Содержание
«Русские народные пословицы и притчи» И.М.Снегирев Москва, В Университетской Типографии, 1848г.
Первое научное собрание жемчужин русской народной словесности.
Формат: 14,7 * 21,4см.; , 503, 2 стр.
Экземпляр в оригинальном цельноколенкоровом переплёте эпохи с золотым тиснением на корешке. Крышки обрамлены симметричными, декоративными, прямолинейными рамками, выполненные глубоким блинтом. Форзацы светлого тона. Шёлковое ляссе.
Русские народные пословицы и притчи с предисловием и дополнением. Две вступительные статьи: Авторское предисловие ( I-VIII ) и Обозрение пословиц ( IX-XLLV ). Дополнение к русским пословицам ( 477-503 ).
Первое и единственное издание.
Иван Михайлович Снегирёв ( 1793-1868 ) — выдающийся русский этнограф, фольклорист и археолог. Член-корреспондент Санкт-Петербургской академии наук. Родился в Москве в семье профессора философии и права. Окончил Московский университет, а впоследствии состоял там же профессором по кафедре римской словесности и древностей. Изучал русское народное творчество, русскую старину. Впервые в России Снегирёв собрал, прокомментировал и опубликовал огромный материал по русским пословицам и поговоркам, с большой полнотой и знанием дела описал народные праздники и обряды, привлёк к изучению лубочные картинки.
Первая крупная работа Снегирёва была посвящена лубочным картинкам. О них он написал статью » Русская народная галерея или лубочные картинки » ( 1822 ), в которой дан краткий очерк русского народного гравировального искусства и указано на важность этого искусства для самого народа. В дальнейшем он не раз возвращался к той же теме: последний раз уже в 1861г. в книге » Лубочные картинки русского народа в московском мире «. В этой книге собрано очень много исторических сведений о гравировальном деле в России и дано обстоятельное описание существовавших в середине XIX века народных » лубочных » картинок, с классификацией их по содержанию: » духовно-религиозные «, » философские «, » юридические «, » исторические » и » символико-поэтические «.
Почти одновременно Снегирёв начал и другую большую работу — о русских пословицах. Сборники пословиц составлялись ещё в XVIII веке, но полноценное исследование пословиц никем до сих пор не предпринималось. Снегирёв взялся за это дело первым. Он посвятил русским пословицам сначала небольшую статью в » Трудах Общества любителей российской словесности » ( 1823 ) и несколько статей в журналах. В 1831-1834гг. он издал в 4-х книжках большую работу » Русские в своих пословицах «, а в 1848г. книгу » Русские народные пословицы и притчи «. Этот обширный и многосторонний труд является одним из самых полных сборников русских пословиц и притч. Подбор, систематизация и интерпретация пословиц и поговорок основывались на твёрдой православно-монархической позиции.
К народным пословицам Снегирёв подходил как к отражению народного быта и народного мировоззрения. » Когда народ начинает наблюдать и размышлять, писал Снегирёв, тогда у него появляются плоды его наблюдений и размышлений в кратких, резких и замысловатых изречениях, кои обращаются в пословицы «. Эти пословицы » составляют мирской приговор, общее мнение, одно из тайных, но сильных, искони сродных человечеству средств к образованию и соединению умов и сердец «. В пословицах, полагал Снегиёв, — выражаются моральные понятия народа, » правила нравственности и благоразумия «. Пословицы важны » для истории ума человеческого; ибо в них отсвечивается внутренняя жизнь народа, отличительные его свойства и господствующие в нём мнения, тесно соединяется настоящее с прошедшим и будущим, семейный его быт с народностью, а народность с человечеством «.
В русских пословицах Снегирёв видел отражения разных эпох, разных событий русской истории. «…Пословицы, будучи тесно связаны с историею языка и народа, могут служить памятниками различных обстоятельств народных и пособиями для истории. В таком отношении они бывают: а). по времени хронологические; б). по месту топографические; в) а по народу этнографические. В последнем отношении они могут быть общественные и фамильные, городские и деревенские «.
