Общее понятие о расстройствах воображения

Определение 1

Воображение является познавательным психическим процессом создания новых образов предметов или ситуаций с помощью преобразования имеющихся у человека в сознании представлений и информации.

Воображение является своеобразной формой отражения действительности, которая помогает человеку осуществлять мысленный выход за пределы воспринимаемой реальности и способствует, с одной стороны, предвосхищению будущего, а с другой «оживляет» то, что было ранее.

В определенных ситуациях воображение может выступать источником некоторых расстройств психики человека. Это происходит в ситуациях, когда человеку свойственно слишком живое воображение, чрезмерная мнительность и повышенная впечатлительность.

В своей кинической практике врачам нередко приходится сталкиваться с пациентами, у которых психопатологическая симптоматика может относиться к нарушениям как пассивного, так и активной формы воображения.

Однако здесь тоже следует отметить тот факт, что данные нарушения возникают у лиц, которые имеют особый психический склад, отличаются ярко выраженными чертами инфантилизма и признаками чрезмерной возбудимости воображения с проявлениями наклонностей к выдумкам и фантазированию.

Патологические формы пассивного воображения

В клинических проявлениях психических заболеваний оценка имеющихся у пациента особенностей проявления пассивного воображения чаще всего требуется при ярко выраженных проявлениях различных видов снижения уровня бодрствования и состояний помрачения сознания. Также клиническую картину могут дополнять возникающие нарушения сна в связи с содержанием и характером сновидений.

Рассмотрим их более подробно:

1. Онейроид — состояние, характеризующееся сновидным, грезоподобным помрачением сознания, которое может возникать вследствие различных травм черепа, обострения острых инфекционных заболеваний, проявлений лихорадки, интоксикации организма и при некоторых разновидностях острой шизофрении. При этом типе расстройства у пациента активизируются процессы воображения и создаваемые им образы проявляются в виде фантастических видений, которые напоминают псевдогаллюцинации.
2. Еще одним проявлением больного воображения у человека является ониризм, заболевание при котором пациент не различает границу между образами воображения, приходящими к нему во сне и реальной действительностью. При этом сновидения не воспринимаются с необходимой критической оценкой после пробуждения. Иногда яркие сновидения случаются у больного и в дневное время, стоит ему только закрыть глаза. Бывает так, что пациенту даже нет необходимости закрывать глаза – у него возникают грезы в виде снов наяву или сна с открытыми глазами.
3. Еще одной разновидностью нарушений воображения являются галлюцинации воображения, являющиеся разновидностью психогенных галлюцинаций человека, основа которых заключается в аффективно значимых и длительно обдумываемых в воображении идеях и образах.
4. Еще одной патологической формой пассивного воображения является бред воображения, являющийся одним из вариантов бредообразования, источником которого выступает склонность к фантазированию у лиц с мифоманической конституцией. При этом у человека совершенно не нарушено восприятие, и он полностью ориентируется в пространстве и осознает особенности собственной личности.
5. Существует также форма расстройства, называющаяся сновидными эпилептическими приступами, выражающимися в сновидениях с преобладанием в них красного цвета и сопровождающиеся ночными эпилептическими припадками.

Патологические формы активного воображения.

Замечание 1

Основным признаком имеющихся у человека расстройств активного воображения является нарушение критичности мышления по отношению к продуктам воображения и их использованию и применению.

Чаще всего в практике лечения встречаются пациенты с феноменом патологии лживости или так называемой фантастической псевдологии.

Данное нарушение проявляется в том, что человек искренне верит в созданные в воображении им самим фантазмы или, как и еще называют фантастические идеи и образы. На современном этапе развития психотерапии фантазмы рассматриваются в двух вариантах:

1. Психотические фантазмы, для которых характерен факт того, что пациент воображаемое им более устойчиво воспринимает как истину и развивает из воображаемых образов и явлений целые сюжетные псевдологии и бредоподобные фантазии. Такой тип расстройства более характерен для органических заболеваний мозга человека, сопровождающихся тяжелыми нарушениями памяти, а также при таких заболеваниях как эпилепсия и шизофрения.

2. Неписхотические фантазмы, при проявлении которых псевдологии, созданные пациентом, являются сочетанием двух видов фантазирования:

   • для себя, выражающегося бегством в мир мечтаний из мира реальной действительности;
   • для других, с целью создания образа повышенной собственной привлекательности в глазах других людей.

