Это вид познания обладает определенной спецификой, суть которой заключается в целостному а не расчлененном отображении мира и особенно человека в мире. Художественное произведение строится на образе, а не на понятии: здесь мысль облекается в «живые лица» и воспринимается в виде зримых событий. Восприятие художественного образа влечет за собой огромное расширение человеческого опыта, охватывающего собой и сферу настоящего, и сферу прошлого, а иногда — и будущего. Жизненный опыт — в его особой, художественной форме — не только расширяется, но и углубляется: человек ощущает свою связь с современниками и с прошлыми поколениями. Он не только обогащает его видением других жизней, широким представлением о своих современниках, познанием которых живет человек. А. И. Солженицын сказал об этом в своей Нобелевской лекции (впрочем, писатель выражал по этому поводу и сомнения). Ясно, что расширение такого опыта нельзя заменить ничем другим: ни научной книгой о чем-то новом, ни грудами цифр из современных справочников. Этот опыт — не только познание ранее неведомого, но и восприятие сложнейшего потока чувств, мира душевных переживаний, нравственных и иных мировоззренческих проблем, продумывание с новых точек зрения прежних жизненных решений — решений героев художественного творения или собственных жизненных поступков. Этот опыт — познавательный, эмоциональный и этический — создает связь поколений в общем потоке всемирной истории.

Искусству дано ухватить и выразить такие явления, которые невозможно выразить и понять никакими другими способами. Поэтому чем лучше, совершеннее художественное произведение, тем более невозможным становится его рациональный пересказ. Рациональное переложение картины, стихотворения, книги есть лишь некая проекция, или срез, этих вещей. Если этой проекцией содержание художественного произведения исчерпывается полностью, то можно утверждать, что оно не отвечает своему назначению. Неуспешна книга, которая пишется с целью «воплотить» те или иные предвзятые авторские концепции или мнения; ее судьба — остаться более или менее искусной иллюстрацией этих мнений. Наоборот, плодотворен путь «художественного исследования», как его формулирует А. И. Солженицын: «Вся иррациональность искусства, его ослепительные извивы, непредсказуемые находки, его сотрясающее воздействие на людей — слишком волшебны, чтоб исчерпать их мировоззрением художника, замыслом его или работой его недостойных пальцев…» Там, где научному исследованию надо преодолеть перевал, там художественное исследование тоннелем интуиции проходит иногда короче и вернее. Основная черта художественного познания — самоочевидность, самодока- зательность. Художественное произведение «проверку несет само в себе: концепции придуманные, натянутые не выдерживают испытания на образах… оказываются хилы, бледны, никого не убеждают… Произведения же, зачерпнувшие истины и представившие ее нам сгущенно-живой, захватывают нас, приобщают к себе властно, — и никто, никогда, даже через века, не явится их опровергать». С точки зрения гносеологии интуитивизма критерий истины, прямо основанный на самоубедительности («ирииди и виждь»), указывает на высокое положение художественного познания в иерархии типов знания.

Другой отличительный момент художественного познания — требование оригинальности, неизбежно присущее творчеству. Оригинальность художественного произведения обусловлена фактической уникальностью, неповторимостью его мира. С этим связана противоположность художественного метода научному методу. Научное познание стремится к максимальной точности и исключает что-либо личностное, привнесенное ученым от себя. Вся история науки свидетельствует, что любой субъективизм всегда отбрасывался с дороги научного знания, а сохранялось лишь объективное. Художественные произведения неповторимы. Результаты научных исследований всеобщи. Очень характерно, что ученому, изучающему результаты открытий И. Ньютона или А. Эйнштейна, как правило, нет нужды обращаться к первоисточнику: научное открытие становится всеобщим достоянием. Наука есть продукт общего исторического развития в его абстрактном итоге. В искусстве допускается художественный вымысел, привнесение от самого художника того, чего именно в таком виде нет, не было и, возможно, не будет в действительности. Мир, творимый воображением, не повторяет действительного мира. Художественное произведение имеет дело с условностью: мир искусства — всегда результат отбора. Художественный вымысел, однако, допустим лишь в отношении единичной формы выражения общего, но не самого общего: художественная правда не допускает никакого произвола, субъективизма. Попытка выразить общее вне органического единства с особенным (типичным) и единичным приводит к схематизации и социологизации действительности, а не к созданию художественного произведения. Если же художник в своем творчестве сводит все к единичному, слепо следует за наблюдаемыми явлениями, то результатом будет не художественное произведение, а своего рода «фотография»; в этом случае мы говорим об имитаторстве и натурализме.

В науке главное — устранить все единичное, индивидуальное, неповторимое и удержать общее в форме понятий. Наука и искусство лежат в разных плоскостях. Эти виды познания мира черпают свой метод в природе своего специфического содержания. Научное знание держится на общем, на анализе, сличении и сопоставлении. Оно «работает» с множественными, серийными объектами и не знает, как подойти к объекту подлинно уникальному. В этом слабость научного подхода. Поэтому при всех успехах научного знания и открывающихся в нем глубинах никогда не может быть снят вопрос о его конечной адекватности той единственной Вселенной, которая вечно пребывает перед нами. Образно говоря, никакая самая лучшая астрономия никогда не снимет великой тайны «звездного неба над нами», по крылатому выражению Канта. Понятие точности знания обычно связывают именно с наукой. Научность предполагает достаточно высокую степень достоверности и факта, и вывода, а также точность. Но понятие точности применимо не только к математически обработанным данным, «закованным в жесткие цепи формул», но и к неформализованным знаниям, выраженным средствами естественного языка. Точность — это не только математическая формула и вообще формализованное высказывание или система высказываний, описание в виде достоверного протокола, объяснения верного вывода, доказательства, опровержения, суждения и просто правильного восприятия. Точность — это прежде всего адекватность самого знания, а не форма его фиксации. Поэтому художественное изображение, например в романах Ф. М. Достоевского, всех изломов человеческой души может быть куда более точным, чем изображение личности в каком-либо сочинении профессионального психолога.