По содержанию же Снегирёв делил пословицы на » антропологические «, » физические » и » исторические «. К первой категории он относил пословицы, » касающиеся до естественных и нравственных причин различия народов » ( в т.ч. » относящиеся к язычеству, вере и суеверию «, » нравственные «, » политические и судебные » и пр. ), а также пословицы, в которых отразилось » законодательство и судопроизводство «. К категории » физических » пословиц отнесены поговорки и приметы о погоде, сельскохозяйственные, а также » медицинские «. В категорию » исторических » включены пословицы, связанные с какими-либо историческими событиями, и автор разделял их на » хронологические «, » топографические » и » этнографические «: к последней группе отнесены разные поговорки и присловья об отдельных народах, о жителях отдельных местностей, городов и пр.
Из других работ этнографа следует отметить: » Русские простонародные праздники и суеверные обряды » ( 1837-1839 ); » Воспоминания о подмосковном селе Измайлово, старинной вотчине Романовых » ( 1837 ); » Памятники Московской древности, с присовокуплением очерка монументальной истории Москвы и древних видов и планов древней столицы » ( 1841 ); » Русская старина в памятниках церковного и гражданского зодчества » ( совместно с А.Мартыновым; 1846-1859 ), а также обширный » Дневник » и » Воспоминания » Снегирёва, опубликованные в » Русском архиве » ( 1866, 1902-1905 ).
Очень редкое и интересное издание. Хорошая сохранность. Данного издания нет в наличии
PS: Чтобы продать подобное антикварное издание разместите объявление на сайте AntiqueBooks.ru, или обратитесь к нашим экспертам. Мы помогаем продавать редкие антикварные книги.
Притча открывает большую свободу для интерпретации. Она более философская по своему складу. В ней меньше однозначности по сравнению с басней. По смысловой направленности она может быть гораздо сложнее, а по форме — проще; также в притче не всегда присутствует чётко выявленный сюжет. Можно сказать, что иногда его нет вообще. Этим отличаются «минималистичные» притчи. Однако у многих коротких притч есть сюжет, но в сжатой форме, что позволяет читателю максимально сосредоточиться на смысловом подтексте литературной формы, нежели на филигранной проработке образов персонажей или ситуаций.
Что означает притча
Παροιμία (с греческого переводится как ‘припутное’) являлась кратким изречением, в котором выражалось жизненное правило, мудрость в сконцентрированной форме. Обычно это греческое слово применялось к библейским историям в виде таких притч, как притчи Соломона.
Другое слово Παραβολή уже означает более объёмное по форме сочинение, где за основу взяты ситуации из повседневной жизни, но через них иносказательным образом выражены высокие духовные понятия. Такие произведения были прежде всего предназначены для простых людей, чтобы облегчить им понимание умозрительных концепций, и через притчу-параболу сделать их доступными для восприятия. Притча в какой-то мере «снисходит» до уровня неподготовленного к философским понятиям читателя.
Иначе притчу ещё называют параболой, что и означает второе определение, представленное на греческом языке выше. Есть несколько гипотез по поводу происхождения слова. Тут и ассоциации с фигурой, т. е. рассказ, как «фигура». Есть и прямые указания на то, что строение литературного жанра притчи или параболы напоминает форму математической параболы. Начинается будто бы ниоткуда, издалека, затем повествование быстро приходит к критической точке, где происходит ключевой момент притчи, и затем идёт возвращение к тем мотивам, с которых начинали.
Слово «парабола» стали употреблять со времён Аристотеля, и в дохристианские времена её значение было близко аллегории и загадке. Многие из тех литературных терминов, которые мы сейчас разделяем, воспринимались как одно понятие. Под параболой подразумевались такие понятия, как басня, пословица, афоризм, эпиграмма. То, что объединяло эти понятия между собой, так это краткость изложения или включение сравнения во внутреннюю структуру композиции.
Интересные притчи, или параболы, в литературе
Парабола, или по-русски — «притча», пользовалась популярностью в XIX веке, но выделилась в отдельный жанр несколько позже, в XX-м веке, во многом благодаря произведениям Ф. Кафки и Б. Брехта. Из короткого произведения, каким считалась парабола, она стала больше походить на крупную литературную форму. «Повелитель мух» Голдинга, «Старик и море» Хэмингуэя, «Скотный двор» Оруэлла и другие произведения прошлого века пополнили сокровищницу романов-притч, иначе говоря, романов-парабол.
Однако по-прежнему наибольшей популярностью пользуются интересные фольклорные притчи. Народная мудрость, пронесённая через века, мало кого оставит равнодушным, а принимая во внимание то, что парабола многослойна, в подтексте есть несколько уровней, которые к тому же можно интерпретировать по-разному. Иногда приходится долго думать над поставленным в параболе вопросом, потому что всё не так однозначно, как кажется, и бывает очень интересно взглянуть и перечитать одну и ту же притчу через какое-то время, чтобы понять скрытое значение, которое она в себе несёт.
