, 4 3)2,3

Ответ: 2). 2,3,4. Дед уже давно не читал нИ (2) книг, нИ (3) газет и нИ (4) с кем не обсуждал события общественной жизни.

А12.В каком ряду все слова пишутся слитно?

Ответ: 3). Броситься врассыпную, яйцо вкрутую, освободили вчистую.

А13.Укажите правильное объяснение пунктуации в предложении:

Грозно зашумели уже сбросившие листву деревья и над ними по хмурому небу промчались клочки серых туч.

• Сложносочиненное предложение, перед союзом «и» запятая не нужна.
• Простое предложение с однородными членами, перед союзом «и» нужна запятая.
• Сложносочиненное предложение, перед союзом «и» нужна запятая.

Ответ: 3). Сложносочиненное предложение, перед союзом «и» нужна запятая. Грозно зашумели уже сбросившие листву деревья, (!) и над ними по хмурому небу промчались клочки серых туч

А14. В каком варианте ответа правильно указаны все цифры, на месте которых должны стоять запятые?

Плюшкин(1) севши в кресло(2) и (3) взявши в руки перо(4) долго еще ворочал на все стороны четверку.

1) 1,2,3,4 2)1,3,4 3)1, 4

Ответ: 3). 1,4. Плюшкин, (1) севши в кресло и взявши в руки перо, (4) долго еще ворочал на все стороны четверку.

А15.В каком варианте ответа правильно указаны все цифры, на месте которых должны стоять запятые?

Дождь прошел (1) однако (2) грибов не было.

Саня (3) однако (4) и не думал уходить так скоро.

1) 1,2,3,4 2)1, 3 3)1, 3, 4

А16.На месте каких цифр должны быть знаки препинания?

Из бездны времени дошли до нас в этих сгустках разума радость(1) и страдания людские(2) смех(З) и слезы(4) любовь(5) и гнев.

1) 1,2,3,4,5 2)1,3,5 3)2,4

Ответ: 3). 2,4. Из бездны времени дошли до нас в этих сгустках разума радость и страдания людские, (2) смех и слезы, (4) любовь и гнев.

А17.Как объяснить постановку тире в данном предложении?

1. Ввысь взлетел сокол — жмется уж к земле.
2. Вторая часть бессоюзного сложного, предложения дополняет, раскрывает содержание первой части.
3. Вторая часть бессоюзного сложного предложения содержит резкое противопоставление содержанию первой части.
4. Вторая часть бессоюзного сложного предложения указывает на причину того, о чем говорится в первой части.

Ответ: 2). Вторая часть бессоюзного сложного предложения содержит резкое противопоставление содержанию первой части.

А18.На месте каких цифр должны быть знаки препинания?

Я подумал(1) что(2) если в сию решительную минуту не переспорю старика(З) то уже впоследствии трудно будет мне освобождаться от его опеки.

1) 1 2)1,3 3)1,2,3

А19. В каком варианте ответа правильно указаны все цифры, на месте которых в предложении должны стоять запятые?

Поздней осенью очень быстро темнело(1) и(2) когда сумерки уже зарождались под неприветливым небом(3)то треск ветвей и шорох капель стали особенно отчетливо слышны(4) потому что все остальное замерло и заснуло.

1) 1,3,4 2)1,2,3,4 3)2,3, 4

Ответ: 3) 2,3,4

А20.В каком предложении придаточную часть сложноподчиненного предложения нельзя заменить обособленным определением, выраженным причастным оборотом?

1. Вступая в лес, который тянется на несколько сот километров, невольно испытываешь чувство некоторой робости.
2. В эту ночь, как нарочно, загорелись пустые сараи, которые принадлежали откупщикам.
3. Дорога, по которой мы шли, напоминала старую лесную тропу.

Ответ:3) Дорога, по которой мы шли, напоминала старую лесную тропу.

Прочитайте текст и выполните задания А21 — А25.