П. А. Флоренский в сочинении «Столп и утверждение истины. Опыт православной теодицеи» (1914—1924), говоря о путях обретения истины — задаче всякого познания, первоначально называет два: интуицию, т.е. непосредственное восприятие, и дискурсию, т.е. сведение одного суждения к другому, рациональный анализ. Отец Павел быстро приводит в тупик оба пути, в качестве желаемого выхода утверждая некую разумную интуицию, практически отождествляемую с «подвигом веры». Органом «разумной интуиции», по Флоренскому, является сердце: «сердце является органом для восприятия горнего мира», посредством его устанавливается живая связь с «Матерью духовной личности — с Софиею, разумеемою как Ангел- Хранитель всей твари, едино-сущной в любви, получаемой чрез Софию от Духа». Безусловно, здесь присутствует некое смешение задач знания и веры, которые Флоренский хочет полностью отождествить, но реально, по замечанию В. В. Зеньковского, они остаются у Флоренского несливаю- щимися, подобно маслу и воде. Мысль Флоренского делает слишком резкий скачок. Критикуя интуицию и дискурсию как источники знания, он, по существу, вращается в рамках чрезмерно рационалистичного, едва ли не логицистского подхода. Характерно постоянно повторяемое слово «суждение» и пристрастие к логической символике. Таким образом, он не рассматривает реальное обширное многообразие источников знания (хотя в своем труде привлекает гигантский фактический материл — от математики, минералогии и астрологии до житийных преданий и литургических текстов), но, с другой стороны, стремится всякое знание «стилизовать» под церковность и веру.

Мы коснулись здесь сразу двух важных связанных моментов — вопроса об «органе» знания и соотношении между знанием и верой. Процитируем воспоминания К. Г. Юнга, где приводится любопытный разговор, имевший место между ним и вождем одного из племен американских индейцев: «Видишь, — сказал Охвией Биано, — как жестоко выглядят белые… Мы думаем, что они — сумасшедшие.

Я спросил его, почему ему кажется, что все белые сумасшедшие.

• — Они говорят, что они думают головами, — ответил он.
• — Ну конечно. Чем же думаете вы? — удивленно спросил я его.
• — Мы думаем тут, — сказал он, показав на сердце».

Далее Юнг размышляет: «Чем же думает человек? На какой-то миг сознанию европейца могло бы показаться, что вопрос этот никчемен и наивен, ибо давно и окончательно решен. У большинства более или менее образованных носителей цивилизации он просто не возникает, словно бы ответ на него был чем-то само собой разумеющимся. И однако дело обстоит не гак просто… Чем думает человек? Разумеется, головой. При этом ускользает от внимания, что такой ответ, если чем-нибудь и разумеется, то самой головой, так что, строго говоря, здесь имеет место элементарная логическая ошибка petitio principii, когда нечто доказывается с помощью доказываемого нечто. Скажут, чем же еще может думать человек, если орган его мышления расположен в голове? Ну конечно, оспаривать это было бы оригинальностью дурного свойства, и, тем не менее, неизвестно откуда появляется спонтанное возражение: только ли в голове? Отчего такая монополизация прав, и, если она и в самом деле имеет место, то естественны ли ее основания?»

Оставим в стороне суть самого соотношения между мышлением и сопутствующим ему физиологическим процессом; ясно, что указание на орган так или иначе характеризует качество мышления. Нужно иметь в виду исторический характер нашей физиологии. Древний грек мыслил всем телом — его мысль двигалась не строевым шагом силлогизмов, а «пластически, скульптурно, эвритмически». Платоновская идея, по выражению А. Ф. Лосева, есть танец, доведенный до своего понятийного предела. Отсюда малая способность нашего «вживания» в античную мысль и потребность «интерпретации». За словами дикаря, обращенными к знаменитому психологу, можно увидеть указание на глубокое различие типов познания. За поисками «органа познания» стоит не физиология, а символика. Это есть символика характера и типа познания. П. А. Флоренский пишет: «Не вещество человеческого организма, разумеемое как материя физиков, а форму его, да и не форму внешних очертаний его, а всю устроенность его, как целого, — это-то и зовем мы телом… То, что обычно называется телом, — не более, как онтологическая поверхность; а за нею, по ту сторону этой оболочки, лежит мистическая глубина нашего существа».

Поиски П. А. Флоренского в области, если позволено так выразиться, мистической физиологии знаменуют собой стремление выйти за рамки господствующего типа познания, которое в современной философии ощущается как «усохшее» и «скукоживающееся» сравнительно с познанием, доступным людям прошлого. Современное господство «научного» типа познания ощущается как регресс от космически переживаемой мысли до мысли сугубо головной, от «умного места» мысли до «лобного места» ее… Симптоматология познания — мартиролог мысли, или перечень стадий ее дискриминации: мыслящее тело (равное в греческой семантике личности и даже ее судьбе) сжимается постепенно до мыслящей головы и монополизируется мозгом; теперь она уже нс нуждается в перипатетике: ни выхо- женность, ни тем более танцевальность не служат более ей нормами, ее единственным критерием оказалась разможженность («Vergehirnlichung», в транскрипции М. Шелера).