Если мы обратимся к фольклорной традиции, то перед нами предстанет огромный выбор притч народов мира: западные и восточные, греческие, индийские, христианские и суфийские, древние и современные. Каких только нет! Этот жанр действительно не остался незамеченным, пожалуй, ни одним народом, у которого было развито литературное творчество.
Чему учат притчи: короткие притчи, мудрые притчи
Короткие и мудрые притчи — это концентрат мудрости. То, чему они учат, часто можно до конца понять только после долгого времени, посвящённого их переосмыслению. Но, даже прочитав первый раз, мы всегда извлекаем для себя большую пользу, потому что притча – это учитель жизни, которого не встретишь лицом к лицу, но он всегда рядом, на страницах книги притч. Иногда с течением лет мы смотрим на произведение совершенно по-иному: то, что в юности мы понимали одним образом, в середине жизни переосмысливается, и наши взгляды коренным образом меняются, а ещё через какое-то время даже то, что уже было переоценено, рассматривается снова под другим углом. Этот процесс переоценки ценностей говорит нам только о том, что даже взгляды человека на бытие не могут быть неизменны в течение всей его жизни.
Один из мудрецов когда-то сказал, что тот, кто не меняет мнений, либо умер, либо дурак. Человек растёт, и его мировоззрение не стоит на месте. Взгляды становятся шире, во многом он становится терпимее, потому что жизненный опыт раскрывает глаза на то, что раньше воспринималось только с точки зрения максимализма, как чёрное или белое. Чем больше человек познаёт в жизни, чем с большим количеством людей встречается, тем более расширяется и его кругозор. Он принимает и понимает различные стили жизни других без осуждения, потому что начинает действительно понимать, что личность на Земле — это часть всеобщей мозаики. Но для того, чтобы эта мозаика получилась многоцветной и разнообразной, нужны все цвета, т. е. не обойтись и без тёмных оттенков.
Когда мы рассматриваем узор вблизи, мы оцениваем его по-другому. Мы слишком увлечены деталями, чтобы ухватить целый образ, а он виден только со стороны. То, что человеку, находящемуся рядом с фрагментом, кажется неприглядным и нелепо расположенным, на расстоянии будет выглядеть как занимающее своё место, только ему предназначенное.
Это так же, как любоваться метровыми полотнами Тициана или Рембрандта, стоя на расстоянии вытянутой руки от них. Чтобы оценить красоту творения, нужно сделать шаг назад и тогда целостность и выстроенность композиции откроется взгляду, потому что вы перестали смотреть лишь на небольшой фрагмент, отдалившись физически, вы приблизились мысленно и духовно. Это во многом сходно и с постижением произведений иносказательного характера, таких как басни и притчи.
Для того чтобы воспринять их во всей полноте, нужно отойти от них, отложить на время их чтение, но потом вновь к ним вернуться. Кто-то возвращается по случайному стечению обстоятельств через годы, кто-то целенаправленно делает вторую и третью попытки через определённое время и находит для себя совсем новые аспекты, казалось бы, давно понятого произведения.
Как понимать поучительные притчи
В том, как понимать поучительные притчи, многое зависит от восприятия. Наша психология – ключ хоть и не ко всем в мире вещам (т. к. есть и более высокие понятия, которыми заправляют не психические процессы), но к большей их части, и восприятие одно из них. В зависимости от того, на какой ступени психо-духовного развития вы находитесь, с той позиции вы и будете подходить к осмыслению притчи, такой смысл вы в ней и увидите. Необычность и уникальность притчи состоит в том, что она всем возрастам покорна, и вы, находясь на новом отрезке своей жизни, с каждым разом обращаясь к своим любимым притчам, будете открывать в них для себя что-то новое. Однако это будет происходить не по причине того, что в прошлый раз вы невнимательно читали. Притча тем и привлекательна, что это не парочка томов великих русских классиков, которые можно осилить только в течение некоторого времени, просто в её ёмкой форме заложено настолько много, что этой смысловой нагрузки хватило бы и на более масштабную литературную форму.