Чаще всего непсихотические фантазмы проявляются у лиц с истерическими психопатическими наклонностями и «мифоманической конституцией».

Замечание 2

При этом нарушении человек прекрасно осознает, что он лжет, но эта патологическая ложь имеет отличие от обычной в том, что чаще всего не носит определенной цели или совершенно бесполезна, но больной не в состоянии противостоять своей потребности лгать.

Пациенты, страдающие псевдологиями, в отличие от больных страдающих истерическими психопатиями, более активны в поведении и стремлении к воплощению в жизнь фантастических идей и образов. Именно в связи с этим чаще всего такие пациенты вступают в конфликт с законом, так как лживость заслоняет у них проявления всех остальных личностных черт.

Имеющуюся у человека патологическую наклонность к вымыслам и лжи психотерапевты и психиатры рассматривают как проявления частичного инфантилизма личности и характеризуют их как неустойчивую личность, которой не хватает зрелости воли и суждений.

• Перевод
• Ассоциации
• Анаграммы
• Антонимы
• Синонимы
• Гиперонимы
• Морфологический разбор
• Склонения
• Спряжения

Перевод слова воображение

Мы предлагаем Вам перевод слова воображение на английский, немецкий и французский языки.
Реализовано с помощью сервиса «Яндекс.Словарь»

• На английский
• На немецкий
• На французский

• imagination — фантазия, грезы
  • творческое воображение — creative imagination
• imaginary
• imagery — изображение

• Phantasie — фантазия, сила воображения
  • собственное воображение — eigene Phantasie
  • сила воображения — Kraft der Imagination
• Traum
• Einbilden
• Trugbild — фантазия
• Fancy — фантазия

• imagination — фантазия, мысль
  • богатое воображение — imagination fertile

Гипо-гиперонимические отношения

способность воображение

Какой бывает воображение (прилагательные)?

Подбор прилагательных к слову на основе русского языка.

лишенной поражающей потрясающей блесткой захватывающей дразнящей волнующей подавляющей имеющей возбуждающей щекочущей превышающей тревожащей завораживающей компьютерной полной ужасающей занимавшей дурацкой диковинной философской захватившей исполненной давящей примитивной уводящей требующей волнующейся превосходящей ошеломляющей обставленной преисполненной тончайшей некоей пугающей услужливой превращающей основой вдохновляющей впечатляющей доступной второй сослагательной сплошной притягивающей пробуждающей толикой раздражающей затрагивающей ученой пьянящей манящей другой терзающей удовлетворяющей

Что может воображение? Что можно сделать с воображением (глаголы)?

Подбор глаголов к слову на основе русского языка.

возникнуть рисоваться предстать возникать представляться отделяться представиться появиться пронестись рисовать всплыть вставать помешать представлять складываться нарисоваться видеть заставить создать завести поразить рождаться превратиться встать завладеть вспыхнуть мелькнуть промелькнуть вызвать пленить поражать достичь признаваться родиться сочетаться заставлять стоять разворачиваться пленять играть мешаться даваться предоставляться превратить занимать любить действовать допускать захватить расправляться вызывать занять принадлежать сложиться оказать позволять идти пронзить утверждать терзать подвергнуть воскреснуть завладевать становиться

Ассоциации к слову воображение

пылкость влияние предел подробность действительность вид реальность создание пора тема воля поиск готовность размер предвидение сочетание отношение помощь человек легкость секунда интеллект слово сравнение труд начальник ум узда основа цель момент конец прошлое стремление место образ куб воспоминание бумага связь мир повод ночь течение отчаяние область сэм мгновение часть сила бог исключение кен власть магия порядок германия предмет ребенок детство скульптура день музыка женитьба

Гиперонимы слова воображение

1. способность

Сфера употребления слова воображение

Общая лексика Психология Медицина Реклама Психоанализ

Морфологический разбор (часть речи) слова воображение

Часть речи: существительное Род: женский Число: единственное Одушевленность: неодушевленное Падеж: именительный

Склонение существительного воображение

Падеж	Вопрос	Ед.число	Мн. число
Именительный	(кто, что?)	воображение	воображения
Родительный	(кого, чего?)	воображения	воображений
Дательный	(кому, чему?)	воображению	воображениям
Винительный	(кого, что?)	воображение	воображения
Творительный	(кем, чем?)	воображением	воображениями
Предложный	(о ком, о чём?)	воображении	воображениях

Предложения со словом воображение

Пожалуйста, помогите нашему роботу осознать ошибки. Их пока много, но с вашей помощью их станет гораздо меньше. Вот несколько предложений, которые он сделал.