Познание – это творческий процесс. Как и почему ученые открывают тайны природы? Познание нельзя свести только к мыслительной рефлексии, оно опирается также на возможности творческого воображения, интуиции.

Интуиция в науке – это нечто вроде вдохновения, постижение истины непосредственно, без участия сознания. Интуиция – это прямое переживание действительности или, говоря словами немецкого поэта Иоганна Гете, «откровение, развивающееся внутри человека». Интуиция близка состоянию вдохновения, духовного видения, откровения, которое коренится в бессознательном слое психики.

Об интуиции вспоминают тогда, когда всепроникающий ум достигает пределов усталости, обнаруживают себя неосознанно идущие мыслительные процессы. Такая интуиция оказывается востребованной. Подспудная работа сознания начинает плодоносить. Искра озарения венчает аналитическую работу интеллекта, демонстрируя неисчерпаемый потенциал размышления. Так разум берет на вооружение тончайшие механизмы творчества, внезапного просветления.

Приведем такой пример. Кибернетику (так называется наука о контроле и коммуникации в мире машин и животных) «изобрел» в 1948 г. физик Норберт Винер (от греч. κυβερνητική – рулевой, правитель). Наука сложная, но импульсом к ее созданию явилось наблюдение за поплавком в сливном бачке. Когда бачок наполнен водой, поплавок свободно плавает на ее поверхности. «Проявив немного изобретательности, – пишет Уилсон, – я мог бы использовать данную систему контроля при закрывании кранов в ванной, когда вода достигает определенного уровня, и, сидя в ванне, не беспокоить себя ничем. Но в науке и в производстве процесс, который я хочу контролировать, может оказаться во много раз сложнее, чем закрывание кранов в ванной; например, это может быть какой-нибудь химический процесс, развивающийся при соблюдении многих условий. В этом случае, чтобы контролировать все возможные ситуации, я должен прибегнуть к использованию какой-нибудь специальной компьютерной программы. Однако карты с несколькими пробитыми в ней дырками вполне достаточно, чтобы обеспечить осуществление компьютерных команд и заставить компьютер выполнять функции прораба, наблюдающего за тем, чтобы работа была хорошо сделана».

С конца XIX в. стало понятно, что живые существа получают свои качества от маленьких клеток, называемых генами, которые содержатся как в мужском семени, так и в женской яйцеклетке. Цвет волос и глаз, величина ног – все это определено генами. Но до середины 50-х гг. прошлого столетия никто толком не знал, как гены это делают. И только в середине века постепенно стало ясно, что гены подобны компьютерной ДНК, соединенные друг с другом в форме двойной спирали, что чем-то напоминают две пружинки, завитые вместе в противоположных направлениях.

Известно, что большинство открытий совершается самым непредвиденным образом. Мышление действительно связано с творческим порывом. Известно, что Альберт Эйнштейн любил играть на скрипке. Он пытался достичь эмоционального подъема, чтобы преодолеть трудность мысли. Не случайно говорят, что его теория относительности – плод гениальной интуиции. Известно, что идея многих изобретений и художественных произведений возникла именно во сне. Элиас Хау, создавая конструкцию швейной машины, уже готов был отчаяться, и вот однажды во сне он увидел иголку с ушком внизу, а не вверху или в середине, как в тех моделях, которые работали плохо.

Немецкий химик Август Кекуле не находил себе покоя, разгадывая формулу молекулы бензола. В ней явно не хватало атомов водорода, чтобы компенсировать валентность шести атомов углерода, расположенных по прямой линии (так изображались тогда формулы органических соединений). Он заснул. «Атомы извивались у меня перед глазами… извивались как змеи… Одна из змей схватила собственный хвост, и этот образ стал неотступно вертеться в моей голове… Как будто от вспышки света я проснулся: весь остаток ночи я работал над следствиями, вытекающими из этой гипотезы». Вот так Кекуле пришла идея представить формулу бензола в виде кольца, что положило начало химии красителей и фармацевтических соединений.

Раймонд де Бекер приводит множество примеров творческих снов. Нильс Бор «увидел» свою знаменитую модель атома в сновидении о планетах, вращающихся вокруг Солнца. «Божественная комедия» Данте, вторая часть «Фауста» Гете, неоконченный фрагмент «Кубла хан» (1798) английского поэта и литературного критика Сэмюэля Колриджа были навеяны снами. Под влиянием снов творили Моцарт, Вагнер, Толстой, По, Сен-Санс, Ван-Гог, Гейне, Вольтер, Лафонтен.

Австрийский физиолог Отто Леви получил Нобелевскую премию за открытие, которое было результатом двойного сна. Он бился над загадкой механизма, с помощью которого нервная система регулирует сердечные сокращения. Ему приснилось, что он открыл принцип воздействия химических веществ на нервную систему. Ученый очнулся, сделал некоторые записи и опять уснул. На следующую ночь он спал тревожно, но в середине ночи ему стал сниться тот же самый сон. На этот раз ученый не стал полагаться на записи, а встал и прямиком отправился в лабораторию, чтобы начать эксперимент.