Притча не требует от читателя больших временных инвестиций. Она, своего рода, полезный «фастфуд», но в том смысле, что на её освоение не нужно тратить много времени, зато её «коэффициент полезности» для ума и души будет повыше самого лучшего витаминно-минерального комплекса. Притча — еда концентрированная. Много за раз употребить не удастся, а если и получится, то нужно всё это усвоить, обдумать и осознать. Вот на это и нужно время. Одну прочитал, и пища для ума есть на весь день, а может быть и дольше. Перечитал — и опять нашёл что-то новое, потому что посмотрел с другой стороны, а может быть под воздействием иных обстоятельств. Притча хоть и проста, но вместе с тем многогранна, однако грани её скрыты от глаз. Их не увидеть невооружённым глазом. Тут нужен навык. Нужно научиться видеть ценность алмаза, когда он ещё не огранён, потому что, когда он уже в оправе, восхититься сможет каждый, а вот рассмотреть и понять, что за самородок вы держите в руках, сможет только истинный знаток и ценитель.
Так и притча открывает свою подлинную суть и смысл только пытливому и умному читателю, который задумается и полностью осознает скрытый смысл, таившийся за нехитрым сюжетом повествования, а на деле оказавшийся самоцветами мудрости, подчас рассыпанными всего на одной печатной странице.
Изотова Е. В. (Саратов), аспирант факультета филологии и журналистики Саратовского государственного университета им. Н. Г. Чернышевского / 2007
В художественном мире Гоголя слово приобретает дополнительную энергию: образные заряды складываются с информативным, порождая «»прирост» изобразительной информации на том или ином участке текста»1. Слово в его произведениях всегда выступает в контексте, в причудливых и неожиданных сочетаниях: переплетаются языковые регистры, смешиваются ареалы употребления, но именно эта монолитность языка как сущности, некой данности, и позволяет писателю добиться ощущения объективности создаваемого образного рисунка. А. Н. Кожин отмечает: «В художественных произведениях Гоголя стандартизированные формы литературного выражения <…> обогащаются словами и выражениями, конструкциями и оборотами народно-разговорной речи»2.
«Разноязычные смешения»3 выступают не только как форма, некий прием. Художественное произведение вырастает из единства формы и содержания, приема и идеи, звука и значения. Интерферируемая многозначность подчеркивает рельефность художественных образов. Так в гоголевских произведениях таких, как «Петербургские повести», на первый взгляд, лишенных народно-бытового элемента начинают проявляться скрытые фольклорные мотивы. В первую очередь, это мотивы, задаваемые пословично-поговорочными текстами и близкими к ним фразеологизмами. Наиболее открыто фольклорная подкладка ощущается в повести «Нос».
В русских пословицах и поговорках носом не ведут, клюют, крутят, суются, тычут и утыкаются, а порой с ним оставляют, на нем виснут и делают зарубки. В фольклоре нос становится показателем мужественности и половозрелости: «Чем ни молодец, коли нос с огурец»4. Да и мастерство свахи оценивается тоже с точки зрения носа, правда не человека, а насекомого: «Под добрую сваху, комар носа не подточит»5. В сборнике Даля находим и того, кому мог ставить свечку сбежавший орган майора Ковалева, святого Носа. Уверенность в устойчивости мироздания, неизбежности и неотвратимости конца жизненного пути русский народ выразил в пословице: «Сколько рыба ни ходит, а святого Носа не минует»6. Загадка этой пословицы проста. Рыба на своем пути не может миновать полуостров, более других выдающийся в Байкал, полуостров, который заканчивается мысом — носом. В этом тексте, по сути, естественнонаучные наблюдения за явлениями природы облекаются в форму привитую христианством. То, что очевидно, но объяснить не удается, берется на веру. Нос становится святым Носом. Базирующаяся на бытовом наблюдении пословица, оторвавшись от мест своего первоначального бытования, приобрела поистине метафизический смысл.