(1)… (2) Он называется лазерный оптико-акустический томограф, а применять его будут для обследования новообразований в молочных железах. (3) Прибор излучением одной длины волны помогает найти в груди пациентки неоднородность размером со спичечную головку, а другой — определить, доброкачественное это новообразование ши нет. (4) При поразительной точности метода процедура совершенно безболезненна и занимает всего несколько минут, (5) … лазер заставляет опухоль петь, а акустический микроскоп по звуку находит и определяет по тембру звучания ее природу.

А21.Какое из приведенных ниже предложений должно быть первым в этом тексте?

• В основе прибора—сразу два метода
• Работу авторам удалось осуществить благодаря поддержке РФФИ.
• Уникальный прибор сконструировали физики из Международного научно- учебного лазерного центра МГУ им. М. В. Ломоносова.

Ответ:3) Уникальный прибор сконструировали физики из Международного научно- учебного лазерного центра МГУ им. М. В. Ломоносова

А22. Какое из приведенных ниже слов (сочетаний слов) должно быть на месте пропуска в пятом (5) предложении?

1) Прежде всего 2) Образно говоря 3) Кроме того

Ответ: 2) Образно говоря

А23.Какие слова являются грамматической основой в четвертом (4) предложении текста?

• процедура совершенно безболезненна
• процедура занимает несколько минут
• процедура занимает

Ответ: 3) процедура занимает

А24. Укажите верную характеристику пятого (5) предложения текста.

• сложное, с бессоюзной и союзной сочинительной связью
• сложносочиненное
• сложное бессоюзное

Ответ: 2) сложносочиненное

Главный звонарь Благовещенского кафедрального собора Дмитрий Плещеев позволил корреспонденту «АиФ-Черноземье» подняться на колокольню и рассказал, как она устроена.

Такие разные

Вместе с Дмитрием Плещеевым мы проходим через служебное помещение Благовещенского собора, соседствующее с нижним храмом, и поднимаемся на лифте до верхнего шестого этажа. Здесь колокольня. С этой высоты, где летают птицы, виден как на ладони весь центр города, вдалеке поблескивают купола Покровского, Богоявленского, Вознесенского храмов.

«Особенно красиво здесь в туман — город у нас замечательный», — говорит Дмитрий.

Такая высота колокольни выбрана не случайно: чем она выше, тем дальше распространяется музыка его колоколов. Сама колокольня занимает сравнительно небольшую площадь. Но помещается в ней 12 колоколов. На одном из них изображён Тихон Воронежский, на другом — Пресвятая Богородица, на каждом — по молитве.

Все колокола разные по звучанию. С помощью семи малых зазвонных создаётся тот самый праздничный трезвон. Сопровождают эти колокола и венчание. Четыре средних по размеру колокола именуют по их расположению — северный, восточный (самый звонкий) и два южных. А в центре колокол-благовест — самый крупный и красивый, украшенный сюжетами из праздничных православных событий. Весит Благовест около семи тонн.

Центральный Благовест весит около 7 тонн. Фото: АиФ/ Анастасия Ходыкина

Как молитва

«Колокольный церковный звон призван созывать верующих на богослужение и завершать церковную службу. Звоним в колокола и в Великий пост, но не более 15 минут. В эти дни «работает» только средний северный колокол, потому что по звучанию он более строгий. В Благовест звоним только по большим церковным праздникам, а также в субботу, перед всенощным бдением, и перед литургией в воскресенье утром. В субботу колокольный звон более сдержанный, зато в воскресенье — праздничный, весёлый», — рассказывает звонарь.

Звон различен и по продолжительности. Если в обычный праздник колокола извещают радость 20 минут, то в Светлое Христово Воскресенье — самые продолжительные колокольные трезвоны продолжаются около получаса. В такие дни Дмитрию помогают один или два помощника — его отец Виталий Дмитриевич и молодые ребята, братья Павел и Александр Копыльцовы. А всё потому, что во все колокола один звонарь физически не сможет позвонить. «В одни руки» можно управлять сразу всеми средними колоколами и Благовестом — они связаны одним специальным канатом, а вот для зазвонных нужен ещё один человек.