Начиная с VI в. до н.э. и по VI в. н.э. в Греции и Риме практиковали метод инкубации сна, когда люди уходили в священные места, чтобы получить от Бога нужный им сон. Человек мог попросить о божественном совете по поводу кладки камня, средства от бесплодия, диагноза и лечения любой болезни. Он направлялся в один из многочисленных храмов Эскулапа, там вместе со жрецами участвовал в молитвенных песнопениях, воздерживался от вина, женщин и той пищи, которая, как считалась, препятствует появлению сновидений, совершал ритуальные очистительные омовения. Затем, получив первое божественное приглашение ко сну, он проводил ночь, лежа на окровавленных шкурах принесенных в жертву овец и быков в компании извивающихся (хотя и неядовитых) священных змей храма. Совсем не удивительно, что такому человеку снился сон, полный значения. Если страждущему снился непонятный сон, он мог пойти к одному из местных толкователей сновидений. В древнеегипетском городе Мемфисе над дверью одного из таких толкователей висела следующая табличка: «Толкую сны, Мандат выдан самим господом Богом».

В процессе научного творчества взаимодействуют интуиция и логика. Один из центральных моментов творчества – как возникают новые идеи. В момент озарения логика может быть отключена. Способность не проходить мимо случайностей, замечать их и давать им соответствующее истолкование – важная сторона творчества. Когда В. Гершель в 1781 г. открыл планету Уран, оказалось, что многие астрономы уже наблюдали это небесное тело (не менее 200 зарегистрированных наблюдений), но выяснилось, что некоторые физики встречались с этим видом излучения и рассматривали его как помеху, из-за которой портятся фотографические пластинки.

Разумеется, случай благоприятствует подготовленному уму. Способность к научным открытиям проявляется у людей, с детства отличавшихся любознательностью и получивших такую подготовку и образование, которые не подавили умение видеть события и процессы под неожиданным углом зрения.

Творчество – индивидуальный акт, глубоко личный, несомненно, подверженный влиянию предрассудков, предвзятых мнений. Критерии оценки нового в науке одинаковы для всех ученых мира. Новое открытие проверяется путем сопоставления его с уже известными, устоявшимися взглядами в науке. Одно из условий научного открытия – способность обращать внимание на странности, на необычные, пусть кажущиеся незначительными, события. Ученые спорят о том, возможна ли в науке «счастливая догадка». Некоторые считают, что догадка всегда связана со слепой верой, отказом от критического суждения. Однако догадка может быть «дикой», сделанной «наугад», но основанной на глубоком размышлении.

Многие ученые рассказывают о роли интуиции в их творчестве. Д. И. Менделеев увидел во сне долго не дававшееся ему расположение элементов периодической таблицы. Известный ученый Луи Пастер говорил, что его открытия основаны на разнообразных взглядах, взятых из разных областей науки. Например, процесс брожения винограда послужил ему подсказкой для разгадки механизма гниения мяса. Изобретатель паровой машины Джеймс Уайт утверждал, что начал свою работу исходя из аналогии между потоком пара и потоком воды в гидравлической турбине.

Существует общее впечатление, что все, во что мы верим, может быть доказанным или же по крайней мере может быть показано как нечто весьма вероятное. Многие понимают, что вера, которую нельзя обосновать, является неразумной верой. В основном этот взгляд правилен. Знание обычно противопоставляется вере, которая во многом отказывается от сомнения и доказательств. В то же время вера является необходимым элементом процесса познания.

Английский философ Бертран Рассел (1872–1970) иллюстрирует эту мысль такими рассуждениями. Почти все наши обычные убеждения выводятся или могут быть выведены из других убеждений, которые могут рассматриваться в качестве их основы. Как правило, эта основа или забыта, или никогда не осознавалась. Философ рассуждает: представим себе настойчивого Сократа, который, не удовлетворяясь никаким основанием, продолжает требовать основание. Идя от обычных повседневных взглядов, мы можем пойти назад, от пункта к пункту, пока не достигнем некоторого общего принципа. Так, в процессе познания ученый может подвергнуть сомнению все, с чем он работает. В то же время ему приходится опираться на самоочевидные истины. Степени самоочевидности важны в познании.

Паука провозглашает: истина не достижима, пока человек ограничивается ближайшей сферой своего непосредственного опыта. Вместо того чтобы описывать отдельные и изолированные факты, наука стремится дать всесторонний взгляд на мир. Наука ищет в явлениях не одну только простоту – она ищет порядок. Существование регулярностей, единой формы в явлениях природы – в движении планет, во вращении Солнца и Луны, смене времен года – было одним из первых великих открытий человечества.

Наука – последняя ступень в умственном развитии человечества. Ее можно считать высшим и наиболее специфичным достижением человеческой культуры. К науке можно применить слова Архимеда: «Дайте мне точку опоры и я переверну мир». Однако не следует понимать науку только как множество открытий. В Древнем Китае был изобретен порох, изготовлялись бумага, шелк. Появились различные технические приспособления вроде коромысла. Однако наука там не появилась, ибо для появления науки важно, чтобы отдельные открытия сложились в относительную целостность. Это произошло в античной Греции.

Логика – наука об общезначимых формах мысли (понятиях, суждениях, умозаключениях), о правилах их образования и вывода, об отношениях между значениями понятий, а также о способах их формализации. Проблема логики порождена тем обстоятельством, что выражение мысли в языке приводит к искажению характера знания. По выражению Л. Витгенштейна, язык переодевает мысли, причем переодевает столь неузнаваемо, что внешняя форма одежды не позволяет судить о форме облаченной в нее мысли. И это понятно, ведь внешняя форма одежды создается вовсе не для того, что по ней судили о форме тела. Скорее, наоборот.