В современном русском языке бытуют два синонимичных фразеологизма, сформировавшиеся на пословичной основе: «не по чину» и «не по носу»7. О. Г. Дилакторская считает, что породившая эти выражения пословица «Не по человеку спесь. Нос не по чину»8 может выразить всю фабулу гоголевского «Носа». Ведь говоря о причинах приезда Ковалева в Петербург, Гоголь подчеркивает: «Майор Ковалев приехал в Петербург по надобности, а именно искать приличного своему званию места…» (III, 54). Но, пожалуй, в еще большей степени эту пословицу мы можем соотнести с отрывком из «Записок сумасшедшего»: «Не может быть. Враки! Свадьбе не бывать! Что ж из того, что он камер-юнкер. Ведь это больше ничего, кроме достоинство, не какая-нибудь вещь видимая, которую бы можно взять в руки. Ведь через то, что камер-юнкер, не прибавится третий глаз на лбу. Ведь у него же нос не из золота сделан, а так же, как и у меня, как и у всякого: ведь он им нюхает, а не ест, чихает, а не кашляет. Я несколько раз уже хотел добраться, отчего происходят все эти разности. Отчего я титулярный советник и с какой стати я титулярный советник?» (III, 205-206). На первый взгляд алогичное приравнивание социального и физиологического, бытового создает напряженное смысловое поле. Чем измеряется человеческое достоинство? Почему то, что дается по праву рождения — титул, положение в обществе — нельзя сравнить с тем, что также дается при рождении? Негодование героя, нежелание мириться с действительностью упирается в слова пословицы. Мечты Поприщина не по чину ему, а значит, и не по носу. Герою остается уповать лишь на чудо, которое должен совершить, вероятно, святой Нос.
Гоголевский герой постепенно уверяется в особой роли носа в жизни человека. Это орган, позволяющий человеку хотя бы частично выбраться из грязного и смердящего земного мира: «Завтра в семь часов совершится странное явление: земля сядет на луну. Об этом и знаменитый английский химик Веллингтон пишет. Признаюсь я ощутил сердечное беспокойство, когда вообразил себе необыкновенную нежность и непрочность луны. Луна ведь обыкновенно делается в Гамбурге; и прескверно делается. Я удивляюсь, как не обратит на это внимание Англия. Делает ее хромой бочар, и видно, что дурак, никакого понятия не имеет о луне. Он положил смоляной канат и часть деревянного масла; и оттого по всей земле вонь страшная, так что нужно затыкать нос. и оттого сама луна — такой нежный шар, что люди никак не могут жить, и там теперь живут только одни носы. И по тому-то самому мы не можем видеть носов своих, ибо они все находятся на луне. <…> земля вещество тяжелое и может, насевши, размолоть в муку носы наши…» (III, 212). Потеря носа оказывается для больного сознания Поприщина знаком конца мира.
В этих отрывках слышен отзвук еще одной пословицы о носе: se refaire son nez. Что в переводе с французского означает, поправить свои денежные дела, разбогатеть9. Подстрочное толкование этой фразы отражается в словах Поприщина. Светский франкоговорящий Петербург, кажется, издеваясь над несчастным чиновником, шепчет: надо, надо поправить нос. Исследовательница творчества Кафки А. Синеок, считает, что именно две дословно переведенные французские пословицы стали каркасом для двух повестей Гоголя и что эта шутка была понята и оценена современниками писателя10.
Другой пословицей, которую приводит А. Синеок стала пословица vouloir manger le nez de qn, означающая ненавидеть, не переносить кого-либо11. Таким образом, ненависть к человеку получает точечное приложение — вся агрессия направляется на его нос, который, если переводить пословицу дословно, так и хочется съесть. Не случайно обнаруживает в своем завтраке и узнает нос Ковалева цирюльник: «Разрезавши хлеб на две половины, он поглядел в середину и, к удивлению своему, увидел что-то белевшееся. <…> Он засунул пальцы и вытащил — нос!.. Иван Яковлевич стал протирать глаза и щупать: нос, точно нос! и еще, казалось, как будто чей-то знакомый» (III, 50). Скрытое неприятие Иваном Яковлевичем своего клиента оформляется в исчезновение носа майора.