«Читаешь молитву: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного. Аминь» и звонишь, — рассказывает Дмитрий. — Колокольный звон — не для увеселения, это часть нашей православной службы. Стараешься всего себя, всю душу вложить. Ведь без веры и сердца ничего не получится — звон будет не тот. Колокольный звон — это как молитва. Стараюсь звонить достойно, чтобы люди, услышав колокольный звон, ощутили благодать, прохожие на улице остановились и покрестились: «Слава тебе, Господи!» Звонарь — это не профессия, а часть жизни. Видимо, Господь меня привёл к этому».

Фото: АиФ/ Анастасия Ходыкина

Для людей и Бога

В тему В дни Светлой седмицы, с 8 по 15 апреля, с 12 до 17 часов каждый желающий может позвонить в колокола Благовещенского кафедрального собора. Для этого нужно предварительно записаться. Это можно сделать в верхнем храме Благовещенского кафед­рального собора, через Интернет — ссылка на электронный график доступна на сайте собора, и отправив СМС на телефон 8 910-281-35-20 или 8 910-041-45-01. Попасть на колокольню можно и без записи — если в группе останутся свободные места.

Дмитрий начинал служить в Богоявленском храме 10 лет назад — на этой колокольне его и обучили навыкам колокольного звона. А ранее вместе с молодёжным отделом епархии он участвовал в восстановлении этого храма. В частности, со своим отцом помогал устанавливать звонницу. Так, впервые за 80 лет в истории Богоявленского храма зазвонил колокол. А ещё Дмитрия Плещеева приглашали звонить в Адмиралтейский Успенский храм при освещении корабля «Гото Предестинация», встречал он колокольным звоном мощи Фёдора Ушакова и каждый год во время крестного хода «От Митрофана Воронежского к Тихону Задонскому» «управляет» малой передвижной звонницей… Главным звонарём Благовещенского кафедрального собора он стал год назад.

Помимо служения в храме, Дмитрий Плещеев занимается спортом. Он руководитель и главный тренер общественной организации «Спортивный клуб «Академия водного спорта». В прошлом году в День города его команда выиграла «Гонку на Почётный Флаг» — соревнование на 22-местных лодках «Дракон». Знают ли его спортивные коллеги, что он старший звонарь главного воронежского храма? Дмитрий особо этого не афиширует — слава ему ни к чему.

«Служба в храме — главное в моей жизни. Моя цель — Господу, людям служить, приносить верующим радость, чтобы служба в храме проходила достойно», — говорит главный звонарь Благовещенского собора.

Как вы воспримете предложение хирурга помолиться перед операцией? Воспрянете духом или убежите из больницы, теряя тапки и последнюю надежду на выздоровление? Согласитесь, сходу ответить на этот вопрос сможет не каждый. Ведь даже для США, где, в отличие от нашей страны, вопросы религии не были табуированной темой на протяжение многих лет, идея совместной молитвы врача и пациента – слишком смелая и новаторская. За такое предложение и судебный иск получить недолго. А как отнесутся к молитвам медсестры и вспомогательный персонал, руководство больницы? Да даже уборщики? Ведь хирург в операционной – почти божество. Не будет ли расценено его обращение к Богу, как признак слабости и сомнения в собственных силах? Нейрохирург Дэвид Леви за годы практики встречал самых разных людей, к которым требовался свой подход. Однажды доктор Леви предложил больному вместе помолиться, и результат его удивил. О буднях нейрохирурга, о тайнах человеческого мозга, о пациентах и их проблемах и о том, может ли врач молиться вместе с пациентом, Дэвид Леви рассказал в своей книге «Молитва нейрохирурга».

Предлагаем вашему вниманию отрывок из его книги.