Родоначальник логики как таковой – Аристотель – не употребляет понятие «логика», тем более «логика формальная». Термин «формальная» по отношению к аристотелевской и схоластической логике впервые употребил Кант. Дальнейшее утверждение в науке термина «логика» связано с именами Канта и Гегеля. Логика пользуется категориальным аппаратом. Среди них: понятие – одна из форм отражения мира на ступени познания, связанной с применением языка, форма обобщения предметов и явлений. Суждение – мысль, выраженная в форме предложения, в котором нечто утверждается или отрицается об объектах, и являющаяся объективно либо истинной, либо ложной. Умозаключение – рассуждение, в ходе которого из одного или нескольких суждений, называемых посылками умозаключения, выводится новое суждение (называемое заключением или следствием), логически вытекающее из посылок.

Формальная логика – наука, которая изучает формы мысли – понятия, суждения, умозаключения, доказательства – со стороны их логической структуры, т.е. отвлекаясь от конкретного содержания мыслей и вычленяя лишь общий способ связи частей этого содержания. Общая задача формальной логики – сформулировать законы и принципы, соблюдение которых является необходимым условием достижения истинных заключений в процессе получения выводного знания. Новый этап в развитии формальной логики наступил с конца XIX – начала XX в., когда стала интенсивно развиваться математическая логика.

Аналогия – это установление отношения между двумя предметами, которое дает возможность переносить информацию, полученную при исследовании предмета (модели) на другой предмет, называемый прототипом. Доказательство – рассуждение, имеющее целью обосновать истинность (или ложность) какого-либо утверждения, которое называется тезисом. Опровержение – обоснование ложности либо неправильности выдвинутых утверждений, предположений или доказательств.

Логика немыслима без постоянных споров, дискуссий и полемики.

РЕЛИГИОЗНЫЙ ТИП ПОЗНАНИЯ В ФИЛОСОФИИ H.A. БЕРДЯЕВА

Статья посвящена характеристике взглядов H.A. Бердяева на религиозное познание как основополагающий тип существования человека в мире. Позиция философа определяется в контексте религиозной традиции русской философии, автор находит традиционное и специфическое для Бердяева в рамках выбранного аспекта, подчеркнута значимость теории познания Бердяева для становления и развития современной эпистемологии.

Проблемы религиозного познания в философии H.A. Бердяева занимают весьма значительное место. Для него это не просто один из возможных путей постижения мира, это путь основополагающий, обеспечивающий полноту и истинность знания о мире, открывающий возможность активного творческого изменения бытия, преодоления его несовершенства.

H.A. Бердяев — виднейший представитель русского религиозно-философского ренессанса начала XX века. Многое в его философии рождалось и вызревало в атмосфере необычайно активной культурной жизни эпохи, в атмосфере напряженного интеллектуального поиска, острой полемики представителей культурной элиты с соотечественниками и европейцами. Мыслителю удалось соединить традиции русской и европейской философии в своей тем не менее оригинальной и глубокой трактовке важнейших философских проблем, в том числе проблем гносеологических. Попробуем для начала выделить традиционные взгляды на познание, проведя параллели с предшественниками и современниками философа.

По меткому замечанию A.B. Гулыги, «то, что традиционно было предметом веры, русские идеалисты превратили в предмет знания» , причем знания интуитивного, диалектического. Но диалектику они находили не у Гегеля, а в самой жизни.

На рубеже веков европейская философия с ее схоластической рациональностью не отвечала требованиям времени, не могла объяснить действительности, которая становилась угрожающе иррациональной. B поиске ответов на последние вопросы ряд русских философов обратился к вечным религиозным истинам, ища в них спасения для всего человечества. Но искали они часто не веры, а знания, так рождалась религиозная по духу философия, свободно ос-

мысляющая прежде всего христианское наследие.

Сознательно отталкиваясь от европейской традиции, русская философия провозглашала начальным пунктом всякого познания цельный опыт самой жизни. Опыт понимается, по С.Л. Франку, не как простая чувственная очевидность, а как жизненно-интуитивное постижение бытия в сочувствии и переживании . Франк приписывает И. Киреевскому заслугу начального развития теории «живого знания», но уже Григорий Сковорода подчеркивает сверхрациональность истинного знания: «Истина острому взору мудрых не издали болванела так, как подлым умам, но ясно, как в зерцале, представлялась, а они, увидев живо живой ее образ, уподобили оную различным тленным фигурам» .

Противопоставление живого, интуитивного и рассудочного знания имеет не-исследимо глубокие корни, по крайней мере, в европейской культуре оно всегда вытекает из дуализма мира дольнего и мира горнего. «Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтоб быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом…» (I Кор. 3: 18 — 19). B скобках заметим, что эти слова апостола Павла H.A. Бердяев берет эпиграфом к «Философии свободы».

Вл. Соловьев создает учение о непосредственном чувстве (вслед за славянофилами), благодаря которому только и возможно постижение истинно сущего (Абсолюта). Познание начинается с факта мистического, первым проявлением которого является вера, затем следует представление идеи определенного объекта, и потом только формируются восприятия. Уже вслед за Соловьевым русские религиозные мыслители поддерживают и развивают теорию цельного знания.