«Что хорошо носу, то хорошо и человеку»12 гласит еще одна французская пословица. Противником этого народного наблюдения становится швабский немец Шиллер, желающий расстаться с частью своего лица. Мотив бритья реализуется в сцене «Невского проспекта» лишь внешне напоминающей ситуацию в «Носе». Псевдоцирюльник, сапожник Гофман, руководствуясь не ненавистью, а дружбой, собирается лишить носа своего товарища Шиллера: «Я не хочу, мне не нужен нос! — говорил он, размахивая руками. — У меня на один нос выходит три фунта табаку в месяц. И плачу я в русский скверный магазин, потому что немецкий магазин не держит русского табаку, я плачу в русский скверный магазин за каждый фунт по сорок копеек; это будет рубль двадцать копеек; двенадцать раз рубль двадцать копеек — это будет четырнадцать рублей сорок копеек. Слышишь, друг мой Гофман? на один нос четырнадцать рублей сорок копеек! Да по праздникам я нюхаю рапе, потому что я не хочу нюхать по праздникам скверный русский табак. В год я нюхаю два фунта рапе, по два рубля фунт. Шесть да четырнадцать — двадцать рублей сорок копеек на один табак. Это разбой я спрашиваю тебя, мой друг Гофман, не так ли? — Гофман, который сам был пьян, отвечал утвердительно. — двадцать рублей сорок копеек! Я швабский немец; у меня есть король в Германии. Я не хочу носа! режь мне нос! вот мой нос!» (III, 37-38). Шиллер не намерен платить дань за прихоти своего носа русскому царю. Да и черты национального характера, рационализм и стремление к экономии, подчеркиваемые Гоголем, берут свое. Ощущая всю силу своей связи с родиной, Шиллер забывает о верной мысли, обличенной европейцами в пословицу «Кто отрезает нос, тот себя бесчестит»13. А он человек, чья мать живет в Швабии, а дядя в Нюренберге о чести и о своем достоинстве должен помнить.
В «Петербургских повестях» появляются пословицы разных народов, разные национальные характеры, с которыми Гоголь сравнивает характер русского человека, пытается выявить его своеобразие.
Понятия «честь» и «нос» оказываются связаны между собой как в русском фольклоре, так и в произведениях народного творчества Франции, Германии и Англии. Нос выступает мерилом не только плотской жизни («Что хорошо носу, то хорошо и желудку»)14, но и жизни души человека. Этот, с одной стороны, простодушный, а с другой — невероятно сложный подход к человеку как абсолютно нерасторжимому природному целому проявляется и в произведениях Гоголя: «У порядочного человека не оторвут носа, много на свете майоров, которые <…> таскаются по всяким непристойным местам» (III, 63-64). Гордость (задрать нос), грусть (повесить нос), настроение ожидания (держать нос по ветру), решительность, настойчивость (рыть землю носом) — многие человечески чувства и качества передают в языках метонимические переносы, связанные с носами. Все эти фразеологизмы встречаются во всех основных европейских языках. Пословица «Отрезать нос, чтобы насолить другому»15 также оказывается общеевропейской. В России акцент смещается с носа на уши, и некоего другого на родителей: «Назло мамке уши отморозить».
Стоит отметить, что тема мороза в русской фольклорной традиции неразрывно связаны с образом носа. Особенно отчетливо эта связь проявилась в лубочном искусстве («Похождение о носе и о сильном Морозе»), которое так же оказывается интерпретированным в гоголевском творчестве. Разглядывая картины, выставленные в лавке на Щукином дворе, Чертков объясняет цель, которой служит лубок: «Что русский народ заглядывается на Ерусланов Лазаревичей, на объедал и обпивал, на Фому и Ерему, это не казалось ему удивительным: изображенные предметы были очень доступны и понятны народу» (III, 80). Простота, сконцентрированность на действии, а не на состоянии, стремление к афористичности характеризуют типичные лубочные гравюры. Нередко пословицы — краткие и меткие выражения — оказываются словесным сопровождением изображения. Пословичное соотнесение носа с понятиями мужественности и мужского достоинства в лубочных гравюрах остается неизменным, порой изображение даже усиливает эту плотскую ассоциацию. Хочется подтвердить эту мысль примером, приведенным О. Г. Дилакторской: «Прохор да Борис поссорились, подрались, за носы взялись. Борис сильно спорит: нос мой твово боле. А Прохор его задорит: хотя смерить мой доле»16. Карнавальная обратимость мира, его способность к переворачиванию и выворачиванию отразилась в лубке. Недаром многие гравюрные листы складывались по принципу конверта.
О. Г. Дилакторская в своих работах выявляет связь гоголевского образа носа с образом носа в русской гравюре. Шутовское, карнавальное в образе носа подчеркивал и М. М. Бахтин: «Образы и стиль «Носа» связаны, конечно, со Стерном<…> Но ведь в то же время как самый гротескный и стремящийся к самостоятельной жизни нос, так и темы носа Гоголь находил в балагане нашего русского Пульчинелли, у Петрушки»17. В многотомном труде Д. А. Ровинского «Русские народные картинки» представлены и проанализированы некоторые гравюры, посвященные образу Петрушки. «В наших народных картинках официальные придворные шуты, — пишет исследователь, — носят имена Гоноса и Фарноса — красного носа; впрочем, эти господа: Горнос, Фарнос, и представляют уже переход от придворного шута (Honfarr) к шуту народному (Volksnarr) и заимствованы вместе со своими нарядами из Итальянской пантомимы»18. По мнению Ровинского, Гонос и Фарнос стали изображениями шутов Лакоста и Педрилло, имя последнего трансформировалось в России в Петруху19.