1. Имеющая воображение живо разделяла с одетым господином плохо 8 хорошо 0 2. Щекочущая воображение неторопливо встала на разбитое колено плохо 9 хорошо 0 3. Доступная воображение нерешительно встала на всякую защиту плохо 9 хорошо 0

The Routledge Handbook of Philosophy of Imagination / Ed. A. Kind.

L.; N.Y.: Routledge, 2016. — XX, 481 p. — (Routledge Handbooks in Philosophy).

О том, что эта книга была задумана и написана философами для философов, свидетельствует все — и авторский состав, и способ аргументации, и преобладающая стилистика, и характер примеров и ссылок. В каждой из статей сборника дается срез мнений специалистов по относительно узкому вопросу, вынесенному в заглавие, каждая увенчивается списком релевантной литературы и списком «для дальнейшего чтения». Мысль развертывается последовательно, но в определенных дисциплинарных границах — «огороде», чужом для филолога, историка, культуролога.

Но, пожалуй, и не вовсе чужом. Литературоведу — возьмем для примера эту категорию потенциальных читателей — обследовать эту новую для себя территорию очень небесполезно. Хотя бы потому, что говорить о литературе, не говоря о воображении, невозможно, а развитого аналитического языка для этого у нас нет. Поэтому разговор и соскальзывает почти неизбежно в набор общих мест и на них зацикливается. Да, воображение — душа искусства; и да, это способность, с одной стороны, пассивно-воспроизводительная, а с другой — производительная, творческая (так рассуждал Кольридж вослед Канту и еще много кто вослед Кольриджу). Бесспорно и то, что в литературном тексте воображение воплощается в формах фикционального, условного, символического, фантастического. Этой совокупностью аксиом мы, в общем, и ограничиваемся, полагая по умолчанию, что анализом литературных форм можно заниматься и не вникая глубоко в работу их «сокрытого двигателя». Такой подход оправдан, если думать о литературе как о совокупности определенным образом устроенных текстов. Если, однако, думать о ней же как о сложно устроенной культурной практике, то с составом и функциями воображения придется разбираться более пристально. И в этом случае кропотливая работа философов, связанная с теоретическим описанием предмета, определением качеств, проведением разграничений и оттачиванием дефиниций, представит для всех нас существенный интерес.

С дефинициями, точнее, с определением воображения в целом, как выясняется, большая проблема. Вводную статью к сборнику его составитель (и один из авторов) Эми Кайнд начинает с сетований по поводу неопределимости воображения — при его интуитивной понятности и все более широкой доступности эмпирическому исследованию (на сотрудничество в этой области гуманитарных наук с нейронаукой многие сейчас возлагают надежды). Очевидно, что способность представлять (в образах, но не обязательно) то, чего нет, во-первых, не связана с истиной, во-вторых, всегда привязана к субъекту и, в-третьих, предполагает сотрудническое взаимодействие, в ходе которого люди коллективно преодолевают реальность, познавая ее. Этим очевидность исчерпывается, и начинаются вопросы.

В первом из шести разделов резюмируются подходы к воображению, предлагавшиеся в прошлом, — дан краткий абрис пока еще не написанной истории воображения как философской категории. Еще Аристотель в трактате «О душе» указал на ключевую роль воображения в соединении чувственно-конкретного и смыслового, т.е. в порождении мысли, — имея в виду то, что мысль не абстрактна только, но опирается (всегда!) на работу «внутреннего чувства». Представление о парадоксальной — чувственно-духовной и спонтанно-волевой — природе воображения стойко воспроизводит и последующая традиция. На взгляд Декарта (чьи рассуждения о воображении сосредоточены в основном в трудах, опубликованных посмертно, и никак не повлияли на его репутацию столпа рационализма), эта обманчивая, ненадежная способность «второсортна» сравнительно с интеллектом, однако важна и интересна именно тем, что обеспечивает контакт души и тела, служит основой человеческой жизнеспособности. Юм, размышляя о чувственности, образности мысли и сущностной ее зависимости от воображения, пришел к выводу, что невообразимое для нас не существует: мы можем вообразить и, следовательно, помыслить, например, гору из золота, замечает он в «Трактате о человеческой природе», но гору без прилегающей к ней долины, т.е. верх без низа, ни вообразить, ни, следовательно, помыслить не можем.