H.A. Бердяев исходит из того, что всякое познание имманентно бытию (сущему), от него неотрывно, само является бытием. Современная гносеология, говорит он, забыла о том, что до сознания вторичного, рационализированного, существует сознание первичное, нерационализированное. Между тем сущее «дано лишь в живом опыте первичного сознания, до рационалистического распадения на субъект и объект, до рассечения цельной жизни духа. Только этому первичному сознанию дана интуиция бытия, непосредственное к нему касание» .

Важнейшая характеристика «живого опыта» — интуитивизм. По Бердяеву, этот мир познается рационально, мир иной малому разуму недоступен, он открывается вере и интуиции, можно даже сказать: вере-интуиции. H.O. Лосский считал интуицию единственной формой познания, у Бердяева за дуализмом духа и природы следует дуализм интуиции (трансцендирования) и объективации. Но об этом чуть ниже.

Следующее распространенное учение, которое русские мыслители унаследовали от античной и восточно-православной традиции, -учение о различении разума субъективного и универсального (большой и малый разум, рассудок и разум), ratio и Логоса. В противостоянии этих двух начал А.Ф. Лосев видел саму суть русской философии: «Русская самобытная философия представляет собой непрекращающу-юся борьбу между западноевропейским абстрактным ratio и восточно-христианским, конкретным богочеловеческим Логосом и является беспрестанным, постоянно поднимающимся на новую ступень постижением иррациональных и тайных глубин космоса конкретным и живым разумом» .

Логос (Абсолют, Слово) у Бердяева особенно фигурирует на раннем этапе творчества, в «Философии свободы», например, где Бердяев, по мнению В.В. Зеньковского, еще не ушел от религиозного реализма в сторону мистико-романтическую . Вот емкое сопоставление двух разумов: «Малый разум есть ratio, он рационалистичен, большой разум есть Logos, он мистичен. Малый разум функционирует как отсеченная часть, большой разум функционирует в цельной жизни

духа. Малый разум всегда противопоставляет субъект и объект, большой разум постигает тождество субъекта и объекта. Малый разум — дискурсивен, большой разум — интуитивен» . Основное свойство Логоса, отличающее его от разума малого, — то, что он присутствует в такой же мере в объекте, как и в субъекте. Это — разум вселенский, он так же открывается в природе и истории, как и в человеке. Только благодаря Логосу возможно интуитивное познание, в процессе которого он и постигается.

Еще одна важная идея русской религиозной философии, непосредственно связанная с идеей Логоса, — идея соборности. Славянофилы провозглашают общую соборную теорию познания. Сам себя обосновывающий дух бессилен. Он идет навстречу собственному разрушению. Соборность часто относят на счет неразвитости русской философии, дескать, европейская философия прошла этап примитивного коллективного сознания. Бердяев как раз и говорил, что соборность — это не сбор-ность, а качественно иная категория. Истинная соборность существует в церкви. Логос, как универсальный разум, открывается только соборному сознанию. По А.С. Хомякову, соборность — «единство свободное и органическое, живое начало которого есть Божественная благодать взаимной любви» .

В период близости к московским православным философам Бердяев также является активным сторонником идеи соборного сознания. B той же «Философии свободы» читаем: «Только допущение единого органического разума — Логоса в субъекте и объекте соединяет мышление и бытие, выходит за пределы противоположности рационального и иррационального. Но разум — Логос живет и действует только в церковном, соборном, вселенском сознании… Всякое подлинное познание есть приобщение к соборному разуму, преодолевающему противоположность рационального и иррационального, есть участие в самопознании абсолютного» .

Идея соборности сохраняется в философии H.A. Бердяева, означаемая как «коммю-нотарность». Но такого внимания мыслителя уже не привлекает, оттесненная более характерными для него темами.

Вот основные идеи и понятия, неразрывно соединяющие НА. Бердяева с предшествующей традицией. Естественно, не сказано о множестве менее генеральных моментов, да и деление условно, поскольку только из традиции вырастает самобытное творчество. Но все же важно было обрисовать основные посылки философских взглядов НА. Бердяева. В дальнейшем при необходимости будут проводиться дополнительные параллели.

Уже на раннем этапе, в решении вековечного вопроса о вере и знании, мыслитель закладывает фундамент своего учения о двух видах познания. Почему мы противопоставляем знание и веру?

В неизъяснимой глубине бытия, пред-мирно, говорит он, мы выбрали этот мир и полюбили его больше, чем Творца, оторвались от Источника. Мы поверили в этот мир, связались с ним крепкими узами, и знание его стало для нас обязательным. A мир иной стал невидимым.

Но наш свободный выбор оплачен греховностью, пораженностью нашего бытия, как бытия не-истинного. Бытие больно, значит, болен разум этого мира, с его логическими законами.

«По классическому и вечному определению веры, одинаково ценному и в религиозном, и в научном отношении, вера есть обличение вещей невидимых. В противоположность этому знание может быть определено как обличение вещей видимых» . Этот мир мы познаем, в мир иной верим.

Видимость — это принудительность. Мы знаем этот мир, потому что связаны с ним неразрывно, он вторгается в нас («насилует»), мы не свободны в его восприятии. Знание принудительно, и потому кажется твердым, надежным, на него можно опереться.

Вера свободна, вещи невидимые не вторгаются в нас, не принуждают воспринимать их, потому они кажутся призрачными, зыбкими, нереальными.

Истины знания принудительны, для их открытия достаточно интеллекта. Истины веры не открываются малому разуму, они стяжаются, это не только истина, но и путь, и жизнь.

