Предыстория
Североафриканские провинции долгие годы служили одной из житниц Римской империи. Однако в 420–430-х годах союз германцев-вандалов и иранцев-алан во главе с блистательным королём Гейзерихом постепенно захватил эти земли и основал здесь собственное королевство со столицей в Карфагене.
Вандальский и аланский воины после высадки в Африке
С тех пор минул целый век. Могучий Гейзерих, настоящий кошмар что для Первого Рима, что для Второго, давным-давно умер ещё в 477 году. С тех пор отношения Карфагена и Константинополя были скорее дружественными, особенно в правление пятого (с момента создания государства) короля Гильдериха. Гильдерих вступил на карфагенский престол уже очень пожилым человеком (ему было около 60 с лишним лет). Это был человек в духе своего стремительно романизирующегося племени. Будучи наполовину римлянином по происхождению (Гильдерих — сын Евдокии, дочери западного императора Валентиниана III), король водил дружбу с Юстинианом ещё до того, как тот сменил на византийском троне своего дядюшку Юстина, что не могло повлиять на политику нового государя. Например, при Гильдерихе полностью прекратились гонения на католиков, доселе притесняемых вандалами, исповедующими арианство. Параллельно владыка вандалов знатно повздорил с остготским королём Теодорихом Великим, когда приказал заключить под стражу Амалафриду, сестру Теодориха, являвшуюся также вдовой одного из предшественников Гильдериха, Тразамунда. За своё ярое противодействие политике короля бывшая королева была впоследствии казнена, а сопровождавшие её остготы — перебиты. Теодорих, естественно, пришёл в дикую ярость и даже собирался покарать Гильдериха, но во время приготовления экспедиции заболел и скончался 30 августа 526 года.
Теодорих хотел отправиться в Африку, но в силу козней старухи с косой отправился в этот прекрасный мавзолей, доживший до наших дней
Подчёркнуто проимперская политика Хильдериха вкупе с его неспособностью (и даже нежеланием) эффективно противостоять племенам мавров, давно беспокоящим вандальские рубежи, привела к тому, что против престарелого короля составился заговор из числа его родни, возглавляемой его племянником Гелимером, опытным полководцем, однако начисто лишённым других достоинств. Как писал о нём Прокопий: «В военном деле он считался среди своих современников исключительно сведущим, но в остальном был человеком коварным, бессердечным и подлым, всегда готовым совершить переворот и воспользоваться чужими богатствами».
Монета, отчеканенная при Гильдерихе
Поскольку у Гильдериха сыновей не было, то сей Гелимер и так считался самым вероятным наследником, однако смерти дядюшки племянник решил не дожидаться.
В 530 году после очередного поражения от мавров терпение вандальской верхушки окончательно лопнуло и престарелый Гильдерих был взят под стражу. За решёткой оказались также его приближённые, братья Оамер и Евагей. Королём же был наречён Гелимер, восстановивший арианство в качестве основной религии королевства.
Узнав о заключении Гильдериха под стражу, Юстиниан отправил в Карфаген письмо, где упрекал Гелимера за то, что тот заковал своего пожилого родича в кандалы, не дотерпев до того момента, когда власть над вандалами перейдёт к нему в силу естественного хода вещей. Письмо заканчивалось убеждением, что «Всемогущий Господь и Мы” сохранят дружественное к вандалам расположение, если Гелимер отпустит Гильдериха.
На это письмо вандалы не соизволили ответить, отправив римского посла в Константинополь с пустыми руками. Более того, условия содержания Гильдериха под стражей стали ещё жёстче, а Оамера Гелимер и вовсе приказал ослепить.
Монета, отчеканенная при Гелимере
Вскорости в Карфаген пришло новое послание из Константинополя и оно было выдержано в совершенно иных тонах:
«Мы написали тебе первое письмо, не думая, что ты поступишь совершенно обратно нашим советам. Если тебе хочется приобрести верховную власть так, как ты ее сейчас приобрел, получи с нею и то, что дает за это демон. Ты же пошли к нам Гильдериха, слепого Оамера и его брата, чтобы они получили утешение, какое могут иметь люди, лишенные власти или зрения. Мы не потерпим, если ты этого не сделаешь. Нами руководит надежда, возлагаемая ими на нашу дружбу. На преемника его власти мы пойдем не для того, чтобы воевать, но чтобы по возможности его наказать»
Тон Юстиниана в этом письме был настолько повелителен, что вандалы пришли в неописуемую ярость, посчитав, что ромеи через Гильдериха покушаются на независимость их королевства. На сей раз Гелимер взял на себя труд ответить императору. Письмо, составленное королём вандалов, вполне могло сойти за брошенную в лицо перчатку:
«Царь Гелимер царю Юстиниану. Не насилием захватил я власть, и ничего безбожного по отношению к моим родственникам мною не совершено. Гильдериха, замыслившего совершить переворот против дома Гейзериха, лишил власти вандальский народ; меня же призвало к власти время согласно закону о праве старшинства. Хорошо бы, чтобы каждый занимался управлением своей собственной страной и не брал на себя чужих забот. Так что и тебе, имеющему собственное царство, не пристало вмешиваться в чужие дела. Если ты хочешь нарушить договор и идти против нас, мы встретим вас всеми силами, какие только у нас есть, призывая в свидетели клятвы, данные Зиноном, а от него ты принял царство, которым теперь владеешь».