ВСТАНЬ И ИДИ

Я молюсь не потому, будто мне не хватает уверенности. Я просто понимаю, на что способен я, — и что волен совершить Бог

Сэм, худощавый брюнет, в свои сорок пять был скептиком и реалистом. В США он эмигрировал, и жил, по нашим меркам, небогато, но в те годы решил круто изменить свой жизненный путь и вернулся в медицинскую школу — учиться на санитара. Ему оставалось пройти еще несколько курсов. На приеме он сказал, что ему все труднее ходить и двигать руками. На сканировании открылась страшная истина: интрамедуллярная артериовенозная мальформация. Двоюродная сестренка фистулы — только здесь артерии и вены намертво сплетаются в позвоночнике и спинном мозге. Как только я это увидел, меня словно пнули под дых. Наш кораблик плыл прямо в сердце шторма. Тело Сэма словно призывало только к одному — отказаться от лечения.

Позвоночник — это часть центральной нервной системы, так что нейрохирурги часто работают и с ним. Артериовенозные мальформации — это самые рискованные проблемы, с которыми мы сталкиваемся. Что еще хуже, у Сэма она возникла в верхней части спинного мозга, а это означало одно: если операция пройдет плохо, он рискует онеметь ниже шеи. И еще хуже — намного хуже, — было то, что мальформация, скорее всего, росла все сорок с лишним лет и все время давила на вену, отчего прямо посреди позвонка распухла громадная аневризма. В шейном отделе я таких крупных почти не встречал — ее диаметр составлял два сантиметра. Она расширила костное отверстие в спинномозговом канале и изменила его форму, прижав спинной мозг к кости — и медленно его разрывая.

Спинной мозг похож на канат плотно переплетенных нервов. Толщиной где-то с палец, от тянется от шеи вдоль спины и соединяет головной мозг с телом. У Сэма это был не канат, а шнурок, обернутый вокруг аневризмы, точно ночная сорочка. Все сигналы от мозга к телу шли через эту драную тесьму. Любое неверное движение, любой отек могли нанести нервам непоправимый урон и разорвать спинной мозг, оставив Сэма на всю жизнь паралитиком.

Столь опасные случаи появлялись у меня раз за пару лет. Вскоре я понял, что этот будет одним из самых опасных. О постепенном решении проблем здесь думать не приходилось: я не мог разобраться с мальформацией, не закрыв аневризму — и не мог закрыть аневризму, не разобравшись с мальформацией. Все или ничего. Предстояло исправить обе проблемы одновременно — или даже не начинать.

Я все это объяснил. Сэм вроде как понял, что с позвоночником играть опасно — но, видимо, упрямо считал, будто его можно вылечить без особых проблем. Начался какой-то «тяни-толкай»: я говорил ему, что стоит на кону, а смотрел на меня так, будто я то ли приукрашивал, то ли утаивал правду. Он словно никак не мог признать — впрочем, как и многие другие, — что медицина не всесильна и что мы, как говорится, «приплыли». Впереди маячила «терра инкогнита». Но я уверил его, что мы сделаем все возможное.

Изучив варианты, Сэм загрустил. Он решил отложить лечение на три месяца и продолжить занятия в школе. С каждым днем он все больше слабел. О карьере можно было забыть — он еле двигался и терял ловкость рук. Все признаки указывали: несколько лет — и его ждет коляска. Наконец он позвонил мне и сказал, что решился на операцию. Иных возможностей не предвиделось, и он согласился рискнуть.

К операциям я всегда подхожу очень тщательно. А к этой — готовился как никогда. Я по многу раз проверил каждый снимок, не переставая спрашивать себя: что можно сделать? Что нужно сделать? Как много я могу сделать? А без этого не обойтись? А если проще? А если отложить это на потом? И как это отразится на всей жизни больного? Стоит ли игра свеч?