Бердяев отказывается от традиционного противопоставления веры и знания, от традиционных решений вопроса об их соотношении. Нельзя допускать ни отрицания знания или веры, ни дуализма, при котором современное рационализированное сознание видит знание общеобязательным, а веру субъективной. Вера, по Бердяеву, не должна трактоваться субъективистски, поскольку «вера как субъективное и произвольное психологическое состояние, зависящее от ограничения знания и от настроений, есть или эстетическая забава, или моральное малодушие» .

Нельзя противополагать веру и знание, в глубине это суть одно и то же. Мы сначала поверили в этот мир и теперь, как результат, его знаем. Веря в мир иной, мы познаем его. Знание — низшая форма веры, вера — высшая форма знания. Поэтому можно говорить о типах познания (научном и религиозном, в данном случае).

Чтобы обладать полной истиной, нужно соединять знание и веру, давать знание о мире в свете веры. Но подчиненность знания о принудительно данном мире не снижает ценности этого знания. «Если природа болезненна, то это не значит, что познавать ее не надлежит. Я реально воспринимаю сыпь на лице, но здоровая сущность лица не в сыпи… вера должна уважать знание как необходимое добро в данном дефектном состоянии мира и человечества. Истина веры не зависит от науки, но наука этим не унижается. В науке есть элементы высшего гнозиса, в ней как бы приоткрываются человеку тайны Божьего творения» .

Истина научная — просто истина, истина объединенная — правда, также характерное понятие русской философии. По глубокому определению С.Л. Франка, правда, «с одной стороны, означает силу в смысле теоретически адекватного образа действительности, а с другой — «нравственную правоту», нравственные основания жизни, ту самую духовную сущность бытия, посредством которой оно становится внутренне единым, освящается и спасается… «Истина» понимается не в современном смысле тождества представления и действительности, а в старом религиозном смысле конкретного постижения

истинного бытия, от которого человек отошел и к которому он снова должен возвратиться и укорениться в нем» .

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

В дальнейшем НА. Бердяев разрабатывает учение об объективации. Понятием объективации необходимо заменить понятие объекта, чтобы избежать соблазна критической гносеологии, расчленившей живое бытие на объект и субъект, убившей его. Объективация — это и то, что произошло с греховным бытием, и способ познания этого бытия. Объективация сродни отчуждению. Когда человек творит или познает, плоды его деятельности воплощаются в этом мире, подчиняются его законам. Толчком был прорыв мира, но результат возвращает в него. Здесь, кстати, заключено общепризнанное, трагическое противоречие философии Бердяева, так им до конца и не преодоленное. Зачем творить (а творчество — доминанта существования человека для Бердяева), если все равно усугубляется объективированность? Мыслитель все же настаивал на постепенном качественном преображении бытия в творчестве и познании человека, которое рано или поздно вернет нас к Богу. И в этом огромный смыслоутверждающий заряд его философии.

Вернемся к вопросам познания. Соответственно ступеням познания различаются ступени объективации. Чем более объективировано познание, тем дальше оно от существования, тем больше его общеобязательность. С общеобязательным познанием связана низшая ступень духовной общности людей — коммуникация. Например, в области математических и естественных наук духовная общность людей не обязательна. Объективированное познание соответствует падшести этого мира, но в рамках этого мира, как уже упоминалось, имеет позитивное значение.

В философии степень духовной общности выше. Наконец, «истины религиозного порядка требуют максимума духовной общности между людьми. Изнутри религиозные истины кажутся самыми субъективными и самыми спорными, для религиозных же общин, которые в них веруют, эти истины универсальны и бесспорны» .

В философии и религии совершается качественно иной, в отличие от объективиро-

ванного, вид познания — трансцендирование. Это прорыв земного мира, постижение «вещей невидимых». Трансцендирование интуитивно: «Проникновение в тайну существования предполагает творческую интуицию» . В то же время интуитивное постижение бытия укорененным в нем сознанием до конца неосуществимо (в пределах объективированного мира): «Тайна всегда остается, она лишь углубляется от познания. Познание уничтожает лжетайны, вызванные незнанием. Бог есть Тайна, и познание Бога есть приобщение к Тайне, которая от этого становится еще более таинственной» .

Трансцендирование и есть, собственно, религиозное познание. Его неотъемлемой характеристикой является то, что оно совершается человеком, личностью. Личность — важнейшая категория философии Бердяева. Личность обладает свободой, существующей, по Бердяеву, до Бога. Благодаря ей личность может трансцендировать: «Свобода говорит о «чистом сознании», в котором отсутствует предметное содержание, которое открыто для «озарения». Свобода как состояние сознания имеет потенцию прорываться в трансцендентное; она «положительная творческая мощь», источник энергии, не подчиняющейся началам термодинамики» .

Личность, человек — микрокосм, через который только и раскрывается макрокосм. Эта древняя истина осознается Бердяевым как основная во всех ортодоксальных и оккультных учениях. Удивительно, но современные синергетические теории разумной Вселенной говорят о том же. Атом, не то что человек, несет в себе информацию обо всем Универсуме, а Вселенная знает о каждом атоме. В «Самопознании» философ говорит: «Личность человеческая более таинственна, чем мир. Она и есть целый мир. Человек — микрокосм и заключает в себе все» . В этой связи необходимо подчеркнуть роль самопознания, которое может открыть нам не только нас самих, но и всю Вселенную. Многие религиозные истины открываются в самопознании.