Особенный интерес представляют русские гравюры на иностранцев. Если в XVIII веке объектом осмеяния были французские щеголи и щеголихи, то вовремя и после войны 1812 года сатирические нападки были адресованы Наполеону Бонапарту. За преступное желание поработить мир лубочного Наполеона наказывают, и зачастую наказание это поддерживается мотивом бритья и мотивом превращения носа. На одной из гравюр Ивана Теребенева представлена баня: «Наполеон кричит: «Этакова мучения я с роду не терпел, — меня и скоблют и жарят, как в аду»; ратник поддает пару, солдат парит наполеона веником, а казак бреет, схватив пальцами за нос»20. Мотив сохранение носа как сохранение своего мужского достоинства просматривается в гравюре, сопровождаемой репликой Наполеона: «Теперь хотя я наг пришел домой и бос, зато уже принес огромный самый нос»21.
Одной из самых знаменательных оказывается гравюра Теребенева 1815 года, которая называется «Нос (с огромными бородавками), который Наполеон привез из России зимой». Сюжет картинки представляет консилиум врачей, которые склонившись над императором, решают судьбу его русского трофея: «доктор советует отрезать его, но Бертье решает: нос оставить на своем месте, а народу объявить, что он вырос от ранних морозов и гололедицы»22. Данная гравюра по смыслу связана и гравюрой, заимствованной русскими мастерами из Германии, называемой «Точильщик носов»23. Центральный персонаж картинки — точильщик обрабатывает носы, которые слишком высоко были задраны и получили, возвращаясь на землю шишки. Заметим, что известна гравюра идентичного содержания, на которой нос обтачивают английскому королю.
Эти картинки вызывает ассоциации с «Записками сумасшедшего». В повести Франция, страна, которая мешает вновь обретенному королю Испании занять свое законное место. Ее правитель — король так же заслуживает наказания, и в заключительных строках повести Поприщину удается отомстить. У французского короля под самым носом появляется шишка (III, 214).
Примечания
1. Язык Н. В. Гоголя: Учебное пособие / Под. ред. А. Н. Кожина. М., 1991. С. 36.
2. Там же. С. 43.
3. Виноградов В. В. О стилистике художественной речи. М., 2005. С. 149.
4. Даль В. И. Пословицы русского народа. М., 1957. С. 362.
5. Там же. С. 365.
6. Даль В. И. Пословицы русского народа: В 3 т. М., 1993. Т. 2. С. 41.
7. Фразеологический словарь русского языка / Под ред. А. И. Молоткова. Спб., 1994. С. 283.
8. Дилакторская О. Г. Фантастическое в повести Н. В. Гоголя «Нос» // Русская литература. 1984. № 1. С. 162.
9. Новый большой французско-русский фразеологический словарь / Под ред. В. Г. Гака. М., 2005. С. 1062.
10. Синеок Анжелика Носология Франца Кафки kafka.ru/about/nos.htm
11. Новый большой французско-русский фразеологический словарь / Под ред. В. Г. Гака. М., 2005. С. 1063.
12. Ce qui plait au nez, plait a la bouche // www.Lexicologos.com/citacions. Слово la bouche обозначает во французском языке не только рот, но и человека, который ест, едока
14. Ce qui plait au nez, plait a l’estomac // www.Lexicologos.com/citacions.
15. Новый большой французско-русский фразеологический словарь / Под ред. В. Г. Гака. М., 2005. С. 1061.
16. Дилакторская О. Г. Фантастическое в повести Н. В. Гоголя «Нос» // Русская литература. 1984. № 1. С. 163.
17. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. С. 488.
18. Ровинский Д. А. Русские народные картинки: В 4 т. . СПб., 1881. Т. 2. С. 423.
19. Там же. С. 423-424.
20. Там же. С. 447-448.
21. Там же.
22. Там же. С. 456-457.
23. Ровинский Д. А. Русские народные картинки: В 5 т. СПб., 1900. Т. IV. С. 313.
К списку научных работ