Все ответы вели к одному: промедление смерти подобно. А так мы могли сохранить возможность движений. Организм мог залечить повреждения, которые эта скрытая мальформация причиняла позвоночнику на протяжении десятилетий. Может, Сэм даже вернулся бы к нормальной жизни.

Исчерпав варианты, я позвонил коллеге, чтобы узнать, не было ли у него других идей. Не было. Я часами напролет думал о том, как провести лечение. Требовалось перекрыть и аневризму, и мальформацию — иными словами, заблокировать специальным клеем сплетенные сосуды и закупорить внутреннюю аневризму. Так обычно и лечат мальформации. Но я понятия не имел, как отреагирует столь громадная аневризма, расположенная в такой чувствительной области. Если бы удалось остановить приток крови, который с каждым ударом сердца расширял аневризму, давление на спинной мозг могло снизиться. Но был риск и того, что аневризма, напротив, расширится, усилит давление, и — паралич. В молитве я просил Бога дать мне ясный разум и особых указаний на этот случай, в котором было так много переменных. Наконец я убедился, что подготовка проведена на все сто — и с медицинской стороны, и с духовной.

Мы с Сэмом вместе молились на приеме, за день до операции. На следующее утро я вошел в операционную, накинул свинцовый фартук и встал рядом с Сэмом, погруженным в наркоз. Техники готовили инструменты и область прокола, куда нам предстояло ввести полые оболочки и катетеры.

Когда я молюсь о людях, я словно становлюсь к ним ближе, и это хорошо. Я волновался за Сэма. Нас связало нечто большее, чем обязательства врача перед больным. Но специалист в моей душе никуда не исчез, и сейчас, в операционной, я не мог не ощутить азарта от «большого дела», рискованного и сложного. Именно в такие моменты мы можем узнать, чего стоим на самом деле. Это вызов.

Операционную пронизывали предвкушение и надежда. Сердце билось ровно и мощно. Я ясно понимал: под этой синей тканью — Сэм, и его будущее в моих руках. Эту операцию устроили ради него, а не ради меня, и мной овладело чувство, что я просто должен провести ее на высоте, ибо отвечаю за ее исход.

Направляющий катетер прошел быстро — вверх по дуге аорты и через позвоночную артерию. Сосуды были на удивление ровными и гибкими — Сэм был еще довольно молодым и очень худощавым. Миниатюрный катетер столь же быстро прошел в питающую артерию и через полчаса уже находился в нужном месте. Я был готов сделать инъекцию.

Заклеивать мальформацию безумно сложно. Медицинский клей, который используют нейрохирурги — цианоакрилат — похож на суперклей. Он даже пахнет так же. А вот стоит в тысячу раз больше. Входя в контакт с кровью, он затвердевает, его молекулы слипаются, намертво прикрепляются к стенке сосуда и образуют блокировку. Хирург смешивает клей прямо в операционной. Только ему решать, насколько густым должен быть клей и как быстро его вводить. Это критически важные решения. Густота определяет, как быстро клей затвердеет. Слишком жидкая смесь твердеет медленно: клей рискует протечь в вены, загустеть, и мальформация разорвется. А если вены крупные, клей может унести куда угодно, например — в легкие, что очень нежелательно. Очень густой клей затвердеет слишком быстро, блокирует приток крови к артерии — не затронув мальформацию, которую будут и дальше снабжать малые ответвления, — и вы утратите доступ, после чего устранить проблему будет не в пример сложнее.

Перед смешиванием клея я вколол Сэму контраст. Цифровая субтракционная ангиография — четыре кадра в секунду — показала мне скорость тока крови сквозь мальформацию: от кончика катетера в питающей артерии — до дренирующей вены. Так я понял, как долго там пробудет клей — и сколь густым он должен быть.