Л.И. Новикова и И.Н. Сиземская отмечают, что у Бердяева познание, как и творчество, «предполагает три элемента: 1) элемент свободы, благодаря которой только и воз-

можно творчество нового, небывшего; 2) дар Божий (не случайно мы говорим о творческой одаренности человека); 3) наличие сотворенного уже мира, в котором совершается творческий акт и из которого человек-творец черпает материал для своего творения» . Естественно, что элементы познания те же, что у творчества, ведь познание и есть, по Бердяеву, творчество бытия, его самооформление, самораскрытие, развитие.

Поскольку познание имманентно бытию (всякое познание — бытие, но не всякое бытие — познание), в религиозной жизни это одна из ее функций. Стяжаемое с помощью веры-интуиции откровение носит творческий характер, оно обоюдно. Принятие человеком Божьего откровения активно и зависит от степени широты или узости сознания. Человек свободен в постижении откровения (кто имеет уши, да слышит). Откровение не носит исключительно сверхрацио-нальный характер, оно должно, вслед за верой, приниматься человеческой мыслью. Но его истолкование — дело человека, поэтому возможен церковный модернизм. Как философ, Бердяев больше приветствует интуицию, что, в числе многих других факторов, служит поводом для естественной критики со стороны представителей ортодоксальной христианской теологии: Бердяев не останавливался перед установками и догмами теологии. Зеньковский называет его философию «амальгамой христианских идей и вне-христианских начал» . Вот причина такой «непокорности»: «.даже и войдя в храм, Бердяев не смог просто остановиться перед алтарной преградой в молитвенном послушании; душа его жаждала не веры, но знания, он и в религиозной жизни хотел сохранить свободу искания, свободу творчества» . За примат знания над верой Бердяев, кстати, сам в «Философии свободы» критиковал гностиков и теософов. Но, как бы там ни было, критика теологов ярче выявляет отличительные черты воззрений мыслителя.

Религиозное познание символично. «С точки зрения Бердяева, символы суть действительная естественная реальность, понятая в связи с ее сверхъестественным значени-

ем» . Например, события жизни Христа символичны, но это не означает их нереальности. Это — реальный символизм.

Символы неизбежно связаны с мифами, но символы и мифы здесь — не субъективны, а объективны. В других формах Божество не раскрывается, если выразить его через понятия, истина неизбежно будет антиномична (пара противоречащих друг другу суждений). Потому язык и не играет в религиозном познании такой роли, как в научном. Критикуя гносеологию, Бердяев констатирует: «Язык — очень несовершенное и опасное орудие, он нас подводит на каждом шагу, рождает из себя противоречия и запутывает. Особенно труден стал язык с тех пор, как реальный смысл, реальное содержание слов почти утеряно, значение слов стало номинальным. Теперь в философии приходится спорить из-за каждого слова, уславливаться о значении на протяжении целых томов. Пустые, утерявшие реальный смысл слова не подпускают людей друг к другу» . Эта власть номинализма над реализмом должна быть побеждена, потому что «всякая изреченность, всякое слово, приобщенное к Логосу, не есть ложь, есть истина. Слова заложены в таинственном существе мира, слова — онтологич-ны. Реальный смысл слов восстанавливается от соединения с Словом — Логосом, это слово не есть уже рационализация. Когда я говорю с братом по духу, у которого есть та же вера, что и у меня, мы не уславливаемся о смысле слов и не разделены словами, для нас слова наполнены тем же реальным содержанием и смыслом, в наших словах живет Логос» . Думается, мнение Бердяева часто не мешало бы принимать во внимание во избежание избыточной научной схоластики. Истинное же познание — как любовь и сама любовь: «Религиозная философия всегда есть объяснение в любви, и слова ее не рационализированы, значение ее слов не номинальное… Выражение любви есть изречение высшего и подлинного познания. Любовь к Богу и есть познание Бога, любовь к миру и есть познание мира, любовь к человеку и есть познание человека» . В этой фразе говорит о себе характернейшая черта русской религиозной философии: «Христианство воз-

вело любовь в божественный принцип; русская религиозная мысль обращена не столько к мысли, сколько к «сердцу», к просветляющей, воодушевляющей человека эмоции. Это философия любви» .

Идеи философии НА. Бердяева, как и всей русской религиозной философии, весьма актуальны сегодня. Они дают человеку высокое назначение, оценивают его с точ-

ки зрения незыблемых ценностей христианской культуры. Критика чрезмерной рационализации и сциентизации познания способствовала формированию идеалов и норм современной эпистемологии, краеугольным камнем которой является признание множественности путей познания и необходимого сосуществования различных картин бытия.

Список использованной литературы:

1. Гулыга A^. Русская идея и ее творцы. — М.: Соратник, 1995.

4. Бердяев НА. Философия свободы; Истоки и смысл русского коммунизма. — М.: ЗAО «Сварог и К», 1997.

5. Зеньковский В.В. История русской философии. — М.: Aкадемический Проект, Раритет, 2001.

6. Бердяев НА. Мое философское миросозерцание // Философские науки. — 1990. — №6.

7. Бердяев НА. Самопознание (опыт философской автобиографии). — М.: Международные отношения, 1990.

8. Емельянов Б.В. Очерки русской философии начала XX века: Учеб. пос. — Екатеринбург: УрГУ, 1992.

10. Замалеев A^. Курс истории русской философии. Учебн. пособие для гуманитарных вузов. — М.: Наука, 1995.

11. Лосский Н.О. История русской философии. Пер. с англ. — М.: Сов. писатель, 1991.

Статья рекомендована к публикации 28.11.2006