Ключевую роль в становлении современных концепций воображения сыграл, разумеется, Кант, предложив различать воображение репродуктивное — опирающееся на имеющийся опыт — и продуктивное — делающее возможным опыт как таковой. Он также подчеркнул посредническую, синтезирующую роль воображения, особенно ярко проявляющуюся в искусстве: художник-гений, соединяя чувственное и понятийное в режиме свободной игры, дает тому и другому наибольшую полноту выражения, поощряет нас видеть природу как преобразуемую в свете свободы. Гуссерль расширил представление о связи воображения и опыта: воображая не сам объект, а отношение к нему, мы создаем для себя его присутствие в особом режиме — как контролируемое сознанием, независимое от объективных природных законов. Благодаря воображению, мир открывается нашему пониманию «не как монолитная реальность, состоящая из действительных фактов, а как сложная, динамичная структура, имеющая, наряду с нормативным измерением, модальное и допускающая нашу свободу вносить в нее изменения», — обобщает «за Гуссерля» автор статьи Ю. Янсен (с. 79). Наконец, Сартр исследовал воображение как ключ к человеческой свободе: это не просто ослабленная форма восприятия (как считал Юм), а скорее способность выйти из объемлющего нас потока реального, дистанцироваться от него, определиться в возможных действиях.

Во втором разделе освещаются усилия современных философов отграничить воображение от явлений, смежных и сходных с ним, но часто неотличимых на уровне «здравого смысла»: убеждения, восприятия, воспоминания, грезы наяву, сна, галлюцинации, желания. Статьи в этом разделе очень конкретны, «техничны» и, несомненно, будут интересны тем, кто занимается соответствующими «разрезами» проблематики воображения. При чтении их возникает масса перекрестных ассоциаций, подсказывающих пути дальнейшего исследования, не только философского. Взять хотя бы мысль Сартра о том, что воображение предъявляет нам нечто отсутствующее в восприятии, но обязательно посредством чего-то, что в нем осязаемо присутствует, что «ангажирует» наше сознание, помогая ему произвести субститут отсутствующего объекта (analogon). Последний почти бесконечно гибок и предполагает два взаимоисключающих отношения к себе: он может быть либо используем, либо изучаем. Разумеется, литературный текст в его разнообразных ипостасях легко представить как такое отсутствующее присутствие. Верно и то, что, изучая текст как таковой, мы неизбежно теряем его из виду как средство «использования». А сосредоточение на процессе его «использования» предполагает новое видение, новые техники аналитического описания. В фокусе анализа теперь — подвижная система отношений, в которой текст-объект участвует наряду с субъектом и контекстом (а точнее говоря, множественными субъектами и контекстами). При моделировании этих отношений особую значимость приобретают посредующие структуры, слабо различимые, однако действенные, выявляемые благодаря теоретическому усилию. Сборник содержит неоднократные ссылки на типологию воображения (креативного и рекреативного), предложенную Грегом Кари и Йеном Равенскрофтом, и на ими же введенное понятие «i-desire». Последнее можно определить как воображаемое желание, или желание «в офлайне» — отъединенное от практического поведения. Обсуждая эту промежуточную категорию в статье «Воображение, подобное желанию», Эми Кайнд подчеркивает ее ценность для объяснения таких сложных феноменов, как «считывание» чужого сознания или эмо-циональная вовлекаемость в вымысел. Другой пример работы с посредующей структурой — статья Джеймса Янга «Музыка и воображение». Тесная связь музыки и эмоций сама по себе довольно очевидна, пишет Янг, но при этом зачастую не ясно, выражает ли музыка эмоцию, или пробуждает, или репрезентирует ее; не ясно и то, кому эмоция принадлежит, кто определяет ее состав и вектор. Сочинитель? Исполнитель? Может быть, некий субъект-посредник, создаваемый воображением слушателя? Родственность этой виртуальной конструкции фигуре «имплицитного читателя», с которой литературоведов научила работать рецептивная эстетика, очевидна, но очевидно и то, что проблема не исчерпана и ждет новых подходов.