Теперь я знал, какую смесь готовить. Я отошел к столу и смешал клей с металлическим порошком и контрастом — так я мог потом увидеть его на рентгеновском снимке. Разбавлять его я не стал: кровь Сэма текла довольно быстро, а клей должен был застыть почти сразу. Я помешал смесь в небольшом стакане, втянул ее в шприц, вернулся к операционному столу и передал шприц Лидии. Она чуть покачивала его, чтобы металлический порошок не осел на дно, а я тем временем еще раз ввел контраст, сделал последний прогон, просмотрел снимки — и протянул руку за шприцем.

Господи, как же сложно вводить этот клей! Хорошо хоть техники напоминают, чтобы я не забывал дышать: в эти мгновения я смотрю только на монитор, вижу только серые оттенки и думаю лишь об одном — куда идет клей. Все занимает несколько секунд, только решения приходится принимать за долю секунды.

Изогнув запястье, я прикрепил шприц к прозрачному поршню миниатюрного катетера — по сути, гибкой метровой иглы — и осторожно надавил, не сводя глаз с экрана. Клей показался из кончика катетера и влился в сосуд. Меня накрывали волны адреналина. Что будет с клеем? Минует мальформацию и пройдет в вену? Или замрет, не сумев дойти до узла?

— Дышите, — напомнила мне Лидия, и я выдохнул.

Клей затек в мальформацию и в аневризму. Хорошо. Через несколько секунд я увидел, что он затвердевает.

— Давай, — прошептал я. — Густей.

Клей густел, отсекая кровь от пораженных сосудов и аневризмы. Приток ослаб и вскоре прекратился. Есть! Я отделил пораженные сосуды стеной. Несколько кратких мгновений — и все закончилось. Я сделал то, что хотел. Одна инъекция решила почти все: клей заполнил девяносто процентов мальформации, и кровь уже не давила на аневризму. Я чувствовал себя так, будто исполнил трипл в решающем бейсбольном матче Мировой серии.

Впрочем, дело еще не кончилось. Небольшая область на краю мальформации все еще заполнялась кровью. Я ввел в другую артерию, связанную с мальформацией, еще один катетер, и сделал вторую инъекцию. Клей застыл, закрыв еще пять процентов. Девяносто пять процентов травмы устранены за несколько секунд! Теперь мальформация сможет вернуться лишь через много лет — через десятки лет, — но даже тогда Сэму вряд ли потребуется лечение. Это уже не трипл, это победный хоум-ран!

Я вынул катетеры, чтобы не приклеились к сосудам, и улыбнулся под маской. Я был очень доволен технической стороной операции. Я верно оценил скорость потока крови, правильно смешал клей и ввел его с абсолютной точностью. Ни один здоровый сосуд не пострадал. Все пораженные образования были отрезаны от кровотока. В душе я ликовал.

Сэма перевели в палату, и мы ждали, пока он проснется. Просыпался он дольше, чем обычно — анестезиолог дал ему наркоз в расчете на долгую операцию, а та прошла быстро. Я слегка тревожился: сказывалась усталость от подготовки и адреналин все еще не утих. Через полчаса Сэм очнулся, и я увидел, как он шевелит руками и ногами, и немедленно подошел к его постели.

— Сэм, пожмите мне руку правой рукой, — попросил я.

Он сделал это.

— Теперь левой.

Он сделал и это.

— Подвигайте пальцами ног.

Он справился. Я редко видел более вдохновенную и прекрасную картину. Я плакал от благодарности и облегчения. Я редко плакал, но сейчас не мог сдержать слез. Почти невыносимое напряжение выплеснулось в потоке эмоций. Я схватил Сэма за руку и сказал: — Господи, мы так Тебе благодарны! Мы счастливы, ведь Ты исполнил все наши просьбы! Молю, благослови Сэма и дай ему исцелиться. Во имя Иисуса, аминь.

Я вышел из палаты и пошел готовиться к другой операции, назначенной на тот же день. Я был абсолютно счастлив. Исчезли все сомнения и страхи. Мы прошли через огонь и воду — и выжили.

Затем, в разгар приготовлений, мне позвонили из палаты. Сэма разбил частичный паралич, и он паниковал. Я бросился к нему, как только смог.