Юстиниан, несмотря на вызывающий тон Гелимера, был страшно доволен, так как он наконец-то получил повод вторгнуться в Африку, о чём давно мечтал в рамках своей великой идеи о полном восстановлении Римской империи (renovatio imperii). Теперь императору оставалось лишь донести свою мысль до своих придворных и начать подготовку к вторжению.
Знаменитая равеннская мозаика, изображающая Юстиниана, его супругу Феодору и его придворных
Приготовления к походу
Когда Юстиниан объявил, что собирается организовать экспедицию в Карфаген, то оказалось, что поклонников подобной затеи, в общем-то, и нет. Вот, например, что вещал Иоанн Каппадокийский, на тот момент один из ближайших сподвижников императора:
«Ты намереваешься воевать с Карфагеном, до которого, если идти сухим путём по материку, сто сорок дней пути, а если плыть по морю, надо отправиться на самый край его, пересекая все водное пространство. Поэтому если что-то случится с войском, гонцу с известием потребуется целый год, чтобы добраться сюда. Допустим, что ты победишь врагов, но закрепить за собой обладание Ливией ты не сможешь, пока Сицилия и Италия находятся под властью других… Одним словом, от победы тебе не будет никакой пользы, а всякое изменение судьбы в худшую сторону принесет бедствие теперешнему счастливому положению».
Иоанн своими словами выразил общие опасения константинопольского двора. Допустим, Африка и впрямь будет завоёвана. Но, как и говорит сановник, её удержание невозможно без подчинения Италии и близлежащих островов. Перед глазами Иоанна отчётливо вырисовывалась перспектива тяжёлой затяжноё войны в пределах львиной доли западного Средиземноморья, что впоследствии, конечно же, и случилось.
Кроме того, в Константинополе ещё очень хорошо помнили экспедицию 468 года. Тогда император Лев Макелла тоже снарядил экспедицию в Карфаген. По утверждению Прокопия, в походе участвовало до 100 тысяч солдат и моряков, а расходы составили порядка 300 кентинариев (около 30 тысяч фунтов золота). И чем же всё кончилось? А кончилось всё грандиозным пшиком, когда из-за некомпетентности (а, возможно, и измены) шурина Льва, Василиска, имперский флот был эффектнейшим образом сожжён своими вандальскими визави. После провала экспедиции Льва ромейская экономика десятилетиями приходила в себя. Так что Иоанна Каппадокийского понять вполне можно. С его точки зрения новый поход в Карфаген стал бы бесполезной тратой времени и, особенно, денег с ощутимой вероятностью отправить кормить средиземноморских рыб своими моряками, как это произошло в 468 году.
Бюст Льва Макеллы, императора, что пытался покончить с вандалами ещё до Юстиниана
Иоанн в своём прямом и искреннем протесте был столь проникновенен, что Юстиниан, казалось, уступил. Но тут в столицу явился некий священник, который поведал императору о своём сновидении, в котором Бог наказал явиться в Константинополь и устами этого священника упрекнуть базилевса, что тот, уже было решившись защитить африканских католиков от притеснений со стороны вандалов-ариан, так легко сдался.
После визита этого священника, пишет Прокопий, Юстиниан отбросил все сомнения и распорядился готовить армию и флот для похода в Африку. Этот экспедиционный корпус волей императора сразу обрёл командира, коим стал молодой военачальник по имени Велизарий, весьма удачно проявивший себя в Персии, а также во время подавления кровавого восстания «Ника”, в ходе которого на улицах Константинополя полегло более 30 тысяч человек.
Помимо пророческих сновидений свершилось ещё одно событие, давшее поводу Юстиниану думать, что вторжение в Африку — отличная идея. Дело в том, что в Триполитании (совр. северо-западная Ливия) некий Пуденций, житель Триполи, отправил Юстиниану письмо, в котором утверждал, что легко бросит провинцию к ногам императора, если тот пришлёт войско на подмогу. Юстиниана дважды упрашивать было не надо. Посланное войско, переданное Пуденцию, легко отторгло Триполитанию от вандальского королевства. Гелимер, конечно же, хотел примерным образом наказать мятежников, но его отвлекло очередное восстание (на сей раз на Сардинии), к которому я ещё подробно вернусь в следующей части своего повествования, ибо этот сардинский демарш ещё сыграет немалую роль в дальнейших событиях.
Примерные границы Триполитании на карте современной Ливии
А пока разворачивались описанные выше события, в Константинополе вовсю готовились к походу и к лету 533 года все приготовления были завершены. Нынешняя экспедиция не была столь монструозной, как флотилия Льва: «всего-то” около 592 кораблей, 32 тысячи моряков и 15 тысяч солдат (5 тысяч конников и 10 тысяч пехотинцев). В канун летнего солнцестояния флот и войско уже дожидались сигнала к началу похода. Флагманский корабль ромейской эскадры пришвартовался у пристани дворца Буколеон, что на юге византийской столицы. Патриарх Константинопольский Епифаний отслужил торжественный молебен в помощь отплывающей экспедиции. На борту флагмана находились как сам Велизарий, так и его супруга Антонина, а также человек, которому суждено было стать важнейшим свидетелем грядущей войны: Прокопий Кесарийский. По завершению молебна остальной флот отправился вслед за кораблём главнокомандующего. Впереди имперские силы ждала полная неизвестность и дорога, на которой не отпечатался ни один обратный след.
Трёхмерная реконструкция Буколеона
Продолжение следует…