Третий раздел включает в себя статьи об эстетических функциях воображения. О них за последние два с половиной столетия написано немало, и уже сложился своего рода канон. В открывающей раздел статье «Искусство и воображение» Ник Уилтшер и Аарон Мескин пишут, что идеи И. Канта, Р. Коллингвуда, К. Уолтона, став «классическими», сохраняют ценность и в наши дни — отчасти потому, что постоянно подвергаются реинтерпретации. На рубеже ХХ—ХХI вв. дискуссия приобрела новый поворот, поскольку категория «искусство» утратила былую цельность. Творчество вообще и художественное творчество в частности все меньше связываются с системой правил, с внешней или внутренней целесообразностью; фокусом интереса все чаще становится то, как непосредственное чувство и чувственность, не изменяя своей природе, преобразуются воображением в многомерный эстетический опыт и в работу мысли.

Проблематика воображения и художественного вымысла обсуждается в статьях «Воображение и вымысел» Кэтлин Сток и «Вымысел и эмоция» Стейси Френд. Вымышленность, утверждает Сток, может рассматриваться как характеристика высказывания: интенция его автора — побудить читателя к воображению излагаемых событий безотносительно к их истинности. Ни одно художественное произведение не состоит сплошь из таких высказываний, зато их нередко содержит документальный текст, поэтому надежным дифференцирующим признаком их наличие или отсутствие считать нельзя. Различие между вымышленным и невымышленным предлагается поэтому рассматривать как жанровое — определяемое ожиданиями, которые предъявляются к тексту, и соответствующими способами оценки. Например, от мемуаров мы ждем истинности, а от исторического романа не ждем, как правило, разоблачительных откровений. В любом случае критерии отнесения к вымыслу исторически изменчивы (принципиальна лишь сама возможность его отличения от того, что в данном контексте определяется как настоящее, отвечающее реальности). Сток приходит к выводу, что при участии воображения создаются и «фикшн», и «нон-фикшн»; первый вид письма предписывает адресату акт воображения как «единственное необходимое и достаточное условие» восприятия (с. 215), второй — реакцию доверия, разделенного убеждения.

Проблема соотношения вымысла и эмоции не нова, как и вопрос: «Почему мы рыдаем по Гекубе?» Почему переживаем, испытываем яркие эмоции, читая о том, что заведомо не существует и никогда не существовало? Эмоция всегда содержит в себе когнитивный компонент, поэтому, как правило, мы не испытываем страха, сознавая мнимость угрозы. С другой стороны, возможно, что эмоции не обязательно опосредуются рациональным суждением, а больше связаны с целостной, телесно-аффективной реакцией на ситуацию. Возможно и то, что чувства, вызываемые вымыслом, — не «те же самые», что мы испытываем в реальных жизненных ситуациях. Со ссылкой на авторитетную книгу Т. Гендлер Френд развивает мысль о том, что в акте воображения некоторое убеждение, во-первых, отображается зеркально, а во-вторых, «ставится на карантин»: его импликации и эффекты признаются действительными лишь для ограниченной области и не распространяются на обыденные практики и поведение (моему эмоциональному восприятию трагедии Шекспира не мешает знание о личности Ричарда III, почерпнутое из исторических источников). Однако и «понарошечными» эстетические эмоции нельзя назвать: мы не просто играем в них, но за них отвечаем и нередко узнаем из них нечто важное о себе.