— Доктор, что со мной? — спросил он. В его темных глазах клубился туман страха.

— Давайте посмотрим, — сказал я. — Шевельните пальцами правой руки.

Сэм попытался — и не смог. Его черты исказились.

— Я пытаюсь, — сказал он.

— Все хорошо, — ответил я. — Давайте еще раз. Пальцы правой ноги.

Ничего.

— Не могу, — выдавил Сэм. — Не шевелятся. Доктор Леви, я боюсь. Что происходит? Почему я не могу ими двинуть?

Он мог слабо шевелить левой рукой и левой ногой — но правую половину парализовало. Я надиктовал медсестре список лекарств — стероиды и еще кое-что для уменьшения отеков. Мало ли, может, из-за них аневризма или вена давит на спинной мозг?

— Все же было нормально, — сказал Сэм, его голос дрожал от отчаяния и плохо скрытого гнева. — Когда я буду здоров? Что со мной?

— Не знаю, Сэм, — признался я. — Мы сделаем все возможное. Давайте ждать.

Торжество превратилось в неопределенность, граничащую с отчаянием. Я видел, как человек, сошедший здоровым с операционного стола, теряет способность двигаться. И я ничего не мог сделать. Я несколько часов прокручивал в голове различные операции или варианты, способные хотя бы вернуть и сохранить изначальный результат. Ответ ускользал, и я просил помощи, надеясь на подсказку коллег — но они все как один уверяли, что любое лечение грозило новым, более высоким риском. Мы сделали все, чтобы победить опухоль. Сэм должен был восстановиться сам.

Я навещал его когда только мог, надеялся и даже ожидал, что силы вернутся к нему в любое мгновение. Но мои надежды оказались напрасными. Его руки и ноги теряли чувствительность. Сэм впал в ступор. Опухоль давила на спинной мозг, блокировала сигналы от головного, и паралич медленно полз по его телу.

Прошла ночь, за ней день, и паралич стал полным. Сэм не чувствовал ничего ниже шеи. Это был худший исход. Хуже, наверное, была только смерть — впрочем, немало людей со мной не согласились бы.

Я жил как автомат. Я будто сам утратил чувства. Сознание не могло справиться с горем. Горе от неудачной операции редко бывало столь сильным — но я не мог позволить себе роскошь отдыха. У меня был охваченный ужасом больной и его разгневанная и перепуганная семья. Чувства могли подождать. Сейчас настало время решений. Я должен был пережить эту трагедию. Более того, у меня была назначена очередная операция, и я не мог отвлекаться на мысли о Сэме.

Я навещал его еще несколько дней. Мы каждый раз молили Бога исцелить паралич. Вместе с нами молились сестры. Может, подумал я, опухоль спадет, и спинной мозг восстановится? Может, он начнет двигаться так же внезапно, как перестал?

— Доктор Леви, когда я поправлюсь? — спрашивал он каждый день. — Когда я буду ходить?

Так проходили дни, и чем дальше, тем сильнее возрастал риск того, что паралич останется навсегда.

Паралич грудных мышц привел к обширной пневмонии. Я видел, как он страдает, и меня пронзало дикое чувство вины — хотя я все еще считал, что провел операцию почти идеально. Сомнения и тревоги грызли мне душу, точно шакалы. Моя уверенность таяла на глазах. Как это могло случиться? Я утратил хватку? Неверно смешал клей? Мало советовался с другими? Может, мне вообще не стоило проводить эту операцию?

И еще в глубине души я считал, что меня предали. Неужели молитва не смогла такое предотвратить? Разве мы не просили Бога о хорошем исходе? Я ведь просил молиться о нем даже прихожан нашей церкви — хотя никогда не делал этого прежде! Или это не я часами ломал голову над тем, как провести операцию? Или это не я просил у Бога мудрости? Как Бог позволил этому случиться? Как Он мог так отнестись к Сэму? У Сэма была цель в жизни! Он учился и хотел лучше исполнять свою работу. Почему именно он? Из всех моих больных — почему он? Чувства пустоты и потери пронизывали каждую минуту моей жизни, и их ничто не могло остановить.

Я навещал Сэма и не оставлял молитв. Но я видел, что он на грани. Он обезумел от отчаяния и безутешности. Он только и спрашивал, как ему снова начать ходить и шевелить руками. Я уже начал думать, что пневмония, возникшая после операции, станет для него благословением: добьет и избавит от страшной участи паралитика. Может, это и был единственный приемлемый для него исход? Суровая милость Бога? Словно в насмешку надо мной, пневмония отступила перед антибиотиками, и стало ясно, что он будет жить — но совершенно не так, как прежде.

Я мог бы уйти на месяц в отпуск и оправиться от этого случая. Но в графике уже стояли операции на следующей неделе. Я никогда не отменял их из-за неудачного исхода другой — и не хотел начинать. По правде, у меня даже не было сил позвонить больным и отменить операцию. Я был безумно зол на Бога. Я доверял Ему, а Он меня предал. Смогу ли я снова работать? Или я просто испугался, что Бог оставил меня? А может, все еще хуже? Может, Он никогда со мной и не был? Может, я все это придумал? Первое серьезное дело, первая по-настоящему рискованная операция — и Бог покинул меня. Я был один — совсем один.

Со дня операции Сэма прошла неделя. Я шел на другую операцию, но совершенно о ней не думал. В моем сознании был только Сэм. Сэм, разбитый параличом, лежащий в другом крыле больницы. На ватных ногах я поднялся по лестнице в предоперационную. Я чувствовал себя бездушной машиной. В этом не было ничего хорошего. Но нейрохирурги обучены блокировать чувства и действовать на одной только воле. Меня научили спокойно воспринимать трагедии, не поддаваться страху и не показывать неуверенность. Сэм был моей первой катастрофой с тех самых дней, как я начал молиться о больных — и, как часто бывает у хирургов, перед ней померкли все мои прежние успехи. Я на автомате улыбнулся сестрам и притворился, будто все хорошо, так же механически прочел историю болезни и просмотрел документы для операции. Любое теплое чувство, которое я проявлял, было напускным. Моя душа заледенела. Жизни во мне было не больше, чем в зажимах и скальпелях, разложенных на хирургическом столе.

Настало время идти к первому больному после Сэма — и просить его согласия на молитву. Я колебался. Столько всего мешало… Больной ждал в предоперационной, за шторами отсека. Будем ли молиться вместе? Буду ли я молиться за него один? Да и могу ли я? Я не чувствовал Бога. Я и себя-то не чувствовал. Какая-то отстраненность и одиночество… В тот миг мне казалось, что лучше вообще уже никогда не молиться. Это будет хотя бы искренне. Да и зачем, если исходы так непредсказуемы?

Почему Бог не откликнулся на мою молитву о Сэме? Из всех моих молитв эта должна была войти в топ! Он отвечал на молитвы о многих других, которые — как я считал тогда в своей узости, — заслуживали этого меньше. Но на этот раз молитва не помогла, и вместо того, чтобы стать героем, я оказался орудием разрушения. Если бы не моя операция, его бы не парализовало — по крайней мере не сразу. Значит, вот какую награду я получил, рискнув молиться вместе с больными? Я открыл душу им и Богу, я стал уязвимым — и Бог отплатил мне провалом? Тогда благодарю, но нет. Я вернусь на привычные рельсы, снова окружу себя ореолом совершенства и скроюсь за иллюзией всевластия. Не надо мне никаких чувств. Пусть их заменит безопасность. Любезные манеры — и дистанция.

Боль и разочарование — вот что оставил в моей душе случай Сэма.

А еще сомнения в том, будто Богу есть до нас дело.

Купить книгу на BOOK24