Авторы статей четвертого раздела выясняют отношения между философией воображения и соответствующим направлением изысканий в современной когнитивной науке. Здесь как отдельная проблема предъявляет себя феномен сопротивления воображению. Он обсуждается в ряде материалов сборника, но особенно подробно — в статье «Когнитивная архитектура сопротивления воображению» Кенго Миязоно и Ляо Шэньи. Почему нам бывает трудно или даже невозможно вообразить что-либо? Как правило, потому, что трудно самоотождествиться с тем, что морально, эмоционально или эстетически неприемлемо, несовместимо с системой интериоризированных норм. При этом оказывается, что признать такое состояние как факт нам легче, чем признать его субъективно желаемым. Авторы ссылаются на работу упомянутого выше Г. Кари, который предложил различать воображение когнитивное и конативное: последнее подобно желанию и потому теснее связано с переживанием ценности. Можно предполагать, что конативные структуры в целом более ригидны, чем когнитивные, или, что то же самое, наше рассудочное понимание в каком-то смысле «щедрее», шире наших эмоциональных реакций. К тому же степень «вообразимости» одной и той же пропозиции оценивается по-разному в зависимости от типа текста: то, что вообразимо и даже «естественно», например, в тексте религиозном, в светском тексте может вызывать сопротивление. Признав нечто возможным в фикциональном мире, мы распространяем эту возможность, пусть чисто гипотетически, на мир реальный, а это уже эпистемологический вызов, с которым бывает нелегко справиться.

В статье Дастина Стоукса «Воображение и творчество» креативность определяется как создание нового (новизна, впрочем, всегда относительна), признаваемого в качестве ценности. Здесь протягивается линия преемственности от Канта к Сартру. Для Канта искусство — образец творческой активности, которая не подчинена внешней цели, необъяснима, непередаваема и непреподаваема; способность играть «эстетическими идеями», трансцендируя логические и языковые концепты, — исключительная привилегия гения. Для Сартра не только производство, но и восприятие произведений искусства — действие творческое, к тому же предполагающее творческое самопроизводство субъекта.

Отдельно рассматриваются (в статье «Воображение и притворство» Элизабет Пичуто и Питера Каррузерса) разные виды игрового поведения, в которых акты воображения воплощаются телесно (pretense). В чем смысл «понарошечного» использования банана в качестве телефонной трубки двухлетним ребенком? К игровому поведению способны и животные (котенок «как бы» охотится, щенки «как бы» дерутся и т.д.), но по разнообразию и широте спектра оно не идет ни в какое сравнение с детскими играми, а эти (внешние) игровые действия детей, в свою очередь, много проще, чем внутренняя активность, к которой располагает взрослого компетентного читателя произведение литературы. Подражательная игра доставляет нам удовольствие всегда, даже в том случае, если подражаем мы чему-то малоприятному, — возможно, потому, что при этом «включается» адаптивный механизм, способствующий развитию зрелых форм креативности, а те, в свою очередь, отвечают за повышение адаптивности человека как вида.

Пятый раздел книги посвящен отношениям воображения, этики, психологии морали и политической философии. Его открывает статья Марка Джонсона «Моральное воображение». Понятие морального воображения, констатирует автор, сегодня может восприниматься как противоречие в терминах, оксюморон. Когда-то — для моралистов-эмпириков XVIII в. (Хатчесона, Юма, Смита) — связь воображения и морали была самоочевидна, но в дальнейшем она «затмилась». Авторы рационалистических концепций морали апеллировали к универсальному смыслу разумных норм или божественных заповедей, а воображение, неотлучимое от телесного и аффективного, они ассоциировали со склонностью к «релятивизму» и даже имморализму. В этом смысле, считает Джонсон, важный шаг одновременно «назад» и «вперед» осуществила в ХХ в. прагматистская мысль в лице Дж. Дьюи (отчасти и Р. Рорти, развивавшего сходные идеи). В их глазах мораль не сводится к системе долженствований, к осознанию и исполнению абсолютного закона и не представляет собой универсального, не подверженного изменениям кодекса правил. Поиск нравственного решения — не дедуктивный процесс, не применение нормы к конкретной ситуации, а, по мысли Дьюи, динамическое интегрирование разных ценностных возможностей, которое предполагает работу воображения и в этом смысле сродни процессу творческого пересоздания мира художником. В изменчивом мире, где на каждом шагу возникают новые моральные проблемы, опора на незыблемые, невопрошаемые (а в реальности всего лишь привычные) нормы-аксиомы оказывается как раз ненадежна. Зато исключительную роль в становлении структур нравственного сознания играет эмпатия — способность «чувствовать вместе», как минимум разделяя «чужое» эмоциональное состояние, как максимум осознавая его причины. «Эмпатическое воображение», по Джонсону, — другое обозначение «морального воображения» и подлинная основа гуманного взаимоотношения людей.

Исследование симулятивных процессов, подчеркивает автор, получило новый импульс с открытием зеркальных нейронов, реагирующих и на наблюдаемое, и на воображаемое действие. О чем-то подобном писал еще Адам Смит (читателю «Теории нравственных чувств» он объяснял, чтó с нами происходит на уровне телесных реакций, когда мы наблюдаем наносимый другому удар, или чье-то падение, или балансирование канатоходца). Задача современного ученого — увидеть эти «чисто физиологические» процессы в опосредованной связи с высшими нравственными реакциями, что крайне трудно. Но и крайне важно, настаивает Джонсон: именно способность к симулятивному подражанию приходит нам на помощь в особенно трудных ситуациях нравственного поиска, в которых участвуют многообразные, нередко конфликтные импульсы, устремления и интересы. Мораль социальна, исторична, подвержена изменениям, притом глубокие изменения, по словам исследователя, внедряются в нее исподволь, т.е. осуществляются с участием самих носителей морали, но почти незаметно для них. В изучении этих процессов уместен поэтому дискурсивный подход — внимание к способам говорить о морали, обсуждать моральные проблемы, к базовым метафорам, используемым в этих обсуждениях, и т.д. Литература в этом смысле представляет собой «готовое» и неисчерпаемо щедрое опытное поле. Она, конечно, учит морали, но отнюдь не проповедуя, не предъявляя в образцах показательные примеры добродетели и порока, поведения правильного и неправильного. Развитие нравственного сознания происходит за счет воображения читателя, участвующего в формах высказывания и рассказа.

Этико-социальные функции воображения обсуждает Натали Флетчер в статье «Воображение и подход на основе возможностей». В рамках теоретического подхода, ассоциируемого с именами социальных философов Амартии Сена и Марты Нуссбаум, воображение мыслится как одна из базовых человеческих способностей, ценность которой резко возрастает на фоне удовлетворенности первичных потребностей — в питании, жилье, безопасности и т.п. Именно развитое воображение обеспечивает индивиду свободу выбора в любых предлагаемых обстоятельствах, учит искать альтернативы, расширять спектр ориентирующих ценностей, переступать границы привычки и заданного контекста, видеть в другом суверенного субъекта. Способность к воображению, в свою очередь, реализуется при трех условиях: 1) доступность ресурсов для развития когнитивных и эмоциональных способностей, 2) наличие пространства для диалога и 3) возможность реализовать способность к творческому самовыражению. Недостаток какого-то из трех условий ставит личность в уязвимое и неравноправное положение. Перспективы справедливого переустройства общества и развития воображения оказываются, таким образом, взаимосвязанными.

Такова сумма вопросов и аналитических подходов к воображению в трактовке современных философов, представляющих университеты Западной Европы, США, Канады, Бразилии, Австралии, Японии и Сингапура. Применимость этих рассуждений к сфере литературного творчества и к задачам литературного образования просматривается при чтении довольно явно. Во встречной — уже со стороны литературоведов — исследовательской инициативе был бы также немалый смысл. Что значит думать о литературном воображении сегодня? Как кажется, это значит прежде всего исследовать и уточнять его медийную природу. Какую роль в процессе воображения, т.е. освоения опыта путем дистанцирования, стратегического отвлечения от него, играет «буквенность», письменно-печатное слово? Как оно использует ресурсы визуального, аудиального, тактильного восприятия, упираясь всякий раз в границы своих возможностей, но и превосходя их в порядке неустанно-творческого эксперимента? Как устроена и как меняется исторически — с опорой на развивающиеся технологии — индивидуальная игра писателя и читателя с коллективным воображаемым?.. Поиск ответов на эти и подобные им вопросы открывает интереснейшие возможности и стимулы к взаимодействию науки о литературе с широким спектром «человековедческих» дисциплин.

Спецификой филологического интереса к работе философов оправдывается, я надеюсь, избирательность, сознательно допущенная в обзоре: ряд тематических узлов книги, важных для философа, но второстепенных для филолога, оставлен за рамками внимания. Это статьи «Воображение и действие», «Воображение и раннее развитие», «Воображение и обучение», а также весь шестой раздел, посвященный воображению в философии естественных наук и философии математики («Воображение и научное моделирование», «Воображение и рациональность», «Воображение и математика»).

Креативное воображение предполагает «прыжок в новизну», обеспечиваемый непривычным, неконвенциональным сочетанием идей, рекреативное — сдвиг в перспективе восприятия за счет изменения «оптики» и точки зрения. См.: Currie G., Ravenscroft I. Recreative Minds. Oxford, 2002.

См.: Collingwood R.G. The Principles of Art. L., 1938.

См.: Walton K.L. Mimesis as Make-Believe: On the Foundations of the Representational Arts. Cambridge, 1990.

Gendler T.S. Intuition, Imagination, and Philosophical Methodology. Oxford, 2010.

Currie G. Desire in Imagination // Conceivability and Possibility / Eds. T.S. Gendler, J. Hawthorne. N.Y., 2002.

М. Джонсон — профессор философии в Университете Орегона, много лет занимающийся проблемой связи телесно-образного и языкового опыта. На многие языки, включая русский, переведена книга 1980 г., написанная им в соавторстве с Джорджем Лакоффом: Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем. М., 2004. Джонсон — автор ряда книг о взаимосвязи этического и когнитивного: Johnson M. Moral Imagination: Implications of Cognitive Science for Ethics. Chicago; L., 1993; Idem. Morality for Humans: Ethical Understanding from the Perspective of Cognitive Science. Chicago; L., 2014; и др.

В английском употреблении c XVIII в. было в ходу слово «симпатия» (sympathy) в этом же самом значении. Слово «эмпатия» сконструировано в начале ХХ в. американским психологом Эдвардом Тичнером как калька с немецкого «Eifuhlung» — «вчувствование». Мысль о взаимосвязи эмпатии и воображения развивают в рецензируемом сборнике также Карстен Штюбер в статье «Эмпатия и воображение» и Аарон Шмутц в статье «Этика воображения и фантазии». Эмпатия описывается в них как способность не только заражаться аффективным состоянием другого, но и воспринимать чужое переживание или проблему всерьез (например, ребенок нередко догадывается о серьезности ситуации, им переживаемой, по реакции на нее взрослых).

Этой проблематике посвящена статья Шеннон Сполдинг «Теория симуляции».

Ф. Н. Гоноболин. «Психология»
Изд-во «Просвещение», М., 1973 г.
OCR Biografia.Ru
Приведено с небольшими сокращениями
Как и другие психические процессы, воображение бывает произвольным (преднамеренным) и непроизвольным (непреднамеренным). Первое нмеет место, когда человек, занятый каким-нибудь творческим трудом, заставляет работать свое воображение. Это бывает в процессе создания литературных произведений, в деятельности изобретателя, конструктора и даже при обычном труде, когда надо обдумать и хорошо представить то, что будешь делать.
Непроизвольное воображение проявляется тогда, когда никакой задачи перед человеком не стоит, но он невольно начинает мечтать, фантазировать. Иногда эти процессы приобретают характер грез и протекают при неполном контроле сознания. К непроизвольной деятельности воображения относятся и сновидения, в которых образы действительности нередко приобретают очень причудливый характер.
В зависимости от самостоятельности и оригинальности образов воображение бывает воспроизводящее и творческое.
Воспроизводящее воображение (его называют также воссоздающим или репродуктивным) возникает на основе описаний или изображений (например, чертежей, схем и т. д.), выполненных другими. Читая книгу, мы представляем картины природы или события, мысленно видим людей, которых описывает автор.
Школьник, изучая по учебнику историю, воспроизводит в своем воображении далекое прошлое. Воспроизводящее воображение необходимо в жизни, в труде и в учебной работе. Если бы мы не могли достаточно четко вызывать в своем воображении образы предметов, явлений и действий, о которых нам хотят сообщить другие люди, мы мало понимали бы друг друга и совсем не могли бы заимствовать чужой опыт.
Творческое воображение заключается в самостоятельном создании новых образов (конечно, тоже на основе прошлых восприятий). Оно связано с творческой деятельностью человека. Этот вид воображения более сложный, чем воспроизводящее воображение. Например, каждый, читая роман «Евгений Онегин», мысленно представляет все описанное в нем (репродуктивное воображение). Но создать это произведение силой своего творческого воображения мог только гений Пушкина.
Без творческого воображения немыслима деятельность ученого, изобретателя, конструктора и вообще любого человека, занятого созданием чего-то нового, оригинального.

к следующему параграфу …